***
— Я давал тебе достаточно времени, милый мой Чимин, — ласково сказал Хебом, глядя в растерянные глаза омеги. На самом деле Чимин очень надеялся, что старший Чон забудет об этом своём странном и навязчивом желании оказать ему какую-то услугу или дать подарок. Он и так был слишком, по мнению Чимина, щедр к нему. Да, понятное дело, Чимин был его зятем, причём принёс в его компанию достаточно выгодную сделку, потому что всё последнее время компания Чон была занята масштабным поглощением компании отца Чимина. И не то чтобы эта сделка была бесчестной, но она была не очень приятной для Пак Юнсу, которого настойчиво подталкивали к этому решению, несмотря на сопротивление, и в конце концов просто поставили перед фактом: или так — или полный крах. И невольно Чимин, а вернее, его брак, сыграл с его отцом злую шутку: он верил в то, что по-родственному сможет поиметь Чон Хебома, провернув под его носом пару незаконных сделок, прикрываясь его компанией, но тот оказался хитрее. И, выведя свата на чистую воду, припёр его к стенке. Нет, сумма, предложенная отцу за бизнес, была внушительной, и никакого репутационного ущерба семье Пак не было бы нанесено: всё-таки большая часть фирмы у них оставалась за границей, так что он просто отдавал корейский рынок. И тем не менее отец очень был обижен на Чимина, а с Чонгуком на паре последних семейных мероприятий вообще здоровался сквозь зубы и морщил презрительно нос. Чимину, правда, было не до его обид. И хотя умом он понимал, что мог справедливости ради злорадствовать: Пак Юнсу напоролся на то, ради чего отдал его, своего сына, семье Чон — но не находил в своей душе ничего, кроме лёгкой жалости, по отношению к отцу. Однако Чон Хебом, очевидно, и к этой своей удаче как-то приплетал Чимина, потому что в последнее время стал к нему особенно ласков и даже нежен, всё наказывал Чонгуку беречь мужа, купил Чимину дорогое манто на грядущую зиму (хотя на дворе было лето) и подарил машину. Но от этих его щедростей омеге, на самом деле, было ни жарко, ни холодно: манто ему, конечно, понравилось, но вот к машинам он был равнодушен, так что на этом Ламборгини рассекал пока только Чонгук, когда ему надоедал собственный Майбах. И Хебом словно чувствовал, что зятю он так и не угодил, поэтому в прошлый раз на обеде твёрдо приказал Чимину придумать просьбу. Чимин терялся. Ну, что он мог попросить? Что? Чонгук с него пылинки сдувал, предугадывая его желания. Тэхён его ласкал так, что иногда Чимину откровенно хотелось грубости! У него было всё... всё, что он мог только пожелать. Он перевёл взгляд на Чонгука, который иронически улыбался, явно любуясь его растерянностью. Конечно, раз омеге ничего не надо, значит, он как альфа — ого-го какой самец! Только вот не был он просто самцом. И в глубине его больших почти чёрных глаз всегда видел Чимин и беспокойство, и страсть, и нежность... Чонгук... Его альфа Чон Чонгук... Он решительно повернулся к Хебому, обворожительно улыбнулся и сказал: — Я прошу у вас подарить мне фарфоровую труппу балета из вашего кабинета, отец. — Нет! — вдруг яростно выдохнул Чондо, который сидел почти напротив Чимина. — Отец! — Он повернулся к поднявшему брови и явно слегка озадаченному Хебому. — Ты не сделаешь этого! Такая дорогая вещь! Это ведь память! — Но вы же сами мне сказали, Чондо-ши, что Хебом-ши хотел продать эти фигурки, — тихо, но уверенно возразил Чимин, пристально глядя в лицо старшему альфе. — Прошу вас, отец. Вы так хотели сделать что-то для меня, это