Не снисхождение, так сочувствие?
Что это?Ну что?
чтø¿
Что это такое¿ Чtø? Что? Что?Что? Что? Что это?
чтсочувствие
с н и с х о ж д е н и е
Что
Или не оно? Нотак чт°?
Жалость?
Осаму тряхнул вьющимися кудрями, запрещая себе ломать над этим голову. Сложно. Слишком. Не сейчас. — Мори-са-ан, — требовательно и обиженно проканючил он, приставший из сплошной вредности, не унимаясь за спиной высокой фигуры в чёрном плаще, — что Вы обзываться-то сразу? Лучше скажите мне, как профессионал, пожалуйста, какой вид опухоли кокнет меня быстрее всего? — Поджелудочной, — отозвался Мори, полностью зачистивший холодильник. Он завязал края мусорного пакета в узел и широкими, скорыми шагами направился к выходу. Дадзай наклонил голову, вычисляя. Хочет быстрее закончить. Огай, оставив мусор где-то снаружи, нырнул в контейнер обратно, держа что-то в руках, и лягнул ногой дверь, закрывая её, дабы хоть каплю сохранить тепло внутри помещения. — По последним данным, выживаемость — шесть процентов. Дадзай с видом и энтузиазмом агрессивного эко-активиста протянул восхищённое «Клёво!». К горлу подкатила лёгкая тошнота. От скуки? От страха перед неизличимой болезнью? Скорее голод виноват. — Поешь сейчас, пока горячее, — Огай выставил на железную столешницу несколько белоснежных пластиковых коробочек — ресторанных ланч-боксов. Дадзай сел обратно на стул и подъехал к столу, искренне наслаждаясь скребущей какофонией — высоким скрипом колёсиков по неровностям пола. Осаму с презрением, едва касаясь, тыкнул один из ланч-боксов. Озябший палец обдало теплом. И впрямь горячее. Огай тем временем снова копошился в холодильнике, раскладывая картонные упаковки с замороженной готовой едой, долго хранящиеся бенто и, весьма ожидаемо, консервы с крабовым мясом. Дадзай уже наизусть знал, чем именно столь любезно и напрасно забивает Мори-сан холодильник из раза в раз. В конце концов, Осаму привык к визитам. — Впрочем, такими темпами у тебя есть все шансы получить рак желудка, — голос у Мори явно недовольный, в нём дребезжала сталь, и любой другой подчинённый испугался бы, лебезил и ползал, как ничтожный жук, на коленях перед ним после замечания таким тоном, но не Дадзай. К этому в свою сторону он привык. — Умэсю? Ты серьезно? Самостоятельную жизнь начинаем с главного? — Да Вам-то какая разница? Чуть крепче пива, чего драматизировать? И это даже не саке, — пробурчал Дадзай в своё оправдание и потёр забинтованный глаз. Он поджал ноги, кое-как усаживаясь и балансируя на стуле, на котором, казалось, это невозможно сделать вообще, и поёжился. Сквозняк гулял из каждой щели, холодком пробегая по оголённым участкам кожи. — Этого ещё не хватало, — Мори раздражённо хлопнул дверцей холодильника, закатив глаза. — Горе луковое. Я тебе плачу зарплату такую, — Огай сделал паузу, но затем, видимо, бросил подсчёты, — что мне вслух стыдно цифру произносить, и не для того, чтоб ты себя тут голодом заморил. Готовить не хочешь — так в чём проблема заказывать готовое, раз деньги есть? И вообще, независимый член общества, раз уж ты так смело решил отпочковаться во взрослую жизнь, мог бы и научиться готовить, отсепарированный ты мой. Дадзай не ответил, он лениво жмурился и специально смотрел на лампочку, чтоб и за прикрытыми веками прыгали чёрные мушки, хаотически вальсируя. Вопрос был риторический, а остальное — пустым и нервным кудахтаньем, это он знал тоже наперёд. Мори прекрасно знает, что у Осаму нет физической возможности приготовить еду. Ни возможности, ни допотопного примуса, а электрическая портативная плита, которую Огай тщетно, как будто повторяя наказание Сизифа, пытался оставить несколько раз в этом бомжатском