I need somebody to heal, somebody to know
Somebody to have, somebody to hold
It′s easy to say, but it's never the same
I guess I kinda liked the way you numbed all the pain
настоящее время
В течение вчерашнего вечера они с Шото обменялись лишь парой коротких фраз, и чем больше Изуку думал о сложившейся ситуации, тем яснее понимал, насколько слеп был к чувствам друга. Стоило лишь подумать о нем в другом ключе, как вспоминались моменты, которые раньше воспринимались как дружеские, а теперь загорелись красным и зазвенели. Невесомые прикосновения, долгие взгляды, мягкие улыбки, которые тот дарил только Изуку — все это вспыхнуло в памяти и заставило нервничать еще больше. Утро началось с их обычной рутины — Изуку встал и наскоро принял душ, пока Шото готовил завтрак. Сегодня это была яичница с луком: аппетитный запах проникал даже через закрытую дверь ванной, где Изуку вытирал волосы и заворачивался в полотенце. Уже на пороге он остановил себя. Если подозрения насчет чувств друга были правдой, то ему не следовало разгуливать по квартире полуголым. Боже, он ведь поступал так каждый день! Неудивительно, что Шото все-таки не выдержал и выдал себя. Метнувшись в свою комнату за одеждой в попытке не отсвечивать в полотенце слишком долго, Изуку переоделся и лишь тогда вошел на кухню. Стоило ему там появиться, как Шото тут же обернулся: оглядел с головы до ног внимательным взглядом, отмечая и липнущую к коже футболку, и капающую с волос воду. — Утро! — его голос походил на писк. Тот лишь кивнул и снова повернулся к плите. Шкворчание, идущее от сковородки, обволакивающий помещение аппетитный запах, заставили живот жалобно заурчать. Изуку капитулировал к своему любимому месту — высокой табуретке перед барной стойкой, и скорее сел, ощущая облегчение от того, что внимание друга переключилось на готовку. Тот ловко орудовал лопаточкой, переворачивая яичницу, а после накрыл сковородку крышкой и включил кофеварку. Низкий гул оповестил о том, что машина вошла в режим очищения. Он смотрел на широкую спину друга, четко обрисованные мышцы рук, которыми тот оперся на столешницу, упавшие на лицо двухцветные волосы, сейчас не стянутые в низкий хвост. Тот был таким откровенно красивым, что стоило им выйти на улицу, как все внимание прохожих притягивалось к нему. Изуку же, неуверенный в собственной привлекательности, старался стать меньше, затеряться еще больше в лучах высокой фигуры, шагавшей рядом. Удивительно, что и Шото, и тот, другой, выбирали его. Что такого особенного они могли найти в нем, бесполезном и заурядном? Неожиданно в его сознании серые шкафчики превратились в бежевые, спина раздалась еще больше, теперь не скрытая тканью футболки, бело-красные пряди обернулись блондинистыми колючками. Человек из воспоминания повернулся и наградил его хищной ухмылкой, сверкнув алыми глазами: — Деку. Изуку дернулся так сильно, словно его прижгли утюгом. Представленная картина оказалась настолько живой, будто он и правда сидел за столом в своей старой квартире, а готовил ему не Шото, а экс-бойфренд. Но вот он моргнул, и иллюзия развеялась. — Изу, — повторил Шото терпеливо. Когда глаза Изуку встретились с серым и бирюзовым, щеки вспыхнули. — Все готово. Он опустил взгляд вниз и увидел перед собой тарелку с яичницей и чашку с кофе. — Ох, вау. П-прости, я задумался. — Ничего, — тот положил еще одно блюдо рядом и обошел барную стойку, чтобы присоединиться к нему. Когда они оказались на соседних сидениях, друг спокойно добавил: — Я уже привык. Изуку виновато на него покосился: наверняка, соседство с ним было ужасным. Он разбрасывал вещи, не умел готовить, ходил полуголым и постоянно бормотал, а в последнее время и вообще завел обыкновение выпадать из реальности, даже во время разговора зависая, погруженный в свои мысли. Кто в здравом уме стал бы терпеть это? Неловко прокашлявшись, он взялся за вилку и поскорее занял себя завтраком. Напряженная тишина повисла между ними, неловкость, с которой он пытался не задевать Шото локтем. Когда же это все равно происходило, из него вырывалось негромкое, идиотское хихиканье. Температура на кухне скакнула вверх. Изуку мог поспорить, что дотронувшись до бока друга, обжегся бы: даже не касаясь его, он ощущал себя так, будто сидел у костра. Шото опустил вилку первым: — Я должен сказать тебе кое-что. Сердце Изуку гулко забилось. — Ты можешь не отвечать, но я больше не могу держать это в себе. Это… было тяжело — молчать все эти годы. Но тогда ты хотя бы оставался далеко, а теперь я могу видеть тебя каждый день. Боковым зрением он увидел, что друг повернулся к