Ниточка за ниточкой,
я распадаюсь на части,
если сокрушение — произведение искусства,
это определённо должно быть моим шедевром.
Tamer — Beautiful Crime
Гермиона
Наверное, всё началось, когда мне не было и семи лет и бабушка сказала, что я ем слишком много тостов с арахисовой пастой и картофельного пюре. По-доброму улыбнувшись, миссис Грейнджер поведала, что все эти продукты способствуют набору веса и если сейчас лишние килограммы не наберутся, то последствия моих любимых пищевых привычек ещё наступят мне на пятки в подростковом возрасте. Тогда я не придала этим словам значения, но спустя время ещё не раз возвращалась в своё детство. Переломным моментом стал день моего десятилетия. Я пробралась в спальню родителей, чтобы одолжить у мамы серебряный браслет-обруч. Подойдя к столику с косметикой и украшениями, я уже тянулась за нужной мне вещицей, когда в комнату вошёл отец. — Гермиона, гости уже ждут… — Я развернулась к нему, держа в руках браслет. — О, милая, а ты спросила у мамы, прежде чем брать её вещи? Я быстро кивнула. Потом взгляд моего отца стал печальным, и он сказал, опустив взгляд на мои руки и присев на колени около меня: — Ты не сможешь его надеть, Гермиона. Твои запястья слишком велики для браслетов матери. Меня окутало смятение. Череда вопросов заполнила мой мозг, но я не успела уточнить у отца, что он имеет в виду, и, положив украшение мамы на место, мы поспешили на празднование в гостиную. Тогда я была юна и не понимала одну простую истину: некоторые вещи, сказанные родителями, не стоит воспринимать близко к оголённому сердцу. После того как все гости разошлись, а подарки мне были подарены, я закрылась в комнате и оглядела своё тело, сперва точно не понимая, куда именно нужно бросить критический взгляд. Увидела шрам на предплечье, который получила три года назад, упав с четырёхколёсного велосипеда, пока каталась с соседским мальчиком вдоль тротуара. Увидела царапину на щеке, с любовью оставленную моим котом, когда мы только забрали его из серого приюта и принесли в тёплый дом. Увидела маленький синяк у линии роста волос, который проявился после того, как мой одноклассник Джастин попал мне в голову мячом на прошлом уроке физкультуры. А потом я увидела это. И больше не смогла развидеть.***
Через два года мы перебрались в Лондон из нашего маленького городка, находящегося в семи часах езды от столицы. Уже тогда белый, с виду дружелюбный холодильник с моими детскими рисунками и магнитами казался мне самым кровожадным врагом, главным оружием которого были приёмы пищи. Каждый пережёванный кусок напоминал отраву, которая разгоняла жир по телу, словно распространяя вирус, заражающий каждую клетку, и я чувствовала себя обязанной встать на защиту собственного пищевода. Так не должно было быть, стучало в голове в такт лязганью вилки. Я не должна позволить этому погубить себя. Погубить своё тело. Не должна. Не должна. Не должна. Именно с такой мыслью я переступила порог средней школы. У меня были свои тараканы в голове, и в один момент мне показалось, что я безнадёжна. Что таким, как я, обычно нелегко приходится находить друзей. Если вообще приходится. Но я ошибалась. Дафна. Она стала тем человеком, который обратил на меня внимание на первом же уроке математики. Её губы, напоминающие спелую малину, растянулись в доброй улыбке, когда она подсела ко мне за скрипучую парту и протянула ладонь для рукопожатия. Позже она расскажет мне, что я выглядела напуганной новой обстановкой и окружением, чем привлекла её внимание, и Гринграсс захотелось поддержать новенькую. Волосы Дафны напоминали мне шоколадный брауни со взбитыми сливками, который по воскресеньям готовила моя мать и который я больше не ела: некоторые локоны были светлее, чем другие, будто выгорели на солнце или их окунули в молочный шоколад. Через несколько дней мы уже стояли у кассы в кинотеатре, чтобы после школы посмотреть новую романтическую комедию, которая только-только вышла в прокат. Когда Дафна купила попкорн и сладкую газировку, то бросила на меня вопросительный взгляд, но мой ответ был прост: — Я не голодна. Она на мгновение задумалась, а потом произнесла: — Разве для попкорна нужно быть голодным? Он же является лучшей составляющей кинотеатра. — Я просто плотно поела перед выходом. Больше в меня не поместится. — А потом добавила: — Даже попкорн. В тот момент я не осознавала, что только усугубляла ситуацию. Я врала новообретённой подруге, которая уже на тот момент заботилась обо мне: писала сообщения с вопросом, добралась ли я до дома; занимала мне место на уроках, если я просыпала; носила с собой второй йогурт. Но я чувствовала, что в помощи извне нет нужды. Казалось, в отказе от сахара нет ничего плохого. Я вычитала в Интернете, что он только вредит моему организму. Ведёт к кариесу, диабету и ожирению. Делает меня некрасивой. Через время я пойму, что вонзала в свою юную кожу тонкие иглы запретов, острые концы которых впивались в обугленное сердце. Я считала Дафну стройной как спаржа. После слов отца у меня появилась привычка смотреть на запястья окружающих, и я точно могла сказать, что ей бы подошли браслеты матери. Более того, они подходили её красоте больше, чем моей. Я чувствовала саднящую зависть, жгущую меня и изнутри, и снаружи, ведь такая реакция была неуместна — друзья не завидуют друг другу. Однако я ничего не могла поделать со своими чувствами. Когда у тебя расстройство пищевого поведения, ты считаешь себя хуже других по умолчанию. Будто летишь в самолёте, пилот которого нажал на кнопку «уродливый» и спрыгнул на землю с парашютом, оставив тебя среди крошек между обивок кресел и остатков томатного сока на дне тетрапака. Я чувствовала поднимающееся по горлу воодушевление, после того как отказалась от сладостей. Мне чудилось, что я приближаюсь к заветному числу всё ближе с каждым сказанным «нет». Заметила, что люди всю жизнь зависят от цифр: сколько денег на счету, сколько дней до отпуска, а потом и до сочельника, сколько килограммов риса нужно докупить к карри и какая цифра появляется на напольных весах. Придя домой после кино, я была голодна, потому что, конечно же, перед выходом не поела. Желудок издавал стрекочущие звуки, напоминая сверчков во время сумерек, голова немного кружилась, а пустота внутри просила её заполнить. Тогда я разогрела в микроволновке запечёные овощи и куриную грудку, приготовленные для меня матерью перед тем, как она ушла на работу. Я сказала родителям, что хочу быть здоровее и есть только правильную еду. Они не нашли подвоха в моих словах, и сейчас, спустя шесть лет, я не могу их судить за невнимательность. Они доверяли мне и моим решениям, не искали подтекста, потому что верили в мою честность. Мама часто прислушивалась ко мне и моим желаниям, а отцу по большей части было всё равно, что происходит у меня в жизни. Он был слишком озабочен карьерой, которую не смог построить в Эдинбурге, чтобы присмотреться и увидеть, что его дочь изменила свои пищевые привычки. С мамой я иногда виделась по утрам перед школой, но всей семьёй мы собирались только за ужином. Всё это было похоже на чёртову болезнь, с каждым днём забирающую всё больше здорового, что у меня было. Что у меня вообще оставалось. Поэтому, когда открыла навесной шкаф с чайными запасами своей матери, я ещё не понимала, что это — новая стадия. Мой обычный ритуал — две ложки сахара — растворился в новой рутине, как карамельные кристаллы в кипятке. Пять месяцев назад я изменила своей привычке, добавив подсластитель в виде мёда. Вкус был ужасный — я никогда не любила его, даже когда мама давала мне мёд во время болезни. Однако я терпела. Я часто терпела невкусные брокколи, спаржу и другие полезные продукты. Позже я уже могла не перебивать вкус напитка никакими подсластителями, делая выбор в пользу естественного вкуса чайных листьев. Мамина полка пополнялась уже моими личными предпочтениями: чай со смородиной, чай с жасмином, чай с бергамотом, чай с клубникой и бананом и многие другие. Находила вдохновляющим то, что мне больше не нужны конфеты и шоколад. Теперь я восполняла всё крепким чаем с разными вкусами. Я продолжала чувствовать лёгкий голод, но он был как песня — сперва она вызывает раздражение, а потом, на третий или четвёртый раз, ты уже не можешь не подпевать ей вслух во весь голос. У всего в нашей жизни есть причина и есть повод. Отказ от сладкого стал только ещё одним поводом разжечь войну со своим телом.***
