Oh, I'm a wreck without you here
Yeah, I'm a wreck since you've been gone
I've tried to put this all behind me
I think I was wrecked all along
Yeah, I'm a wreck
Начиная с сообщения о взорванной многоэтажке, день превратился в сущий кошмар. И не потому, что Кацуки пришлось увидеть очередные трупы и разрушения, что по сути являлось его работой, а из-за несносного Мидории Изуку, который просто не мог не подвергать себя опасности один единственный день. Направляясь к месту всеобщего сбора, он отлично знал, что Деку окажется рядом, впервые за долгие недели предвкушал внимание родных зеленых глаз и снова чувствовал себя живым. Удивительно, но он ждал этого даже больше, чем церемонию по присуждению пятнадцатого места: сердце зачастило, лихорадочно качая кровь в венах, а ладони покрылись потом. Кацуки не мог пропустить этот сбор, не имел права игнорировать беду, случившуюся с жителями. До этого момента ему удавалось сбегать, стоило лишь увидеть знакомую геройскую экипировку, не брать трубку, жадно разглядывая фотографию на входящем, читать тексты и ловить себя на том, что почти отправил ответ. Он пытался забыть Изуку, загружал себя рекламной активностью и прочими необходимыми геройскими вещами, но сегодня должен был встретиться с ним лицом к лицу. В конце концов, они оба работали в одном Агентстве, и ему не удалось бы избегать его до конца жизни. Так он думал, пока не осознал, что глупого задрота нет среди остальных, потому что тот вляпался в очередное дерьмо, оказавшись под завалами. А потом и в еще одно, когда позволил злодейке манипулировать собой. Будто не понимал, что та что-то задумала: очевидно же, что Адвокат действовал не один, у него была сообщница: леопардовая кошка с хитрыми раскосыми глазами. Глупый Деку не послушал его и сбежал. Полиция и герои уже несколько часов прочесывали Токио, а Кацуки не жалел взрывов, чтобы везде оказаться первым, сунуть нос в даже самую маленькую подворотню, чтобы найти его, но все было тщетно. Как и всегда в таких ситуациях он начинал чувствовать, как что-то жесткое сжимает горло, словно предупреждая, что дальше будет хуже, но не обращал на это внимания. На кону была жизнь Изуку, ради которой он готов был перешагнуть даже через мечту о первом месте. Чертов Двумордый не помогал. Шатался туда-сюда, словно неприкаянный, и напряженно хмурился. Они пришли в полицейский офис, куда стекалась вся информация о поисках, вынужденные ждать хоть каких-нибудь зацепок. Бессилие душило. Следя глазами за одноклассником, Кацуки до боли сжимал кулаки, борясь с желанием сорваться с места и действовать прямо сейчас. В голове не укладывалось, как идиотский задрот мог проигнорировать его мнение. Он же чуть не прямым текстом сказал, что считает затею опасной, что тот сильно рискует, доверяясь злодейке. Не говоря уже об общем потрепанном виде и бледном лице, которым тот красовался, делая вид, что все у него в порядке. Изуку будто бы снова превратился в студенческую версию, которая делала все наперекор и вляпывалась в любую авантюру, не слушая ничего из того, что ей говорили. Версию, которая еще не встречалась с Кацуки. Под ребрами болезненно екнуло. Он подавил тоску, которая мгновенно всколыхнулась внутри, будто мутная вода, и покрепче сцепил зубы. Конечно же тот превратился в того Изуку — теперь он был один, без Кацуки, который не давал ему перерабатывать и жертвовать собственным здоровьем. Казалось бы, Деку давно перешагнул через это, стал адекватно мыслящим, но нет же — стоило на пару месяцев оставить его одного, как тот готов был самоубиться, и чертов Двумордый его в этом поощрял. Паршивец, который давно пускал на него слюни, и теперь считал, что ему что-то перепадет. — Какого хрена ты разрешил ему? — тот мгновенно прекратил свои хождения и повернулся. Встретил его разъяренный взгляд своим — холодным и безразличным. От вида одних только равнодушных глаз Кацуки затрясло еще больше. — Если с ним что-то случится… — Разрешил? Тот негромко хмыкнул и скрестил руки на груди: — Он не питомец, чтобы что-то ему разрешать. Мидория имеет право жить так, как считает нужным. — Чего, блять? На вечно застывшем лице появился намек на улыбку. Тот подошел ближе, глядя на него сверху-вниз, весь из себя лживый и манерный, будто манекен из магазина. Идеальное лицо, идеальные шмотки и никаких — мать его — эмоций. Как Деку вообще мог доверять такому человеку, как он? — Ты не допускал мысли, что он несчастлив с тобой? Что чувствует себя так, будто заперт в клетке? Ты привык действовать так, как тебе хочется, без оглядки на его мнение. Ты хотя бы спрашивал, что он думает? Что чувствует, когда ты так поступаешь? Произнесенные им слова хлестнули Кацуки жесткой пощечиной. Дернувшись, он застыл на месте, ощущая себя обезоруженным, нагим перед стоящим перед ним человеком. Несмотря на невероятное упрямство и нежелание признавать чужое мнение, с кристальной ясностью осознал, что Двумордый абсолютно прав. Вопросы, который тот задал так небрежно, словно говорил о погоде, пошатнули весь мир, заставили удобный и эгоистичный кокон разлететься на мелкие кусочки. Кацуки вспомнил, как Изуку всегда соглашался с ним и делал все, что он скажет. Смотрел как на Бога, а не партнера, и Кацуки позволял ему это, пользовался чужим восхищением и все решал сам. В какой же момент их отношения превратились в жалкую пародию? Когда он начал воспринимать Изуку как свое продолжение, а не самостоятельного человека? — Ты только и делал, что отталкивал его. Держал дистанцию, не считая равным себе. Даже отношения разорвал, просто поставив перед фактом. Если бы Мидория не любил тебя так слепо, он ни за что не стал бы это терпеть. — Заткнись, просто заткнись! — Ты не достоин его, — безжалостно продолжил тот, вспарывая, ударяя туда, где и так уже все болело. — И никогда не был. «Это правда», — отстраненно подумал Кацуки, опустив голову и уставившись на собственные ботинки, больше не в силах смотреть на бесстрастное лицо. Он никогда не ценил Изуку настолько, насколько тот того заслуживал. Легко добившись признания, посчитал, что это в порядке вещей, ведь Бакуго Кацуки всегда получал то, что хотел, всегда выигрывал, так или иначе. Они никогда не обсуждали школьные годы, не возвращались к ранам, что он нанес за долгие школьные годы. Кацуки просто решил, что тот не обижается, ведь задрот смотрел на него с обожанием, с чистой незамутненной любовью, в которой невозможно было сомневаться. А теперь он снова ранил его и ничего не рассказал о своих проблемах. Почему он никогда и ничем с ним не делился? — Понятия не имею, почему ты бросил его, но думаю, это даже к лучшему. Теперь Мидория может быть по-настоящему счастлив. — А ты поможешь ему в этом, да? — злобно выплюнул Кацуки, совершенно раздавленный своими мыслями. — Всегда знал, что ты метишь на мое место. Прохладный смех был ему ответом: — А оно теперь не твое, ты променял его на работу. Стоило ли оно того, а, Бакуго?