притоне, возвращалась назад каждый раз самыми изощрёнными способами. И это абсолютный вздор — думать, что, прожив с человеком, перебивающимся доставками, Дадзай научится готовить или захочет овладеть этим навыком. Верх несуразицы — думать, что Осаму, уговаривающий себя полдня выйти из контейнера, сделает лишние телодвижения для заказа пусть и готовой еды. Мори нервно вздохнул, и вновь его чуть различимая тень прилипла ко входу в контейнер. Какие-то картонные коробки, крафтовые шуршащие пакеты. Их слишком много для этого заброшенного жилища на свалке, Огай похож на гребанного Санта Клауса с подарками для непослушного мальчишки на Рождество, но на Рождество тёмное — именно такое может быть у главной фигуры нелепого праздника. Осенний промозглый ветерок проскальзывал внутрь. Осаму со скуки сосчитал пакеты. Мори-сан нагло лжёт — без помощи Элис он бы ни за что не стал бы тащить это всё на собственном больном горбу. — Почему ты вернул радиатор? — Огай, пока Дадзай задумчиво плавал в догадках, успел плотно закрыть входную дверь и подкрасться со спины. Что-то лёгкое упало на тощие плечи и почти соскользнуло на пыльный пол, но Мори вовремя успел подхватить и поправить вещицу. Колючая ткань легонько пощекотала шею. Плед. Осаму скосил взгляд. Однотонный. Тёмно-зелёный. Мило, но Дадзай сидел не шелохнувшись. Ему по большей части всё равно — мёрзнуть или греться. — Включил бы сейчас и не дрожал от холода. Была б плита, ещё и чай можно было б заварить. Дадзай молчал, не реагируя на увещевания. Дрожал? Он опустил равнодушные глаза вниз, на руки. Окоченевшие пальцы едва ли тряслись, даже тремором полноценным назвать нельзя, и всё же продрог Осаму по-настоящему. Возможно, оттого и тело сковывало какое-то апатичное, тяжёлое оцепенение. Когда чужая ладонь ласково и внезапно легла на лоб, он среагировал не сразу. Однако заминка длилась не более секунды. Дадзай отшатнулся всем корпусом, как от огня отпрянув от фамильярного жеста, что, впрочем, помогло несильно. — Так можно и заболеть, — Огай не сразу отнял руку, — если переохладишься. Осаму теперь с индифферентной миной рассматривал мутный стол в разводах самого разного происхождения. Раньше стол чуть ли не до зеркального отражения был чист. От металлического блеска осталось лишь неяркое воспоминание; хотя по большому счёту все воспоминания были неяркими. К счастью или к сожалению, задуматься на эту тему не вышло — тонкие и сильные пальцы взяли за подбородок, повернув голову. Выше. В сторону. Надоевший физическими контактами Мори запустил пальцы второй руки в пушистые и спутанные волосы. Хлопок амиантовой перчатки мягко пощекотал кожу головы на затылке. Дадзай, начавший сердиться, возмущённо хныкнул, потянувшись всем телом назад. Огай царапнул кончик еле-еле зафиксированного бинта. Повязка ослабла. Черты лица Осаму заострились. Легла тень серьёзности. Он резко рванулся прочь от цепких рук, развернувшись спиной к наставнику, и опасливо нащупал чуть ниже затылка крепление, затягивая потуже по-новой. — Нужно снять, глупый. На веках кожа тонкая, легко повредить. Из-за круглосуточной носки бинтов трётся о марлю, — Мори склонился к Дадзаю с другой стороны. — Пойдёт раздражение, — спокойно констатировал он факты таким голосом, будто бы объяснял маленькому несмышлёному ребёнку, почему небо голубое. — Потом, я сам, — лаконично ответил Осаму. Точно, глаз. Глаз и вправду болезненно зудел, под повязкой чесалось, но дискомфорт, пусть и значительный, досаждал гораздо меньше всех прикосновений Мори-сана вместе взятых. Дадзай смотрел на стол, осуждающе дуясь и решая, какая кара постигнет обидчика, но внимание зацепило пятно