Через два месяца моего правильного питания я похудела на три килограмма. Я ела всё, что девушка в статье, найденной мной в Интернете, считала полезным. Оформила подписку на приложение для подсчёта калорий и попросила маму купить мне кухонные весы, сказав, что они нужны мне для точного измерения пропорций рисовой муки, когда я буду готовить банановый хлеб. Когда я узнала, что до этого ела калорийный обычный хлеб, меня с головой накрыла волна вины перед собой. Какой надо было быть глупой! Разумеется, почти любая выпечка вредная! Так что на смену ей я выбрала полезную. Подсчёт калорий и правильная еда стали моей страстью. Я выделила новому хобби громадный кусок своей жизни, искренне веря, что дарю добро и заботу своему организму. Мне не терпелось проснуться ранним утром перед школой и побежать босыми ногами по чёрному паркету в ванную, чтобы взвеситься. Заветная цифра становилась всё ближе. Я была так окрылена этой мыслью, что устремлялась на кухню, чтобы начать готовить себе завтрак, забивая название продуктов в телефон. Только и думала о том, что наконец-то нашла решение всех своих проблем. Ведь вот же он — правильный путь. Я на ровной дорожке, точно ведущей меня к цели! Тогда я думала, что обрела гармонию со своим телом. Спустя пять лет я мысленно вернусь в этот момент и скажу себе, что медленно убивала свой рассудок. Так я и познакомилась с орторексией.***
Спустя ещё три месяца я смогла достигнуть цели и вовсю ощущала свою красоту. Однако школьные будни заливали кипящей кислотой мой желудок. Раньше я училась в обычной школе, и, в отличие от эдинбургской, в новой мне приходилось прыгать выше головы, чтобы мои старания заметили. Хотелось улучшить свои оценки, так что я забаррикадировалась за учебниками от окружающего мира, чтобы быть красивой не только внешне, но и внутренне. Я просто должна была быть лучшей, во всём первой, и не меньше. В противном случае меня не заметят, и я останусь невидимкой, недостойной внимания. Недостойной любви. Так я стала поздно ложиться из-за домашнего задания по французскому и испанскому, засиживаться в библиотеке за материалами с продвинутой программой по математике и религиоведению. Волнение сказывалось на моём питании. Иногда я забывала о еде, а после, придя домой, разрешала себе съесть больше обычного. Намного больше обычного. Тогда я начала перекусывать чем-то сладким. Как будто гладила себя по кудрявой голове за старания и хорошие результаты. Стала зависима от одобрения не только друзей и родителей, но и окружающих. Поскольку я всегда любила контроль, приобретённая рутина не стала для меня удушающей, пока в четырнадцать я не осознала, что заветную цифру на весах нужно поддерживать, и именно этот факт стал разочарованием. Родители начали ссориться по неизвестной мне причине, и я всё чаще становилась свидетелем их вспышек гнева друг на друга. Мне казалось, что это из-за меня. Что я недостаточно хороша для них, что я могу учиться ещё лучше и не быть уродливой. Я начала есть вместе с ними. Хотелось порадовать семью своим присутствием, показать, что я рядом, что я хорошая дочь с хорошей успеваемостью, хорошим поведением и хорошим весом. Однако белый флаг между ними так и не был поднят в течение следующего года, а я, как в кино, смотрела на кровавые сражения, заменяя полноценные приёмы пищи вечными перекусами из того, что попадалось под руку. Вес начал расти. Как и моя тревога. Дафна сказала мне как-то, что я помрачнела, когда речь зашла о том, чтобы идти в школьную столовую, но подруга тогда не понимала: я просто высчитывала в голове, что именно я должна съесть на обед, чтобы позволить себе радость полакомиться праздничным тортом на ужин в кругу семьи, ведь тогда был день рождения матери, а я не могла ей отказать. А я в ответ не понимала, что только сужаю рамки картины, в которую цепями заковала себя, прибив рядом вывеску: «Так выглядит здоровье и красота». От приобретённого стресса перед контрольными и экзаменами в конце семестра, от ссор родителей, которым я не могла положить конец, я начала есть. Тогда мне пришлось узнать на себе, что такое компульсивные переедания.***
Пятнадцать лет. Мой вес был больше того, что я считала своей мечтой, одежда — мала, а руки я прикрывала футболками с длинными рукавами даже летом. Обворачивала ноги широкими брюками, избегая юбок, как яркого пламени. Как мотылёк слеталась только на те вещи, что прикрывали всё моё тело. Я ела. Много. И не важно что. Просто не могла остановиться. Мне казалось, что это никогда не кончится. Я буду есть, есть и есть, пока меня не разорвёт от обилия еды, которая поступает в желудок. Самым ужасным в этом всём были мысли, что если я не прекращу подобные пытки над собой, то, когда мне исполнится семнадцать и я начну чувствовать вкус еды, которую ест мой соулмейт, он почувствует и мою тоже. Он ощутит вкус отвратительного жареного бекона с картофелем фри и кетчупом, фастфуда, плитки молочного шоколада, солёных чипсов. И всё это за один приём пищи. От такой возможности внизу живота всё скручивалось в тугой раскалённый узел, а паника сжимала горло в тиски. Родители отметили изменения в моём питании, но больше ничего не сказали. Они снова положились на меня, а я их подвела, не сказав ничего о своей проблеме. Мне было так стыдно говорить об этом, ведь, казалось, все вокруг озабочены своими жизнями, а мои загоны не имеют никакого значения для них. Дафна наверняка заметила, что я поправилась, но, как тактичная подруга, выбрала промолчать. Глубоко внутри моей оголённой души я до дрожи в кончиках пальцев боялась, что она оставит комментарий моему новому телу. Боялась, что теперь не заслуживаю её дружбы, что я уже другая. Но, к счастью, этого не произошло. В один день я стояла под струями воды, омывающими моё голое тело, и потянулась за гелем для душа, чтобы смыть с себя ещё один напряжённый день в школе. Мочалкой больно скребла тело, пока, держа в другой руке бутылёк, искала что-то глазами на этикетке. Калорийность. Тогда я замерла, осознав, что делаю. Что творится у меня в голове, когда я занимаюсь чем-то машинально. Выйдя из кабины, подошла к зеркалу и, протерев полотенцем зеркало от пара, заглянула в свои глаза. Я чувствовала себя такой жалкой, что это отражалось в моих глазах. Ты сошла с ума, диктовал внутренний голос. Однако тяжесть в животе никуда не уходила. Более того, омерзение по отношению к себе нарастало с каждым биением сердца. Я взглядом выцепила белый унитаз в углу ванной комнаты и не могла вспомнить, что именно было у меня в голове, когда я упала коленями на кафель и потянулась к розовому горлу. Помню звуки, которые издавала, помню боль где-то в районе солнечного сплетения и в желудке. Но не помню остальное. Я опустилась на колени, и это было не ради парня. Я опустилась на колени и думала обо всём, что я съела в тот день, цифры летели перед глазами: картофельные дольки, чесночный соус, паста с помидорами, три стакана апельсинового сока, полпачки печенья с шоколадной крошкой и много, много шоколадных конфет с нугой. Я плакала так сильно, что моя мать начала стучать в дверь комнаты. Во второй раз мне было уже всё равно. Я постоянно чувствовала щекочущий желудок страшный голод. Он, как призрак, следовал за мной, куда бы я ни пошла. Выставив против него единственное оружие, я ела и ела, а потом находила утешение в новообретённом друге в своей ванной комнате. Слёзы падали на белоснежный стульчак так же, как и шкала моего восприятия себя. Тогда мне пришлось узнать на себе, что такое булимия. Я сделала перестановку в комнате, спрятав напольное зеркало за высокий шкаф из тёмного дерева, чтобы не видеть, в какое толстое чудовище я превратилась, чтобы не смотреть в свои лживые глаза, которые ещё несколько месяцев назад отбрасывали свет на окружающее пространство. Во мне огнём разгоралась ненависть к себе, сжигая все самые светлые чувства, которые я раньше испытывала к своему телу. Когда солнце зашло за горизонт, окрашивая небо в светло-фиолетовый, я свернулась в клубок в своей постели и впилась пальцами в корни волос, оттягивая их изо всех сил. Мой рот был полон порезов от стекла, потому что я нашёптывала себе угрозы, когда засыпала. Безмолвные рыдания вырвались из меня убийственным потоком, пока я старалась не кричать во всю глотку, как сильно ненавижу себя и своё тело. На следующий день я перестала есть.***
Порою знаки значимы больше, чем означаемы
Нарративный тупик, как выбраться из неволи?
