***
Они все, как один, говорили, что ему не повезло. Если бы кто другой... Но Чон Чонгук с его репутацией жестокого и холодного карьериста, так и ещё и не по омегам... Нет, Чимин определённо мог догадаться, какая судьба его ждёт. Большая часть его знакомых омег из того общества, в котором он по праву рождения вращался, становились жертвами браков по расчёту. И этими браками многое решалось в бизнесе: отцы семейств объединяли свои капиталы, строили стратегии развития компаний и просто выражали готовность быть добрыми партнёрами, делая несчастными своих детей, возлагая их будущее на алтарь богов, которым поклонялись — бога богатства и бога власти. Отец Чимина не был исключением. И ещё где-то года три тому назад, когда Чимину стукнуло двадцать, он сказал, что, несмотря ни на что, сын-омега станет одним из самых выгодных его вложений в бизнес и принесёт отличную прибыль. Сказал, с искренним восхищением оглядывая статную гибкую фигуру Чимина, застывшего в болезненном страхе перед зеркалом. — Ты мне кого-то нашёл? — спросил он тогда прямо, потому что всегда предпочитал говорить напрямую, от чего часто страдал. — Продал меня кому-то уже? Лицо отца исказилось недовольством, а губы надменно сжались. Он убрал руку, которой покровительственно похлопывал его по спине, и холодно ответил: — Нелепо так это называть, Пак Чимин. Брак по расчёту — лучшая вещь, что придумали в нашем мире, где есть такие омеги, как ты... — Какие — такие? — горько спросил Чимин. — Которых удобно использовать как разменные монеты в оплате выгодных сделок? — Которые должны всегда оставаться в тепле и заботе, — уже зло ответил отец. — И при этом не способны оценить все опасности этого мира из-за своей эмоциональности и слабости! — Я способен... — Ах, правда? — Глаза отца блеснули презрительной насмешкой. — Тебе напомнить, что с тобой было прямо после первой течки? Течка... Одно слово — и Чимин отвёл глаза. Его продрало неприятной, болезненной дрожью. Да, течка... Он никогда не отмоется и не станет прежним после того, что было с ним тогда... Первая его течка стала для него поводом сделать самую страшную ошибку в жизни. Как и всегда, она пришла неожиданно, в клубе, куда он выбрался отдохнуть вместе со своим хорошим другом Сокджином, милым солнечным бетой, который — увы — не смог её почуять. Зато почуяли многие альфы, что стаей диких волков окружили начавшего источать слишком сильный и притягательный аромат божественного жасмина омегу. И если бы не Чон Хосок — один из охранников клуба — то Чимина бы изнасиловали, жестоко и группой. Хосок его вытащил, а потом, когда альфа привёз текущего и плавящегося от боли и жара Чимина в его съёмную квартиру, которую омега гордо потребовал от отца на своё семнадцатилетие и в которой жил уже полгода, не смог уйти. Нет, Хосок не насиловал его, наоборот, он поддался напору опьянённого сумасшедшим желанием омеги, испытывавшего, кроме всего прочего, ещё и яростную благодарностью и за состоявшуюся защиту, и за будущую помощь. Их накрыло плотно и жёстко. Обоих. И ничего бы, что же... Конечно, нежелательно вот так трахаться в первую же течку, да ещё и с тем, кого знаешь пару часов — а по сути не знаешь на-трезвую вообще! — но случилось, как случилось. Вот только предохраняться надо было лучше. Три дня бешеного, чудесного секса, сладких стонов и диких, невыполнимых обещаний обратились двумя полосками. И жестоким приговором пришедшего в бешенство отца, которому растерянный Чимин имел глупость выложить всё: — Или ты идёшь на аборт, или выметайся из дома и из этой жизни, к которой ты так привык. Тебе восемнадцать! Что ты можешь, убогий школьник, привыкший, что за ним задницу подтирают? Какой тебе ребёнок? Это клеймо шлюхи на всю жизнь! Завтра в восемь за тобой заедет Майло. Ты спустишься с чемоданом. Сначала в больницу, а потом — домой. Сюда. Квартиру твою я уже на продажу выставил. Увижу рядом с тобой охранника, ему не жить. Я всё сказал. — На надо, — попросил бледными губами Хосок, глядя на него умоляюще тёмными, самыми красивыми и добрыми глазами на свете. — Не ходи. Оставь его, не убивай! Я неплохо зарабатываю, я смогу... Ты переедешь ко мне, я всё для тебя сделаю... — Ты меня совсем не знаешь, как мы