странной формы на столешнице с жирным блеском. Попытки вспомнить о том, откуда оно такое взяться могло, были интереснее злопамятных дум, и Дадзай пустился в размышления, постигая умственный декаданс и упадок мыслительной деятельности вновь. Мори терпеливо молчал. — Ну, и? — Огай нарушил тишину первый и скрестил руки перед собой. — Совсем одичал, Дадзай-кун? Забыл, как держать столовые приборы? — Вы не представляете, насколько это было забавно, — тихо хмыкнул Осаму, специально игнорируя еду. Ему хотелось побесить учителя, нарочно довести до белого каления, хотя бы в отместку за то, что тот ворвался в неприкосновенное для всех жилище и начал наводить свои порядки. — Что ты имеешь в виду? — с холодным негодованием переспросил Огай, взявший одну из коробочек наугад. Скрипнула идеально белая откинувшаяся крышечка. Внутри ланч-бокса что-то плеснуло, поднялся лёгкий белёсый парок. — Так… Радиатор ваш. Возвращать его было забавно. Ваши ассистенты меня никогда всерьёз не воспринимали, всё «ребёнком» дразнили. А ребёнок их вокруг пальца обвёл и побегать заставил, — ядовито и ехидно улыбнулся Осаму, в детском порыве хвастаясь совершенной пакостью. Огай с самым внимательным видом кивнул, отодрал от верхней части коробочки прозрачный пакетик с одноразовыми палочками для еды и вооружился ими. — Там вообще ничего сложного не было, Мори-сан. Я просто подстроил пару афер тут, смошенничал там, заговорил зубы сотрудникам почтовых отделений, а эти тупоголовые идиоты с успехом извивающейся на высохшей отмели рыбы три дня отлавливали посылку, — мечтательно поднял взгляд вверх Дадзай. — Ага, рот открывай. Дадзай испепеляюще посмотрел на Мори, склонившегося над ним и держащего палочками, кажется, сацуме-аге. Но от инфернального взгляда невозмутимый Огай никуда не исчез, явно собираясь покормить горе-ученика. Запах горячего и сытного одена пощекотал рецепторы. Желудок снова скрутило острой болью, как и всегда, когда совсем некстати просыпался голод, но и к этому Осаму привык. Он хитро прищурился. Чисто из принципа есть с чужих рук не будет. Да и если бесить, то на полную катушку. — Не, — Дадзай натянул шаловливый оскал и ухватился за край стола, отъезжая на стуле от Мори. Тот непонимающе нахмурился. Ещё бы: подобные фокусы были больше по части Элис. — Солнышко, ну что за упрямство? — издевательски проворковал он, насмехаясь, и уцепился за плечо Осаму, не дав отъехать дальше. В интонации так и сквозила явная и беззлобная ирония. — Открой ротик — самолётик летит. Дадзай прыснул. Если мелкую Элис Мори так же мучает, неудивительно, что девочка вечно ноет и жалуется на него. Огай поднёс палочки ближе. Дадзай непоседливо замотал головой, принимая роль, да, дурацкую, однако и не он первый начал. Огай закатил глаза, но в жесте негодования не было. Если бы Мори-сан злился, то на его лице не мелькнула бы слабая улыбка на миг, такая, что Дадзай сразу б смекнул — учителю самому смешно от абсурдности момента: вот они — человек, властвующий этим городом по ночам, распустивший свои паучьи лапы в мировой сети чёрного рынка, и подросток, готовящийся стать его преемником, а занимаются такой заурядной чепухой, столь отвратительной в своей сути, возведенной в крайнюю степень сюра, и оттого не вызывающей ни капли негатива. — А я тогда пожалуюсь Оде-куну. Он тебя насильно свяжет и покормит острым-острым карри, — Огай пожал плечами, покивал головой, приподняв брови, отчего выражение его лица приобрело оттенок превосходства, после чего Мори поднёс палочки к губам Осаму ещё ближе. Дадзай фыркнул. И это вызнал, зараза. Он вновь помотал головой, но уже не так уверенно. Это правда — Одасаку будет