pyrokinesis
Гермиона
3 сентября 2014 года 7:13 am Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Утренняя ходьба по лестнице туда-сюда стала просто рутиной, когда я узнала, что за сорок минут такой тренировки можно израсходовать сто восемьдесят калорий. Наверное, сыпать благодарностями стоит ступеням, не издающим ни единого скрипа под моим весом в сорок шесть килограммов при росте метр шестьдесят девять. Математика всегда была моей любимой наукой, но, когда мне было восемь и я только начала изучать цифры и сложение чисел, даже не думала, с какой целью буду её использовать. Пока мама принимает горячий утренний душ, а в родительской комнате звенит будильник отца, я прокрадываюсь на кухню и наливаю в термос кипяток. На столе уже стоит дымящаяся тарелка с овсяной кашей, и я мысленно просчитываю, сколько калорий поступит в мой организм, если я съем хотя бы половину. Решаю сделать так, как делала в конце прошлого года: выскребаю кашу в контейнер и кладу в школьный рюкзак. — Ты уже поела? — спрашивает мама, выйдя из-за угла и заставляя меня вздрогнуть всем телом. Я поворачиваюсь в её сторону и вижу, что она наблюдает за тем, как я мою тарелку. — Да, спасибо. Ты же знаешь, что я встаю достаточно рано, чтобы приготовить себе самой, — тихо отзываюсь я. Зайдя на кухню, мама открывает холодильник и достаёт тетрапак молока, другой рукой включая рядом стоящую кофемашину. — Милая, мне не в тягость встать на пятнадцать минут раньше будильника, чтобы приготовить дочери завтрак. — Морщинки появляются в уголках её глаз, когда она нежно улыбается, напоминая мне мягкий зефир, поджаренный на костре. Я киваю. Подхватываю рюкзак и выхожу из дома, краем уха слыша, как мама просит передать привет Дафне. До школы ехать на автобусе двадцать три минуты, но этим не сжечь ещё сто восемьдесят калорий, как во время ходьбы. Через четыре квартала я останавливаюсь в переулке, находящемся недалеко от дома Дафны, и открываю рюкзак, чтобы выбросить в мусорный бак овсяную кашу, а затем промываю контейнер водой из бутылки, которую таскаю с собой только с этой целью. Для питья у меня есть термос с горячей водой и долькой лимона. Раньше я ощущала разъедающий меня голод, но я достаточно упёртый человек, который смог игнорировать его до тех пор, пока это чувство не исчезло совсем. Пока приближаюсь к дому, стоящему рядом с главным перекрёстком, ощущаю во рту вкус омлета с помидорами и тоста с лососем. Знаю, что мой соулмейт завтракает обычно чем-то подобным прямо перед тем, как выкурить сигарету в начале девятого. Я помню утро, когда впервые почувствовала на кончике языка вкус оладий с кленовым сиропом. Странные ощущения: ты ничего не ешь, в желудок ничего не поступает, но ты продолжаешь некоторое время ощущать себя так, будто лакомишься сладким. Помню, как вечерами, лёжа в постели, корила его за то, что он позволяет себе ту еду, которую не позволяю себе я. Как он мог так глумиться надо мной? Как мог заливать меня калорийной кислотой, не думая о моих чувствах? Потом я поняла, что безосновательно обвиняла его в том, в чём он не виновен. Он не знал. В прошлом году я узнала, что мой соулмейт учится со мной в одной школе, потому что в один день отчётливо почувствовала во рту привкус пастушьего пирога, который нам давали в столовой на обед. Дафна назвала это удачей, потому что вероятность того, что твой возлюбленный находится с тобой по крайней мере в одном городе, чрезвычайно мала. Я назвала это отчаянием, потому что он наверняка знает меня. Всю жизнь мне хотелось, чтобы моя родственная душа была похожа на главных героев романов про любовь, которые стопкой стояли на прикроватной тумбе. Идеальный он, идеальная я — мне хотелось, чтобы мы были похожи на инь и ян. Чистое совершенство. Совершенство, где от любви — настоящей любви — перехватывает дыхание настолько, что кажется, будто это конец. Но по той причине, что я была не идеальна, мне хотелось, чтобы мой соулмейт был безымянным парнем по переписке, в которой я смогла бы быть той девушкой, которой когда-то стремилась стать. Когда у тебя расстройство пищевого поведения, ты думаешь, что не заслуживаешь чего-то настолько светлого, как любовь. Ты заслуживаешь распростёртой перед тобой безлюдной пустыни, боли в нижней части живота и истошных криков поздней ночью. Заслуживаешь гнетущей печали на дне своих мыслей и липкого ужаса, когда краем глаза замечаешь, что рядом стоит зеркало. Заслуживаешь пылкого чувства дискомфорта, когда мама покупает тебе кофту и пижамные штаны, потому что ты стала слишком часто мёрзнуть в комнате, в которой уже давно не открывали окна, чтобы спать в нижнем белье. Когда я подхожу к дому Дафны, она уже стоит у почтового ящика, жуя «Сникерс». Она одета в бордовую юбку чуть выше колена и белый свитер под горло, на плече висит школьная сумка, а в руке — пакет с торчащим из него ватманом. Дафна ещё два года назад поняла, что ей хорошо даётся рисование, так что, как только она была готова, её тут же приняли в художественный кружок, обычно собирающийся во внеклассное время. Пока Гринграсс рисовала красками очертания человеческих фигур, я ковала свою подсчётом калорий и пропусками завтрака. Она бросает взгляд на наручные часы и поднимает на меня сияющие глаза цвета шоколадных ирисок, которые я не ела уже шесть месяцев и шесть дней. Я слабо помню сладость, которую ощущала, когда в последний раз жевала их, сейчас — только горечь. — Как всегда вовремя. — Дафна дожёвывает «Сникерс» и выкидывает фантик в рядом стоящий мусорный бак. Затем поворачивается ко мне, склонив голову. — Как ты сегодня? Я всегда искренне рада видеть Дафну, несмотря на то что рядом с ней, как и со всеми, мне многое приходится недоговаривать. Не нужно додумывать, я и так знаю, что за последние несколько месяцев я сильно похудела. Теперь это бросается в глаза — Дафна уезжала в Санта-Монику к бабушке, а когда вернулась, увидела моё новое тело. Изменения налицо. Она их заметила, но ничего не сказала. Иногда я задаюсь вопросом, заботится ли она так обо мне или умышленно делает вид, что ничего не происходит, чтобы создать видимость нормальности вокруг себя. У Дафны напряжённые отношения с матерью, в подробности о которых она обычно не вдаётся. Не вдавалась, пока в один день не убежала из дома в ночи и не пробралась ко мне через окно, чтобы где-то переночевать. До сих пор я мало знаю об этой части её жизни, но всегда тактично молчу, выбирая ждать того момента, когда она сама захочет поделиться этим со мной. Я хочу поддержать Дафну, если у неё в жизни происходит что-то серьёзное, но мне не хочется давить. И вина за своё бездействие, за молчание иногда сдавливает плечи. — Всю ночь читала Байрона, потому что в последний момент увидела, что мистер Зальцман задал его сочинения на лето. — О, я попрощалась с Дон Жуаном ещё в июле у бабушки в Санта-Монике. — Дафна поворачивается в сторону школы и делает шаг. Я пытаюсь поспеть за ней. — Последняя пара уроков — физкультура. Ты пойдёшь? — спрашиваю я, перехватывая покрепче лямку рюкзака. — Нет, мне нужно встретиться с Блейзом, чтобы дорисовать плакат для стенгазеты. — Блейз — учредитель их художественного кружка, с которым с весны встречается Дафна. В апреле она узнала, что он её соулмейт, когда они поздно задержались за картиной для выставки и разделили бутылку тыквенного сока. По дороге в школу мы успеваем обсудить нового учителя по английской литературе, о котором узнали на днях, и поделиться планами на выходные. Я достаю из кармана жевательную резинку со вкусом малины и кладу в рот. Пять калорий на завтрак. Теперь это мой новый лимит до обеда.***
И может есть что-то выше
Что отличает птицу от летучей мыши?