можем? — безжизненно ответил Чимин, отводя глаза и стараясь дышать. Получалось плохо, так как тяжёлый ком как появился в горле, когда он увидел на пороге счастливо улыбающегося альфу с цветами, так и не проходил, только рос — по мере того как Хосок бледнел, осознавая, что Чимин позвал его, чтобы попрощаться и сообщить жестокую новость. Омега рвано вдохнул, чувствуя, что долго не выдержит. — Но главное — ты не знаешь моего отца, — сквозь сжатые зубы продолжил он. — Он не откажется от меня. Я слишком выгодное вложение его капитала. Он уничтожит тебя не только в плане перспектив. Он может тебя уничтожить и физически. — Но мы можем уехать, — с отчаянием сказал Хосок. — Прошу... Чимин, ты не просто мне понравился, я так никогда и ни с кем не был счастлив, как ухаживая за тобой тогда! Прошу тебя, обещай хотя бы подумать... — Нет, — обронил Чимин. На пространные объяснения у него не было больше сил. Губить жизнь этому славному, такому милому, доброму, светлому и простому парню он точно не собирался. Двух жертв в истории его падения более, чем достаточно. — Прости, Хосок. Но ты на самом деле никогда не сможешь обеспечить мне такую жизнь, которую я вёл. — Он несколько секунд с остановившимся сердцем наблюдал, как умирает в ставшем ему так неуместно дорогим человеке надежда, а потом дожал: — И которую хочу продолжать вести после аборта. Хосок встал и молча ушёл. А Чимин, услышав хлопок двери, потерял сознание. И когда пришёл в себя, ему показалось, что вместе с собой Хосок забрал на память его душу, сердце и надежды на хоть какое-то счастье, оставив отцу и этому проклятому миру, куда он собирался вернуться, лишь пустую красивую оболочку. "Так. И. Надо", — подумал он. Аборт ему сделали по высшему разряду. И уже через три дня он поднялся в свою комнату в доме отца, лёг на кровать и искренне, вслух пожелал себе смерти. Потому что тоска, утопившая его, всё равно делала его мёртвым. Пять лет отец его не трогал. Помогал, не проявляя, впрочем, особого тепла. Дал поступить на желанное хореографическое отделение в университет, выбранный Чимином, без единого слова два года назад, после второго курса, когда Чимин молча положил перед ним зачётку с идеальными баллами, отпустил на квартиру, которую сам нашёл и купил, а также дал новую карточку, сказав, что на неё будет поступать каждый месяц сумма, покрывающая все его расходы. — С чего такая щедрость? — настороженно спросил Чимин. — Ты снова должен привыкнуть к той жизни, которую будешь требовать от своего будущего мужа, — прямо ответил отец. — Привыкай тратить столько, сколько хочешь. Твой аскетизм неуместен. Чимин пожал плечами и хмыкнул. После аборта он потерял интерес ко всему, что было для него важным в его образе жизни. Особенно — к шмотью, клубам и вечеринкам. Всё, на что он тратил деньги, было связано с учёбой, курсами, которые он себе брал за дополнительную плату, и одеждой для универа, выступлений и тренировок. Ну, и так, по очень большой мелочи. Даже Сокджин, который во всех этих перипетиях жизни остался для него единственным и самым близким другом, тратил, верно, раза в два больше, хотя его семья и была в разы беднее семейства Пак. — Всё бастуешь, — насмешливо говорил он, придирчиво оглядывая шмотки в бутике, куда затаскивал Чимина почти силой, потом прикладывал к равнодушно оглядывавшему интерьер омеге какую-нибудь блузку и, вздохнув, говорил: — Померяй вот это. Мне надоел твой неизменный стиль "Бедный студент с причёской за сотню тысяч вон". И мне надоел этот чёрный цвет на тебе. Ты у меня такая лапочка, а ходишь не пойми в чём. — Я нормально одеваюсь, как все у нас, — равнодушно пожимал плечами Чимин, — а на приёмах ты бы меня видел. Блистаю, что твоя рождественская гирлянда. Уж отец в этом плане спуску мне не даёт и показывает свой товар лицом. В его голосе не было злобы или обиды — так, констатация факта. Сокджин косился на него и хмыкнул. — Мы на ваши приёмы не ходим, а желание видеть тебя в адекватной одежде по-прежнему испытываем, — отрезал он, — вот это ещё возьми. И вот эти брюки. Классика тебя красит. И без разговоров, — хмурил он свои красивые брови в ответ на капризно надутую нижнюю губу Чимина. — А не то мне придётся купить тебе всё это без