I'm in a field of dandelions Wishing on every one that you'll be mine, mine
And I see forever in your eyes I feel okay when I see you smile, smile
Дни шли, перетекая в недели, а потом и в месяцы. Наполненные заботой и лаской, они пролетали один за другим, а жизнь начала походить на подобие той идеальной, что Изуку когда-то представлял c Каччаном. Подобие, потому что ухаживания Шо-куна не зажигали ничего в груди: уютные и удобные, они мягким пледом обволакивали израненное сердце, но никогда не касались его внутри. Изуку честно пытался полюбить. Улыбаться шире, обнимать чаще, но всегда чувствовал подобие барьера, которое существовало между ними после того дня, когда Каччан извинился перед ним. Перед внутренним взором так и стояло его искаженное эмоциями лицо, полностью открытое, страдающее. Ему еще никогда не приходилось видеть Каччана таким, никогда еще тот не позволял себе выглядеть настолько уязвимым, пряча боль в другой комнате или на плече у лучшего друга, держа слабость в узде каждый раз, когда он оказывался поблизости. Сейчас же тот глядел ему прямо в душу, и та отзывалась, тянулась вперед, словно цветок к солнечному свету. Изуку так хотелось ему поверить. Так хотелось броситься и начать то, что они закончили. Но начинать было нечего, все было разрушено. Каччан просил у него прощения, просил, чтобы Изуку забыл всю его ложь и недомолвки, что черным шлейфом тянулись за их оборванными отношениями, смотрел на него глазами, которым он никогда не говорил «нет», и впервые в жизни Изуку смог отказать ему. Это изменило его снова, деформировало во что-то другое, более сильное. Отношения с Шото изменились тоже. Один, будто чувствуя, что другой отдаляется, начал окружать двойной заботой и вниманием, а другой изо всех сил пытался забыться, но раз за разом терпел поражение. Месяцы шли, а о Каччане было ни слуху, ни духу. Единственное, что Изуку знал о нем, это то, что тот покинул их Агентство и создал свое собственное. И вот пару минут назад позвонила Урарака-чан и велела включить телевизор. Они с Шо-куном как раз собирались смотреть очередной фильм, когда на одном из федеральных каналов началось экстренное интервью с про-героем Динамитом. Первое, что Изуку подумал, это то, что Каччан выглядел потрясающе. Он только-только нажал на кнопку, как до боли знакомое лицо появилось на экране. Предельно вежливый и деловой, в однотонной черной рубашке и классических джинсах, тот расслабленно сидел на диване и слушал, как ведущая представляет его зрителям. Та рассыпалась восторгами по поводу резкого взлета в первую десятку, перечисляла заслуги перед японским обществом и признавалась, что является его тайным фанатом. Зрители в аудиории, которых не показывали камеры, восхищенно вздыхали, хлопая каждый раз, когда девушка называла очередную победу или название геройской операции, а Каччан спокойно глядел на нее в ответ. — Ты же не против, если мы посмотрим? — взволнованно повернулся Изуку к Шото, борясь с внезапно проснувшимся желанием достать одну из тетрадок и начать записывать слова ведущей. Тот кинул на него странный взгляд: — Не против. И внимание Изуку снова сосредоточилось на интервью. Не на теплых объятиях и соприкасающихся бедрах, не на фильме, который они собирались посмотреть, а на человеке, который находился далеко, но всегда был незримо близко, заполняя грудную клетку тоскливым и жгучим чувством. Ведущая широко улыбнулась. Ее золотая кожа красиво переливалась в свете прожекторов: — Итак, Динамит, — она чуть поменяла положение на диване. — Вы только недавно вошли в первую десятку и уже сыскали славу одного из самых популярных героев Японии. Кто-то даже пророчит вам первое место. Камера снова показала Каччана, который продолжал равнодушно глядеть на девушку. Изуку даже подивился тому, насколько того не трогала ее красота — в бархатном платье-футляре та походила на драгоценную статуэтку. — Вам, а не Деку, которого вы спасли в инциденте с ограблением страхового центра. Не задевает ли вас, что сила Всемогущего автоматически ставит Деку выше, а вам пришлось провести в больнице полтора месяца, чтобы спасти того, кто по идее должен был оказаться сильнее? — Я не спасал его, — хмыкнул тот. — Я попал в больницу из-за собственных проблем. Все зрители одновременно ахнули, а ведущая прижала ко рту ладонь. Чуть раскосые глаза изумленно поглядели на Каччана: — Разве