Может, крылья непохожи, но окажется
Разницы никакой, ведь задача одна и та же.
pyrokinesis
Angus — Big Jet Plane
Драко
8:19 am Чувствую вкус малины во рту, вдыхаю в лёгкие терпкий дым и щурюсь, слыша, как за спиной за мной пытается поспеть Тео. Глазами ищу розовый рюкзак, обычно ярким пятном выделяющийся среди серой массы остальных орущих школьников. Впервые я почувствовал её, когда она ела сладкое в день моего рождения. Удивление затопило меня, когда топлёный шоколад растекался патокой на языке. А когда полгода назад ощутил во рту яркий привкус брокколи, то отчётливо осознал, что мой соулмейт учится вместе со мной, потому что в тот день именно этот продукт был у меня на тарелке. Моя радость разрасталась со скоростью света, заполняя каждый поворот, каждый класс школы Хогвартс. Она здесь. В школе. Спустя пару дней постоянного ожидания появления во рту вкуса пищи появилась догадка, что, похоже, посланная мне девушка явно переедает. Но я был не против того, чтобы она хорошо питалась. Наверное, она занимается спортом, потому что поступающая пища была разнообразной и питательной. Решил наблюдать за одноклассницами в столовой в течение недели, а затем переключился на изучение тех, кто младше меня. Однако в какой-то момент перестал чувствовать её. На завтрак она стала предпочитать горячую воду, а во время обеда я не видел никого, кто бы ел мои любимые кислые яблоки. На ужин — какой-то напиток, напоминающий воду из-под варёных креветок и хлебцы. Теперь она худела. Возможно, танцовщица. Но я ошибся. Мама рассказывала мне, что когда я встречу своего соулмейта, то обрету опору. Моя родственная душа разделит со мной то, что я чувствую, то, чем живу, я почувствую себя целостным. Я так вдохновился этой мыслью, что несколько лет только об этом и думал, когда просыпался, когда обедал, когда тренировался с Тео, когда засыпал. С течением времени моё воодушевление никуда не ушло. Более того, кажется, оно росло с каждым годом. Я всю свою жизнь ждал её. Моим соулмейтом оказалась Гермиона Грейнджер. Девушка младше меня на год, с длинными вьющимися каштановыми волосами. Всё, что было связано с ней, напоминало жевательную резинку розового цвета. Весной она носила тёплые свитера поверх лёгких платьев и никогда не закатывала рукава. Я наблюдал за ней во время совместного урока по океанографии, который обычно выбирают для изучения внешкольной программы. Садился позади неё и представлял, какая она вне стен школы. Мне хотелось узнать Гермиону, но я не знал, как сделать это, не раскрывая себя, ведь она могла быть из того редкого числа людей, которые отрицают связь соулмейтов. Она ассоциировалась у меня со сладкой ватой, купленной на ярмарке по случаю прихода весны, мандариновым свежевыжатым соком и блёстками, которые девушки постарше рассыпают по носу и щекам, чтобы казаться милее. Отличница. Я усмехнулся, когда узнал этот факт о ней от Тео. Мои оценки изредка тянулись к «хорошо», чаще всего я был доволен отметкой «удовлетворительно». Маме всё равно на мою успеваемость, ей важно, чтобы я был хорошим человеком, в чём иногда я её подвожу. (Я внутренне морщусь, вспоминая все свои косяки, которые семье пришлось разгребать за меня.) А отцу просто до смерти необходимы мои оценки по бизнесу, ведь у него большие планы на меня после выпускного. Наверное, я бы назвал это дилеммой. Что правильно: выбрать свои интересы и свою жизнь или его? Но мне кажется, выбор очевиден. Мама не перечит отцу, но иногда по её взгляду я понимаю, что она на моей стороне. Я страстно горю боксом. Когда я на ринге, меня ничто не беспокоит, ничто не является достаточно важным. Только я и соперник. В этом есть какая-то свобода. В моменте, когда зал взрывается аплодисментами, когда стираются все мысли и остаётся только одна: цель, точно ведущая к триумфу. Два года назад после не самого приятного события в моей жизни я познакомился с Эдрианом Пьюси. Тогда я не смог сдержать ярость, скопившуюся во мне тугим комом, и выплеснул её на человека. Эдриан сказал, что во мне есть потенциал, который можно направить в нужное русло. Он не осудил меня за совершённое, а проявил интерес к моим способностям. Мой отец об этом не знает, потому что я собираюсь пойти против его воли: скопить денег и переехать подальше от его давления. Мне не нужны идеальные отметки, чтобы иметь будущее. Но ей важны. Наверное, Гермиона хочет переехать и поступить в какой-нибудь из университетов Лиги Плюща, чтобы изучать искусство, бизнес или право. — Эй, вон она. — Тео хлопает меня по плечу, привлекая внимание и указывая пальцем в сторону входной двери. Гермиона. Гер-ми-она. Её имя словно карамельная тянучка на моём языке. Та, которую я почувствовал пятого июня. Знаю, что она любит зелёный чай с жасмином после полудня, когда я предпочитаю пенящееся крепкое пиво поздним вечером. Мои костяшки содраны в кровь после стычки за школьным двором между мной и Макнейром, а её короткие ногти идеально ухожены и накрашены светлым переливающимся на солнце лаком. Я хожу на каждую вечеринку, на которую меня зовут с Тео в надежде заполучить наше внимание, а она посещает собрание людей, искренне озабоченных загрязнением мирового океана. Её волнуют полученные оценки и что о ней думает учитель по истории Британии, которого она ждёт после уроков в коридоре, чтобы получить дополнительное задание, а меня — получу ли я «хорошо» на уроке бизнеса, чтобы порадовать отца и избежать острых клинков слов в свой адрес. Она солнце, а я — луна. Мир вращается вокруг неё, и я никак не могу соперничать с ним. Только в фильмах хорошие девочки встречаются с плохими мальчиками. Мой шкафчик находится рядом с её, расписанным разноцветными маркерами её подругой Дафной Гринграсс, с которой встречается Блейз — с ним я хожу в тренажёрный зал вместо обычных уроков физкультуры. Мы с Гермионой пересекаемся почти после каждого урока, но у меня так и не было повода подойти и заговорить с ней. Наверняка она знает обо мне только грязь: плохой парень, которому всё даётся просто так; ученик, которому завышают оценки, потому что его папочка в попечительском совете. — Пойдём, — бросаю я Тео, не отводя глаз от Грейнджер, которой только что открыл дверь в школу какой-то девятиклассник. Окурок от сигареты летит на землю, и я переступаю его, покрепче сжимая лямку портфеля. Тёплый ветер дует мне в лицо, пока я следую за девушкой-солнцем.***
Гермиона
8:17 am Набрав код от шкафчика, я кладу в него стопку учебников по цвету, будто раскладываю еду по тарелке, отделяя зелёный горошек от моркови. На верхней полке снова лежит завёрнутый в серебристую обёртку шоколад, который кто-то мне ещё с весны подкладывает, пока я не вижу. Бьюсь над вопросом, кто может знать пароль. Это не Дафна и никто из девочек, потому что они приняли искренне удивлённый вид, когда я спросила их об этом. Вздыхаю и отправляю шоколад вглубь портфеля, чтобы выбросить в мусорный бак, как и все предыдущие. Мы расстались с Дафной у входа в школу, договорившись сесть вместе на английской литературе. — Гермиона! Я вздрагиваю, поворачиваюсь и вижу Кормака Маклаггена, который радостно машет, останавливаясь в метре от меня. — Привет, Кормак. — Ты сегодня выглядишь необычайно прекрасно, — говорит он, улыбаясь словно ребёнок, набивший карманы приторной нугой на Хеллоуин. — Я не буду участвовать в дебатах. — Так я пытаюсь остановить дальнейшую лесть, обычно сыплющуюся из него, как из рога изобилия. Развернувшись, закрываю шкафчик и делаю шаг, чтобы обойти Маклаггена. — Но, Гермиона, я слышал, как ты защищала реферат по млекопитающим на уроке миссис Саймонс. Ты просто обязана быть услышанной. — Кормак не унимается, преграждая мне дорогу. Он выше меня на голову — я макушкой достаю ему до подбородка, так что вид его, возвышающегося надо мной, устрашающ, несмотря на то, что в глубине души я знаю: Маклагген сам по себе парень безобидный. — Прости, но нет. У меня много домашней работы, и я занята после школы, — чётко