Не делай зла, добро не обязательно

В день годовщины у Воропаева обычно хорошо выходило собраться, просто отменно, ведь он должен был не просто отбыть этот день со спокойным выражением лица, но и оставаться опорой для Киры, или для обеих сестер. Хотя, Кристину было практически невозможно затащить на кладбище. Она говорила, что родители у нее в душе, в сердце, глубоко под кожей, а то, что сейчас покоилось к земле… это просто часть тлена, и никакого отношения к их родителям больше не имеет. Кира на такие слова обижалась, расстраивалась и плакала, а Александр старался понять, принять, и ощутить то же, что ощущала сестра. Кристина всегда была крайне сильно близка с отцом. Они магнитились друг к другу намертво и могли часами заниматься вместе как серьезными вещами, так и полнейшими глупостями. Потеря Юрия для Кристины стала невосполнимой, нереальной, буквально убийственной. Не приходя на кладбище можно было притвориться, что он жив. Что они оба живы, просто в отъезде, просто в длительной командировке, и еще осталось несколько дней, и их можно будет обнять, прижаться к ним, вдохнуть их запах. Не нося траур можно было говорить себе, что боли нет, что нет страха, что все хорошо, что все еще может быть так, как прежде. Воропаев не один раз пояснял Кире, что Кристина любит родителей не меньше, чтит их память не хуже, просто по-своему. Младшая сестра ворчала, ходила хмурой, показательно начинала носить траур до даты трагической гибели родителей и укоризненно косилась на сестру, что именно в это время старалась быть просто невероятно веселой. Каждый горюет так, как может, так как он на то способен, так, как требует того его душа. Оплачь и живи. Александр оплакал и жил дальше, со страшной, буквально всепоглощающей болью в сердце жил дальше, держался так хорошо, как мог, но боль не утихала. Ему казалось, что с каждым разом его выворачивает от этого чувства только сильнее. Буквально ломает каждую косточку в теле, и эта тянущая боль нарастала до черной даты календаря, чтобы потом остаться просто тупым напоминаем где-то в грудной клетке. Сложнее всего было держать лицо при Пушкаревой. Сперва он справлялся вполне достойно. Ну, подумаешь, стал более молчаливым, еще более замкнутым, растерял свою язвительность - все это с легкостью можно было списать на его загрузку на работе. А темные оттенки рубашек, которые он предпочитал всю неделю, и вообще могли быть его личной причудой. Он мог позволить себе и не такое. Но…За два дня до годовщины Катерина вдруг стала какой-то… настороженной. Сама инициировала физический контакт, старалась то руку ему погладить, то приобнять чуть сильнее, то задержать его у себя… точнее, у него дома подольше. В какой-то момент Александр понял - она знает. Кто бы ни был тот, кто рассказал ей о такой болезненной для него дате, Александру захотелось надрать этому человеку задницу. Хорошенько и от всей души. А еще наорать на слишком добрую, понимающую и мягкую Пушкареву! Какого черта она была с ним такой ласковой? Ему это было не нужно… точнее, он об этом не просил… точнее, ему слишком сильно хотелось, чтобы она не останавливалась, чтобы продолжала смотреть так же заботливо, чтобы спрашивала как у него дела. Да, в эти дни он, и правда, становился излишне сентиментальным. А ласка, да, наверное, он слишком сильно истосковался по ласке, которую может один человек дарить другому, но, Александр был уверен, что у него получится сбросить это наваждение со своих плеч, как только пройдет этот Рубикон. У нормальных людей новый год начинался зимой, за праздничным столом. У Воропаева он начинался поздней осенью, зачастую под проливным дождем, на хмуром кладбище, в окружении гранита, холода, и четного количества роз в дрожащей руке. - Я знаю, что завтра у вас годовщина гибели родителей, - Катя выпалила это вечером, сжимая пальцы на ручке непривычно крохотной для нее сумки. Она смотрит перед собой, словно если она заглянет ему в глаза, то окаменеет тут же, на этом самом месте. Воропаев вздыхает, но не говорит ничего. Они продолжают движение, желая забросить Пушкареву на квартиру как можно быстрее. Но, это самый глупый поступок, недооценивать Катерину и ее