Catch me, detective

Следующие недели были похожи на последствия разрушающей бури. Все утихло, на сердцах необычайное спокойствие и необъяснимая радость, что все это закончилось. Но на деле настоящая разруха, хаос, пусть даже во внутреннем мире царит утешающая гармония. Цукаса никогда не чувствовал себя настолько нужным кому-то одному. В его глазах сейчас он сейчас слаб и беспомощен. Тот, кого проще скинуть в пропасть бездны, чем тащить за собой и превращать в человека. Но Руи проводит абсолютно все свое свободное и несвободное время с ним. Он всегда был рядом, когда Цукасе было плохо. Детектив считал это отвратным и недостойным внимания, но Руи лишь гладил его по спине, уверяя, что скоро все будет хорошо, пока его самого будто выворачивало наизнанку над тазиком. У Цукасы часто болела голова. И Руи понимал это, не предпринимал даже попыток сказать что-то в полный голос, а не шепотом. Он любит молча сидеть рядом у кровати, сжимая руку Цукасы в своей. Он любит засыпать вот так — сидя около детектива, согнувшись в три погибели, но зато со счастливой улыбкой на лице. А еще он любит бессмысленные разговоры. Ключевое слово — бессмысленные. Сейчас по-настоящему важны состояние Цукасы, арест Шихо и раны Нене и Тойи. И ни об одной ситуации разговор еще не заходил. Руи это не нужно. Он хочет видеть эту яркую улыбку или умиротворенное лицо. Ничего более. Но если они об этом не говорят, это не значит, что это никак не затрагивается. Тойя с Нене часто заглядывают к Руи, чтобы тот осмотрел рану, сказал примерный срок снятия швов и заново перебинтовал. А что касается состояния Цукасы... О, здесь начинается все безумие. Руи не спал ночами, лишь бы смастерить что-нибудь, что как-то облегчит жизнь Цукасе. И в какой-то момент детектив был просто обязан вправить ему мозги. То было подобие ссоры. После этого остался неприятный осадок на пару дней. Цукаса в основном не разговаривал с Руи и ни о чем его не просил, даже если было невыносимо плохо или больно. Но стоит выразить благодарность Камиширо, от глаз которого не могло скрыться и малейшее изменение в поведении Тенмы. Пусть он и обижался, но бросить Цукасу на произвол судьбы после такого просто не мог. Детектив слишком, чересчур дорог ему. В итоге, они пришли к согласию. Руи перестал работать над по факту бесполезными изобретениями по ночам и стал лучше высыпаться. Цукаса стал гораздо терпимее, но все-таки насчет одного он был настроен резко против. Костыли. Цукаса действительно был очень слаб из-за яда, вводимого ему каждый день по половине от смертельной дозы. Руи создал специальную кнопку, которую нужно было нажать в случае, если детектив захочет встать. Тогда он мгновенно приходил к нему и держал на каждом действии. И это только подкрепляло внутреннее чувство беспомощности Цукасы. Оно собиралось ядовитой гадостью где-то в груди и болезненно пульсировало, то и дело ударяя по самолюбию и гордости. Великому детективу Цукасе Тенме не нужна опора и поддержка, он сам способен встать с кровати и дойти до другой части дома! Это не улизнуло от внимательного Руи. В первый раз он безумно перепугался, услышав грохот где-то в комнате Цукасы. Во второй устроил разъяснительную лекцию. В третий молча помог, а в четвертый выдал костыли. Костыли, мать его! — Тебе будет гораздо легче ходить, когда всегда есть на что опереться, - сказал тогда Руи с ласковой улыбкой. А Цукаса был готов взреветь от гнева. Костыли в его понимании были приговором. Практически официальное признание немощным калекой. И, естественно, Цукаса ими не пользовался. ...до момента, пока чуть не навернулся с высокого порога. Это случилось тогда, когда Руи не было дома. Это было очень громко и больно. Цукаса тогда кое-как доковылял до своей комнаты, то и дело шипя сквозь зубы от боли. Руи, конечно же, заметил новый синяк и пару царапин, но ничего не сказал. По виноватому виду Цукасы было видно, что он все понял и больше не будет пытаться встать без костылей. Признаться, в глазах Руи были очень заметны яркие искры. Иногда кажется, что он рад больше самого Цукасы. Руи всегда старается схватить детектива за руку, коснуться пальцами светлых волос, прижаться щекой. И это всегда успокаивало Цукасу. Ощущать Руи так близко, точно под рукой, знать, что он рядом и никуда не уйдет. Сердце Цукасы рядом с Руи билось