говорю я, крепче прижимая тетрадь на кольцах к груди в виде защиты и не глядя в его сторону, чтобы поскорее закончить разговор. — Подожди, я… — Кормак нагоняет меня, когда я обхожу его, но мы оба останавливаемся, когда за спиной раздаётся голос: — Маклагген. Драко Малфой — один из местных выпускников. Не то чтобы я многое о нём знала или думала — вся информация сужалась до короткого и лаконичного «хороший приятель Блейза, который парень Дафны». Остальное долетало по смутным отрывкам сплетен из школьной столовой. Он курит крепкие сигареты, запах которых я чувствую, когда забираю учебники из шкафчика, который находится рядом с его. Могла бы записать его в список тех, кто потенциально может быть моим соулмейтом, потому что чувствую во рту никотин по утрам, но почему-то каждый раз, когда вижу его, не задумываюсь над тем, что он может быть моей родственной душой. Он же мне… не подходит. Но, возможно, это кто-то из его друзей, с которыми он курит. Ведь всё-таки мы с Драко Малфоем разные. Мне по душе тишина комнаты, я редко выхожу на какие-то встречи, если это не внеучебные собрания. А он часто влезает в драки с каким-то парнем, и у него, по словам Дафны, есть татуировки. Последний факт в один день заставил меня задуматься над тем, насколько надо любить или, наоборот, не любить своё тело, чтобы вколоть в него чернила. Я бы никогда своё тело не загрязнила и не испортила. Драко кажется мне слишком… заметным. У него много друзей и знакомых, когда мой ближний круг состоит из Дафны и её подруг. Уверена, что Малфой часто ходит на вечеринки, где становится звездой вечера. Иногда мне кажется, что за всей этой пёстрой мишурой что-то прячется, а потом ловлю себя на том, что не понимаю, почему вообще о нём думаю. — Чего тебе, Малфой? — Вся доброжелательность Кормака испаряется, как водород, будто кто-то кидает кусочек цинка в соляную кислоту. Маклагген выпрямляется, расправляет плечи и становится ещё выше. Однако, как только Малфой подходит ближе, сразу становится понятно, что это бесполезно, — Драко всё равно выше него сантиметров на семь. — Да так, мимо проходил и увидел, что у тебя больно много времени, раз ты стоишь здесь, а не строишь планы, как стать президентом школы, — проговаривает он, растягивая слова и смотря Кормаку в глаза. Уголок губы приподнимается в кривой усмешке, которая заставляет меня нахмуриться. Он же просто провоцирует Кормака. Маклагген хмыкает и скрещивает руки на груди, а затем отвечает: — Тебе какое дело до меня? Решил потешить своё эго, размахивая руками теперь в мою сторону, а? Не хватает внимания от своих соперников? А папочка знает о твоём хобби? — В голосе Кормака отчётливо слышатся пряные ноты неприкрытой агрессии, которая похожа на шарик жвачки, раздувающийся всё больше с каждой секундой. Я уже хочу вмешаться, чтобы прекратить стычку, когда глаза Драко Малфоя устремляются ко мне. Они такие же серые, как плесень на хлебе, который я держала у себя в комнате в пакете под кроватью, когда мама приносила мне ужин в комнату, пока я занималась и не могла вылезти из-за учебников. Выбросила я его только через три недели, когда полезла, чтобы спрятать там же макаруны, подаренные тётей на день летнего солнцестояния. Взгляд Малфоя отчётливо говорит о том, что мне нужно идти, и меня пронзает молнией осознания: он таким образом пытается за меня заступиться. В горле поднимается ком злости. Мне не нужна ничья помощь. — Тебе нужно уйти. Мы разговаривали до того, как ты пришёл. — Я прерываю парней, зло хмурясь на Малфоя, который в удивлении поднимает брови, а потом снова надевает усмешку на лицо. — Что ж. — Он пожимает плечами. — Я подумал, Белоснежке наскучило внимание гнома… — Ты ошибся. У меня всё замечательно. — Развлекаешься? — Да. — Не знал, что ты умеешь. Рядом стоящий Кормак, похоже, осознавший происходящее, подошёл ближе и встал передо мной, загораживая от Малфоя. — Кажется, это тот момент, когда тебе надо уйти, — самодовольно бросает он слова, как крошки от песочного печенья, в глаза Драко Малфоя. В следующее мгновение я вдруг осознаю, что в коридоре стоит тишина, и оглядываюсь: все ученики замерли и перестали говорить, увидев нас троих в опасной близости друг от друга. Мой взгляд снова устремляется к Малфою, и я замечаю, как он сжимает пальцы в кулак и в упор смотрит, пригвождая Кормака к месту, а потом снова переводит серые радужки на меня. Тео подходит к нему из-за спины, кладёт ладонь на плечо и похлопывает. Вся напряжённость сходит с него, словно он сбросил тяжёлую куртку, давящую ему на плечи. А затем он разворачивается и уходит вместе с Ноттом. Перед ними расступаются люди, пока они удаляются, исчезая в глубине коридора. Пока Кормак стоит спиной и провожает взглядом Малфоя, я решаю, что сейчас подходящее время, чтобы раствориться в только что оживившейся толпе, которая услышала звонок на первый урок. Я уже захожу за угол, когда меня под локоть подхватывает Дафна. — Ну и что это было? — спрашивает она, и я замечаю, что блеск с её губ исчез — значит, она встретила Блейза. Я вздыхаю и пересказываю Дафне произошедшее. Мы уже подходим к классу, когда подруга останавливается у двери и тянет меня назад. Я оборачиваюсь. Она хмурится. — Постарайся не связываться с Малфоем, он… — Приятель Блейза, — добавляю я, но Дафна качает головой. — Я не про это. Он хороший приятель, но не более. Его четырежды пытались исключить из школы за драки и плохую успеваемость, но его отец входит в совет попечителей, — говорит она едва слышным шёпотом. — Сторонись его, если не хочешь проблем. Я обдумываю её слова несколько секунд, а потом киваю. Он не пытался защитить меня, он просто хотел вляпаться в ещё большие неприятности.***
Драко
10:42 am — Эй, Блейз! — После первого урока я выцепляю его загорелую кожу в коридоре у столовой. Он останавливается и оборачивается в мою сторону. На щеке у него размазано что-то, напоминающее девчачий блеск для губ. Я усмехаюсь, мысленно давая себе «пять» за придуманный план. — Что? У тебя разве не океановедение в другом крыле школы? — спрашивает Забини, а потом добавляет: — У меня что-то на щеке? — Любовное признание от подружки, — хмыкаю я. — У меня к тебе дело. И Дафна имеет к этому отношение. — Блейз заинтересованно приподнимает тёмную бровь. — Помнишь, что будет в эту субботу? — Вечеринка у тебя дома по случаю начала нового учебного года. Я хлопаю его по плечу. — Правильно, друг мой. А ты уже позвал Дафну? — Да, сегодня утром. Она пойдёт. А к чему ты это? — Мне нужно, чтобы Грейнджер пошла с ней, — отвечаю я и жду. — Зачем? Кроме Теодора никто в школе и за её стенами не знает, кто мой соулмейт. Что-то заставляет меня держать это в тайне, в сейфе за семью печатями, не подпуская никого к сокровенному. Не то чтобы я ему не доверяю, просто хочу, чтобы сперва это поняла сама Гермиона перед тем, как делать это достоянием общественности. Невинно пожимаю плечами, сделав демонстративно отстранённый вид. Блейз щурится, оглядывая моё лицо и ища признаки лжи под слоем маски, на которую я сегодня утром наклеил новый дециметр скотча. Он всматривается в глаза тщательнее, но мышцы лица, застывшие в одном положении, не дают ему увидеть больше. Больше, чем нужно. — Ладно, хорошо. Я скажу Дафне, что Гермиона тоже приглашена. Я беру Блейза за руку и крепко пожимаю её. — Отлично, дружище. Уже хочу отпустить его ладонь, но он не отпускает и тихо говорит: — Только без дурных намерений, Драко. Она — подруга Дафны, а я не хочу проблем в отношениях со своим соулмейтом. Блейз серьёзно отнёсся к поиску соулмейта. Я знаю, что он был девственником до Дафны, чем не могу похвастаться сам. Забини стал скучнее с появлением Дафны в его жизни, но я не могу его за это винить. Больше никаких посиделок допоздна у меня дома, потому что ему нужно поговорить с девушкой по фейстайму перед сном. Никаких встреч в курилке за школой, потому что он подвозит Дафну и Гермиону до дома после уроков. Никаких пьяных