Catch me, detective

Лондон окутал неприятный, липкий туман. Он кружил вокруг людей и опутывал, будто паутина. Цукаса ненавидел черный цвет с того самого дня. Тот день стал для него концом и началом одновременно. Тогда было пасмурно, черные тучи нагнетали и пугали малолетнего мальчика. Взгляд покрасневших медовых глаз метался из стороны в сторону, а пальцы хватались за черное платье матери. Цукаса шмыгает носом, видя эти проклятые черные ворота. Он одновременно ненавидел и любил их. Ненавидел черной, жуткой злобой и любил так нежно, как можно любить только... Они любили сидеть в сделанном отцом бело-розовом домике. Цукаса помнит, как таскал из дома воду, чтобы сделать землю мягче, ведь она плакала, когда ее лопатка сломалась о твердый грунт. Как только вечером они вернулись домой, мать охнула и едва не упала в обморок. Оба были перепачканы в земле, зато до одури счастливые. Цукаса учил кататься ее на велосипеде, держал за руку, когда она неуверенно крутила педали. Он исколол все руки, но сшил воздушного змея, которого они потом запускали высоко в небо. Без всякого страха Цукаса залезал на высокие деревья за сладкими яблоками и скидывал ей, перед каждым броском целясь, лишь бы не попасть в нее. А еще нынешний детектив помнит, как его мучили кошмары. Маленький он просыпался в слезах, бежал к маме, но замечал ее бледную с ней на руках. Женщина каждую ночь проводила около кроватки девочки, ее терзали кошмары, она безустанно плакала, но ни на шаг не отходила от дочери. Ей было не до сына. Тогда Цукаса нашел другой способ, как избавляться от тревоги и страха. Каждый раз, как он просыпался от кошмара, сразу бежал за листком бумаги. Криво, с ошибками, но записывал сюжет сна, только меняя страшные аспекты на веселые. Например, если во сне его заставили выбирать кого убить: мать или ее, то Цукаса записывал этот выбор, как «кому мне надуть шарик в виде собачки». В тот день завершилось все. Все радости и страхи нашли свое ложе в этом месте. И сейчас Цукаса испытывает все те же смешанные чувства. Ему больно, но так спокойно одновременно. Туман съедает его разум, просачивается внутрь и заполняет трещины в сердце. Цукаса безошибочно идет вперед, огибая знакомый плющ, обвивающий забор. Руки трясутся. — Каса, - на плече ощущается давление чужой руки. Та сжимает его, будто придавая сил. Цукаса поднимает взгляд на нахмуренное лицо Руи. Ах, да. Они пришли сюда, чтобы порвать связь с прошлым и избавить детектива от возобновившихся кошмаров. Кладбище, где захоронена его сестра, отличается от других кладбищ. Сюда Цукаса в жизни не приведет кого-то "постороннего". Саки — запретная часть его души, до которой дотрагиваться до этого момента было разрешено только Тойе, который сам знал ее лично. И сейчас ему очень тяжело освещать эту тему при Руи. Цукаса продолжает идти вперед. Мимо них двоих проплывают десятки надгробий. Сердце сжимается от осознания, что у всех этих людей была своя история, у каждого разная, но все они закончили ее одинаково — под чертовой землей. Внезапно, Цукаса останавливается, даже не посмотрев вперед. Всю дорогу он сверлил взглядом свои ноги. Он знает, перед чьей могилой стоит. Сглатывает. — Руи, нет... Давай уйдем отсюда, пожалуйста. Я не смогу... - Цукаса сжимает кулаки. - Я не смогу бросить ее гнить здесь. — Ты ее и не бросаешь. Саки была бы рада, если бы ты прекратил истязать себя ее смертью и стал жить своей жизнью, - Руи приобнимает Цукасу, гладит его по плечу, а потом отступает на шаг. - Простись с ней. Ты держишь ее слишком долго. На медовых глазах выступают