будет лучшим мне подарком! — Отец!.. — резко начал Чондо, но Хебом не дал ему закончить. — Не вижу причин отказывать тебе, милый, — спокойно перебил он сына, и Чондо, оскалившись, откинулся на кресло, бледный от злобы. А Хебом между тем посмотрел на него и сказал, пожимая плечами: — Не понимаю причин твоего такого поведения, Чондо. Тебе никогда не нравился этот фарфор. И ты не раз мне предлагал... — Он остановился, кинул быстрый взгляд Чимину за спину, где сидел Чонгук, и нахмурился. — Впрочем, неважно. Но скажи, милый, — обратился он снова к зятю, — зачем тебе эти цацки? Ты вроде никогда коллекционированием не занимался? Хочешь начать? — Я не буду лгать вам, отец, — твёрдо сказал Чимин и вздёрнул подбородок. — Я хочу передарить ваш щедрый подарок человеку, которого люблю больше жизни. Он услышал, конечно, услышал, как тихо ахнул за его спиной Чонгук, он почуял — а как иначе — как закружил вокруг него сильный, терпкий, словно пропитанный сладкой древесной слезой, запах — запах его альфы, очень отчего-то счастливого альфы. Не поворачиваясь, он нашёл пальцы Чонгука, которые тут же сжали его ладонь. Чимин мягко улыбнулся, когда почувствовал, как придвинулся к нему муж, окутывая теплом своего горячего тела. Он кинул быстрый взгляд на Тэхёна и уловил — не увидел, а скорее почувствовал его восхищение и спросил: — Так вы исполните мою просьбу, отец? — Конечно, — улыбнулся Хебом, щурясь на них с Чонгуком. — Я не буду против, если это укрепит то, что есть сейчас между тобой и... тем самым дорогим тебе человеком. Он давно, наверно, заслужил этот подарок. И я рад, что именно из твоих рук он его получит. Ты просто рождён, чтобы делать альф нашего семейства довольными жизнью, Чимин, — добавил он с самодовольной усмешкой. — И я рад, что зря беспокоился за вас с Чонгуком. — Он откровенно и прямо посмотрел на Тэхёна, который уже сидел с невозмутимой лёгкой улыбкой на губах, приличествующей случаю. — И рад, что ошибался во многих вещах. Что же... — Он поднялся и поманил Чимина пальцем. — Пойдём, я прямо сейчас отдам тебе твой подарок. — Но когда вслед за Чимином поднялся и Чонгук, Хебом поиграл бровями и покачал головой: — Э, нет. Ты сиди. Это касается сейчас только меня и зятя. Ты ждёшь здесь. — Он мой муж, — недовольно прорычал Чонгук, — и я... — Но он хочет тебе сделать подарок, — негромко сказал вдруг Тэхён. На губах его была лёгкая улыбка, и он ободряюще кивнул Чимину, пользуясь тем, что все смотрели на недовольно заурчавшего Чонгука. — Останься, — мягко улыбнулся Чимин мужу и стеснительно, легко и нежно провёл по его лицу пальцами, успокаивая. — Я недолго. Чонгук зло нахмурился, но сел на место. Чимин же вышел из-за стола и направился вслед за Чон Хебомом в кабинет. На сердце у него было как-то муторно, неспокойно, но он решительно отринул все страхи: он был в доме свёкра, тот вполне хорошо к нему относится, что могло случиться?***
— Присядь, — мягко сказал Хебом, закрыв за ним дверь. — Хорошо, что ты выбрал именно этот подарок, иначе для разговора мне пришлось бы придумывать новый предлог. Сердце кольнуло острым испугом, но Чимин натянул на губы вежливую улыбку и присел на край тяжёлого кресла. Хебом встал у окна и, опершись о него поясницей, внимательно и с удовольствием прошёл взглядом по напряжённой фигурке зятя. — Не буду ходить вокруг да около, Чимин, — начал он негромко, мягким и благожелательным голосом, — разговор будет не очень приятный и касаться будет ваших запутанных отношений с Ким