And I'll try to delay what you make of my life
But I don't want your way, I want mine
I'm dying and trying
But believe me I'm fine, but I'm lying
I'm so very far from fine
семь недель назад
Многоэтажка, в которую зашел Шото, почти ничем не отличалась от той, в которой поселился он сам. Те же большие окна, кидающие на стены косые лучи света, минималистичное оформление и консьерж, пускающий в подъезд только с подтверждения хозяина. Это было одно из зданий, квартиры в котором снимали только герои, поэтому хозяин особенно пекся об их конфиденциальности. Впрочем, знаменитого Шото консьерж пустил и так: ему даже не потребовалось говорить о назначенной встрече, чтобы без препятствий пройти внутрь. Проехав на лифте до седьмого этажа, он вышел в коридор, который ничем не отличался от того, что располагался снизу. Однотипные темные двери вели в квартиры жильцов, одна из них, в самом конце, оказалась приоткрыта. По мере приближения к ней музыка, доносившаяся изнутри, становилась все громче и громче, когда же Шото распахнул дверь, его буквально снесло громкими басами, одновременно обволакивая душным дымным маревом. Прихожая на контрасте с пустой лестничной клеткой оказалась завалена вещами. Везде, куда ни падал взгляд, что-то лежало или стояло: одежда, обувь, коробки, несколько мусорных мешков, от которых пахло гнилым и протухшим. Сморщившись, Шото перешагнул через один из них: — Есть кто живой? — его крик слился с музыкой. Осторожно переступив через что-то еще, смутно напоминающее женскую юбку, он увидел красноволосую голову Киришимы, выглядывающую из прохода в конце коридора. — Хей! — махнул тот рукой. — Иди сюда, ладно? Шото молча кивнул и продолжил свой путь вглубь квартиры, с интересом оглядываясь по сторонам. Удивительно, но совсем недавно это место было домом для двоих. Шото приходилось бывать здесь лишь однажды, несколько лет назад, но он прекрасно запомнил эту прихожую - чистую и светлую, с вереницей фоторамок на стенах. Сейчас же она скорее напоминала ночлежку: бежевые стены заляпаны, занавески — любовно выбранные Изуку — наполовину задернуты. Лишь голые гвозди напоминали о том, что когда-то на стенах висели фотографии улыбающейся влюбленной пары. Он прошел дальше, мимо закрытой комнаты, откуда и доносилась музыка, и направился на кухню. Там царил такой же кавардак, как и в прихожей: везде громоздились пивные банки, бутылки, коробки из-под пиццы и еды навынос. На столе коробок было столько, что казалось удивительным, как гора еще не упала. Посреди всего этого великолепия и обнаружился Киришима: тот методично собирал мусор в большой пластиковый мешок. Шото остановился на пороге, скрестив руки на груди и не спеша первым начинать разговор. — Ты за вещами Мидории-куна? — прокричал ему Киришима. — Я не знаю, куда Бакубро их сложил. Тебе придется спросить его! Шото нахмурился: — Ты не разговаривал с ним? — Он заперся в спальне! Я отпер квартиру запасными, стучал в дверь, но он, кажется, не услышал! Одноклассник развел руками, показывая, что сделал все, что мог. Вздохнув, Шото покачал головой — кажется, ему все-таки придется побеседовать с Бакуго. После того, что тот сделал с Изуку, он не мог быть абсолютно уверенным, что не вмажет ему, как только увидит. Дверь в спальню и правда оказалась заперта: Шото постучал несколько раз и подергал ручку, чтобы убедиться. После этого он хорошенько пнул ее, но все равно не получил никакого ответа. Песни сменяли одна другую, тяжелые и ударяющие по перепонкам, а терпение Шото все уменьшалось и уменьшалось. Следующий, более сильный удар снес дверь с петель. Грохот от того, как она упала на пол, прекрасно вписался в адскую звуковую какофонию, шедшую изнутри. Чуть ли не вслепую перешагнув порог, Шото пошел вперед: туда, где по его соображениям, должно было находиться окно. Когда пальцы нащупали занавески, он резко отдернул их в стороны, а потом распахнул створки, впуская в спальню свежий февральский воздух. Ему казалось, что вот-вот перед ним появится разъяренный Бакуго, который станет кричать и ругаться, как это делал обычно, но ничего подобного не произошло. Секунды шли, музыка продолжала надрываться, а дым постепенно выветривался, возвращая четкость окружающим Шото предметам. Обернувшись, он не поверил своим глазам. На двуспальной кровати лежали трое. Обнаженные, с переплетенными конечностями, две темноволосые макушки и одна светлая — прекрасно ему знакомая. Одна из девушек спала на животе, бесстыдно разведя ноги и положив голову на руку Бакуго, вторая полулежала на нем, прижимаясь огромной грудью и закинув бедро на живот. Вокруг на полу и тумбочках стояли пустые бутылки, пепельница ломилась от окурков. Шото обвел эту картину со всевозрастающей яростью, чувствуя, как внутри все клокочет от негодования. Буквально пару часов назад он видел Изуку, сломленного и едва подающего признаки жизни, который через силу ел и