слезы. Цукаса подходит к надгробью и обводит рукой холодный камень. Он всхлипывает, закрыв нос и рот рукой. В памяти всплывает момент, когда маленький Цукаса точно так же проводил по ее ладошке, холодной. — Прости, Саки. Я ужасный брат, - детектив падает на колени. - Годы идут, а боль не притупляется. Мне все так же грустно. Я скучаю по тебе. Цукаса оглядывается на Руи. Тот одобрительно кивает, и тогда он поворачивается обратно. — Я не буду тебе рассказывать обо всех моих изменениях в жизни, как я делаю обычно. Я... Я хочу искренне раскаяться. Столько лет я чувствую вину именно за то, что умолчал об одном. Саки, я... Цукаса замолкает. Он кусает губы, зарывается пальцами в землю и кое-как сдерживает слезы. Это длится долго, сначала минута, потом две, три, пять... — Мне стало легче, - наконец выталкивает из себя Цукаса. - Когда тебя не стало, мне стало легче. Мне очень стыдно за это чувство, я ничем не мог его объяснить, но... После того, как я вернулся домой, увидев твое тело, я смог вздохнуть спокойно. Мне больше было не о ком беспокоиться, я больше мог не волноваться о тебе каждую секунду, я мог хоть раз в жизни обратить внимание на себя самого. И я таил это в себе много лет. Винил, заставлял себя возвращаться в прошлое, когда ты еще жива... Во время этого откровения дрожал и голос, и все тело Цукасы. Слезы полились кипятком по щекам. Перепачканными в земле пальцами он хватается за свою одежду. — Я стал детективом только из-за чувства вины перед тобой! - голос срывается на громкий, истошный крик. - А винил я себя только потому, что мне стало легче после твоей смерти! Было бы лучше всем, если бы тогда я умер! Если бы Шихо удалось! Если бы... е-если бы!.. Руи подбегает к перемазанному в грязи Цукасе и, упав на колени рядом, крепко стискивает его в объятьях. Горло детектива разрывает крик, наполненный болью. После тело Тенмы обмякает в чужих руках. Он тихо всхлипывает, его плечи вздрагивают. — Я должен был лечь под землю рядом с ней, - теперь Цукаса шепчет, уткнувшись лбом в чужое плечо. Слезы неконтролируемо льются из зажмуренных глаз, из-за чего мокнет раскрашенная рубашка Руи. — Нет, не должен был. Все, что должно было случиться, случилось. Ты жив и ты не один. У тебя есть преданные друзья и возлюбленный. И мы все ни за что не оставим тебя наедине с твоими кошмарами, - Руи успокаивающе проводит рукой по светлым волосам. - Я прекрасно понимаю тебя, я сам проходил через это. Цукаса смотрит в янтарные глаза с нескрываемым интересом, будто ждет истории, как же все это случилось. — Что такое? Послушать хочешь? - губы трогает грустная улыбка. Руи заправляет светлый локон за ухо. - Я воровать не просто так стал. Отец у меня сам на криминальный путь встал в раннем возрасте. И знали об этом многие с улицы. Гнобили меня, избивали и ненавидели. Не столько за моего отца, сколько за мои увлечения. В общем... Я пытался. — Прекратить это? — Можно и так сказать. Прекратить и издевательства, и жизнь. Я очень хотел оказаться под землей. И чувствовал себя так же, как ты только что описал. Цукаса крепче хватается за Руи, будто он собирается уйти. Туман сгущается, заворачивая обнимающихся парней в свою простынь. — Руи, пожалуйста, давай ляжем под землю вдвоем. — Ты сейчас серьезно? — Да. Я хочу, чтобы нас похоронили вдвоем. — Хорошо. Я тоже хочу этого. Но не сейчас и не в ближайшие несколько лет. Я все еще хочу сделать кое-что, - Руи хихикает, перебирая пальцами чужие волосы. — Не расскажешь? Руи в ответ мотает головой в отрицательном жесте. Цукаса вздыхает и улыбается. — Я отпустил, Руи.