Тэхёном. Чимин не сдержался, дрогнул, сердце ухнуло в желудок, он почувствовал, что неумолимо краснеет, но лишь выше поднял голову и прямо посмотрел в глаза свёкру. Ему нечего было бояться. И он не стыдился этих отношений. Пусть говорит, пусть спрашивает. Чимин ответит. Хебом, который внимательно наблюдал за ним, нахмурился: очевидно, он ожидал совершенно иной реакции на эти свои слова. Так что дальше он говорил уже не так мило — твёрдо и решительно: — Вам надо их прекратить, эти отношения. И не говори, что между вами тремя ничего нет. Мой извращённый сын и его любовник втянули тебя, милый мой омежка, в совершенно неприемлемые, грязные, как ни посмотри, шашни. И я был изумлён, когда понял, что ты, вместо того чтобы отстаивать свои права на Чонгука, поддался обаянию этого мерзавца-беты. Ваши с ним взгляды недопустимо откровенны! И многие замечают вашу с ним неестественную близость! Вы ненавидеть друг друга должны, а за малым не облизываетесь, глядя друг на друга! А уж когда мой идиот сын начинает вас обоих тискать, чуть не трахая взглядами, это ни в какие ворота! — Отец! — прервал его пунцовый от смущения и злости Чимин. — Прошу вас прекратить этот разговор! Вы обещали мне подарок, а привели сюда, чтобы оскорбить, назвав то, что делает меня счастливейшим человеком на земле, грязью и непотребством! Таков ваш подарок? Хебом смерил его оценивающим взглядом и хмыкнул: кажется, он был снова неприятно удивлён, разочарован и раздосадован. Омега перед ним вёл себя явно совершенно не так, как должен был, по его расчётам. Но в Чимине бурлила азартная и опасно разрушительная в своей непредсказуемости злоба. Ему хотелось вскочить, зарычать отчаянно и дико, оскалить зубы и, может, даже напасть на того, кто смел нападать на его альфу! Кто смел — сам замешанный в такой грязи, что им троим и не снилось! — оскорблять его бету! И старший альфа понял это. Лицо его разгладилось, а глаза улыбчиво прищурились. — Ну-ну, омега, — проурчал он, явно применяя альфий тон, чтобы успокоить бурно дышащего Чимина. — Я лишь хочу напомнить тебе о тех клятвах, что дали вы у алтаря с моим сыном. В них ведь ни слова не было о третьем в вашей постели, между вами, в вашей жизни! — Зато там были слова о добровольности вступления в брак, — резко ответил Чимин, поднимаясь. — И вот они были точно ложью! Потому что ни я, ни Чонгук не желали становиться мужьями! И если бы не Ким Тэхён, возможно, наш брак стал бы тем самым кошмаром, которым мне с таким наслаждением угрожали все на той проклятой свадьбе — и ваша родня, и моя собственная! — Ты хочешь сказать, что Тэхён вам помог сохранить брак? — изогнул иронически бровь Хебом. — Именно это я и хочу сказать, отец, — ответил Чимин. — И я прошу вас не вмешиваться в наши отношения, чтобы не навредить им! — Но что будет, когда ты забеременеешь? — кинул ему Хебом, въедаясь в него взглядом прищуренных глаз. — Какой тогда будет роль этого чёртова беты? — Я не знаю, — невольно дрогнувшим голосом ответил Чимин. — Но мы с Чонгуком его вам не отдадим, так и знайте. Мы без него никогда... И в это время они оба услышали возню за дверью, которая через секунду распахнулась, резко ударив в стену — и на пороге они увидели бледного Тэхёна с закушенной губой и почему-то сведёнными за спиной руками. За ним Чимин, которому сразу задурнело, увидел лицо Чонгука — с разбитой губой, кровью на виске и мутными глазами. В комнату их втолкнули трое в чёрных костюмах охраны, а вслед за ними вошёл Чон Чондо. Он толкнул