упорство, - я хочу быть рядом завтра, - Александр только сжимает пальцы на руле сильнее, продолжая молчать. Какого черта! Он не собирался тащить ее с собой на кладбище, ему было более чем достаточно, что завтра вместе с Кирой туда заявится еще и Андрей. - Не стоит, - он старается быть более чем спокойным, - мы достаточно хорошо играем наши роли, но, в этом случае, думаю, тебе не нужно… - Я не хочу делать это для того, чтобы нас считали еще более близкими, - он отчетливо слышит, что Катерина обижается, но старается этого не показывать, считаясь сейчас в первую очередь с его чувствами, - я хочу тебя поддержать, Саша. Я… хочу, я ведь могу быть твоим другом? - она замолкает, но и Воропаев не торопится ничего говорить. Пушкарева вздыхает. Пауза, скорее всего, кажется ей слишком длинной, а вопрос совершенно не решенным, - если ты не хочешь, то я пойму, я лишняя, это трагедия вашей семьи. Ты не думай, я не собиралась навязываться, я просто подумала, что это будет правильно, и, если что, я не хотела тебя обидеть. - Чем ты могла меня обидеть? - наконец отвечает Александр, - тем, что собираешься пойти со мной на кладбище? - он качает головой, но на девушку не смотрит, всем своим видом показывая, как сильно его занимает дорога. И только пальцы на руке становятся белее мела, - посещение кладбища это не самое лучшее времяпрепровождение, Катя, я не хочу, чтобы ты потом еще несколько дней отходила от той тягостной атмосферы, которая царит там. Они снова молчат. Она не соглашается с его словами, а он не зовет ее с собой. Возможно, если они помолчат еще немного, то Катерина отметет эту идею, как ненужную. Воропаев запрещает себе даже смотреть в ее сторону, опасаясь того, что уступит ее желанию. Обычно, в этот день, на его плечи ложилась функция жилетки, которую потом перенимал на себя Жданов. А сегодня, впервые на своей памяти, он получал настоящее, искреннее предложение поддержки. Он слишком хорошо знал Пушкареву, чтобы обвинять ее в игре. Но, было ли это правильно? Он знал, что Кира будет не против, если он придет туда с Катей. Сестра и сама, крайне осторожно, намекнула ему на такую возможность, чем, по правде сказать, поразила Александра. - Ты мне отказываешь только из-за атмосферы, или таким образом ты проводишь между нами грань, которую я не должна переходить? - Воропаев был уверен, что в прошлой жизни Катерина была бараном или ослом, просто безграничный уровень упрямства, чрезвычайное упорство. И как только можно было отказать такой женщине? На этот раз Александр все-таки покосился на нее. - Я вообще тебе не отказываю, - произносит он это как-то слишком уныло и абсолютно не воодушевленно, - если ты хочешь пойти со мной, то я не против. Обычно, мы ходим туда с утра, бывает, даже часам к восьми. В это время там практически нет людей. Мы проводим там совсем немного времени, положить цветы, просто постоять, ничего лишнего. Ты не обязана надевать что-то… особенное. Можешь одеться так, как тебе будет комфортно, потом вернуться на работу. Кира, скорее всего, после посещения родителей, отправится домой. Андрей отвезет ее туда, а потом вернется к тебе в ЗимаЛетто. Так что ты не потеряешь в один день слишком много сотрудников. - А разве не лучше, чтобы он остался рядом с ней? - Катя спрашивает задумчиво и немного отстраненно. Словно в ее голове уже происходит некий просчет. - Иногда, он остается, если Кире слишком…плохо. Иногда с ней могу остаться я, - он барабанит пальцами по рулю, - на самом деле, это все еще слишком остро для всех нас. Андрей знал моих родителей достаточно хорошо, для него это, конечно, не такая же утрата, но… наверное, общее настроение подавленности будет заразительно. - Я не маленький ребенок, я прекрасно знаю, что такое посещать… кладбища, - Катя даже немного возмущается, - ты говоришь так, словно я несмышленыш, и меня нужно постоянно развлекать, это не так. Я хочу не просто быть рядом с тобой, я хочу поддержать тебя, - она замолкает, а потом добавляет куда более нерешительно, - если конечно тебе это нужно, - затем она снова переводит взгляд на дорогу и остаток пути они проводят в тишине. Каждый думает о своем, и делиться этими мыслями не