***
— Ты должен очнуться, Чон Чонгук, ты меня слышишь?! Должен! Гуки, любимый, я прошу тебя! Мне страшно, так страшно, как и всегда, всю жизнь. Ты всегда говорил, что я смелый, что я могу всё, что на бету не похож — такой бываю и грубый, и отчаянный, и... Ты ведь знаешь, всегда знал, что только рядом с тобой мне можно было таким быть? Ты никогда не предавал и не подводил меня, настолько, что я поверил, что ты со мной будешь до конца. И только я подумал, что мы нашли свою гармонию, что теперь только хорошее — и ты... Нет. Гуки, нет, я не виню, не обижаюсь, нет! Ты... Я восхищаюсь тобой, чёртов ты Чон Чонгук! Знаешь ли ты, как я тобой горжусь? Если бы не ты, мы потеряли бы его — и уже точно не восстановились бы. Я знаю тебя, я точно знаю, что тебя сожрала бы вина и что никакой я — ни сильный, ни слабый, ни любимый тобой — никакой я не вытянул бы смерть твоего любимого омеги и детей. Особенно, если бы ты узнал, что их двое. Их будет у нас двое, Гуки, двое, понимаешь? Они как раз сейчас рождаются, Гуки! Чимина увезли, он кричит, он зовёт тебя, слышишь? Он и меня зовёт, но когда особенно больно, он говорил: твоё имя помогает, но ему так надо, чтобы ты рядом был, альфа! Гуки, малыш, слышишь? Мы ждём тебя шесть месяцев... У Чими преждевременные начались, он еле выносил их — они будут самыми прекрасными альфами на свете, но мы не сможем... нам будет страшно трудно без тебя, Гуки... Ты должен быть... Гу... Гуки... Гук? Чон... Чонгук?! Медбрат! Врач!.. Он... Врач! ... — Тэ... Тэ, не... плачь... где... что с малень... ким?.. — Гук, чёртов ты Чон Чонгук... С которым из, папаша?..***
Чимин с силой хлопнул дверью и заорал во всё горло: — Чон Чонгу-у-ук! Чонгук, дрянь такая, немедленно иди сюда! Из кухни появился Тэхён, который, сука, даже в насквозь домашней одежде — мягкие штаны и бомбер — казался невыносимо элегантным. Он опёрся боком о косяк двери в кухню, скрестил руки и с мягкой улыбкой произнёс: — Привет, чего орёшь? — Ты знал? — пропыхтел Чимин, стягивая с себя узкий щегольской сапог. — Признайся, ты знал, да? — Насчёт вертолёта? — Улыбка Тэхёна стала немного виноватой, и он попятился, когда Чимин поднял на него взгляд бешеных глаз. — Эээ... Я предупреждал, что ты будешь злиться, но он сказал, что мы не увидим их пять дней, так что он имеет право... — Они наказаны! — рявкнул Чимин, и Тэхён вдруг как-то жалобно пискнул, стушевавшись окончательно, и исчез в кухне. Чимин сдул со лба влажную прядь и потопал на кухню. По дороге он невольно приостановился у огромного, в рост, зеркала на стене в холле. Мимоходом, чуть раздражённо отметил, что похудел, конечно, но всё ещё ляжки толстоваты, а потом очень не к месту вспомнил, как Чонгук в последний их раз облизывал его ноги, собирая с них языком смазку, и урчал огромным довольным тигром. А потом баловался межбедренным, выстанывая своё "О, бля... Как же охуенно... похудеешь — убью... Бля... Чими, сожми ножки... Сожми мои любимые... блядские... ножки!.." Чимин же и сказать ничего не мог, так как в этот момент вдохновенно отсасывал Тэхёну, но отметил эти слова Чонгука для себя как повод для лишнего сомнения в копилочку: так надо худеть или нахер? Он опомнился, понимая, что снова завис на этом вопросе, встряхнул головой и зло шикнул на себя: если хочет — похудеет! И никто ему в этом не указ, особенно какой-то там слабовольный размазня Чон Чонгук, который не может устоять перед печальным взглядом своего манипулятора-сыночка омеги Ёнбока (то, что это чудо будет омегой, было ясно с самого первого его писка в колыбели). Этому мальчонке было шесть, а он вертел двумя взрослыми мужиками — одним ненормальным альфой и одним вполне себе раньше адекватным бетой — как хотел! Ах, да, и своим братцем-двойняшкой, альфой Сынмином, вертел тоже. Тот не только внешне был похож на очаровательного щенка, но рядом с Ёнбоком и вёл себя порой так же: высунув язык, вёлся на любую провокацию и часто безоговорочно подчинялся хитрому и невозможно очаровательному братишке. А потом, огребая от разгневанного Чимина или мудрого и строгого Намджуна, пыхтел, но брата