примерки. — Не дождёшься, — мотал головой Чимин и уходил в примерочную. Конечно, ему всё шло. Идеальная фигура, чудесные высветленные волосы, спадающие идеальной волной на лоб, пухлые губы и яркие, всегда грустные глаза, которые при улыбке превращались в совершенные полумесяцы, но печали своей не теряли — она была вечной и верной спутницей Чимина вот уже... сколько? Хлопок двери за спиной прекрасного и самого доброго альфы... Пять лет. Так всё было примерно и в этот раз. Порадовав пару бутиков своими карточками, они сидели в кафе на пятом этаже торгового центра и пили латте, в любви к которому благополучно сошлись. — Значит, ты не будешь сопротивляться? — негромко спросил Сокджин. — Но ведь ты знаешь, что говорят о Чон Чонгуке? Чимин откинулся на мягкую и удобную спинку кресла и уставился в окно, около которого стоял их столик. — Мне не похеру ли? — стараясь говорить равнодушно, спросил он. — Джин, это не дорама, это жизнь. И здесь фиктивный брак — это именно фиктивный брак. Мы можем и не съезжаться, если хорошо договоримся. Нам просто проставят в документах подписи о том, что на ближайший год мы сильно дружим, а потом ещё пять лет отлично соседствуем. И увидимся мы с этим твоим Чонгуком один раз завтра по заключении брачного договора, потом на свадьбе, а потом — при разводе. И всё. Он идёт своей дорогой, я, слава богу, заканчиваю универ и мотаю в Париж доучиваться. Формальность, пойми. Так что у меня всё просто зашибись и мне наплевать. — Не ври мне, — сурово ответил Джин. — Я вижу, что тебе до дрожи неприятна сама мысль об этом браке, что тебя ломает от того, что тебя вот так используют. И для Чонгука этого херова на самом деле всё так и будет, а для тебя звание разведённого омеги, которому так и не поставили метку и не сделали ребёнка... — О, боже, нет! — Чимина передёрнуло. — Ты спятил? Какая ещё метка? Кто её вообще ставит? — Те, кто в браке по-настоящему, — печально ответил Сокджин. — И кому дорога его пара. — Ну, так это точно не про нас, — пожал плечами Чимин. — О чём вообще речь? Сокджин положил свою тёплую руку ему на пальцы, нервно выстукивающие рваный ритм по столу и мягко улыбнулся. — Ты достоин всего самого лучшего, мой милый омега, — бархатно сказал он. — И я буду молиться, чтобы ты нашёл того, кто тебя полюбит искренне и так сильно, чтобы убедить тебя в этом. Чимин улыбнулся ему в ответ. Сокджин был просто лучом света в его унылой жизни. — Это ты достоин самого светлого и доброго в этом мире, Джини, — сказал омега. — А альфы вокруг — просто полные идиоты. — Не буду спорить, — кивнул Ким, и они рассмеялись.***
— Не будь дураком, Гуки, пусти... — Не хочу! Ты мой! И я не собираюсь... Чт... Что ты дел-аха-аа... — А если я вот так же, м? Ну, что? — О... н-дха-а... — Так нет или да? М? Ты взял моду лапать меня, когда хочешь, ты распускаешь руки, как двинутый на всю голову малолетка, которому яйца на мозг давят! — О... Мхм... я сей... сейчас... — Ага, давай, кончи. Прямо вот так, в штаны, Чонгук, а через полчаса у нас совещание с твоим папашей, да? — Бл... Бля... Тэ... Тэ... Е-щё-о... — Ты идиот... Блядь, да какой же ты идиот! — Да... да... да! С-су-ука-а... — И как ощущения? Нравится? — Плевать мне... блядь... как же охуенно... вот нахуя? — Потому что ты задрал меня тискать в каждом углу, как будто я здесь не руководитель, а шлюха, чья работа — отсасывать тебе по первому требованию! — Ты не хочешь этого делать дома, Тэхён! А здесь ты не можешь вырваться и убежать от меня, и закричать тоже... — Дома ты требуешь каждые полчаса, Чонгук! У меня губы, руки и член в кровь будут, если я буду покорным! Мы спим вместе, я ласкаю тебя и даю тебе то, чего ты хочешь, если могу, и наша жизнь не отличается от той, что была прежде. Кроме одного... — Вот-вот! Кроме одного! — Но это одно волнует только тебя! Это тебе свинтило крышечку, когда отец сказал тебе о замужестве. Это ты, как одержимый, всё пытаешься доказать мне, что ничего не изменится, что у нас всё будет, как раньше, и омежьи задницы тебя по-прежнему, кроме как в гон, не привлекают! Только вот беда: я-то в это верю. А вот ты — нет. — Что ты мелешь? Что за херня?! — Ты бесишься, Чонгук. Ты сходишь с ума... — Да, да, да! Схожу! Потому что не хочу, чтобы