собирается. Александр уж точно не планировал. Уже возле своего дома он остановился и, наконец, повернулся в Катерине. - Если завтра ты захочешь поехать с нами, позвони мне сегодня вечером, - Воропаев хочет прикусить себе язык за то, что предлагает, но… - подумай хорошенько еще раз, а потом позвони, - они замирают друг напротив друга. Странная неловкость заставляет Александра немного поерзать на сидении. Он чуть выгибает бровь, - что-то еще? - Катерина сперва немного краснеет. - Во-первых, - охотно отвечает она, - я хочу пойти завтра с тобой, так что ты можешь мне сказать, во сколько ты меня заберешь, или же куда мне подъехать, чтобы тебе было сподручнее. А во-вторых, - Воропаев не без удовольствия видит, как отчаянно краснеет Катя еще больше, - если ты хочешь, чтобы я убралась из машины, открой мне дверь, - она немного хмурится, замечая, как он довольно скалится, глядя на нее, - ты сам говорил, что нужно требовать к себе самого лучшего обращения. Вот, - она чуть вздергивает подбородок, - я требую. - Требовательная какая, - качает Александр головой, - вы только посмотрите на нее, - он резко подается вперед. Да, он пытается напугать ее, заставить отпрянуть, немного приучить ее снова бояться себя. А то как-то слишком осмелела эта девчонка, в словах в своих, в делах, в том, как стала забираться в его сознание. Медленно, по шагу, горячими иглами проникая в мозг, заставляя его мучиться от жажды вытащить эти мысли, и желанием их оставить. Но, где-то в глубине души, Воропаев надеется, что Катя не отпрянет, что она не просто перестала бояться, она стала доверять ему, доверять настолько… Да, она вздрагивает, явно не ожидая того, что Александр так резко двинется в ее сторону. Но, она не отдергивается, остается на месте, и они оказываются буквально нос к носу, а дыхание их смешивается. Воропаеву нравится, как Пушкарева пахнет. Странно, но ему всегда нравился ее запах. Правда, раньше, когда она сидела в той пыльной Ждановской каморке его заводил запах ее напористости и беспомощности одновременно. Он наслаждался тем, что она была достойным его соперником и идеальной, желанной жертвой. У него, как у хищника, на нее буквально слюна выделялась. А сейчас… была ли это та самая Катенька? Бесспорно! Но, запах ее теперь изменился. Она стала увереннее в себе, держалась иначе, вон, требовала даже, и от того теперь в ней ощущалась хищность. Александр прикрыл глаза, принюхиваясь, буквально всем телом ощущая дрожь ее тела. А потом дотянулся до ручки двери за ее спиной, нажимая и чуть распахивая ее. - Открыл, - говорит он, распахивая глаза, улавливая целый безумный спектр эмоций Катерины, - или тебе еще и руку подать? - он даже не думает отодвигаться, ожидая ее реакции. Она просто смотрит ему в глаза, и дышит часто, словно после долгого бега. Взгляд ее на короткую секунду опускается к его губам, и Александру становится крайне сложно, чтобы не поддаться искушению и не… Господи Воропаев, дома тебя ждет холодный, буквально ледяной душ! Все внутри буквально вскипает, и он старается направить свои мысли по любому пути, который будет совершенно не сексуальным. Например, отчет. Да. Последний отчет, который лег на его стол, сплошные цифры, строка за строкой, приводящие его в бешенство. Стало легче. - Ты разве не зайдешь? - Пушкарева отдает дань вежливости, скорее всего ее подталкивает к этому предложению ее безукоризненное воспитание. Но сейчас Александру кажется, что это звучит слишком провокационно, если не сказать вызывающе. Он улыбается ей, немного дразня своим молчанием. - Сегодня нет, - Воропаев отодвигается от Кати, позволяя ей вздохнуть спокойно, - но руку я, так и быть, тебе подам, - он выходит из машины до того, как Пушкарева найдется с ответом. Он отворяет дверь с ее стороны сильнее, подавая ей руку, и Катерина хватается за нее слишком быстро и соскакивает. Особо решительно и резво, и ее приходится немного придержать, чтобы она не упала, - тебе уже и рука моя не помогает для того, чтобы стоять спокойно, - улыбается Александр. - Я не специально, ты же знаешь, - Катя выравнивается, все еще продолжая придерживаться за его руку, не выворачиваясь из объятий. - Знаю, - кивает