вечеринок с кучей откровенно одетых девиц, потому что у него просто есть Дафна. — Конечно, за кого ты меня принимаешь? — наигранно удивлённо задаю ему вопрос, но он кажется невесёлым. — Что-то случилось? Брови Блейза ползут вверх, будто он осознаёт, с каким выражением лица смотрел на меня. — А, нет, всё нормально. Мне надо идти. В зал в четыре? — Без пятнадцати уже быть там, — поправляю его, и мы оба слышим звонок на урок. Когда я захожу в класс, Грейнджер уже там: сидит за первой партой перед учителем. На ней светло-розовый кардиган, а под ним рубашка в мелкий цветочек. Её голова склонена над тетрадью, пока Гермиона переписывает с доски сегодняшнюю дату. — Мистер Малфой, — окликает меня седоволосый мужчина. — Проходите, пожалуйста. — Конечно, мистер Бреккер. — Я прохожу за своё место по диагонали от Гермионы и кидаю рюкзак на парту. Во время урока то и дело возвращаюсь в мыслях к событиям в коридоре. Возможно, я рано начал строить теории о том, какая Грейнджер вне школы, не успев узнать её в стенах учебного заведения. Пока учитель рассказывает новую тему, я рисую в тетради, добавляя засечки, каракули и подчёркивания. Когда звенит звонок, вздрагиваю, вырываясь из своих размышлений, понимая, что всё это время выписывал имя Гермионы.***
Гермиона
11:14 am После третьего урока мы идём в столовую, где я покупаю зелёное яблоко и доливаю кипяток в термос. Дафна берёт лазанью и апельсиновый сок, на десерт — шоколадный маффин. Меня внутри передёргивает от такого количества калорийной пищи, потому что это напоминает мне о времени, когда я ела всё, что не так лежало на столе, в холодильнике или когда мы с мамой ходили в супермаркет. Мы с Дафной садимся за наш столик в центре просторного помещения, я падаю рядом с Джинни, а Дафна — с Асторией и Пэнси. Достаю из рюкзака учебник по химии, чтобы бегло просмотреть оглавление и узнать, чему нас будут учить в этом году, когда меня окликает Пэнси: — Гермиона, ты так похудела и сейчас взяла одно яблоко. У тебя что-то случилось? — взволнованно спрашивает она, и я поднимаю глаза в тот самый момент, когда Дафна бросает на неё осуждающий взгляд. Пэнси прикусывает губу, и я вижу по её лицу, что она сказала это, не подумав, но уже поздно. В этот момент всё внутри меня затихает. Разница между тем, чтобы быть худой или тощей, заключается в том, что, когда ты тощая, абсолютно каждый пытается заставить тебя есть. Как будто они — солдаты, а ты — война, которую они должны выиграть, и в их руках еда вместо оружия. Будто в твоём теле мышеловки и они начинают их захлопывать. Все твои кости ноют от боли, но в то же время уже ничего не болит. — Всё в порядке. Я просто не следила за питанием в последние пару месяцев, а сегодня не голодна, — оправдываюсь я и добавляю слой клея на уголок рта, чтобы нацепить на это место натянутую улыбку. Пэнси смотрит на меня, словно я — это разрушающийся мост, и я её понимаю. Иногда я чувствую себя так, будто всё ускользает от меня, а я застряла где-то посреди океана, и мне больше не за что ухватиться, кроме как за надежду, что одним туманным утром это всё само закончится. Я чувствую, как ладонь Джинни ложится на моё плечо, и она мягко говорит: — Ты же придёшь к нам, если что-то случится? — Мне не нужна помощь, но глаза Уизли горят такой добротой, что я, сама того не осознавая, киваю. — И, пожалуйста, начни есть, — вмешивается Астория, и я внутренне вздрагиваю. — Мне бы твою силу воли, я тоже должна сбросить вес. Как же легко сказать другому человеку начать есть. Они думают, что это так же просто, как дышать, как перебирать ногами во время ходьбы, как открывать рот и произносить слова, но они не знают, что каждый приём пищи для меня сродни пытке: я сажаю своё тело на электрический стул и, когда некто нажимает на кнопку, меня пронзает тысячей остроконечных игл. Это как быть на грани потери сознания от недостатка кислорода под водой. Как шлепок об землю, когда ты летишь с четырнадцатиэтажного здания. Как ребёнок осознаёт в какой-то момент, что каждый, кто ходит по земле, смертен. Как обжечься кончиками пальцев ног о лаву, вытекающую из вулкана. Это больно. Мне больно есть. Я чувствую во рту вкус говядины и риса с овощами, и это отвлекает меня от продолжения разговора. Решаю оглядеть кафетерий, хотя знаю, что вернусь ни с чем — слишком много учеников обедают после третьего урока. Мой взгляд останавливается на угловом столе, том, что стоит возле большого панорамного окна. За ним сидят Блейз, Теодор Нотт и Драко Малфой вместе с ещё парочкой парней из футбольной команды. Они все едят одно и то же, кроме Блейза — он выбрал лазанью, как и Дафна. У других на тарелках та же еда, которую я чувствую сейчас у себя на языке. Возможно, это кто-то из них, но я не могу узнать точно, потому что спортсмены вроде них почти всегда выбирают одну и ту же здоровую пищу среди жирной в кафетерии. Я отворачиваюсь и пытаюсь до конца перерыва вникнуть в разговор девочек. — Вы идёте на вечеринку в эту субботу? — спрашивает Джинни, делая глоток сока. Дафна отставляет пустую тарелку и складывает руки. — Блейз позвал меня сегодня утром, сказал, что заберёт меня в семь и мы поедем. Рон уже пригласил тебя, Астория? — Это обычная пьянка. Я не нуждаюсь в приглашении от своего парня, чтобы пойти на неё. — Девушка подносит зеркало к лицу, промакивая салфеткой губы и убирая жир от обеда. Затем открывает красную помаду и наносит новый слой на те места, где исчез цвет. — Пэнси? — У моего папы день рождения, так что я могу опоздать, но буду. После уроков надо забежать во «Флориш и Блос», чтобы купить ему подарок. — Она встаёт и подхватывает сумку за ручки. — Ты идёшь? — обращается она к Астории. Та кидает помаду в косметичку и встаёт. Они удаляются из столовой, и за столом остаёмся только мы с Дафной и Джинни. Меня никто не спрашивает, пойду ли я на вечеринку, потому что и так знают, что нет, поэтому Джинни решает дотронуться до свежей раны: — Не принимай всерьёз слова Астории, — начинает Джинни, и мне уже хочется вопить, чтобы они все забыли об этой теме, что я не хочу обсуждать её. — Она часто кидает фразы невпопад, её слова не стоит принимать близко к сердцу. Я киваю. Не хочу говорить о том, что считаю себя недостаточно худой. Что во мне целых сорок шесть килограмм. Я просто их не слышу, когда они говорят обратное. Слушаю, но не слышу.***
11:23 am — Доделывайте упражнение, и потом восемь кругов лёгкого бега вокруг школы, — говорит учитель физкультуры во время разминки и исчезает внутри спортивного комплекса. Последний раз подтянувшись на месте, я подхожу к Джинни, чтобы начать бежать с ней вместе. — Как там твоё океановедение? Ты повторно выбрала этот предмет в качестве внеклассного занятия. Наверняка должна быть причина, — спрашивает она, когда мы набираем темп. — Хорошо, мистер Бреккер интересно подаёт предмет через игру, несмотря на то что обычно преподаватели его возраста рассказывают лекции скучно. — Я перебираю ногами, пытаясь следить за дыханием, чтобы выполнить задание учителя и получить соответствующую оценку. Не говорю Джинни о том, что моя концентрация на уроках падает; мне всё сложнее удержать внимание на чём-то. — Ну, мистеру Снейпу стоит у него поучиться. Я чуть не уснула на сегодняшнем уроке, пока он рассказывал про внутреннюю систему травоядных, — смеётся Джинни и увеличивает скорость, когда мы делаем первый круг. — Мне нравится твоя новая форма для спорта. Где ты её купила? Пальцы слегла дрожат, так что я сжимаю их в кулак. — В магазине «Малкин», в шести кварталах от школы. — Моё дыхание частое, а говорить становится всё сложнее с каждым километром, и я надеюсь, что вопросы Джинни иссякли. Мы делаем второй круг, когда я чувствую, что устала. Ноги еле волочатся, поэтому говорю подруге, чтобы бежала дальше, а я снижу скорость. Уизли кивает и ускоряется, а я решаю остановиться на пару минут, чтобы перевести дыхание. Подбегаю к главному входу и вижу, как Драко Малфой идёт за школу. «Наверное, курить», — думаю я, а затем перед глазами образуется белая пелена, тут же прерываемая мраком. Ноги подкашиваются, и последняя мысль, мелькнувшая у меня на периферии, — неужели это конец?***