в разы чаще и громче. Появлялся трепет в груди, а в животе порхали бабочки, задевая легкостью крыльев нечто, что распространяло по всему телу электрический заряд. В такие моменты Цукасе было все равно, вырубит его или вырвет. Ему был важен только Руи. Лишь он один. Сквозь шторы пробивается ласковое июньское солнце. Ветви позеленевших деревьев ломятся в окна, желая поздороваться. По ним прыгают воробушки, весело чирикают и махают своими маленькими крылышками. Кровать мягкая, скомканная легкая простынь обвивает ноги, будто лозы винограда чей-то забор. Цукаса не спит уже черт знает сколько. Он молча сверлит взглядом потолок, пока в голове проносятся совершенно разные мысли. От ужасных воспоминаний в заброшенной больнице до «Хочу торт». Нежиться в кровати в теплых лучах солнца уже не хотелось. Цукаса итак этим занимается большую половину времени. Ему хочется ходить, гулять, что-то делать и вести обыкновенный человеческий образ жизни. Цукаса медленно садится на кровати и свешивает ноги, касаясь стопами холодного пола. Мгновенно накатили головокружение и тошнота от голода. Он кидает взгляд на костыли и, ломая какой-то внутренний барьер, все-таки берет их и встает. В его глазах это все еще была не помощь, а унижение. Теперь тихое шорканье шагов заменил стукающий звук. Цукаса сначала ставил костыли вперед, а после подтягивался всем телом. В какие-то моменты он останавливался, опускал голову и стискивал зубы, проговаривая одно и то же шепотом. «Это мера предосторожности, я не калека. Это мера предосторожности, я не калека...» С кухни доносилось шкворчание масла. Руи снова что-то готовит? Цукаса искренне надеется, что не кашу. Такое простое блюдо почему-то вызывало у Руи больше всего затруднений. — С добрым утром, - голос хриплый, разочарованный. Первым, что увидел Цукаса, стал Руи в розовом фартуке. И это волей-неволей заставляет усмехнуться. - И что это за маскарады с утра пораньше? Только Руи совсем несмешно. Он бегает то в одну сторону, то в другую, явно беспокоясь и не успевая. — Ага, привет... - кинул Руи, окуная руки в небольшую мисочку с мутной водой. А после тянется к кастрюле с тестом. Только теперь Цукаса видит, что же все-таки за блюдо заставило Руи так беспокоиться. Сырники. Обычные сырники, с которыми тот явно не справлялся. Руи ойкает и отдергивает руку, осматривая покрасневший палец и ругаясь сквозь стиснутые зубы. Посмеиваясь, детектив ставит костыли у стены и подходит к плите ближе, чуть столкнув Руи вправо. Он берет в руки лопатку и уверенно поддевает чуть подгоревший сырник. Цукаса кладет его в тарелку с небольшой горкой уже готовых. Он проделывает это еще с несколькими штучками, практически физически ощущая на себе удивленный взгляд Руи. — Чего замер? - улыбается Цукаса, резко хватая Руи за недавно обожженную руку. Он подносит ее под напор холодной воды. - Такой умный, а первую помощь оказывать не умеешь? - он самодовольно хмыкает. - Приготовим их вместе? У тебя руки грязные уже, будешь лепить мне неземные фигуры. Руи требуется проморгаться, чтобы понять, что произошло. Тогда на его лице появляется почти кошачья ухмылка. — Я думал, ты не умеешь готовить. У тебя же слуга... — Умею. Но, согласись, удобно, когда это постоянно делать не надо? - Цукаса отпускает руку Руи и указывает взглядом на кастрюлю с тестом, очевидно намекая. Тот с ухмылкой берет немного липкой мягкой массы и лепит сначала шар, а после несильно сдавливает обеими ладонями и кладет на сковороду. Цукаса голыми руками чуть пододвигает сырники ближе друг к другу, не боясь обжечься. Его взгляд цепляется за каждую штучку, чтобы ничего не сгорело. С лопаткой Цукаса обращался отменно. Он переворачивал сырники практически в воздухе и ни разу при этом не обжегся. Сначала Руи наблюдал только за действиями Цукасы, но после вернулся к своей небольшой работе. Да, так гораздо легче. Тесто меньше липнет к рукам, если они в муке. Но сырники становятся невкусными, если так делать. На зубах мерзко чувствуется мука во время пережевывания. Поэтому Руи смачивает руки водой после каждого слепленного сырника, чтобы тесто не прилипало. Конечно, полностью это не спасало. Все-равно какие-то мелкие кусочки намертво прилипали к скользкой коже. И держать лопатку, переворачивать и снимать со сковороды сырники было задачей трудной. С такими-то