ты меня бросил из-за такой вот омежьей задницы! — Так-то это ты замуж выходишь, да? Я-то как был, так и остаюсь свободным и готовым к отношениям... Бл... мхм... Да что ты тв... — Больно! Нахер кусать, ёбаный ты бета! — Ты напал, грёбаный ты альфач! Какого хрена! — А к каким это отношения ты там готов?! — С тобой, сука ты такая! С тобой! Только вот ты ведёшь себя, как ненормальный! И я бы на твоём месте задумался: с чего это ты так из штанов выпрыгиваешь, пытаясь мне доказать, что всё у нас по-прежнему? Как сходил на заключение брачного договора — так и сам не свой! Что, понравился омежка? — Ты совсем долбач?! Какого хера?! — Я видел фото в Инсте. Да-да, и не ври мне, что ты не нашёл его страницу и не подписался на неё с левака! Нет? Ну, и зря. Там есть, на что посмотреть. Ой, только не сверкай на меня своими оленьими глазками! Твой будущий супружник танцует так, что я челюсть два раза поднимал с пола. Он шикарен — этот грёбаный Пак Чимин, понимаешь? — А мне наср... — А мне нет! И я тебя не спрашивал, твои выпученные глаза говорят больше, чем твой грязный рот, Чон Чонгук. Ты видел, видел и облизывался, я слишком хорошо тебя знаю, а ты знаешь, что я не осуждаю тебя. Ты альфа, и я с уважением отношусь к твоим потребностям. Мхм... Да что ж ты лезешь... Сладкий... Я когда-нибудь на самом деле откушу его — твой наглый язык. О чём мы? Ах, да, твой омега. Твой будущий омега. Ты прав в одном: зачем тебе фото, если ты его вживую рассмотрел, разнюхал, а может, и... — Заткнись, иначе я за себя не отвечаю! Как ты можешь, Тэ?! Я говорю тебе, что только ты мне интересен, а ты... — А я вижу перед глазами ваше с ним фото из газет, Гуки. Миленькое такое фото, где вы очень миленько так обнимаетесь. — Нас сжали с двух сторон! Отец просто с ума сходит — так ему понравился этот ёбаный омега и перспектива слияния компаний, на которую согласился председатель Пак! — Но Чимин на самом деле само очарование, не надо отрицать очевидного! И ничего страшного, что тебе он понра... — Всё херня! Не понравился он мне! Рыба полудохлая — и то живее, чем этот ёбаный высокомерный омега! Он и не посмотрел на меня ни разу! Слова не сказал, даже когда заговорили о том, чтобы нам жить вместе! Я возразить попытался — он промолчал! Сука! Сука! Они заставляют нас реально вместе жить, Тэ! В одном грёбаном доме! И эта блондинистая шлюшка, видимо, ждёт, что я буду покорно пытаться с ним что-то общее иметь! Блядь, Тэ, они нас всерьёз сводят, как кобеля и суку! — Ну, просто твоему отцу жаль терять такого очаровательного кобелька-производителя... М? Ммм... Гуки... Когда ты злишься, это так возбуждает... — Ты... Ты странный... Тэ... Тэ, подожд... Ты серьёзно? Здесь? Тэ.... Тэ... Но ты не ревнуешь меня? Ты не будешь сердиться? Ты... Ты не бросишь меня, Тэхён? Я на всё, понимаешь? На всё для тебя готов... ты же знаешь... да? — Чш... Ну-ка, давай, ну?.. Вот так, вот так, мой сладкий. Разве похоже, что я собираюсь отступить? Ты мне не просто нравишься, Гуки... Мой Гуки, малыш... Мгм... Да, вот так... Хороший мальчик... Тш... Осторожнее, я помогу... Ммм... Да, малыш, ещё раз там... чуть-чуть... языком, ну, как я люблю... Шире, я сам. Я не отдам тебя, Гуки, я не оставлю тебя. Мы вместе слишком долго, чтобы я вот так по щелчку пальцев твоего отца... ах-ха... хорошо... хорошо... ещё расслабь... Мне просто показалось, что этот омежка... Он на самом деле очаровательный, Гуки, такой нежный, такой печальный. У него красивые глаза и такие губы... ммм... Нет, нет, правда. Я ведь пойму... чш-ш, не бесись... нет, нет, не пущу, ещё... Глубже, ну! Давай, постони для меня!.. О, бля... Да! Ты закончишь, что начал, Чонгук, и проглотишь всё, что... да... да... да... ... — Я не хочу замуж, Тэ. Давай убежим? — Нет, Чонгук. Ты слишком много работал, чтобы вот так всё бросить, отдать отцу и его шлюхе. — Но как же... мы? — А что — мы, Гуки? Когда я смотрел на то, как танцует этот мальчик, как он двигается, на его лицо... Он прекрасен, Гуки. — Ты спятил, да? Или не хочешь быть со мной уже, а? — Это ты спятил, если думаешь, что я могу разлюбить тебя, Чон Чонгук. Я бета, но я однолюб. Это уж точно. И другого альфу полюбить я уже никогда не смогу. Но ты... О, малыш... — Ты