Catch me, detective

Цукаса потерял счет времени. Он ежедневно общался с преступником, точнее, преступник общался с ним. Мало-помаленьку они сближались, детектив узнавал Руи больше и больше. Например, он терпеть не может овощи и убираться. И оба этих факта были очень заметны, хоть Цукаса и был сильно ограничен в движениях. В комнате чаще всего царил беспорядок. Разбросанные вещи были довольно странными: то какие-то инструменты, то детали каких-то машин, то вообще странные осколки или части чего-то, не поддающиеся опознаванию. Запах фруктов. Это яблоки, это апельсины, это груши... Пребывание прикованным к кровати в чужом доме ассоциировалось только с этим запахом. А еще шоколад. Это все было настолько в новинку, что Цукаса порой с приложенным усилием утыкался носом в подушку, стараясь уйти от непривычного, врезающегося в нос запаха. Он привык к запаху тлеющих свечей, плавящегося воска, горького кофе и каких-то сладостей. В первую ночь в незнакомом месте Цукаса едва ли мог сомкнуть глаза. Детектив по неволе вспоминал что-то неприятное, раскручивал это в голове, забивал тяжелую и ватную голову не менее тяжелыми мыслями о том, что стало с Тойей, о том, что стало с ним самим и не висит ли угроза смерти над ним до сих пор. И этот преступник не врал, когда говорил, что отслеживает его сердцебиение. Он пришел тогда, когда воображение бедняги совсем разыгралось. Цукаса был на грани срыва тогда, если честно. Паника сильно давила на горло, хотелось забиться в дальний угол и просто разреветься от ужаса. — Я не сомневался, что ты не сможешь переждать эту ночь без успокоительного, - сказал Руи тогда. Он ухмыльнулся, сложив руки на груди, пусть и увидеть это в темноте было проблематично. - Но, знаешь, я думал, что ты меня впечатлишь, и случится чудо... Цукаса молчит, пока этот парень что-то делает с капельницей. Цукаса молчит, когда Руи утром приносит ему жижу в тарелке, едва напоминающую кашу. Цукаса молчит, когда он его этой мерзостью кормит. Цукаса в принципе всегда молчит: и когда Руи читает ему вслух днем, и когда он рассказывает ему какие-то истории из жизни, и когда он чистит ему зубы, и когда он буквально водит его за руку в туалет. Но кто сказал, что раз Цукаса молчит, значит он терпила? Ничуть. Он тот еще бунтарь. Каждый раз в отвращении поджимает губы и отворачивает лицо, когда ему приносят еду (боже, что за изверг назвал эту еле съедобную смесь едой!) При чистке зубов часто кусает зубную щетку и делает резкие движения головой. Недовольно фыркает, когда Руи снова с головой уходит в ворошение своего прошлого. И ладно, если бы это были стоящие факты, объясняющие все происходящее... Но нет! Цукаса даже не знает, кто такая эта Нене, но зато знает, что однажды она при побеге с чужого участка, пока перелезала через забор, упала и громко и некультурно ругалась. Настолько громко, что хозяева дома проснулись и побежали на звуки. А потом еще и выяснилось, что эта Нене потеряла туфлю где-то в доме. «И как вас тогда не нашли по отпечаткам обуви», - думается Цукасе, пока Руи заливается смехом. О, этот смех! Бархатный, нежный, по-настоящему живой. В принципе, преступника не назвать уродом. Моральным — пожалуйста, и душа чиста будет, но имея в виду его наружность — ни в коем случае, что вы! Это вам аукнется после смерти, какой-нибудь Харон из всех бедных душ выберет именно вашу и даже не станет довозить до ада, а просто скинет в темные воды реки Стикс, а там как хотите. Фиолетовые волосы, на самом деле, очень необычные и сильно выделяются на сером фоне обычной толпы. Цукаса давно хотел поговорить с преступником об этом. Но, знаете, когда обычная слюна глотается с трудом, разговаривать не очень удобно. У Руи мягкая улыбка, но Цукаса отчетливо помнит, какой зловещей и хитрой она была в ту ночь. А еще, очень забавная черта этого мелкого воришки — ямочки. Цукаса впервые заметил их, когда Руи рассказывал, что