Александр, - но не поддразнить я тебя не могу, - он высвобождает руку, чтобы поправить прядь ее волос. Смешно, но у такой собранной девушки были крайне непослушные локоны, которые постоянно норовили выпутаться из прически. - Во сколько ты меня заберешь? - голос ее немного дрожит, и Воропаев задумывается, может она успела замерзнуть? - Думаю, что я подъеду за тобой часам к семи, в этот раз Кира приедет с Андреем, - Александр задумывается, а потом добавляет, - нам еще нужно будет заехать за цветами. Я бы, конечно, мог сделать это сам, а потом уже забрать тебя, но, если опираться на логику передвижения, то… - В семь значит в семь, - соглашается Катя, - я не против с тобой заехать за цветами, - она подносит к своим губам его пальцы, принимаясь их согревать своим дыханием, - ты точно не зайдешь? Я могла бы приготовить тебе чай. - Точно, - он отнимает свою руку, чтобы коснуться ее ладони в легком поцелуе, - мне нужно ехать. Завтра я буду здесь в семь. - Спасибо, - Пушкарева заставляет его буквально зависнуть на несколько секунд. - Ты сейчас за что меня поблагодарить решила? - Воропаеву очень хочется отшутиться и рассмеяться, но вместо этого он просто ожидает ответа. Правда ведь интересно. - За то, что позволил мне завтра быть с тобой, - она говорит это просто и спокойно, ровно и уверенно, глядя в глаза. Не отводит взгляд, смотрит, всем своим видом показывая, что говорит правду. Невозможная. - Повторишь мне это завтра, - это звучит из его уст как угроза, но, губы Катерины чуть поднимаются вверх, она качает головой, а потом приподнимается на носочки, чтобы коснуться его щеки осторожным поцелуем. Воропаеву приходится закусить щеку изнутри, чтобы не ляпнуть ничего такого, что испортило бы ей настроение. Но, инстинкт самозащиты буквально требует отпугнуть ее, прогнать прочь. Спасает его только то, что Катя и сама уходит, еще раз обернувшись у двери подъезда. Ему кажется, что она грустнеет, когда понимает, что он не пойдет за ней на этот раз. Но, Александр отгоняет от себя эту мысль. С чего бы ей грустить? Он забирается обратно в машину - единственное, о чем могла грустить Пушкарева, это ее излюбленный ублюдочный Жданов. Медом он намазан что ли? Ладно, у моделей там был свой интерес, парочка таких, которых он весьма успешно пользовал, потом очень неплохо и споро взобрались на модный Олимп. Правда, как взобрались, так же быстро и полетели вниз, возможно от того, что лишившись помощи протекции Жданова, решили еще где-то попытать постельного счастья. А, какие бы сказки не ходили о модельном мире, далеко не всегда двери открываются вовремя расставленными ногами. Но, это мелочи. Кира, вот, тоже сохла по Жданову, весьма успешно роняла за ним слюни и совсем юной девочкой, и сейчас, правда, платочек использовать научилась. Александр сжал руль с такой силой, что под пальцами захрустело. Этот ублюдок практически сделал из его сестры истеричку, что билась в припадках ревности, видя несуществующее в пустоте. Так и до дурки недалеко! Хотя… Воропаев помнил, как однажды Кира сказала ему, что между Катей и Андреем что-то есть, тогда он не поверил, перевел это все в шутку, вполне искренне считая, что Жданов слишком ограничен, чтобы заметить такую девчушку как Катерина. Как же он ошибся, идиот. Правда, и Андрей не стал более глазастым, просто оказался редкой скотиной. Больше всего Воропаев сумел постичь причину любви Пушкаревой. Она была просто обязана влюбиться в своего начальника, это было вырезбленно на ее лбу, прямо над нелепыми очками. К сожалению, такие правильные, упорные, даже упрямые барышни любили шалопаев. Тех, кого нужно было спасать, прикрывать своей грудью во имя любви, и сгорать на этом костре не взаимности. Воропаев хмыкнул, он мог только представить тот шок, который испытала Катя, когда Андрей решил ей ответить. Думать дальше об этом не хотелось. Он не был героем ее романа, не был ее спасителем, но, он мог стать хорошим инструментом, помощником в ее игре. Позволить ей выйти достойно из того клубка боли, куда вогнал ее Жданов на пару с Малиновским. Да, он готов был стать ее карающим мечом, она заслуживала этого, на этом его притязания должны были закончиться.