Чонгука в спину, и альфа чуть не упал, а когда он, пройдя вперёд, остановился у стола, открыв вид на брата, Чимин, который пытался вспомнить, как дышать, увидел, что в руках у Чондо был пистолет. — Что это значит, Чон Чондо?! — гневно и грозно зарычал Хебом. — Я приказал тебе решить всё миром! Что ты творишь?! Чондо криво усмехнулся, поднял пистолет, навёл его на отца, но потом, скользнув взглядом по едва дышащему Чимину, перевёл его на резной шкафчик с подсветкой и выстрелил. Оглушённый, перепуганный насмерть, Чимин присел, и его тут же укрыли руки Тэхёна, который кинулся к нему, в то время как Чонгука схватили двое, когда он попробовал дёрнуться к своему омеге. — Никаких подарков, Чими, — хрипло прокаркал Чондо, скользя взглядом по осколкам фарфора и стекла. — Ах, куколка, тебя задело? — Его голос вдруг приобрёл какую-то болезненную тоску. Он обращался к Тэхёну, которого на самом деле задело осколками, и вся правая рука его теперь была залита кровью от мелких порезов. Чимин вскрикнул, с мольбой заглянул в глаза Киму — и увидел там такую безнадёжную боль, что смог лишь выговорить: — Тэ... Тэ... Он схватил его за плечо невредимой руки, и в этот момент услышал бешеное, злобное рычание: — Убери руки от моего беты, ёбаный омега! Никто из вас его больше не тронет, если хочет остаться в живых! Тэхён вдруг легко поднялся, осторожно убрав ладони Чимина со своего плеча, выпрямился и поднял руки. — Смотри, Чондо, я никого не касаюсь, — сказал он. Его голос подрагивал, но точно не от страха. В нём был гнев, боль, тоска, но больше всего там было ненависти. — Ты сказал, что хочешь поговорить, а сам начал бить брата, приволок нас сюда, но так и не сказал ни слова по делу. Только и можешь, что размахивать оружием перед безоружными, да, альфа? В последней фразе было столько презрения, что это даже помогло Чимину продохнуть. И он медленно поднялся вслед за Тэхёном. Но в этот момент услышал глухое рычание Чонгука: — Чим, на землю, живо! Сядь! — Да, Чим, сядь и не отсвечивай, — злобно и насмешливо подхватил Чондо, косясь на Чимина и отходя чуть дальше, чтобы видеть всех, кого держал сейчас своим оружием в относительном повиновении. — Что же, Ким Тэхён, я ведь задал тебе вопрос там, в столовой. — И я ответил тебе, — тут же откликнулся Тэхён. — А дальше... — Так я спрошу ещё раз! — рявкнул Чондо и направил пистолет на Чонгука. Два амбала, державшие его до этого момента, тут же отпустили его и отошли к двери. — Спрошу, чтобы слышали все — и отец, и этот твой омега! Теперь что скажешь, когда я могу убить их всех? Я хочу, чтобы ты стал моим! Навсегда! Замужество, кольца, свадьба — всё будет! Я не Чонгук, я сделаю тебя законным мужем! Увезу в Штаты, трахать буду только после свадьбы — клянусь! Глухое мучительное рычание Чонгука — единственное, что было ему ответом. Тэхён молчал. Его глаза были опущены, а пальцы сжаты в кулаки. В комнате повисло молчание, а потом Чонгук проговорил: — Даже не думай, Ким Тэхён. Ты не посмеешь. Точка. — Точка?! — в бешенстве выкрикнул Чондо. — Давно не слышал от тебя этого, братишка! Решил вспомнить юность, сука?! — Он вытянул руку с пистолетом, направляя его прямо в голову брату, который смотрел на него исподлобья, вытирая кровь с разбитых губ. — Нет! — отчаянно вскрикнул Чимин и, сам не понимая, что делает, кинулся к мужу, но яростный рёв заставил его замереть в трёх шагах от него. — Стоять! — рявкнул Чонгук, вытягивая руку. — На месте стой, омега! Не смей! — Я согласен! — хрипло