ему, Тенме, пошел бы красный. «Фиолетовый и красный... Это как нежный рассвет утром! Это как одинокий Сатурн в необъятном космосе! Это как розы и сирень в серой массе леса! Это как фиалка и мотылек! Это как кровь и...» Руи романтик. И это не оспоримый факт. Ему нравятся стихи и поэмы — и английские, и зарубежные. Из любимых авторов, как успел понять Цукаса за неделю пребывания здесь — Шекспир, Поуп, Гюго, Верлен... И, кажется, это далеко не треть. Но нужно отдать должное — Руи читает выразительно, выдерживая нужные паузы. Цукасе же больше по душе детективы (очевидно), романы, повести. Один раз Руи заявился в комнату, окутанную теплым мраком. Теплым мраком был окутан и Цукаса во сне. Ему ничего не снилось в этом месте. Скорее всего, это действие успокоительного со снотворным вперемешку. И к лучшему — кто знает, какие ужасы были бы без них. Цукасу за один день чуть не убили, он потерял всякую связь с верным другом, так еще и притащил подозрительный тип черт пойми куда. — Проснись и пой! - одним резким движением Руи распахивает шторы. Свет пролился в комнату во мгновение ока. Цукаса жмурится, отворачивает голову. - Я серьезно, пойте, мистер Тенма. Сегодня мне предоставляется удивительная возможность — вновь услышать Ваш голос. Цукаса до сих пор без понятия, как этот странноватый парень выбирает когда к нему обращаться на ты, а когда на Вы. Мешает все в одну кучу и довольно лыбится. Что с него взять, ну? — Ну же, - Руи присаживается на кровать рядом с Цукасой, - мне с Вами как с ребенком обращаться? Давай, Цукаса, ма-ма. Па-па, повторяй. Со-ба-ка... Вот, снова все обращения попутал. Боже, он безнадежен! — Я умею... - Цукаса внезапно замолкает, пугаясь собственного голоса. Он грубый, хриплый, как будто он впал в спячку на зиму и только проснулся. - Я умею говорить, ясно? Руи театрально удивляется, но тут же смотрит на детектива с неприкрытым восхищением, еще и подперев подбородок рукой, будто любуется оригиналом Мона Лизы. Хотя, пожалуй, он сидел бы с таким видом и перед репродукцией. — Сколько времени? — Час. Медовые глаза округляются. Час дня! Цукаса пытался ложиться раньше, чтобы встать хотя бы в 11, но каждый раз, каждую чертову попытку спал до часу-двух. А Руи это никогда не обижало и не волновало. Он и сейчас выглядит довольным. — Я уже успел забыть, как красиво ты звучишь, - хихикает Руи. Цукаса лениво садится полулежа, рукой ощупывая горло. Грудь мгновенно начинает ныть, из-за чего приходится опустить голову и сжать зубы. А этот ненормальный все не унимается. — Знаете, Ваш голос напоминает мелодию скрипки. Он такой же нежный, плавный... - Руи рисует рукой в воздухе некие волны. - Как только Вы остались на ночь искать меня и мою напарницу, первым, что Вы произнесли, было: «Давай мы не будем драться?» И тогда что-то ударило мне прямиком в сердце... — Я хочу есть. — А? - Руи вскидывает брови и смотрит точно на Цукасу. — Я хочу адекватную, нормальную еду и кофе. — Ха?! Тебе все равно, что... — Ты все равно врешь, как дышишь. Глаза у тебя на месте стоят. Руи сначала промаргивается, а после, когда его глаза открываются снова, смотрит с неприкрытым восхищением. Вот теперь это не ложь. — Я забыл, насколько ты удивительный. Знать, что признаком лжи являются не только бегающие глаза, но и смотрящие в одну точку... А ты определенно живешь не по стереотипам! — Я не собираюсь тебе объяснять, чем отличаются бегающие и стоящие на месте глаза при лжи. Я собираюсь вкусно поесть, раз мне стало лучше. Руи встает с кровати и, хихикнув, кивает. Он скрывается за дверью, чуть прикрыв ее. Цукаса медленно, очень медленно спускает ноги с кровати и стонет от боли. Хоть Руи и уменьшил дозу успокоительного, он все еще слишком спокойный для того, в кого стреляли. И слишком голодный. Цукаса переваливается с ноги на ногу, хромает. Обезболивающее прекращает действовать, его Руи вколол часов семь назад. Нужно снова попросить, но