нему, пристальный пылающий взгляд заставил тело покрыться мурашками: — Я люблю тебя. Рот Изуку сам собой приоткрылся, глаза расширились в изумлении. Пусть он и догадывался о том, что Шото скажет, он даже не предполагал, что его чувства окажутся настолько глубокими. Подозревал влюбленность или даже влечение, но уж точно не три главных слова, слетевшие с тонких губ столь уверенно, словно Шо-кун ни на секунду не сомневался в них. Увидев смятение Изуку, тот нежно коснулся его покрасневшей щеки ледяными пальцами, которые на контрасте с жаром, показались ему чем-то божественным, и повернул к себе. Их взгляды пересеклись. — Люблю тебя, Мидория Изуку. Ты показал мне меня настоящего, и с тех пор мое сердце бьется лишь ради тебя. Ты единственный, с кем я теряю контроль, кто может затронуть что-то внутри, кому я абсолютно доверяю. Просто хотел, чтобы ты знал, наверное, — он чуть улыбнулся. — Хм, это оказалось легче, чем я думал. И почему я не сделал этого раньше? Изуку на мгновение показалось, будто он тоже овладел огненной причудой, потому что его лицо загорелось так, будто собиралось воспламениться. Еще никогда и никто не признавался ему настолько романтично: единственное признание, которое он когда-либо получал, состояло из слов «ну да, я тоже», а потом они сразу нырнули в отношения, во время которых Изуку хоть и ощущал привязанность, никогда не слышал ей подтверждения. Прохладная ладонь исчезла с лица, чтобы обхватить дрожащую руку. Вторая — теплая — аккуратно сжала вторую. — Шо-кун… Глаза друга сияли. Шото, один из самых близких и дорогих ему людей, смотрел на него так, будто видел весь мир. Изуку и раньше испытывал на себе его внимание, но никогда воспринимал это так, как в эту особенную, чудесную секунду. Он не заслуживал подобного, совсем-совсем не заслуживал. Все начало расплываться за пеленой слез, а когда он попытался заговорить снова, вместо слов из горла вырвался лишь тихий всхлип. — Тише-тише, все нормально, — каким-то образом Изуку оказался в его руках. Только спрятавшись на груди друга и уткнувшись куда-то в ключицу, он вдруг осознал, насколько сильно скучал по физическому контакту, каким одиноким и потерянным чувствовал себя все это время. — Я счастлив любить тебя. — Н-но… — Я знаю. Невесомо коснувшись макушки поцелуем, Шото прижал его к себе еще сильнее. Изуку цеплялся за него в ответ, обнимал так сильно, что тому, наверное, было больно, и ощущал, как что-то, натянутое и острое рвется внутри с почти осязаемым звуком, и вместе c этим слезы, как прорванная плотина, превращаются в самую настоящую истерику. Он рыдал, со словно со стороны слыша собственный голос, что-то шептал, скулил, как раненый зверь. Лавина эмоций погребла его под собой, долго сдерживаемая, тщательно охраняемая. Изуку не знал, сколько времени провел в его руках, только однажды обнаружил себя полностью опустошенным и витающим где-то далеко, безо всяких мыслей. Шото продолжал держать его, и в этих сильных руках Изуку, наконец-то, нашел опору. Точно воздушный шарик, привязанный к ветке — хоть и стремящийся ввысь, он не мог улететь. Впервые за долгое время он чувствовал, что сможет пережить произошедшее, перешагнуть через всю боль и несправедливость, снова стать тем человеком, которым был до.***
Позже, тем же утром, они встретились с Ураракой: подруга патрулировала квартал, смежный с их территорией. Удивительно, но та сразу заметила изменения, произошедшие с Изуку. Стоило их глазам встретиться, как та расплылась в улыбке и хлопнула в ладоши: — Ты такой счастливый сегодня, Деку-кун! Изуку улыбнулся в ответ, а потом кинул на друга короткий взгляд. Шото мгновенно почувствовал его интерес и чуть склонил голову, продолжая внимательно следить за окрестностями. Что-то между ними неуловимо изменилось. Когда один поделился своими чувствами, а другой позволил увидеть свою самую большую слабость, они перешагнули на новый уровень доверия и близости. — Да, мне гораздо лучше! Спасибо! — это был первый раз, когда он действительно имел это ввиду. Изуку рассмеялся от собственной мысли, чувствуя себя необыкновенно легко. — Давно на смене, Урарака-чан? — Со вчерашнего вечера, — она устало махнула на жизнерадостный и солнечный Токио вокруг них. Ехали машины, работали билборды, где-то вдалеке звонко залаял пес, а потом и этот звук потонул в привычном городском шуме. Иногда кто-то из прохожих махал троице героев, но не останавливался — это было раннее утро, и все спешили успеть на работу. Только один маленький мальчик, с ног до головы в мерче Деку, не успокоился, пока его мама не взяла у любимца автограф. Изуку