крикнул Тэхён. — Слышишь? Убери пистолет! Я согласен уехать с тобой и... — Никогда! Я никогда тебя не отпущу! — хрипло, но твёрдо выговорил Чонгук. — Ты не посмеешь! У нас будет... — Согласен! — выкрикнул Тэхён, умоляюще вытягивая зачем-то руку к Чонгуку. — Заткнись! Не смей мне приказывать! Ты... ты мне н... ты... — Ну же! — зло кинул ему Чондо, который опустил пистолет и теперь смотрел на Тэхёна горящим взглядом. — Ну, же, мальчик мой, скажи! Он тебе никто! Он замужний альфа! У него вон муженёк есть, дрожит рядом, трясётся за его разбитую морду! Ты бы слышал, мой бета, как твой любовничек трахал его в своей комнате тут как-то! И не постеснялся ебать его там же, где за пару дней до этого тебя пользовал! Не слишком ли жирно, Чон Чонгук? — вдруг взвился он, в ярости снова поднимая пистолет на брата. — Трахать таких двоих — харя не треснет, ёбаный урод? Всё выбираешь?! Всё определиться не можешь?! — И он щёлкнул предохранителем. — Нет! — Нет, нет! Тэхён и Чимин крикнули одновременно, почти в одинаковом молящем жесте вытягивая к нему руки. — Прошу, прошу тебя, Чондо, — торопливо заговорил Тэхён, — я уеду, уеду с тобой, слышишь? Будет всё, как ты сказал: свадьба, кольца — я буду твоим! Чондо смотрел на него, тяжело дыша, искательно скользил по его лицу и телу взглядом, уже опущенный пистолет подрагивал в его руке. — Моим? — прохрипел он. — Совсем моим? Навсегда? — Да, да, как скажешь? — кивну головой Тэхён. — Только сейчас... отпусти их, отпусти омегу и Чонгука. Прошу... — Моим будешь, да? — нехорошо ухмыльнулся Чондо, явно приняв какое-то решение и вскидывая на него тяжёлый взгляд. — Ляжешь под меня, да? Стонать будешь покорно, ноги раздвигать по первому требованию? Игрушкой станешь моей? Да, Ким Тэхён? — Ты сказал, что свадьба... — негромко произнёс Тэхён, мертвея. — А если нет? Если ты мне сейчас ведь всё можешь дать и так, да? Прикажу — разденешься прямо сейчас, стоит мне навести пистолет на твоего альфу, да? Прикажу, сам себя трахнешь у нас на глазах, лишь бы я не тронул моего ёбаного братца, да? Прикажу — ботинки будешь мне лизать, отсосёшь, согласишься к чёрту на рога — лишь бы он, этот мудак, который изменяет тебе со своим муженьком постоянно и с удовольствием, — лишь бы он остался жив?! Да, сучий ты бета?! — Чондо, — дрожащим голосом сказал Тэхён, — я многое могу тебе дать, если ты сейчас посмотришь на меня и подойдёшь ко мне, я правда... Но Чондо уже не смотрел на него. Он прожигал бледное и мокрое от слёз лицо Чимина, который задыхался от отчаяния и осознания собственной беспомощности. И под этим взглядом альфы его обуял такой ужас, что он замер, понимая, что не может пошевелить даже пальцем. — Ты... — медленно выдохнул Чондо. — Омега... Тебя-то они приняли, да? Он принял тебя — а не меня... Да ведь, Тэтэ, уже не только Чонгук?.. Никогда, моя прелесть, ты так не трясся, как сейчас. А это всё ты, ты, поганый омега... Из-за тебя... Что же, Тэхён... — Чондо не смотрел на застывшего в страхе бету, он глаз не сводил с медленно умирающего от страха Чимина. — Если я не могу быть с тобой, Тэтэ... Если ты не можешь полюбить меня, прими хотя бы последний мой подарок. И помни, что это я разрешил вам с этим мудаком быть счастливыми без помех. Чимин дальнейшее помнил потом смутно. Картинки — одна за другой — смешались для него в один кошмар: дуло пистолета заглянуло ему душу, а потом вдруг скрылось за чьими-то широкими плечами, когда грохнул выстрел — и мгновенно всё окрасилось кроваво-красным...