***

С визита на кладбище прошла неделя. Цукаса совершенно оправился и в физическом плане, и в моральном. На его лице стала чаще мелькать искренняя улыбка. Шторы на окне кухни слабо колышутся, задевая тарелку с печеньем. Сегодня роль повара отдана Руи. Цукаса пошутил, что суп сварен из неиспользованных для изобретений деталей. Руи шутку не оценил и, скорчив лицо, ушел куда-то. Но вернулся не с пустыми руками. Тарелка супа была нагло выдвинута из-под рук Цукасы. Вместо нее перед ним оказалась посуда с ярко-красной вязкой жидкостью. А подняв глаза, на него смотрел радостный Руи. — И что это? - одна светлая бровь выгнулась в недоумении. — Я как-то сказал, что тебе очень пошел бы красный цвет. Тогда я сравнил наши волосы с нежным рассветом утром, одиноким Сатурном в необъятном космосе, сиренью и розами в сером лесу... Я прокручивал эти сравнения ежедневно, ни на секунду не забывал об этом. Так... Не хочешь попробовать? - улыбка Руи ужасно хитрая и довольная. — Мне и мой цвет волос нравится, - Цукаса рассматривает краску, окунает в нее широкую кисть и пристально разглядывает ее. - Я на всю голову не согласен. — Нет-нет, мне тоже очень нравится твой родной. Пшеничный, нежный... Тот, в который я влюбился. Я думал покрасить тебе только кончики. Цукаса покусывает губы, нюхает краску и старается уложить в мозгу, как Руи удалось додуматься нанести краску на волосы. В итоге, он кивает. — Я не против. Я согласен быть твоим рассветом, Сатурном и розами, - детектив улыбается и кладет кисточку обратно в тарелку. - Мне что-то надо будет делать? — Просто смирно посидеть, ладно? Получив кивок, Руи хлопает в ладоши и берется за кисточку. Он прокрашивает кончики волос по кругу головы. Густо, ярко и насыщенно. После Руи берет в руки расческу и прочесывает нижнюю часть волос, распределяя краску так, чтобы было более естественно и красиво. Ярко-красные локоны он заворачивает в фольгу и смотрит на наручные часы, засекает время. Через двадцать минут Руи смывает краску и заодно моет всю голову Цукасе, которому пришлось перетерпеть это трудное расчесывание краски, ибо та липла и к расческе, и друг к другу, из-за чего приходилось тянуть сильнее. Это доставляло боль и неудобства, но это стоило результата. Цукаса вертится перед зеркалом, не в силах поверить, почему люди все еще не додумались красить волосы. Руи посмеивается, говоря, что когда они высохнут, то будет еще красивее. Было решено сделать это феном, а не ждать до вечера. Волосы Цукасы распушились и стали похожи на один огромный пушистый клубок. Руи отказался расчесывать это спутанное нечто и вместо этого всячески тискал его и нацеловывал. Это стало у них полной нормой, никто не был против тактильности. И так, пока Цукаса с ругательствами на губах старался расчесать спутанные узлы на волосах, Руи лежал на его коленях и крепко обнимал за живот, рассказывая что-то про зарождение жизни на Земле, изредка поднимаясь на локтях, чтобы ненавязчиво чмокнуть в губы. С каждым днем их эмоциональная связь укреплялась все сильнее. Они привыкли делать все вместе — каждое утро соревнуются, кто раньше встанет, чтобы приготовить завтрак тому, кто спит. И нередко бывало такое, что Цукаса сонный топал в холодильник за яйцами, закрывал дверь и обнаруживал такого же сонного Руи за ней. В итоге завтрак всегда готовился двумя парнями. Они вдвоем создавали что-то новое. Руи мог паяльником выжигать какую-то деталь из металла или дерева, а Цукаса — сшивать кусочки ткани. Всегда получалось что-то новое и невообразимое, что не смог бы придумать никто, кроме них. Традицией стало давать изобретению имена, в основном что-то неординарное и неповторимое. Руи часто читал вслух, что напоминало