не сдавал. Дул губы, лил слёзы, но молчал. И Чимин небезосновательно подозревал, что это было результатом чудного воспитания Чонгука, от которого слишком часто Сынмин слышал одно: "Будь верен себе и защищай своих омег". Вот и защищал малыш-альфа своего братца, как мог. А тому и в радость. И только суровый взгляд Чимина мог остановить расшалившегося омежку. Правда, с некоторых пор появился у Сынмина и ещё один "свой" омежка. Вот из-за него-то в этот раз они с Ёнбоком и были наказаны. Так как, очевидно, влюблены были в него оба. Да и кто бы мог не влюбиться в кудрявого, дерзкого и забавного малыша-омежку Ким Хонджуна? Особенно, если до этого оба сына семейства Чон были искренне влюблены в его папу — Ким Сокджина. Нет, они безоговорочно на первое место ставили своего папу, признавая его очевидно самым красивым на земле, но у мужа дяди Намджуна было плотное второе место. И всё же любовь к приёмному сыну Кимов не была оправданием драки, которую затеяли братья Чон на детской площадке. И если бы это было в первый раз... Правда, врать не стоит. Когда Сынмин впервые подрался в саду, пытаясь отнять игрушку у альфы-одногруппника, потому что Ёнбоку она понравилась, Чонгук, который тогда пришёл за ними и забрал их, поговорил с ним так, что Минни перед мальчонкой извинился, а когда в следующий раз Ёнбок надулся на какую-то там чужую пасочку, Сынмин отдал ему все свои, но снова забирать чужое не полез. И уже через пару минут они просто вместе вдохновенно лепили куличи, к умилению Тэхёна, который тогда сопровождал их на прогулке (дело было в выходной). Потом он рассказал об этом Чимину и Чонгуку, раздувающемуся от гордости. Но вот сейчас... Чимин остановился в дверях кухни и, как Тэхён до этого, скрестил руки на груди, грозно уставившись на сидящего в дальнем углу за красиво сервированным столом с обильными закусками — как будто намечался не простой семейный ужин, а праздник какой — Чонгука. У альфы был слегка испуганный, но преданный взгляд, и он неловко помахал Чимину из своего угла. Тэхён ловко водрузил в центр стола поднос с тремя горшочками, от которых поднимался горячий аппетитный парок, и улыбнулся широкой квадратной улыбкой сурово хмурящемуся Чимину. — Садись, омеженька, давайте сначала поужинаем. — Ага, — тут же неловко хохотнул Чонгук, — помирать на пустой желудок — грех... — Послушайте, — не повёлся на это Чимин, — мы это уже обсуждали! Почему я наказываю детей, а вы их в это же время балуете?! Мы и так вместо того чтобы запереть дома, чтобы им неповадно было, отправили их на Чеджу из-за Дня рождения Джуна и шила в заднице у Джина, которому на месте не сидится! А вы им ещё вдогонку вертолёт подогнали! Это вообще как?! Только мне надо, чтобы у нас росли адекватные дети что ли? Не зря говорили всю беременность, что Боки — альфа! Он, погодите, вырастет, избалованный вами, и покажет вам обоим, ой, покажет! И не надо мне говорить, что ты ни при чём! — рявкнул он на мяукнувшего что-то невнятное Тэхёна. — Как будто я не знаю, что он... — Чимин мотнул головой на опасливо на него косящегося Чонгука. — ...бы ничего не сделал, не получив твоего хотя бы косвенного одобрения! Не пошёл бы против меня! — Чим! Да разве ж пошёл! Я же... Да ну, бля... — В голосе Чонгука была мировая скорбь. Он встал и быстро подошёл к прожигающему его взглядом мужу. — Чими, — позвал он его ласково, — маленький, ну же... Чонгук протянул к нему руки, осторожно, словно боясь ранить или огрести, но Чимин не поддался, не пошёл к нему в объятия. Альфу это не смутило, и он просто сам обнял мужа, прямо со скрещенными руками, и зарылся носом в его волосы. — Чими, — прошептал он, — как ты можешь... Ты ведь знаешь, что Минни никогда не полез бы первым! Этот пиздюк малолетний троллил Джуна, задевал, обзывал овцой, дёргал за кудряшки! Мне Минни всё рассказал! Ты же знаешь: наш малой неровно дышит к омежке! Они оба! — Он расквасил нос этому мальчишке! Я выслушал столько от его папаши, что.. — Это просто нас там не было, — вдруг как-то обиженно встрял Тэхён. — Я тоже видел, и не раз, что эта дрянь пытается достать