старше всего на семь месяцев! — Мой глупый милый малыш, если ты полюбишь его, если он сможет вдруг сделать тебя более счастливым, чем делаю я... Я уступлю ему. У него есть душа — у этого омеги. И в его сердце есть боль. Это... прекрасное сочетание. — Ты говоришь херню. Ты думаешь херню! Ты не смеешь верить в эту херню! Да я... я же... Хорошо! Я докажу тебе! — Что докажешь, глупыш мой?.. Эй... Не, не, не... Правда, до совещания... — Насрать мне на совещание, Тэ, иди сюда! На всё мне насрать! Кроме тебя, слышишь? А этого мальчишку я ненавижу! Он никогда не сможет и рядом с тобой встать! Слышишь?.. Любовь моя... Слышишь?..***
Чимин задумчиво рассматривал себя в зеркале. Странно... Он больше месяца со страхом ждал этого дня — и что же? В груди — странные тиски, которые сжимают сердце, но это не только страх, нет... Предвкушение? Тоска? Только чего же ждать? И к чему напрасно тосковать? Сокджин придирчиво осмотрел лицо, на которое собственноручно нанёс макияж — всё же один из лучших визажистов Сеула, грех было его не напрячь. — Ты невозможно прекрасен, — вынес он приговор. И именно тоном приговора: с ноткой усталой безнадёжности. — И я не понимаю, как можно такую красоту отдавать непонятно чем думающему альфе. — Не начинай, — тихо попросил Чимин, болезненно кривя губы. — И так настроение так себе. — Он дрянь, — убеждённо сказал Сокджин. — Трусливый тупой кобель, и все слухи о нём были весьма преуменьшены. И я не устану повторять, что так подставить тебя на том вечере — это подлость! — Ему просто всё это нужно ещё меньше, чем мне, — пожал плечами Чимин и, присев на край тяжёлого белого кресла, стоявшего посередине комнаты жениха-омеги, опустил голову и прикрыл глаза.***
Чонгук не явился на репетиционный ужин в церемониальном комплексе, где их отцы заказали свадебный банкет. Это было два дня назад, и это был худший вечер в жизни Чимина. Потому что столько завуалированных оскорблений, насмешливых сочувственных взглядов и неудобных вопросов он выдержал, что ему на всю жизнь, наверно, хватит. Особенно старались молодые омеги их круга, которые пришли со своими семьями — весь цвет элиты Сеула, да всей Кореи, чего там. Такой серпентарий собрали в одном месте самолюбие и гордыня семейств Пак и Чон, что Чимин, право, восхитился бы этим, если бы ему не было так больно, искусанному этими гадами с ног до головы. Обворожительно красивый, принаряженный, с умопомрачительными причёской и макияжем. Взволнованный до глубины души (хотя даже себе не желал в этом признаваться), но с заготовленной спокойной улыбкой... Идиот. Просто Чонгук ему ужасно понравился на подписании брачного договора — вот ведь беда. Настолько, что Чимин замирал от страха, боясь выдать себя. Эти тёмные, почти чёрные, блестящие от яркого внутреннего огня глаза, эти фигурные губы в злой улыбке, эти волосы до плеч, блестящие, шелковистые, наверно, на ощупь... Честное слово, Чимин с минуту на них пялился, сжимая кулаки, чтобы не потянуться пальцами и не погладить! Отвратительное ощущение — когда тебе кто-то вот так, по-животному, иррационально нравится. До того, что ты уходишь в какое-то томительно-заторможенное состояние, не в силах дёргаться и функционировать нормально, когда он рядом дышит и... пахнет... Чонгук пах сильно, мужественно... Землисто-терпко, с травами и дымом... Просто потрясающе. А горечь — всё-таки ситуация бесила альфу не по-детски — добавляла острую пикантность его аромату. В общем, Чимин плыл. И за всю встречу не сказал ни слова. Только позорнейшим образом коротко простонал, когда их с альфой придвинули друг к другу чуть не силой для фото и Чонгук вынужден был положить ему руку на талию, а его шея оказалась слишком близко от Чиминова носа. Чон посмотрел на него удивлённо и хмыкнул. Услышал, сука... Точно услышал. И, очевидно, стал презирать Чимина ещё больше. Ещё — потому что откровенно злые взгляды он кидал на Пака и раньше, когда тот дико оттормаживал при обсуждении вопроса с их проживанием: Чонгук пытался отстоять разные дома, но его отец шипел змеёй, а отец Чимина, чуть улыбаясь, обещал, что совместное проживание никак не будет стеснять их свободы... Чимин же молчал. Молчал, напряжённо думая, что если Чонгук будет жить