Цукасе о тех деньках, когда он впервые был в этом доме после того, как его подстрелили. Еще в их хобби входило играть в дуэте скрипки и пианино. Инструмент Цукасы, кстати, перетаскивать из его дома в дом Руи было проблематично, но, задействовав силы четверых парней: непосредственно их двоих и Тойи с Акито, это удалось. И этот труд довольно быстро окупился. Когда Руи становилось тоскливо, Цукаса часто садился за пианино и начинал играть что-то незатейливое и легкое, буквально выливая всю свою душу. Это действительно помогало. Поддержка витала в воздухе и в нотах, а не в словах. То же самое делал и Руи, стоило Цукасе взгрустнуть. За год изменилось многое. Дом они полностью подстроили под себя, выкинули часть ненужных вещей и вдвоём обустроили их общую спальню. Руи даже удалось уломать Цукасу на небольшое воровство. По факту это таковым не является, но пришлось пообещать разобрать весь хлам на чердаке. И это явно неравноценный обмен, но только так с детективами и договариваться. «Воровство» состояло в отрезании десятой части плюща с забора дома на другой стороне улицы. Цукаса как-то решил, что их дом слишком скучный. Тогда Руи предложил плющ — удивительное растение, корни которого находятся по всей его длине. Следовательно, оно сможет прорасти от любой, даже самой мелкой своей части. Они чуть повздорили, но в итоге тем же вечером незаметно срезали кусочек плюща и посадили на заднем дворе. Только пустит корни — сразу пересадят на дом. Буквально через полгода белая невзрачная стена покрылась зелеными лианами плюща. И после этого Руи точно навсегда завязал с криминалом. Однажды к Цукасе прибилась одинокая худая собака. Он привел ее в дом, искупал, накормил и обработал спиртом недавние неглубокие раны от драки с сородичем. Возвратившись, Руи знатно удивился, как представил собаку Цукаса, «новому члену семьи». Был долгий разговор, но собаку все-таки оставили. Через месяц это был действительно член семьи, которого все лелеяли и любили. Но на этом пополнение не закончилось. В другой раз уже Руи вернулся домой с маленьким грязным котенком. Вдвоем они позаботились о нем, собирались отпустить, но собака не дала и шанса подойти к беззащитному малышу, налаяв и нарычав даже на Цукасу, своего хозяина. На всеобщее удивление маленький комочек уже в 5 месяцев стал размером как обычный кот. И быстро пришло осознание, что это, вероятно, помесь мейн-куна с какой-то другой породой. И из-за этого, видимо, был выброшен на улицу. Котенок воспитывался не своим сородичем, а потому имел некоторые собачьи замашки. Руи любил шутить, говоря, что у них две собаки. Их жизнь шла слишком идеально и чудесно. Собака, кот, свой дом и задний дворик. Такому можно позавидовать. Но самое большое их сокровище — любовь. Искренняя, нежная любовь, которую ничего не могло сломить. Они ссорились, мирились, поддерживали друг друга, грустили и радовались вместе. И именно это стало причиной для внезапного «Почти полтора года мы встречаемся. У нас свой дом, два ребенка, мы спим в одной кровати в обнимку, делим все радости и печали меж собой... Я хочу большего. О, неповторимая звезда, сверкающая ярче всех на небосводе! Лучший детектив во всем мире! Мой возлюбленный Цукаса Тенма, ты выйдешь за меня?» ...«да». Это было одно-единственное слово, которое произнес Цукаса тогда, а после позволил Руи надеть на безымянный палец кольцо. Свадьба прошла очень скромно и в узких кругах, так как ни у кого из них не было серьёзных связей. Тойя был другом со стороны Цукасы, а Нене подругой со стороны Руи. Священником выступила Ан. Это был конец криминальной жизни Руи, конец переживаниям и страданиям, конец безумным приключениям. Но это было начало их новой жизни.