действовать куда радикальнее, особенно если ему всё перескажет Мори в излюбленной манере, в невзначайных преувеличениях, как бы самостоятельно возникших в истории. Осаму скривился. Концентрация манипуляторов и абьюзеров в его окружении ему категорически не нравилась. — Дадзай-кун, ешь, пока не остыло, — устало попросил Мори и поправил съехавший край пледа. Осаму открыл рот с неохотой, словно сделал великое одолжение. Рыбный шарик в панировке захрустел на зубах. Уголки губ Мори торжествующе дёрнулись вверх. Дадзай исподтишка глянул на него. Галстук и рубашка свежие, отглаженные, однако скрыть чернеющие мешки под глазами они не смогли. Вечер. Рабочие сутки в Мафии только начинались. Мори-сан уже выглядел слишком вымотано для этого времени суток. Осаму досадливо прикусил щеку. Весь баловливый настрой улетучился, не оставив и намёка. Дадзай лениво протянул ладонь к палочкам. — Я сам, отдайте, — едва слышно пробубнил он. Мори скептически выгнул бровь и передал палочки. Не верит. Ожидает подставы. По мнению Осаму, правильно делает, ему это крайне полезно, хотя бы в целях предотвращения Альцгеймера, однако сегодня Дадзай уже закрывает шоу. Да и есть чертовски хотелось. — Умница, — не сразу, но всё же похвалил Мори, слегка встрепав волосы Осаму. Не то искренне, не то продолжал их маленькую игру на двоих. Дадзай тотчас замер, не ожидав прикосновения. Хотел увернуться, но не успел — наставник кратко приласкал и уже ушёл к шуршащим пакетам у входа. Осаму с отсутствующим видом продолжил поглощать съедобный и даже вкусный суп. Золотистое приятное тепло постепенно разбегалось по телу, согревало, но радости не было, лишь сухое осознание факта: и к этому Дадзай привык. Он снова проваливался в зыбкий и тягучий транс так, как утомлённый долгой дорогой путник проваливается в трясинное болото. Он монотонно повторял движения пальцами, стискивая деревяшки до треска, и смотрел на стол, думая о своём. На заляпанной столешнице были разлиты отблески тусклой лампочки, и они, если приглядеться получше, едва заметно покачивались — извечный сквозняк колыхал провод светильника, колебались блики, и тени тоже колебались, но колебались на плоскости стен, геометрически точные грани их телес расползались по ним быстро и чётко, и виной тому были движения людей в помещении. Словно сквозь воду донеслось чужое сетование. Топь под ногами сменилась на шаткую тропку. — …Можно торчать тут, — Огай поставил картонную заводскую упаковку новых стерильных бинтов подле холодильника. — Дадзай-кун, опять меня не слышишь? Он привык, кажется, к провалам в сознании у воспитанника. Дадзай неспешно кивнул, сглотнув. Тяжесть в желудке напомнила о том, что есть стоило не так торопливо. — Дадзай-кун, скоро первый снег, — обронил будничным тоном Огай и скомкал пустые пакеты, отбрасывая к выходу. Унесёт потом — это Осаму уже заучил. — Зима, холод. Ты хотя бы перезимуй в нормальном месте, квартира в штабе, общежитии, твоя комната в клинике — всё стоит нетронутым и дожидается тебя. Осаму моргнул. Комната. Да скорее уж обжитая палата. Он подцепил палочками квадратный кусочек какого-то овоща и обмакнул его в сытный бульон, мерцающий шафрановыми кружочками навара. — В конце концов, обратись к рациональному мышлению, — Огай прошёл к дальнему углу контейнера, исчезая из поля зрения, — твои передвижения из штаба на свалку и со свалки в штаб отследить возможно. Тут тебя достанет кто угодно. Дадзай презрительно закатил глаза. Опять избитый сценарий, однообразные уговоры и похожие, как близнецы, аргументы. Передвижения отследить возможно, но и привыкнуть к взываниям тоже. Осаму отложил палочки и отодвинул, о чудо, почти