Fed Up

Where did I go wrong? I lost a friend Somewhere along in the bitterness And I would have stayed up with you all night Had I known how to save a life

      За месяц, проведенный в больничных стенах, Кацуки успел возненавидеть эту крохотную белую палату с запахом антисептика и горелой плоти, которые не покидали его вместе с болью, пришедшей с началом восстановления. Часто он просыпался посреди ночи в агонии, тело чесалось, принимая пересаженную кожу, но со временем это происходило все реже, он спал спокойнее, а запах рыбы постепенно заменялся его собственным.       Он выздоравливал. Поврежденные органы медленно, но верно зарубцовывались, тошнота и головокружение отступали. Кацуки знал, что начнет чувствовать себя хуже, стоит хоть немного использовать нитроглицерин. Даже маленькая бомба, созданная на кончике мизинца, заставила его снова кашлять кровью. Как в таком состоянии он должен был двигаться дальше? Достичь первого места, если больше не мог сражаться со злодеями? У него осталась только работа, которой он обещал посвятить себя, но и она лишалась смысла, если цель становилась невыполнимой.       Чем больше Кацуки думал, тем более потерянным себя чувствовал. Растоптанным, униженным и бесконечно одиноким. Дни тянулись один за другим, разбавленные лишь визитами родителей и друзей, но человек, которого он желал увидеть сильнее всего, ни разу не навещал его.       Стоило лишь закрыть глаза, как Изуку возникал перед внутренним взором: тот сидел на стуле, оживленно размахивая руками и рассказывая о своем дне, смеялся, счастливо щуря глаза, и на его щеках при этом появлялись милые ямочки. Тот обязательно придвинулся бы ближе, коснулся пальцев — едва-едва, чтобы ненароком не навредить, и Кацуки почувствовал бы запах яблочного шампуня, смешанный с молочным и сладким, вроде ванильного мороженого, шедшим от его кожи. Говорил бы и говорил, а потом заснул, положив голову на матрас, и тогда пальцы Кацуки зарылись бы в кудрявые пряди, перебирая нежно и трепетно, ощущая необыкновенное спокойствие от одного его присутствия.       Господи, как он скучал! До прокушенных губ, хрипоты и отчаянного шепота его имени, до предательской дрожи, стоило лишь услышать хоть какое-то упоминание в новостных сводках. Кацуки буквально сходил с ума, постоянно думая о нем. Сейчас, когда он не мог заглушить одиночество работой, эта самая нужда в Изуку стала прямо-таки невыносимой, он едва справлялся с собой, чтобы не звонить, не писать и не расспрашивать Киришиму по сто раз на дню. Бесконечно ненавидел себя, мучился от боли и принимал ее с радостью, считая, что заслужил. Раз за разом Кацуки представлял, как дерьмово, должно быть, чувствовал себя Изуку, когда узнал обо всей его лжи и недоговорках. Киришима рассказал ему об этом в первый день: тогда, открыв глаза, он ожидал, что увидит веснушчатое лицо, а наткнулся на мрачный и печальный взгляд друга. В тот день он наконец-то понял, что совершил чудовищную ошибку.       Хотелось бы ему повернуть время вспять. Снова оказаться перед задротом в его милой пижаме и с кольцом в руке, чтобы сжать эту самую руку и начать говорить, не сдерживаться и выплеснуть все разочарование, боль и горечь, что жили в нем все эти месяцы, быть откровенным и уязвимым, потому что это был Изуку, его Изуку, которому он мог доверять. Кто еще на свете мог бы понять его чувства? Перед кем еще он мог показаться слабым? Может, тогда все случилось бы иначе, и они остались бы вместе.       Черт, он так сильно скучал.       Пальцы на простыни сжались в кулаки, он не смог сдержать жалкого стона, который, впрочем, тут же подавил, сжав губы. Сейчас в палате кроме него никого не было, только тихо работал телевизор, по которому вот-вот должен был начаться лайв-репортаж с судебного процесса. Одна из камер, установленная в зале, где уже ждала своего часа Хищница, показывала, как свидетели с обеих сторон занимают места. Кацуки схватил пульт с тумбочки, чтобы увеличить громкость. Стоило ему пошевелиться, как кожа неприятно натянулась, вызывая болезненные ощущения. Впрочем, по сравнению с тем, что ему пришлось пережить месяц назад, это было вполне сносно.       — …вот уже около месяца мы гадаем о том, что произошло во время обрушения страхового центра на перекрестке Аки и Хабара. Что же случилось между главными героями, задействованными в схватке, и почему один из них — Деку, топ-семь и наследник Всемогущего — заявлен свидетелем на стороне защиты? Как известно, Тиг Риша ака «Хищница» вместе со своими подельниками ограбила центр, и она же взяла Деку в заложники. Зачем же тот взялся ее защищать, и что же случилось с Динамитом, после захвата злодейки попавшим в больницу?       Журналистка — светловолосая девушка с рукой-микрофоном улыбнулась в объектив. Кацуки так и застыл с пультом, когда позади нее мелькнули знакомые зеленые кудряшки.       Господи, как же Изуку был красив! В приталенном темно-сером костюме, подчеркивающем широкие плечи и узкую талию, тот мгновенно приковал внимание всех, кто находился в зале. Приветствуя его, люди вставали со своих мест, восторженно выкрикивали имя, аплодировали, и журналистка тоже повернулась к нему, комментируя эффектное появление. Махая руками и раздавая автографы, Изуку улыбался так солнечно, как не делал давным-давно. Они с Половинчатым прошли к первому ряду и сели.       