только после еды. Выйдя из комнаты, которую уже можно по праву назвать своей, Цукаса теряется. Он в целом по дому не ходил, только лежал целыми днями. Единственное, что знает, — туалет находится справа. Придется искать кухню... — Цукаса! - Руи внезапно появляется в коридоре. - Что за несерьезность! Я ведь всегда приносил... — При всем уважении, помолчи. Я устал лежать и под ручку ходить с тобой. Я сам. Как только Руи пытается подхватить его руку, Цукаса рявкает последнюю фразу снова, а после хромает туда, откуда вышел Камиширо. Камиширо... Так его фамилия? Ками-широ... Белые волосы. Губы трогает улыбка. Кто знает, может под тонной краски у этого чудака действительно скрываются белые волосы. На столе Цукасу встретил омлет с беконом и чай. Скромно, легко готовится, но детектив безудержно рад даже этому. Это больше не подгоревшая жижа, от которой овсянки только название. Еда оказалась вполне сносной. Руи весь завтрак — если это вообще можно так назвать, — сидел рядом, к огромному удивлению, молча. На его тарелке было все то же самое. Как только завтрак закончился, Цукаса отправился обратно в комнату. Руи пошел следом, как только вымыл посуду. Он и подумать не мог, что когда-то будет делать что-то столь обычное в таком трепете. С Цукасой совершенно не так, как одному. Интерес в первую встречу нарастал, пока не превратился в лю... — Руи! - голос заставил ускорить шаг. В комнате все так же светло. Стены отливают нежно-бежевым. Раньше это была комната Руи, но после смерти отца он занял опустевшую. Не сразу, а когда горе отошло. Болтать с воздухом, как с папой, вошло в привычку. Руи вколол обезболивающее. Все ноги в синяках от уколов, так еще и вдобавок огромный на руке от капельницы. Иногда Цукаса думает, что он в обычной больнице, а Руи и весь этот дом — галлюцинации. И как только Камиширо садится рядом с какой-то штукой в руках, Тенме думается, что было бы лучше, если бы все это было ненастоящим. Следующие пару часов в качестве обезболивающего и отвлекающего выступает Руи. Его мягкий голос спокойно рассказывает о каждой штуке в руках. Цукаса никогда такого не видел. «Я прежде всего изобретатель, а уже потом вор», - как-то сказал Руи, хихикая. И тогда детектив поджимал губы, с грустью думая, что же заставило этого человека свернуть на криминальный путь. Его изобретения кажутся дорогой в будущее. Человечеству явно пригодились бы эти штуки, которые вставляются в уши и подслушивают разные-разные вещи. А та коробка с сердцебиением кого угодно! Сейчас Цукаса смотрит на все другие вещи, изобретенные Руи, и грустно улыбается. Это чудесно. Это как волшебство феи крестной из той детской сказки. Грустно потому, что человечество никогда не увидит эти странные вещички и никогда не узнает, кто их сделал. Потому что Цукаса обязан сдать Руи полицейским. Да, безусловно, он добр к нему и буквально спас от смерти, но... Он все еще остается преступником. — О чем задумался? - Руи сидит на полу, положив руки на кровать, а на них голову. - С тех пор, как я показал тебе моего Инфинити Страйт Робота S7, ты не сказал ни слова. Цукаса отворачивается от Руи. Ему хочется рассказать об этом. «Пожалуйста, хватит обсуждать со мной все, как с важным для тебя человеком. Не показывай мне свои изобретения. Я привязываюсь». Но Цукаса молчит, поджав губы. Язык не поворачивается сказать хоть что-то. Почему Руи не создал предмет для чтения мыслей? Тогда Цукасе не пришлось бы пересиливать себя и пытаться выдать хотя бы что-то связное. — Руи, я... — Я не заставляю тебя говорить. Я чувствую, что тебе сложно. Знаешь, я... - Руи делает паузу. - Извините, детектив. Я вернусь чуть позже, ладно? И ушел. Цукаса чуть перевернулся, чтобы взглянуть на закрывающуюся дверь. Руи снова напутал с обращениями, но от этого ничуть не весело. И Цукаса остался наедине со своими мыслями о горькой участи преступника и стопкой книг на прикроватной тумбе.