опустошённый ланч-бокс от себя, а затем развернулся кругом на стуле, чтоб быть лицом к Мори. Тот с невозмутимым видом запихивал грязную тряпку в мусорный мешок. Это была не просто тряпка; она служила одеялом как могла, но время, саке и сигареты сделали своё дело. Несмотря на непоколебимое выражение лица Огая, Дадзай был уверен — не было б плотных перчаток, Мори даже внутрь не зашёл бы. Излишне он чистюля. И вообще, никакому взрослому не захочется возиться с проблемным подростком. На душе заскребло. Стало немного совестно и стыдно за сопротивление в ответ на заботу. Всё это погано и мерзко. И контейнер на отшибе, и вентилятор этот у стены — стоит весь идиотский и поломанный, и сам он… — И что это такое? — цокнул Мори, вытряхивая пачку дешёвых сигарет. Они с жалким стуком упали на пол. Крышка открылась. Осталось мало. Скоро нужно будет в городе купить. Дадзай закатил глаза, продолжая вальяжно смотреть и бездействовать. Ему это всё не надо. Он спокойно держал аскезу такого существования, веря в исполнение сокровенной мечты. Помогать смысла нет. Если Мори так угодно копаться в грязи и отбросах общества, никто не помешает, но и помогать не будет. К этому они оба привыкли. Уже давно не ругаются и не спорят. Каждый остался при своём. На самом деле, Дадзаю просто очень-очень-очень лень было помогать. После тёплой еды разморило и потянуло в сон. — Просто ужас, — сообщил Огай, небрежно раскатывая чистый тонкий матрас поверх старого футона и также небрежно накидывая постельное белье сверху. — Хуже, чем в трущобах. Я, как босс Мафии, профессионально оскорблён, что моя правая рука живёт хуже бомжа. — Угу, — Осаму зевнул, прикрыв рот ладошкой. — Я не понимаю, — Огай покачал головой и подошёл к столу, проверяя, впихнул ли ученик в себя еду. — Я просто не понимаю — чего ради, во-первых. А во-вторых, тебе вообще как живётся? Нормально в этом?.. — он грациозным движением кисти обвёл пустоту рукой, указывая на пространство вокруг. — Дерьме? — подсказал Дадзай с хулиганистой усмешкой. — Ну… — Мори тихонько хмыкнул. — Типа того, но я, как ответственное лицо, крайне не одобряю хабальные выражения и против их использования. Дадзай лишь пожал плечами, чуть снова не уронив плед. Огай вздохнул, закрыл пустой ланч-бокс из-под одена и глянул на нетронутые коробочки. — Остальным мне тоже тебя кормить надо? — вежливо поинтересовался он, и глаза страшно сверкнули алым. Впрочем, это лишь запугивание. Осаму интуитивно знал. — Я наелся, больше не хочу, — покачал головой Дадзай, кутаясь в плед и растекаясь по поверхности стола. Спина заныла от неудобного положения, но голова словно свинцом налилась, и нужно было срочно уронить её хоть на что-то. Огай утомленно выдохнул, начав убирать пенопластовые коробки обратно в картонный пакет. Дадзай ещё раз зевнул, спрятавшись в обеих ладонях. Он бы пожалел, что остынет еда, да и не разогреть завтра, если б помимо желания отоспаться не накатило равнодушие ко всему на свете. Осаму не хотелось засыпать в присутствии кого-либо, но тело не особо слушалось. Веки слипались. Осаму прикрыл глаза, к которым коварно подбиралась тёмная пелена сна. Тупая апатия затмевала постепенно мозг, вымещая всё рациональное, и в голову даже лезли абсурдные идеи, например, не пойти завтра в офис или уйти из Мафии, и всё ради того, чтоб вот так уютненько лежать оставшуюся вечность, пока Смерть наконец не придёт. Дадзай плавал в мыслях, то проваливаясь в дрёму, то выныривая и мельком пытаясь трезво думать, но опьянение сна было сильнее, неотвратимо сжижало все сигналы органов чувств, всё уносило и уно… — Вырубился? — за плечо осторожно тронули, несильно