Драко
11:33 am Я выхожу на улицу, вдыхая осенний воздух. Отпросился у учителя биологии, чтобы выбраться из душного класса и затянуться терпким дымом. Обычно я не позволяю себе такие вольности, но в виде исключения решил попробовать. Охрана меня не останавливает у выхода, потому что знает, кто я. А заодно знает, кто два года назад вложился в строительство спорткомплекса за школой. Поэтому проблем с этим уж точно не возникает. Прикидываю, какой урок у Гермионы Грейнджер, спускаясь по лестнице. Я уже хочу повернуться в сторону ворот школы, когда вспоминаю, что у неё физкультура. Замечаю пробегающих мимо девочек. Оглядываюсь и вижу её. Гермиона еле плетётся по сравнению с остальными и в какой-то момент останавливается, будто батарейка села. С ней что-то не так. Я направляюсь в её сторону, нахмурив брови. Уже хочу позвать по имени, когда между нами остаётся меньше двух метров, и вижу, как её ноги подгибаются; она летит лицом на твёрдый асфальт. — Грейнджер, — зову её я, подхватывая на руки и спасая от падения на землю. Её одноклассники, пробегавшие мимо, останавливаются. — Что с ней? — Разойдитесь! Гермиона! — Громкий голос Джинни Уизли, которая расталкивает собравшуюся толпу, достигает моего слуха. — Она упала в обморок, — твёрдо говорю я и устраиваю голову Гермионы на своём плече. — Сообщите учителю. Я отнесу её в медицинское крыло. — Я разворачиваюсь и исчезаю на лестнице до того, как мне что-то успевают крикнуть вслед. Я быстрым шагом иду по пустым коридорам — до звонка с урока ещё по меньшей мере двадцать минут. Гермиона ничего не весит в моих руках. Более того, я почти не ощущаю, что несу кого-то. Она такая маленькая, что мне кажется, будто я могу удержать её тело одной рукой. «Так не должно быть», — думаю я, чувствуя, как паника обхватывает горло костлявой рукой. — Мистер Малфой, что случилось? — Навстречу к нам идёт Макгонагалл — медицинский работник школы в белом халате. Её глаза мерцают бликами беспокойства. — Она упала в обморок на уроке физкультуры, — говорю я, подходя ближе. Миссис Макгонагалл дотрагивается двумя пальцами до точки пульса на шее у Грейнджер, обеспокоенно хмурясь. — Несите её в медпункт, — быстро произносит она, подталкивая меня вперёд ладонью. В стерильно-белом кабинете я кладу Гермиону на горизонтальную кушетку, медленно опуская её голову на длинную узкую подушку, а затем отхожу в сторону, чтобы позволить медику выполнить свою работу. Миссис Макгонагалл открывает окно. — Бедная девочка, такая худенькая, — шепчет она, подкладывая под ноги Грейнджер толстое одеяло, а потом идёт к раковине у двери и смачивает синее полотенце водой. Затем поворачивается в мою сторону, чтобы стрельнуть в меня глазами. — Мистер Малфой, вам нужно выйти, пока я пытаюсь привести мисс Грейнджер в сознание. — Но… — начинаю я. — Пожалуйста, — настаивает она. — Вы сделали всё возможное, чтобы ей помочь, теперь моя очередь оказать ей первую помощь. Вот блять. Мои плечи поражённо опускаются, и я выхожу за дверь, садясь на лавочку в ожидании.***
Гермиона
11:57 am Открыв глаза, я вижу мутные очертания белого потолка. Несколько мгновений мой мозг пытается сложить в цепочку события, чтобы осознать, где я нахожусь. Мне холодно и мокро, будто окунули в солёный суп, долго стоявший в холодильнике. Что-то тяжёлое лежит у меня на лбу, и я медленно поднимаю руку, чтобы ощупать себя. — Мисс Грейнджер. — Я знаю голос миссис Макгонагалл, потому что помогала ей раскладывать по папкам личные дела учеников в конце прошлого семестра. Я поворачиваю голову и встречаюсь с её карими глазами, которые взволнованно смотрят на меня в ответ. — Сколько времени? — Голос тихий и слегка охрипший, так что я прокашливаюсь. — Я не пропустила второй урок физкультуры? — Позвольте, я вам помогу, — говорит она и просовывает руку мне под спину, чтобы помочь подняться и сесть. Через несколько минут головокружение спадает, картинка становится чётче, а события происходящего постепенно возвращаются. Миссис Макгонагалл начинает задавать мне вопросы. — Чем вы сегодня обедали? — Она открывает папку, которая, скорее всего, является моей медицинской книжкой, и берёт ручку, поднимая взгляд на меня. С заминкой я отвечаю: — Я была не голодна, поэтому съела яблоко. — Щемящее чувство заставляет меня опустить плечи. — Вы можете подойти к весам? — спрашивает миссис Макгонагалл. Я киваю и медленно поднимаюсь, чтобы прочно ощутить пол под ногами. Подхожу к напольным весам в углу комнаты и встаю на них, уже заранее зная, что увижу. Сорок девять килограмм. Внутри что-то с едва слышным свистом летит вниз. «Нет. Они ошиблись, ошиблись», — вторю я себе. — «Это на три больше, чем показывают мои весы дома». — Сколько показывают? — Голос медика пронзает мои мысли, заливая горячей водой. — Сорок девять килограмм, — сдавленно отвечаю я и переключаю внимание на миссис Макгонагалл. Женщина поджимает губы и осуждающе смотрит на меня. Затем делает запись в моей карте и, наверное, сверяется с данными за прошлый год, потому что говорит: — В прошлом году ваш вес, мисс Грейнджер, составлял шестьдесят два килограмма, когда вы проходили медицинский осмотр в школе последний раз. — Я… — Что заставило вас так быстро потерять килограммы? — Она склоняет голову. В её голосе я слышу только заботу, но всё равно не могу сказать ей правду. — Я много волновалась в конце прошлого года. Были экзамены. Просто забывала о еде… — тихо бормочу я, ковыряя заусеницу на большом пальце. Миссис Макгонагалл снова поджимает губы и закрывает карту. Она наклоняется и, судя по звуку, открывает верхний ящик в столе, доставая флаер. — Это рацион приёмов пищи. Если следовать ему, можно набрать здоровый вес за два месяца, а может, и меньше. — Она протягивает мне испещрённый яркими красками флаер. — Ваш вес критически низкий. — Спасибо, — тихо говорю я. — Я могу идти? Скоро звонок с урока. — Бросаю взгляд на висящие на стене часы за спиной у женщины. — Конечно. Надеюсь, сейчас мистер Малфой успокоится. — Она слегка растягивает уголки губ, а я хмурюсь в непонимании. Миссис Макгонагалл видит это и добавляет: — Он так настойчиво пытался остаться здесь. Пару секунд я не двигаюсь, а потом еле заметно киваю и выхожу за дверь. Драко Малфой сидит на лавочке напротив кабинета. Его лицо спрятано в ладонях, а локти опираются на колени. Он резко поднимает голову, когда слышит скрип дверной рамы. Серые глаза, которые я ещё утром сравнила с заплесневелым хлебом, встречаются с моими. В них плавают, лавируя, удивление и беспокойство одновременно. Я думаю о словах миссис Макгонагалл и о том, зачем Драко Малфою помогать мне. Он — местный хулиган и задира, который играет с людьми и ни во что их не ставит. Наверное, он просто оказался не в том месте и не в то время, поэтому ему пришлось поступить по-человечески. Я качаю головой, внутренне фыркая. Он поднимается с лавочки и вытирает руки о светлые джинсы, низко сидящие на нём. Взглядом цепляюсь за побитые костяшки, а потом поднимаюсь выше. У него волосы, напоминающие мне по цвету кокосовое мороженое, и светлые глаза. Серое худи с эмблемой нашей школы и чёрные джорданы на ногах. — Как ты? — спрашивает он меня, подходя ближе, и я машинально делаю шаг назад, упираясь спиной в дверь. Он поднимает руки. — Я просто хотел узнать, ну, всё ли в порядке. Ты упала… — Я знаю, — отрезаю я. — Спасибо. — Голос тихий, когда я произношу благодарность перед тем, как развернуться и уйти.***