***

Руи пришел только поздней ночью, на середине книги Эдгара Аллана По. В его руке было что-то черное, странной формы. — Здравствуй, Цукаса, - он застенчиво улыбается и протягивает руку к лежащему, другую, с каким-то предметом, пряча за спиной, как настоящий принц, предлагающей прекрасной даме станцевать. - Как Ваше настроение? Я надеюсь, Вы не против легкого вечернего променада? Только сейчас Цукаса замечает, что Руи одет в костюм. Традиционный английский костюм настоящего джентельмена. Красиво, эффектно, спору нет. — Вы время видели, дорогой мой? - усмехается Цукаса, перенимая манеру с "Вы". — Чудесное время! Цукаса недоверчиво щурится, но все-таки касается чужой руки своей. Тепло разливается по венам, доходя до самого сердца. — Не будем тратить время на переодевание. Все спят, на улицах никого нет. — Я бы тоже сейчас уснул, если бы не твои глупые променады, - передразнив тон Руи на последнем слове, Цукаса все же встает на пол. И после детектива медленно ведут к выходу из дома, держа за руку. Господи, сколько он не видел улицу! Руи помогает ему обуться, все держа одну из рук за спиной. И у Цукасы, как у хорошего детектива, начинают появляться подозрения на оружие. На улице безлюдно и прохладно. В домашней одежде, которая, судя по всему, принадлежала Руи, не очень тепло. Заметив дрожь, Камиширо великодушно отдает свое пальто, которое дома в непонятной спешке накинул на собственные плечи. — Не будем ходить далеко. То место самое подходящее, - рука показывает на побережье Темзы. Оба парня подходят к лавочке, стоящей напротив реки. На воду падал лунный свет, скользил по поверхности и путался средь капель. Сев, Руи кладет на колени предмет, что до этого прятал. — Скрипка? - удивляется Цукаса. - Скрипка? — Да. Скрипка. Я иногда играю... Это больше любительская игра, чем профессиональная. Знаешь, когда тяжело и кажется, будто все напрасно и бесполезно, музыка молча впитывает все эти чувства. И душа вновь пуста и готова наполняться радостью. Руи с привычным звуком расстегивает чехол для скрипки, а после вынимает сам инструмент со смычком. Он держит все это аккуратно. Так, будто это настоящий бриллиант. Блестящий и такой хрупкий. Руи подставляет подбородник скрипки к соответствующей части лица и, создав упор, в другую руку берет смычок. Двинув им пару раз по струнам, он приходит к заключению, что инструмент настроен. И рука со смычком начинает плавно водить по нитям музыки, натягивая, тревожа и создавая неземную мелодию. Музыка лилась потоком, подобным тем, что протекают в Темзе. Она была тоскливой, тяжкой. Слушать невыносимо, и вовсе не из-за неумелой игры. Как раз она была чудесна! Цукаса не верит, что это просто "любительская". Просто вспоминаются все терзания, что прошли за этот месяц. В какой-то момент, когда продолговатый луч луны протянулся дальше — от реки к сидящим на скамейке парням, музыка изменилась. Теперь Цукаса, сидевший до этого весь зажатый с опущенной головой, поднимает ее и расслабляет руки на коленях. Мелодия больше не была угнетающей. Наоборот, она взмыла куда-то ввысь, в черное небо, уселась где-то на одной из таких далеких, непостижимых звезд и раскачивается на ней, как беззаботный ребенок на качеле в летнем саду. Чувствовалась свобода и чрезмерная нежность. Цукаса прикладывает руку к сердцу, ощущая, как ускорилось сердцебиение. После переводит взгляд на продолжающего играть Руи, на его безмятежное, умиротворенное лицо и легкую улыбку на губах. И что-то в груди больно кольнуло, а в голове появилась необъяснимая ничем мысль. «Это оно». Оно — чувство, что переживает каждый человек. Оно — чувство, которое кружит голову даже самым уважаемым людям и сбивает их с толку. Оно — чувство, дарящее тревогу и панику вместе со спокойствием и нежностью. Оно помогло человечеству воссоздать искусство, многие памятники архитектуры, литературы, музыки и рисования. Цукаса медленно встает со скамейки и делает пару шагов вперед. Его слабо пошатывает. Везде Руи. Руи сидит сзади, на лавочке; Руи прямо на нем — это его одежда, это его запах; Руи витает в музыке; Руи прямо в его сердце. Цукаса подходит к ограждению и, положив руки на него, спокойно вздыхает, заглядывая в плескающуюся реку. Прохладный ветер убаюкивает, отсутствие людей и эта головокружительная мелодия дарят ощущение полной изолированности. Губы трогает улыбка. Это она... Переливающуюся мелодию чувств прерывает крик. Руи мгновенно распахивает закрытые до этого момента глаза и откладывает скрипку. Цукасы нет. Следом слышен громкий всплеск. Сорвался вниз? Руи подбегает к ограде и, зацепившись за нее рукой, глядит в воду. Ничего и никого. Господи, он что, не умеет плавать?! И, даже не раздевшись, Руи без раздумий кидается в воду. Она мутная, на улице очень темно, но глаза открыть просто приходится. Никого. Тело человека, оно же большое. Его ни с чем не перепутаешь. А здесь совершенно ничего и никого. Сколько времени он раз за разом нырял все глубже и глубже, надеясь найти Цукасу? На какой раз у него стали слезиться и болеть глаза? На какой раз он отчаялся? Руи хватается за берег и с трудом вылезает. Между ограждением и рекой есть пространство в метр шириной. И на асфальте в этом месте что-то странное. Руи приглядывается, в темноте ничего не видно. И лучше бы он не распознал, что это. Крик едва не вырывается из горла. Это кровь. Это кровь Цукасы. Руи чувствует, как в глазах плывет. Нет. Нет-нет, он не сможет ничего понять сейчас. Вокруг совершенно нет людей, он словно в мертвом городе. Подозреваемых нет. Никого нет. Цукасы нет.