встряхнув. Наваждение мигом сняло. Дадзай молниеносно распахнул глаза пошире. Сел рывком. Он часто заморгал, привыкая к пусть и неяркому, но слепящему свету. Перед ним снова заплясали чёрные точки, хребет тянуще болел, стылый воздух также леденил кончики пальцев и носа, а грязный потолок контейнера был всё ещё грязным. Всё осталось на месте, даже Мори. — Ками, какая прелесть. Как мы испугались, как задёргались, — Огай хмыкнул, иронизируя, и утешительно огладил плечо Дадзая. Озиравшийся по сторонам и пока ещё заспанный Осаму повернулся на стуле к нему лицом, задрав голову и вздёрнув бровь. — Да. Испугался, — парировал он, потерев открытый глаз. — А чего Вы издеваетесь? Сами же напугали, а теперь издеваетесь. — Ой-ой, какой бедный запуганный ребёнок, — Мори по-доброму усмехнулся и легко, но настойчивым движением надавил рукой на плечо Осаму, потянув наверх. — Давай-давай, ляжешь по-человечески. — Не хочу, — капризно проговорил Осаму, снова вредничая из принципа, но со стула поднялся. — Ещё как хочешь, не упирайся, — назидательным тоном, не терпящим возражений, ответил Огай, подталкивая к футону ученика. Дадзай, недовольно и глухо пискнув, шустро перебрался на импровизированную кровать. В сон правда клонило, а после дневной поездки в сэнто с каждым часом сильнее расцветало желание спрятаться от людей, так что, как бы ни хотелось упрямиться, Мори-сан был прав — лечь на уютную вполне лежанку стоило, хотя бы чтоб промотать этот бессмысленный и смазанный день на точно такой же следующий, но уже абсолютно новый. Стук. Звонкий. По крыше. И снова. Дадзай зябко повёл плечами, вцепился в плед, не желая расставаться с нежной шерстяной тканью. Опять грядут колыбель баюкающего дождика, сырость с выгребной вонью, будто бы холода, прокрадывающегося в контейнер незваным гостем последние недели, недостаточно. Осаму прямо в одежде — кем-то подаренных явно не для офиса мешках из масс-маркета — нырнул под толстое и мягкое одеяло и крепко зажмурился, сразу же пряча лицо в его складках и сворачиваясь калачиком. Смешанный запах окурков и рисового вина слышался вдалеке, словно отголосок унылого старого призрака. Наверное, он в футон впитался, но оно и к лучшему — знакомый запах усыплял, несмотря на присутствие человека рядом. До слуха донёсся скрип пола у изголовья постели и глухой шорох одежды. Дадзай глубже зарылся в одеяло, скрываясь от того, что мог ещё учудить наставник, и грелся о собственное горячее дыхание. — Спасибо, — сонно пролепетал Дадзай, всем сердцем надеясь, что наставнику именно это от него и надо. Однако надеждам сбыться было не суждено — через наступающую дрёму он почувствовал тёплую ладонь, начавшую ласково и ненавязчиво гладить по голове. Осаму, возмущённый очередным физическим контактом, заёрзал, но в итоге лишь уткнулся лбом в складку полы чёрного пальто. Опять знакомый, расслабляющий запах. Тяжёлый одеколон, порох и фоном — больничный антисептик. Рука так и никуда не делась, осторожные касания обходили тугие слои бинтов и, невзирая на нежелание Дадзая это признавать, успокаивали. Осаму обречённо вздохнул, разомлев окончательно. Падение сквозь зыбкую грань сна и яви было бесконечно чудным, нелепым и бессмысленным, и посреди этого хаоса лишь оставалось одно желание сбежать от заботы. Не претворялось оно в реальность только потому, что вот так вот лежать, теряясь и плутая в двух соснах, было очень приятно, конечно же, лишь потому, что естественная потребность в тепле и отдыхе удовлетворена, а человек, перебиравший каштановые кудри, не докучал разговорами. Никаких привязанностей. Никаких сложных эмоций. Ведь всё же это не то, к чему Осаму мог бы привыкнуть.