1:23 pm После уроков нас с Дафной довозит до дома Блейз. Я не рассказываю подруге о случившемся на уроке физкультуры, но знаю, что Джинни рано или поздно поднимет эту тему вновь. Забини смотрит в зеркало заднего вида, паркуясь у моего дома. — Ты пойдёшь с нами в субботу? — спрашивает он после того, как прошлая тема себя исчерпала. — Нет, — отвечаю я и подхватываю рюкзак. Дафна с Блейзом обмениваются странным взглядом перед тем, как Дафна поворачивается ко мне с переднего пассажирского места. — Гермиона, мне кажется, тебе нужно развеяться. Если тебе не понравится, мы сразу уедем. Тем более, ты будешь не одна. Мы пойдём туда все вместе, — она подбадривающе улыбается мне. — Это не для меня, ты же знаешь. — Да, но, может, ты хотя бы подумаешь. Я не давлю, суббота только послезавтра. Я медлю с ответом, но знаю, что должна согласиться. Просто все эти тусовки не для меня. Я не пью алкоголь — в нём слишком много калорий на один небольшой стакан. Даже не помню, пила ли что-то крепче шампанского на Рождество полтора года назад в кругу семьи. Когда идёшь на вечеринки, ты хочешь, либо чтобы тебя заметили, либо чтобы забыться среди топчущего на одном месте народа. — Я подумаю, — наконец говорю я, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Улыбка Дафны становится шире, и она отправляет мне воздушный поцелуй. Я протягиваю ладонь, будто бы хватая его, и прижимаю пальцы к губам. Затем выхожу из машины и смотрю, как Блейз с Дафной отъезжают от моего дома. Я достаю из рюкзака флаер с планом питания, который мне дала миссис Макгонагалл, и бросаю его в мусорный бак у почтового ящика. Когда захожу в дом, внутри тихо. Мама с отцом на работе, так что я проскальзываю на кухню, чтобы поесть до их прихода без лишних глаз. Голова немного кружится, но я уже привыкла к этому и лёгкому холоду в кончиках пальцев. В холодильнике в отдельном контейнере нахожу овсяную кашу, приготовленную ещё с утра, и решаю, что полтарелки осилю. Пока накладываю еду, моя рука непривычно дрожит, и через мгновение контейнер летит на дубовый паркет и всё содержимое рассыпается на пол. В глазах темнеет, и я прислоняюсь телом к столешнице в поисках равновесия. Кромешная тьма длится несколько секунд, и за эти несколько мгновений моё сердце начинает биться быстрее, разгоняя по венам горячую кровь. Кислый привкус страха появляется на языке, и я не могу его проглотить. Когда зрение восстанавливается, а фигуры и формы обретают чёткость, я набираю в стакан воду и залпом выпиваю. Похоже, сегодня придётся поесть с родителями. Я так устала от всего происходящего. Дело не в том, что я провожу каждый час своего времени, постоянно повторяя: «Я ненавижу себя». Просто когда что-то идёт не так, моя первая мысль — это «ну, конечно», «я заслуживаю этого», «это всё потому, что я уродливая». Если кто-то спросит меня: «Тебе нравится человек, которым ты являешься?», я не смогу ответить. Чувствую себя так, словно меня слишком много для одного места. Словно я разливаюсь в разные стороны. Я в тупике, потому что чувствую себя оцепенелой, расплывчатой и размытой, будто я должна испариться, будто я ничего не делаю, лишь расстраиваю людей, когда должна помогать им. Мой вес больше того, что показывают мои весы, на три килограмма. И я не знаю, какие из цифр верные. Паника облизывает позвоночник. Мне страшно за себя. Но лишь отчасти. Возможно, я и не ненавижу себя, но, если бы на меня ехала машина, не думаю, что убежала бы в сторону. Мне нужны изменения. Мне нужно стать другим человеком, пусть это будет на месяц, на полгода или на всю жизнь, мне нужны изменения. Мне нужно, чтобы хоть как-то стало лучше. И я начну с малого.***
Драко
6:49 pm После тренажёрного зала мне хочется только одного: упасть плашмя на кровать и не двигаться. Я должен набрать массу для грядущего сезона боёв. Мышцы тяжёлым грузом висят на моих костях, когда я переступаю порог дома. — Милый, это ты? — слышу я голос матери, выглядывающей из-за угла. — Да, мам, — отвечаю я, снимая бомбер и вешая его в гардероб. — Отец дома? — Нет, сегодня задерживается. — Она поджимает губы и протягивает мне руки для объятий. — Как дела в школе? — мягко спрашивает, заглядывая мне в глаза. Мама всегда интересуется моей жизнью без какого-либо подвоха. Просто и искренне. Отец же ищет повод найти внутри меня прорезь, чтобы воткнуть слова-кинжалы в самую глубь, по самую рукоять. Ему достаточно знать о моих успехах на уроках бизнеса, чтобы похвастаться перед коллегами на работе. У нас разные представления о заботе. — Всё хорошо. Я хотел спросить, дашь ли ты мне ключи от летнего домика на эту субботу? — Мама слегка хмурится, а потом её лицо проясняется. — Я могла бы одолжить их тебе, если бы это как-то касалось твоего соулмейта? — Я знаю, что она спрашивает из чистого интереса, потому что заботится обо мне, потому что видит меня и знает, что я его искал. До этого она не задавала мне вопросов, и я знаю: это из-за того, что у неё просто не было повода. — А то в прошлый раз вы оставили после себя такой беспорядок, и я не уверена, что хочу поощрять повторение… Я вздыхаю, отходя на шаг и разрывая объятие. — Вообще-то есть кое-кто. Она учится со мной в одной школе. — Медлю с тем, чтобы называть её имя, но мама, не отрываясь, смотрит на меня, и понимаю, что не проведу её. Провожу пальцами по волосам, смахивая с лица белые пряди. — Её зовут Гермиона Грейнджер. — На выдохе. — Такое редкое имя, как из пьесы Шекспира. — Глаза матери горят, а рот приоткрывается от удивления. Я продолжаю: — Да, наверное. Она учится в десятом классе и будет на вечеринке, которую я хочу устроить в эту субботу. — Смотрю на неё из-под ресниц, чтобы она поняла, на что я намекаю. — Конечно. Я так и подумала. Знаешь, мы с твоим отцом узнали о том, что являемся родственными душами друг друга, в твоём возрасте, — рассказывает она. — А что насчёт домика, я не могу не помочь своему сыну.***
8:21 pm Мы сидим за ужином в столовой. Я катаю по тарелке зелёный горошек, думая о том, что Грейнджер может быть вегетарианкой, если судить по тому, что я давно не чувствовал вкус мяса во рту. На самом деле, я давно не чувствую тяжёлую или долго перевариваемую пищу на языке. Вдруг ей вообще неприятна та еда, которая поступает мне в желудок? Надо бы спросить через Блейза у Дафны об особенностях её питания. — Как дела в школе, Драко? — Отец откидывается на спинку стула, дожёвывая говядину и ожидая, когда принесут десерт. — Сносно, сегодня было два урока английской литературы, океановедение… — перечисляю я, но он меня перебивает. — Зачем тебе океановедение? Надо было выбрать более полезный для твоей карьеры урок. Ещё можно поменять на дополнительные часы бизнеса? — спрашивает он, когда ему приносят тарелку с бисквитом. Я сжимаю под столом пальцы в кулак. — Я уже взял максимум часов, да и мне интересен этот предмет. Прячу ложь под слоем полуправды, выставляя её, словно щит перед пулями отца, готового биться насмерть. — Допустим. — Он кривит губы в недовольной гримасе. — Но тебе нужно со всей ответственностью отнестись к лекциям по бизнесу, чтобы возглавить компанию, когда я уйду на пенсию. Я медленно встаю из-за стола, сознательно не комментируя последнюю реплику. — Спасибо, мама, всё было очень вкусно, а теперь я бы хотел пойти делать уроки. Целую мать в щёку и уже выхожу из столовой, когда чувствую привкус риса во рту. Улыбка растягивает губы от мысли, что Гермиона Грейнджер ест что-то помимо фруктов. Представляю, как она сидит в окружении матери и отца, которые её любят и не говорят, какой она должна быть, чтобы оправдывать их ожидания. Ведь в конце концов, мы просто набор родительских и общественных установок, в нас вообще нет нас самих. А, может, её мать влияет на неё так же, как на меня отец: высматривает внутри неё брешь, чтобы ударить посильнее в самое мягкое место, чтобы знала о том, что бывает с теми, кто расстраивает родителей. А, может, её родители в разводе, и Гермиона мечется меж двух огней, пытаясь заслужить любовь обоих. Я не знаю её вне школы, но хорошо знаю в её стенах. Знаю, что в её приёмы пищи входит малиновая жвачка, зелёное яблоко и горячая вода. Что она носит, какие уроки выбирает и кто её друзья. Гермиона Грейнджер — мой соулмейт. И самое время дать ей об этом знать.