рядом, то можно будет хотя бы иногда дышать этим запахом — и видеть эти бархатные глаза. Хотя, конечно, это нахер ему, с его-то планами, не надо. И только он уже было совсем собрался высказаться, как Чонгук хлопнул ладонями по столу и, кинув на Чимина полный бешеного презрения взгляд, поднялся и быстро вышел, буркнув, что ему надо проветриться. — Вот и решили, — сладко улыбнулся Чон Хебом, его отец. — В доме, что мы купили сыну, вам очень понравится, Чимин-щи... Поверьте, там есть всё, что нужно такому милому омежке для счастья. "Что ты знаешь о моём счастье? — с тоской подумал Чимин. — Какой же я идиот..." Именно поэтому он хотел реабилитироваться перед Чонгуком на репетиционном обеде, произвести хорошее впечатление и пообещать в дальнейшем поддерживать его в любом вопросе, касающемся отстаивания их прав перед деспотами-старшими. Но Чонгук не явился. Сначала его папаша врал, что он задерживается, а отец выходил куда-то звонить, очевидно, потом они с отцом Чимина просто ушли из огромного зала, кинув омегу на растерзание толпе начинавших обо всём догадываться гостей. Чимин умел держать марку, он улыбался непринуждённо и по мере сил отбивался от нападавших на него со всех сторон "сочувствующих" и "всё понимающих", выслушал сто пятьсот историй о том, каков на самом деле его любезный женишок, ему рассказали, что Чонгук не по омегам совсем, что за ним там какой-то дружок детства неотлипно ходит, бета, и вот с ним они и зажигают на всех горизонтальных поверхностях. Нет-нет, Чими, никто свечку не держал, но поверь, этот Ким Тэхён просто невероятно обворожителен, так что... сам понимаешь... Гуки есть, кому поразвлечь. А ты будешь полностью, тотально свободен, и слава богу, не так ли, Чими? Это же хорошо? Да? И если бы не Сокджин, которого Чимин пригласил официально на все мероприятия, связанные с его несчастной свадьбой, и который с присущим ему нахальным очарованием отгонял от него эту свору хуевых «доброжелателей», Чимин бы не выжил. Когда, наконец, старший Чон вошёл, приглашая всех к столу, Чимин было облегчённо выдохнул, думая, что пропажа нашлась, но не тут-то было. Чон Хебом громогласно извинился перед всеми за отсутствие сына, объяснив всё каким-то там форс-мажором, покаянно поцеловал руку бледного от унижения Чимина и весь оставшийся вечер оказывал ему повышенное внимание. И это было ещё хуже, чем если бы о нём просто забыли, потому что терпеть липкие взгляды этого красивого, элегантного пожилого альфы было невыносимо тяжело. В конце концов, Чимин, вымученно улыбаясь, отговорился дикой головной болью — что было близко к истине — и покинул вечер, сопровождаемый злорадными взглядами и ведомый верным Сокджином. Вслед за ними вышел только секретарь отца, Ким Намджун, статный, серьёзный и очень умный альфа с очаровательными ямочками, появлявшимися, когда он улыбался, — то есть почти никогда — на его щеках. — Я довезу вас до дома, — сказал он, помогая Сокджину одевать Чимина, который был в полуобморочном состоянии, в пальто. — А потом провожу господина Кима. — Мы можем и... — начал было Сокджин, враждебно глядя на альфу. — Не можете, — негромко, но очень твёрдо прервал его Намджун. — Если ему станет плохо, вы на руках его понесёте? — Я могу, — сквозь зубы процедил Сокджин, обнимая смертельно бледного Чимина, — я бета. — Вы просто прекрасный бета, — вдруг печально улыбнулся Намджун, — и настоящий друг господина Пака. Но всё же позвольте мне вам помочь. Обещаю, что проблем не доставлю. — Да, секретарь Ким, — едва слушающимися губами пролепетал Чимин и заглянул в нахмуренное лицо Сокджина. — Не надо, Джини... Он ведь ни в чём не виноват... Стоит ли рассказывать о бессонной ночи в объятиях Сокджина, который не поехал домой, как ни гнал его Чимин? Бета проводил его до постели, сказав, что останется в квартире, но стоило ему дойти до двери, как Чимина прорвало и он зарыдал так, что Джин немедленно вернулся, забрался к нему на постель и не выпускал из своих рук, грея, гладя и шепча разное, суть которого сводилась к вечному: все уроды, Чими, а ты — д'Артаньян. И ты всех победишь, что определено сюжетом романа и самой жизнью. Заснули они под утро, а проснувшись, обнаружили в квартире спящего на диване в зале Намджуна, о котором благополучно забыли. — Я ждал вас, Джин, чтобы проводить, — виновато сказал тот, щурясь на двух удивлённо склонившихся над ним парней. — Дождались, настойчивый вы наш, — кивнул, тяжело вздыхая, Джин и пошёл готовить завтрак на троих.***