Кацуки даже перестал слушать трансляцию, сосредоточив все внимание на любимом лице. На зеленых глазах, которые прежде видел каждое утро, стоило только проснуться, и каждую ночь, прежде чем отключиться от усталости. Вспоминал каждую черточку, каждую морщинку, малейший изгиб и точку, касание к которой заставляло того дрожать и отзываться. Вцепившись в пульт так, что заскрипела пластмасса, Кацуки глядел на Изуку и не мог наглядеться, а глупое сердце сходило с ума, выбивая неровный тоскливый ритм.       Он отмер только тогда, когда того позвали к трибуне.       — Риша спасла меня от смерти, — громко сказал Изуку, даже не дожидаясь вопроса адвоката, и обвел присутствующих спокойным взглядом. — Она спасла меня, затащив в сейф, как и других работников.       Камера сдвинулась чуть влево, на скамью, где в наручниках сидела обвиняемая, а потом на нескольких сотрудников страховой компании, которые выступали ранее. По залу прошлась волна взволнованных шепотков, которые разом стихли, стоило лишь судье — мужчине с собачьими ушами и старомодном парике — поднять руку:       — Продолжайте.       — Да, Ваша честь. Как вы знаете, у меня есть причуда четвертого — предчувствие опасности, поэтому я был уверен, что Риша не причинит мне зла. Даже когда все думали, что она хочет убить меня, я знал, что это неправда, и несоответствие не давало мне покоя. Мне нужно было узнать, почему эта милая девушка стала злодейкой, что толкнуло ее на неверный путь, — тот вздохнул. — Мне хотелось спасти ее.       Все присутствующие ахнули, а камера приблизила лицо Изуку еще больше. Кацуки поймал себя на мысли, что смотрит на него, затаив дыхание и приоткрыв рот, восхищаясь, как когда-то Всемогущим. Тот казался непокорным, таким… свободным. Нервно облизав губы, Кацуки подался к экрану теснее.       — Когда мы оказались у Риши дома, она не сделала ни единой попытки причинить мне зло, накормила и рассказала свою историю. Ее родители умерли, став жертвами разрушений от схватки со злодеями, а они с сестрой остались без средств к существованию, поэтому она была вынуждена помогать грабителям. Как много людей оказывается в такой ситуации? Как много жителей Японии теряют своих близких и не получают помощи от государства? Согласно статистике, каждый пятый терял кого-то в случаях, связанных с разрушением города, и никто никогда не помогал их семьям. Как много хороших людей вынуждены стать злодеями только потому, что оказались в подобной ситуации?       И снова зал наполнился шепотом, в котором вдруг послышался надрывный женский плач. Объектив камеры переметнулся на сотрясающуюся в рыданиях девушку, закрывшую лицо ладонями. Ее обнимал сурового вида парень, чьи губы были сжаты настолько сильно, что превратились в белесую нитку. Судья постучал молотком, призывая к тишине.       — Я прошу суд освободить Ришу под мою ответственность. Уверен, она покажет себя гораздо лучшим героем, чем злодеем.       — Но как же взрыв, которая обвиняемая учинила в своем доме? Взрыв, который чуть не лишил жизни про-героя Динамита? — на экране появился худой как палка человек с раскосыми лисьими глазами — кажется, адвокат обвинения.       Кацуки дернулся: значит, это и было официальной версией случившегося? Черт побери, он и не думал, что его ошибка станет еще одним камнем в огород Хищницы! Та не заслуживала подобной клеветы, а Кацуки никогда бы не стал прикрываться невиновной. Словно в ответ на его мысли, камера показала опущенную голову обвиняемой. Та сидела на скамье, сжавшись в дрожащий ком и обняв себя руками, боясь даже взглянуть на присутствующих.       — Это ложь! — гневно воскликнул Изуку. — Я повторял и буду повторять, что взрыв произошел не по ее вине, а Динамит пожертвовал собой, чтобы дать нам время, чтобы выбраться из дома.       — Так кто же причастен к взрыву?       — Динамит расскажет вам, когда сможет давать комментарии.       — У меня больше нет вопросов, Ваша честь.       — У меня тоже, Ваша честь, — добавил еще один человек в костюме, которого Кацуки еще не видел.                   — Вы можете сесть, господин Мидория, — судья стукнул молоточком. — Суд уходит на совещание.       Не веря своим ушам, он оторопело глядел перед собой. Изуку что… защищал его? Выставлял в белом свете, когда он знатно проебался? Какого черта задрот создавал ему образ героя, когда он чуть не угробил их с Половинчатым жизни?       На экране снова появилось улыбающееся лицо журналистки, и та снова начала обсуждать происходящее, а перед глазами Кацуки все еще стояли упрямые и горящие непокорным огнем зеленые глаза. Что, мать его, произошло?! Почему Деку умолчал о его провале? Трансляция вдруг сменилась его ухмылящимися фотографиями и рассказом о том, как Динамит страдает от ожогов, полученных в результате спасательной операции, а потом десятками интервью с очевидцами, которые были уверены, что он спас аж двух героев из первой десятки и рискнул собственной жизнью. Все вокруг восторгались его самоотверженностью и силой, его исключительностью, и Кацуки затошнило от отвращения к самому себе.       Он сидел, закрыв уши руками, но все равно слышал эти лживые восхваления, эти мерзкие оды о том, какой он замечательный, боролся с желанием сорваться с места и рассказать правду прямо сейчас.       Не нужно было и говорить, что слушание закончилось в пользу обвиняемой, ее оправдали в зале суда, а когда через две недели Кацуки вышел из больницы, его рейтинг поднялся на девятое место, сместив Половинчатого во второй эшелон.