Джуна. И когда ему в прошлый раз прилетело от Ёнбока, он, конечно, жаловаться не пошёл, ему за омегу бы влетело, но он дал сдачи, толкнул так, что у Бока синяк на бедре был! — Почему Боки мне сказал, что сам упал? — растерянно спросил Чимин. — Почему ты не сказал мне правды? — Они не хотят тебя тревожить, Чими, — мягко ответил Тэхён. — Ёнбок очень переживает, что они с Минни доставляют тебе столько хлопот, ты так волнуешься за них! Но я вот верю, что тот говнюк и впрямь нарывался. И наш Сынмин просто вступился за малыша Джуни — как настоящий рыцарь! Как настоящий альфа! И не дал встрять Ёнбоку всерьёз. В голосе Тэхёна послышалась гордость, Чимин цокнул, но разжал руки и неуверенно обнял притирающегося к нему Чонгука за талию. — Кажется, Минни влюблён в Джуни, вы так не думаете? — спросил он негромко, утыкаясь в шею альфы и с наслаждение вдыхая его аромат — самый любимый аромат на свете. — Конечно, — уверенно ответил Чонгук. — Иногда мне кажется, что, не знай я, что Ким Хонджун приёмный, точно бы решил, что Джин не бета, что это его родной сын. Такой красавчик растёт. — То-то Намджун намается, как подрастёт у него эта шальная краса, — усмехнулся Тэхён, подходя к Чонгуку сзади и обнимая его. — У Боки есть хотя бы Минни, да он и сам кому угодно отпор даст... — Он протянул руки под руками альфы и ухватил Чимина за бока. — Иди ко мне, я соскучился, Чими... — У нас впереди пять дней, — прошептал прямо в ухо Чимину Чонгук, и тому вдруг стало тяжко и томно дышать. — Как ты думаешь... чем мы планируем заниматься?.. — Играться вторым детским вертолётом, который, как сказал Намджун, вы купили для себя? — ехидно спросил Чимин и прикусил мочку уха тут же возмущённо вскинувшегося Чонгука. — Вот трепло! — оскорблённо прорычал альфа. — Это не простой детский вертолёт! Это, на минуточку радиоуправляемая модель со встроенной FPV-камерой, четырёхканальный, там охуенный шлем и очки, там... Чимину это было неинтересно, а Чонгук, когда входил в раж, мог рассказывать так очень долго. Так что омега нашёл взглядом горячие насмешливые глаза Тэхёна, подмигнул ему и, притянув к себе мужа, заткнул его горячим поцелуем. Руки Тэхёна исчезли с его боков, зато Чимин почувствовал, как ладони беты стали оглаживать грудь Чонгука, пока тот порыкивал от удовольствия и сосал губы омеги, зарываясь пальцами ему в волосы на затылке. А потом влажные горячие губы скользнули ему на шею, но когда Чонгук от избытка чувств прикусил ему ключицу, Чимин вздрогнул и очнулся. — Эй! — хрипловато произнёс он, толкая налегающего на него альфу. — А ну-ка! Я есть хочу! Я между прочим сегодня с конкурсной группой занимался! А это четыре часа выматывающего наслаждения! — Э-эй-й! — возмутился Чонгук, не давая ему вырваться. — Выматывающее наслаждение — это будет у тебя ночью, когда я тебя... — Его голос снизился до жаркого шёпота, и по коже Чимина протянуло острыми мурашками. — ...буду натягивать так, что ты голос сорвёшь, омега. А потом затрахаю нахуй обоих, не слезу, пока оба не будете скулить, мокрые и... Соскучился! Я охуеть как соскучился по вам... — Это ты, скотина такая, научил Мина материться, — сердито сказал сзади Тэхён, и Чонгук взвыл от болезненного тычка в бочину. — А я знал, что это не площадка! Чимин засмеялся, откидывая голову назад. Он утешительно чмокнул кривящегося от боли альфу в губы и подмигнул ему: — Мы заласкаем его, и он нас простит, — прошептал он Чонгуку. Чёрт его знает почему, но когда Тэхён начинал беситься, Чимин не мог не жалеть Гука, и он прекрасно знал, что правило наоборот действовало так же. Вдвоём на своего альфу они не наседали никогда. И злящийся всегда был в одиночестве. По крайней мере, с тех пор, как у них появились Ёнбок и Сынмин. С тех самых пор... И только когда речь шла об общении с родственниками, Чимин и Чонгук составляли мрачную оппозицию Тэхёну. Тот пытался их всех помирить, говоря о том, что это нужно прежде всего детям, однако ни Чимин, ни Чонгук никак не могли пока смириться с тем, что, кроме друга и семьи Кимов, у них были эти неблизкие им "близкие люди". Чимину было