И вот теперь, поправляя на Чимине отлично сидящий белый костюм и сиреневую бабочку, Сокджин не переставал бурчать о том, что отдавать такую неземную красоту в руки неблагодарной свиньи по имени Чон Чонгук — это преступление, за которое их всех ждёт адова пропасть. А Чимин улыбался бледными губами и думал о том, что у всей этой истории есть хотя бы один плюс: сегодня утром к его квартире Сокджин приехал на машине Ким Намджуна. Уже ладно. — Перестань суетиться, Джини, — ласково сказал он. — Иди уже. Мне надо сосредоточиться и собраться с силами, а тебя ждут. — Никто меня не ждёт, — покраснел Сокджин. — Что ещё за... — Секретарь Ким мне всегда нравился, Джини, — тихо сказал Чимин. — С чего вдруг? — У Сокджина бегали глаза, а румянец ему очень шёл. — Просто он позвонил вчера и предложил помочь с моими передвижениями сегодня. Чтобы не на такси. Вот и... — Вот и прекрасно, — утомлённо улыбнулся Чимин. — Иди, милый. Передвигайся в зал. Скоро придёт отец, я не буду долго один... — Или ты просто хочешь уже быстрее заглянуть в какао, да, Чими? — беззлобно поддразнил Сокджин. — Передавай привет своему Ви. Чимин яростно покраснел и пробормотал, что это вообще полная ерунда, но Сокджин обнял его и сказал, что этот тупой брак не должен останавливать омегу в поисках тех, с кем ему приятно общаться. Так что — вперёд, Чими. Судя по всему, Ви — тот, кто может поднять настроение, раз у него это получалось до этого.***
Ви... Этот парень подписался на Чимина где-то чуть больше месяца назад в Инсте, как раз в то время, когда Чимина "обрадовали" новостью о замужестве. Фото и видео Чимина всегда были популярными, и подписчиков у него было всегда очень много, как и комментариев. Но он обратил внимание на Ви, потому что тот оставил комментарий почти под каждым фото и развёрнуто и обстоятельно похвалил каждое видео на странице омеги. Чимин ответил с благодарностью. Слово за слово, общение перешло в какао... Ви был бетой, умным, доброжелательным, очаровательно-вежливым. И судя по тону и манере — старше Чимина на целую жизнь. Они обсуждали музыку и фильмы, театральные постановки и книги, какие-то милые истории из детства, которые Ви был мастером рассказывать так, что, читая их, Чимин заходился смехом. Его суждения были оригинальными и иногда поражали Чимина спокойной глубиной без претензии на выпендрёж: то есть всегда уместно и с мощной долей юмора в отношении своей значимости. И он умел писать длинные сообщения, почти письма. Это, наверно, покоряло Чимина больше всего: Ви тратил на него своё время, не жалел слов и душевного тепла, которое ласково улыбалось измученному омеге из каждого такого сообщения, как из окна отчего дома. Но вот в отношении личной жизни, профессии и всего, что касалось нынешнего его положения, Ви был весьма скрытен. Секретарь при каком-то там важном господине. И вроде как влюблён. Но без подробностей. Фото свои Ви тоже отказался скидывать, и на странице в Инсте их тоже не было. Зато была куча фото его "сынули", померанского шпица Ёнтана. И он продолжал кидать Паку именно его со словами, что если кто и заслуживает внимания такого очаровательного омеги, как Чимин, — так это точно не он, не Ви, а вот это чудо природы с весёлой мордочкой и счастливыми, круглыми, блестящими озорством глазами. Чимин, к слову, рассматривал эти фото, на которых иногда мелькали длинные сильные пальцы хозяина пёсика, когда ему уж совсем было плохо. Например, на утро после провала проклятого репетиционного ужина, когда Намджун всё же оторвал Джина от Чимина и увёз его, а на омегу напала такая тоска, что он всерьёз полез в ванну с мыслью о том, что прекратить всё это раз и навсегда и избежать унижения длиной в год — не такая уж и плохая идея. Но Ёнтан так очаровательно тявкал в камеру на видео, которое как раз в это время прислал Ви, что... разве можно покидать этот мир, если в нём был шанс увидеть это чудо вживую? Чимин, кстати, тогда предложил Ви встретиться. От отчаяния, от боли, которая душила его, наплевав на все принципы и мораль... Нет, он хотел только увидеть этого очаровательного бету, услышать его голос, может, испытать на себе целительную силу его юмора... Ви как-то оговорился, что живёт в Сеуле, но никогда не проявлял никакой инициативы, чтобы увидеться с омегой, хотя говорили они всё чаще, а в последнее время — вообще каждый вечер. Но встретиться Ви не смог: был где-то в отъезде. "А чего я ждал? — горько усмехнулся Чимин про себя. — Чтобы мне — и повезло?"***