не благодаря этому вы получили девятое место? Что на самом деле произошло в тот день? — Это все домыслы публики, которая играет с рейтингом, как пожелает, — тот посмотрел в камеру и одновременно в глаза Изуку. — Правда заключается в том, что я не был в состоянии контролировать собственную причуду. Мне пришлось сдерживать ее до того момента, пока остальные не окажутся в безопасности. — Не в состоянии? — И это подводит нас к тому решению, которое я собирался озвучить. Спасибо за согласие провести внеплановое интервью, благодаря ему я могу сказать это на всю Японию, — Каччан сделал небольшую паузу, во время которой воцарилась абсолютная тишина. — С сегодняшнего дня я ухожу в отставку. Аудитория буквально взорвалась пораженными возгласами и вздохами. Словно со стороны Изуку услышал, как из его ослабевших пальцев падает пульт и с глухим звуком падает на пол. Смотрел в красивые алые глаза, абсолютно спокойные, без намека на разочарование. Наоборот, Каччан выглядел… удовлетворенным? Будто бы даже радовался тому, что прекращал быть героем и терял возможность достичь первого места. В это невозможно было поверить. — Я собираюсь воздействовать на геройское общество изнутри. Недавно я открыл свое собственное Агентство, которое уже насчитывает около десятка профессионалов. И раз уж я не могу больше напрямую участвовать в рейдах, то буду руководить теми, кто еще может, и сделаю мир лучше их руками. — Простите, Динамит, но я не понимаю! Почему вы не можете продолжать геройскую деятельность? — ведущая, кажется, совсем не ожидала такого поворота. Наверное, у нее еще не было настолько непредсказуемого интервью. — Причуда разрушает мои клетки, и если я продолжу использовать ее, то скоро умру, — тот ухмыльнулся. — А я еще не сделал всего, что хотел. Например, меня не простил человек, которого я люблю. Почувствовав благодатную тему, та мгновенно оживилась и захлопала длинными ресницами. Зрители в аудитории тоже замолкли, прислушиваясь к словам Каччана, а сердце Изуку забилось так сильно, что он всерьез обеспокоился тем, чтобы его не услышали прямо там, откуда велась трансляция. В попытке унять его бешеный ритм он прижал руку к груди. — Я не сказал ему о моей болезни. Врал, что чувствую себя хорошо, когда все, о чем мог думать, это о мечте стать номером один. Теперь же, когда я потерял его, я понял, что рейтинг — это лишь цифры, которые зависят от настроения граждан. Всемогущий был первым, но не единственным. Для кого-то лучшим был Старатель, для кого-то Ястреб и так далее. Цифры — это всего лишь статистика, когда как чувства людей настоящие, и моя мечта все еще может осуществиться. Я хочу сделать Японию лучше, защитить стольких, скольких смогу. Это и значит быть номером один, и я завоюю столько сердец, сколько не смог даже Всемогущий. — Думаю, прямо сейчас вы завоевали мое, — восхищенно выдохнула ведущая. — И того человека, которого вы любите, тоже. Камера показала Каччана в другом ракурсе: волевой и упрямый профиль, острые колючки волос, которые, Изуку знал, были мягкими наощупь, и твердо сжатые губы. Теплый свет падал на него, делая образ недосягаемым, слишком идеальным. На мгновенье что-то надломленное проявилось в его чертах, в красивом изгибе губ, когда тот на всю Японию произнес его имя, признаваясь в их особой связи: — Деку, — ракурс снова изменился, и живое пронзительное чувство в алой глубине пробрало Изуку до мурашек. Чувство, которое теперь было известно каждому. — Я не достоин прощения, как и не достоин быть с тобой, но я хотел бы сохранить нашу дружбу. Пожалуйста, позволь мне остаться твоим другом. Позволь мне снова завоевать твое доверие. Каччан продолжал глядеть в объектив, а Изуку — на него. Ему не верилось, что тот действительно сделал это, что признался в их отношениях и своей нетрадиционной ориентации в лайв-интервью на федеральном канале. Что-то горячее и невероятно приятное затопило грудную клетку, что-то, похожее на гордость и трепещущую робкую надежду. Они с Каччаном прятались от прессы почти пять лет, а теперь тот так легко вышел с этим заявлением на всю страну. Вышел ради него, ради шанса на то, что Изуку примет руку дружбы. Может, Каччан действительно изменился? Интервью продолжалось, а Изуку думал над тем, что возможно, возможно подумает над этим предложением, когда его сердце с каждым отчаянным стуком кричало громкое категоричное «да».