смущенно посмеивался: маленький фанат не отводил от него восторженных черных глаз, пока парочка не скрылась за поворотом. Тот чем-то напомнил его самого в детстве: те же испачканные ручкой щеки, тетрадка, с трепетом прижатая к груди, и огромный рюкзак. В то далекое время трехлетний Изуку был абсолютно счастлив: он еще не знал, что останется беспричудным, а рядом был друг, который позволял быть рядом. Урарака в красивом геройском костюме и Шото в полном обмундировании не вызывали у ребенка никакой реакции. Усмехнувшись, подруга шутливо пихнула Изуку в бок: — Как всегда забираешь все внимание? Даже и не знаю, чем ты покорил этих детишек! — она немного помолчала, а потом вдруг добавила: — Хотя знаю! Ты такой же милый, как и они! Смущение резко возросло, щеки под респиратором предательски заалели. — Эт-то совсем не так, Урарака-чан! — неловко замахал он руками. — Он п-просто собирает автографы героев! Я видел, что у него есть почти все из лучшей десятки! — Но оделся-то он в твой мерч, — ровно возразил Шото, при этом выглядя так, будто от всей души забавляется происходящим. Панический взгляд Изуку метнулся к нему, словно мячик в пинг-понге. — Я-я… Друзья с удовольствием наблюдали за его безуспешными попытками придумать причину и улыбались. Изуку бормотал и бормотал, пока Шото неожиданно не произнес: — А ты и правда милый. Бум! Его сердце сделало сальто, чуть не выпрыгнув из грудной клетки, он лишился всех возражений, добитый окончательно и бесповоротно. Урарака внимательно наблюдала то за одним, то за другим, о чем-то усиленно размышляя, а потом взяла Изуку за руку и потянула прочь. — Эй! — На минуточку, Деку-кун. Мы сейчас вернемся! — крикнула она уже Шото, который озадаченно смотрел им вслед. Они сделали еще несколько шагов, пока не оказались на приличном расстоянии: отсюда друг все еще был виден, но точно не смог бы ничего услышать. Когда подруга повернулась к Изуку снова, уперев руки в бока, она сильно напомнила ему маму. То же волнующееся выражение появлялось на ее лице каждый раз, когда сын появлялся в пределах видимости. Наверное, поэтому Изуку достаточно редко навещал ее — любая их встреча заканчивалась слезами и бесконечными попытками утешения, которые делали его настроение только хуже. — Изуку, — строго начала Урарака, и сходство только усилилось. — Что происходит между вами с Тодороки? Кровь резко отлила от лица. — Ч-что? — Ой, да не переживай ты так, — знакомые черты смягчились в улыбке. — Мне просто интересно. Он облегченно выдохнул, видя, что подруга не собирается его судить или что-то такое. И сам не понимал, почему вдруг так сильно напрягся: он ведь не сделал ничего плохого! Только улыбался, и, может, выглядел чуточку живее. Большие карие глаза внимательно следили за его реакцией, кажется, все понимая. — Шо-кун рассказал мне о своих чувствах, — сказал Изуку, посмотрев на героя в центре площади. Двухцветные волосы выделялись в толпе, как маячок. — Ох, вау! Не думала, что он все-таки решится. — Ты знала? — Конечно. Он сохнет по тебе еще с Академии. Неужели ты не замечал? Его рот раскрылся в идеальной букве «о». Словно чувствуя чужой взгляд, Шото повернул голову и безошибочно нашел в толпе его ошарашенное лицо: — С… Академии? — Да, — она вздохнула. — Знаешь, я не большой советчик по тому, как выходить из отношений. Мы с Иидой, к счастью, не расставались, но… Ты выглядел просто ужасно все это время, и я боялась, — ее голос дрогнул, — что никогда не увижу тебя прежнего. Я ничем не могла помочь. — Урарака-чан… Изуку не хотел слышать все это. Он чувствовал, как вина придавливает его к земле, нечто, превращающее щебечущий голосок Очако в чужеродное и сломанное, ломало и его тоже. Почему он приносил им только неприятности? — Сегодня, — перебила его она, — я впервые вижу свет на твоем лице, и это заслуга только Тодороки-куна. Он никогда бы не бросил тебя ради глупого рейтинга. Бакуго… Алые, пышущие страстью и несгибаемой волей, глаза заслонили все мысли. Прекрасное лицо, которое он не смог бы позабыть, даже если бы перестал существовать на этой земле: тонкий нос, высокие скулы, губы, искривленные в дьявольской усмешке, столько раз выцеловывавшие из него стоны. Его Каччан. Его Кацуки. — …тебя недостоин, — ему словно отвесили пощечину, голова дернулась в сторону, безвольная и опустевшая. — Прости, но я должна была сказать это. Ты, — она поморщилась с таким отвращением, будто увидела слизняка, — не знаешь, насколько. Просто поверь мне, Изуку, тебе стоит держаться от него подальше. Шото сможет помочь тебе, а мы всегда будем рядом. Что бы ни случилось, да, Деку-кун?