Он проводил глазами Сокджина и достал телефон. Ким был прав: он сразу открыл диалог с Ви. Одно непрочитанное сообщение: "Пусть это утро подарит тебе улыбку, милый Чимин, а солнце — силы. Почему-то мне кажется, что тебе они понадобятся". Омега улыбнулся. Неудивительно. Они не говорили о том, кто такой Чимин и из какой он семьи, но вряд ли Ви не знал, что это именно о его свадьбе трындели газеты, газетищи и газетёнки по всей Корее. Ещё бы — слияние таких семей. Свадьба десятилетия, не меньше. Конечно, Ви знал. Но напрямую ничего не написал. Со свойственной ему деликатностью лишь пожелал самого необходимого — словно тёплую руку на плечо положил. И фото Ёнтана рядом с чудесным свадебным букетом из жасмина. Чимин дрогнул. Жасмин... Он никогда не писал Ви, что пахнет жасмином. Откуда... Впрочем... Чимин нервно усмехнулся. Просто свадебный букет. Совпадение. Он быстро набрал: "Спасибо. Надеюсь, мне хватит выдержки и силы воли, чтобы не бросить всё к чёрту и не сбежать". Отослал, подождал — но Ви не открывал. Видимо, был занят. Хорошо, пусть. Чимин провёл пальцем по Ёнтану на фото. Очаровательный пёсик высунул язык и, казалось, вытянул мордочку, принюхиваясь. Милашка. Чимин быстро прислонил холодный экран телефона к губам — вроде как поцеловал мордочку. "Будешь моим талисманом, Тани? — попросил он, вглядываясь в фото. — Мне так нужно, чтобы у меня был такой талисман. Пожалуйста..." Отца почему-то не было, хотя до начала церемонии оставалось минут двадцать. И он решил выйти его поискать. Коридор, покрытый пышным ковром, скрыл звуки его шагов. Он шёл, бездумно оглядываясь, остановился у окна, из которого был виден большой парк, укрытый пышным осенним разноцветьем. На площадке лестницы, которая вела вниз, к залу церемоний, он задержался. Было до странности пусто, но это, наверно, потому, что почти все гости уже собрались и ждали в самом зале, а работники тоже поспешили занять удобные места, чтобы лицезреть "свадьбу десятилетия". Он пошёл дальше по коридору, прислушиваясь и пытаясь определить, где могли быть его отец и родные. Странные звуки из-за одной из приоткрытых дверей насторожили его, он нахмурился. Кому могло прийти в голову трахаться здесь, когда вокруг столько людей, что могут войти — да ещё и дверь не запер...еть... Чонгук стоял боком к нему, у окна. Одной рукой он опирался на подоконник, а второй направлял голову какого-то парня в синем торжественном костюме, который, стоя на коленях, с наслаждением отсасывал ему, не сняв даже до конца брюки его свадебного костюма, а лишь расстегнув ширинку и чуть приспустив их. Пиджак Чонгука был расстёгнут, галстук небрежно сдвинут набок, лицо было запрокинуто и искажено хищным, яростным удовольствием. — Да, Тэтэ... Мой Тэ... Вот так, да... — донёсся до Чимина, истуканом застывшего у открытой двери, его хриплый шёпот, а потом — томный, низкий стон. — Блядь, какой же ты охуенный... Наверно, Чимин слишком громко сглотнул и поперхнулся, так как горло сдавило сухостью. Чонгук его услышал. Он медленно повернул голову в его сторону. У него были совершенно пьяные и замутнённые наслаждением глаза, прикрытые длинными ресницами. Он лениво облизнулся, а потом схватил голову парня, что, глухо постанывая, брал у него, и стал насаживать глубоко, с коротким рычанием на каждое движение — и при этом взгляда не сводил с Чимина. А у того вся кровь отлила от лица и зашумело в голове. Он стиснул ручку двери, чтобы не упасть, и лишь через несколько секунд, когда Чонгук задёргал бёдрами сильнее и захрипел в предвкушении, смог сделать шаг назад, осторожно закрывая за собой дверь. Потом он зажмурился, резко открыл глаза и, развернувшись, и со всех ног бросился снова в комнату жениха-омеги.