особенно тяжело, когда речь шла о его собственном отце. Историю с Джином и игнором Пак Юнсу после потери корейских филиалов, когда старший альфа ни разу не пришёл поддержать беременного сына, находящегося на грани помешательства от того, что его муж впал в кому, Чимин никогда ему не забудет. И никогда не простит, наверно. Да и Чон Хебом, который хотя и оказывал всяческую помощь их семье, приходил в больницу и подолгу сидел около сына, пытался наладить отношения с зятем, всё равно никак не мог заслужить прощения Чимина: именно он, как подозревал омега, передал своему старшему сыну в психушку отраву, которой тот и наглотался. Убийство это было или помощь в суициде, никто разбираться не стал. Дело замяли, до суда оно так и не дошло. И только Чимин не мог об этом забыть. Его разрушала сама мысль о том, что Чон Чондо остался безнаказанным — пусть и относительно — нанеся такой вред Чонгуку, тяжело ранив Тэхёна, чуть не убив его самого и оставив ему на память о себе ночные кошмары, которые и до сих пор иногда его мучили. И Чонгук молчаливо, не так эмоционально, но уверенно уйдя в глухую оборону и отказываясь напрямую это обсуждать, поддерживал его в этой неприязни. Однако с Чон Хебомом они всё же общались, особенно Тэхён, который невольно одно время вообще был единственным связующим звеном между детьми и родителем. И внуки на самом деле любили деда, всегда с радостью к нему отправлялись в гости, прекрасно понимая, что там им ни в чём не будет отказа. С Пак Юнсу было труднее, но и он в последний год сделал несколько шагов к тому, чтобы примириться с семьёй сына. Сам сделал. И хотя пока у него получилось опять же более-менее внятно общаться только с Тэхёном, который всё чаще заговаривал с Чимином о его отце, но перспективы это общение имело вполне неплохие. А после того, как Тэхён медленно, но верно поселил в головах своих альфы и омеги мысль об обращении за психологической помощью и Чимин с Чонгуком стали ходить к психологу, так и вообще у обоих горе-дедов появилась явная надежда на то, что всё-таки всё у них наладится.***
— Люблю... вас... хорошо!.. — выстонал Чимин и выгнулся, снова кончая в руку Тэхёна, на котором скакал последние несколько минут. Чонгук, который в это время имел Тэ, расположившись позади Чимина и придерживая вздёрнутые вверх ноги беты, ответил ему жарким рычанием на ухо: — Люблю тебя... Люблю, малень... кий... И обвил его руками, прижимая спиной к своей груди. По шее Чимина несколько раз прошёлся его горячий язык, а потом Чонгук повернул его лицо за подбородок и, присосавшись к его губам, вдруг ускорился внутри Тэхёна. Бета замурчал, а потом застонал и потянул на себя Чимина. — Иди ко мне, — капризно и требовательно выговорил он. — Меня обними!.. А... Ах-х... Чимин опустился над ним на локти и колени, прикрывая собой, в то время как Чонгук приподнял задницу Тэхёна невысокой подушкой и зашёлся в бешеном темпе, заставляя их обоих содрогаться от своего азартного и сладкого рычания: — Мои... Мои! Чими, подними попку, хочу видеть... видеть хочу тебя... как течёшь... Дай посмотреть, ну же!.. Чимин недовольно заворчал, но требование выполнил и приподнял задницу, невольно раскрываясь для своего альфы. И Чонгук жадно зарычал, забился ещё сильнее, издал низкий хриплый стон и, прежде чем излиться в Тэхёна, склонился и впился губами в правую половинку омеги. — Ненасытный... жадина наш... любимый... — прошептал Чимин. Он мягко поцеловал тяжело дышащего Тэхёна. — Как ты хочешь, мой сладкий бета? Что мне сделать для тебя? — Ты знаешь, малыш, — блестя глазами из-под полуопущенных ресниц, прошептал Тэхён в ответ. — Конечно... — Чимин сладко чмокнул его губы и начал медленными поцелуями спускаться по напрягающемуся под ним телу постанывающего Тэхёна. Не оглядываясь, он обхватил шею Чонгука и притянул альфу к груди Тэхёна. Чонгук послушно, хотя и явно не совсем осознанно, взял шелковистую розовую пуговку соска в рот — и Тэхён застонал громче, а Чимин, усмехаясь, стал спускаться дальше, вышёптывая в упоении: — Конечно, я всё знаю... Вы же мои... вы мои... только мои. Оба.