* * *

На следующее утро он приехал к Катерине даже немного раньше намеченного срока. Со сном в тот день у него совершенно не задалось, и глаза его были словно наполнены песком. Он прикрыл их буквально на минуту, чтобы немного расслабиться, и чуть было не снес руль коленями, когда Пушкарева разбудила его, постучавшись в лобовое стекло. Воропаев тут же встрепенулся. Он что, уснул? Быстрый взгляд на часы - слава Богу, он проспал не слишком долго. Катя как раз загрузилась в машину. Черное пальто, черное строгое платье футляр чуть ниже колена, закрытое, с длинным же рукавом, полное отсутствие макияжа и переброшенная через плечо коса. Полное соответствие моменту, полное соответствие его настроению. За это попадание он был ей благодарен. Странно, ведь она могла бы и не пойти, или одеться как-то поярче, чтобы можно было потом отправиться в ЗимаЛетто, но она избрала поддержать его. Такие жесты Александр всегда очень ценил. - Саша, как ты? - этот заботливый, практически нежный тон, и ее узкая ладошка, что накрывает его руку на руле. Воропаев хмурится. - Катя, это не свежая рана, я справляюсь, - он старается говорить спокойно, чтобы не прорвался его привычный сарказм, его возмущение и негодование, все то, чем он обычно закрывался при элементарной попытке его пожалеть. Но, в ласке Катерины не было ни капли жалости. Понимание, принятие, сопереживание. Она убирает руку с его руки для того, чтобы коснуться его лица. - Ты выглядишь уставшим, - говорит Катя, но касание не продлевает, - нам все еще нужно забрать цветы? - он только кивает. До цветочного магазина они едут в тишине, и Воропаев ощущает, как Пушкарева скользит по нему взглядом время от времени. О чем она думает? Может, уже не рада, что поехала с ним? Он паркует автомобиль практически у самой двери пункта их назначения. Александр разворачивается к Катерине. - Я быстро заберу букет и… - А можно я пойду с тобой? - Катя не дает ему договорить, и смотрит буквально просительно. Воропаев даже теряется, но кивает. Переживает и не хочет оставаться одна? Он выходит из машины, а затем помогает выйти и ей, ощущая, какие горячие у нее ладони. Сейчас ему кажется, что она вся словно пышет жаром. Буквально опаляя его кожу. Катерина собирает обе его руки в своих ладонях, в попытке их согреть. - Саш, ты что, замерз? - он быстро качает головой. Ведь этот холод не имеет никакого отношения к температуре вокруг, он высвобождает одну из своих рук, переплетая пальцы ее левой руки со своей правой, чтобы провести ее в магазин. - Все нормально, это нервы, для меня это не критично, - Александр не смотрит на нее, но ощущает, как она изучает его. - Александр Юрьевич, - пожилая продавщица чуть приподнимает уголки губ в приветственной улыбке, - ваш заказ выполнен, - он и правда готов. Огромная охапка алых, в черный контур роз лежит тут же на стойке, перевитая золотыми и черными лентами. То, что нужно. Он принимается расплачиваться, когда замечает, что Катерина смотрит на цветы как-то неодобрительно. - Что-то не так? - его рука с деньгами замирает в воздухе, и цветочница не торопится взять их из рук Воропаева, - это хорошие цветы, они пролежат долго. - Я не сомневаюсь, что они хорошие, - Катя касается одного из бутонов, - но я не верю, что твоя мама… это слишком болезненный цвет, он подходит к тому месту, куда мы едем, но… какие цветы она любила? - Пушкарева смотрит на него с интересом, цепко, словно этот вопрос для нее крайне важен. А он ощущает, как болезненно сводит его грудную клетку. Мама любила цветы, которые были более чем неуместны на кладбище. Она любила подсолнухи. Настоящих, обычно, было днем с огнем не сыскать, поэтому приходилось обходиться декоративной заменой. Но, мама и этому радовалась просто необычайно. Она очень любила все солнечное. Возможно поэтому он, со своими рыжими волосами, был ее любимчиком? - Подсолнухи, - Воропаев даже не знает, зачем он отвечает ей. Он чуть сжимает зубы, когда Катя обращается к продавщице. - А подсолнухи у вас есть? Он закусывает щеку изнутри так сильно, что ощущает вкус крови во рту, когда наблюдает, как для Катерины собирают этот неуместный букет. Глаза начинает жечь уже не от недосыпа, и Александр принимается моргать быстро и часто. Этого еще не хватало! Он же мужчина. Пушкарева тоже наблюдает за изготовлением букета, а потом поворачивается к Воропаеву. Она поджимает губы, а потом добавляет. - Я не имела чести знать твоих родителей при жизни, но я верю в то, что они даже сейчас могут видеть нас. Любящие родители следят за своими детьми. Я не хочу… навещать твою маму с холодными, безжизненными цветами. Мне важно принести ей то, что она действительно любит. - Я уверен, что ты в этом преуспеешь, - голос у Воропаева хриплый, сжатый, он борется со спазмом в горле, чуть откашливаясь. Катя улыбается ему, а Александр признается себе в том, что вот она, та самая женщина, с которой он, “бесчувственный ублюдок”, может быть по-настоящему счастлив. Теперь его задача доказать Пушкаревой, что и она с ним способна это самое счастье обрести.