постоянно молчал. Сидел, обнимая грязную футболку своего драгоценного «Каччана», и отказывался ее стирать, потому что это была единственная вещь, оставшаяся от Бакуго. Который что? Развлекался с девицами буквально через несколько дней после расставания? Так легко забыл спустя всего-то несколько дней?! Резко шагнув к кровати, Шото схватил того за руку и бесцеремонно выдернул из постели. Бакуго покачнулся, сонно заворчал, а в следующий миг резко выдохнул и широко раскрыл воспаленные и мутные глаза. Кажется, какая-то часть опьянения выветрилась из него с одним четким и жестким ударом в живот. Но на этом Шото не остановился, перехватил паршивца поудобнее и ударил снова, еще и еще — со всей силы, со всем переполняющим душу гневом. Девицы так и не проснулись, песня выводила очередной бешеный ритм, а Бакуго согнулся в три погибели, кашляя кровью. Еще один удар пришелся ему по спине, от него тот упал на пол, распластался беспомощно, выпятив задницу и царапая ковер ногтями. — Почему?! — заорал Шото. Пнул снова, теперь уже в незащищенный бок. — Какого черта, Бакуго! Еле сдерживаясь от того, чтобы не вмазать еще раз, он с силой сжал кулаки. Изморозь и тлеющее пламя проявились на коже, готовые активироваться от любой неосторожной мысли. Бакуго неуклюже пошевелился на полу, пытаясь подняться, но лишь бессильно плюхнулся обратно. Поняв, что из-за музыки слова остались неуслышанными, Шото шагнул к ноутбуку, стоявшему на полу вместе с колонками, и разломал его к чертям собачьим. Комната мгновенно погрузилась в оглушающую тишину, и в ней его тяжелое и гневное дыхание показалось особенно громким. — Что ты творишь?! — заорал он опять. Приподнявшись на локтях, Бакуго посмотрел на него безо всякого выражения. Окровавленные губы изогнулись в усмешке: — Трахаюсь. Не заметил? Шото медленно моргнул, изумленный настолько, что вся клокочущая ярость разом схлынула, испарилась, оставив лишь холодное и отрезвляющее разум недоумение. О чем тот вообще говорил? О чем думал? Да еще и с таким спокойствием, будто обсуждал завтрашнюю погоду. Как вообще мог захотеть кого-то после Изуку? После всего-то нескольких дней, прошедших после разрыва. Любил ли он его вообще? И зачем встречался так долго, если так легко заменил другими? Шото даже не мог больше злиться: единственным, что он испытывал, было отвращение. Бакуго также ровно смотрел на него в ответ. Обнаженный, посреди бутылок и пыли. — Тебе плевать на него? На Изуку? Шото показалось, что при звуке имени тот дернулся, что алые глаза вспыхнули, но, наверное, это было лишь игрой его воображения, потому что ответом ему стал лишь презрительный смех. — Ты пришел поучать меня или еще что? — опираясь на руки, тот тяжело приподнялся и сел. — Блять, моя голова сейчас расколется. Еще некоторое время они сверлили друг друга неприязненными взглядами, пока вдруг из-за двери не послышался веселый голос Киришимы: — О, так ты открыл… - тот замолк. Застыл на пороге, в шоке обозревая открывшуюся ему картину. — Бакубро, — выдохнул недоверчиво и осуждающе. — Еще один, - Бакуго закатил глаза. - Что вам всем от меня надо? Невозмутимо ступая по слетевшей с петель двери, Киришима шагнул внутрь. Его ноги в массивных черных ботинках гулко застучали по дереву. Подошел к своему другу ближе, глядя внимательно, когда Бакуго также напряженно рассматривал его в ответ. Шото даже показалось, что они безмолвно общаются, настолько глубоким стал их зрительный контакт, пока вдруг человек на полу не поморщился, не опустил голову, скрывая выражение за светлыми прядями. Глядя на Киришиму, Шото подумал, насколько же эти двое похожи. То же массивное телосложение, та же сталь во взгляде, даже манера держать себя — горделивая осанка Красного Бунтаря точь-в-точь повторяла поведение взрывного блондина. Только вот Киришима никогда не использовал силу, чтобы унижать других, не был злобным и агрессивным, и Шото мог ему доверять: — Я пришел за вещами Изуку. Где они? — За вещами, - повторил Бакуго медленно. - Он живет с тобой, значит? Продолжил смотреть в пол, голос негромкий и равнодушный, но все тело напряглось, мышцы заиграли на обнаженных руках, когда тот оперся на них сильнее. Боковым зрением Шото поймал встревоженный взгляд Киришимы и спокойно ответил: — И что с того? Тот замахал руками, сигнализируя, наверное, не злить еще больше, но вопреки всем опасениям, Бакуго лишь хмыкнул. Вскинул подбородок, цепляя Шото алым и непокорным. На бледном лице не оказалось ни капли сожаления, только жесткое и не терпящее возражений упрямство, смешанное с уверенностью в своей правоте. — Да ничего. Они в коробках в коридоре. Надеюсь, твоих половинчатых мозгов хватит, чтобы найти их самому. Ничуть не задетый чужими словами, он прохладно кивнул. Наконец-то он получил ответ на свой вопрос и не собирался оставаться здесь дольше положенного. — Хорошо, — сказав это, он поскорее вышел из комнаты.