руками... Так что неожиданное умение готовить Цукасы было очень кстати. Окно открыто нараспашку, ветер выносит из дома духоту от горящего газа и запах сладких румяных сырников. Краем глаза Руи замечает, как Цукаса, не прекращая следить за творящимся на сковороде, берет готовую вкусность с тарелки и откусывает. В одной руке лопатка, а в другой сырник. Удобно, ничего не скажешь. — Расскажешь, для кого печем? - проглотив, спрашивает Цукаса, в очередной раз переворачивая один из сырников и одновременно с этим делая укус. — Для себя любимых. Непонятно разве? - Руи склоняет голову к плечу. Цукаса указывает кивком головы на кастрюлю и молча жует. Он не торопится, ждет, пока до Руи дойдет. Точнее, он-то все знает. Только не доходит до Руи, что Цукаса тоже знает. Проглатывает. — Теста много слишком. Я больше трех за присест не съем, меня вырвет. Ты сам много не ешь. И дураку ясно, что ты это делаешь для кого-то, - детектив и в Африке детектив. Цукаса доедает сырник и отряхивает руку, не имея возможности вытереть ее обо что-то. И, что противоречит этикету, говорит, не прожевав. - Для кого же? Руи сначала выглядит сбитым с толку, но потом многозначно хихикает. — У тебя сырники горят. Цукаса резко опускает голову на сковороду и неаккуратно хватается за действительно чуть потемневший сырник, снимая со сковороды. Он шипит из-за боли от ожога, но не прекращает уверенно перекладывать на тарелку. Руи начинает это беспокоить. Он долепливает сырник, кладет на сковороду, а после нагибается к Цукасе. Пальцы сомкнулись на запястье чужой обожженной руки и потянули назад, заставляя отшагнуть. Руи включает холодную воду и практически насильно подносит покрасневшие два пальца под струю. — Такой умный, а первую помощь оказывать не умеешь? - передразнивает Цукасу Руи, наклонившись непозволительно близко. Детективу пришлось столкнуться спиной со столешницей. Он запрокинул голову, чтобы быть не так близко к чужому лицу. Руи продолжает держать обе руки под холодной водой, а сам наклоняется чуть ближе. — Издеваешься надо мной? - Цукаса все-таки возвращает голову в прежнее положение, смотря глаза в глаза. Их носы в паре сантиметрах друг от друга. — Ага. Последние несколько месяцев, спасибо, что заметил, - губы Руи расплываются в хитрющей ухмылке. — Да как ты посмел?!.. Над неповторимой звездой, сверкающей ярче всех на небосводе! Над лучшим детективом во всем мире! Над... - Цукаса резко чувствует слабость. Тут душно, несмотря на ветер, а подобная близость заставляла тело буквально гореть. Запах сырников въелся во вкусовые рецепторы намертво. Цукаса почувствовал дрожь в ногах и головокружение, а потом мир начал темнеть. — Руи!.. - вскрикнул он, хватаясь за чужие плечи. Руи среагировал мгновенно, брызгая на побледневшее лицо ледяной водой. Такое у них не впервые. Видя, что Цукаса кое-как разлепил глаза, Руи тащит его к окну. Детектив едва переставляет ноги, будучи в полусознании. Прохладный ветер обдувает бледное лицо, и оно медленно, но верно обретает нормальный цвет. Дождавшись, когда Цукаса будет смотреть полностью осознанными глазами, Руи ведет его к небольшому диванчику прямо на кухне. Детектив сопротивляется и уверяет, что может и дальше помогать в готовке, но Камиширо непреклонен. Он оставляет Цукасу на диванчике и отходит к плите. На сковороде одиноко дрейфует подгоревший с одной стороны сырник. Руи переворачивает его и принимается лепить новые. Несколько раз он отходил к Цукасе, чтобы уложить его обратно и пресечь попытку встать и помочь. Через минут десять все сырники были готовы. Руи мог спокойно вздохнуть и вымыть руки с мылом, а Цукаса прожигал пол взглядом, утопая в мыслях о собственной жалости и немощности. Ему никогда не нравилось болеть и ощущать себя так. Он всегда должен был быть номером один, супер героем и примером для всех. Всегда сильный, выносливый и готовый в любой момент прийти на помощь. А не слабый и немощный плакса. И какие-то запреты что-то делать — особенно то, что он умеет делать отлично! — сильно ранили и без того пошатнувшееся после этого ужасного случая эго. Цукаса встает с дивана и подходит к плите снова. Он тянет руку к золотистому сырнику, но останавливается на полпути. После обмороков всегда пропадал аппетит. Этот полноценным не считался, потому что Руи успел схватиться за его сознание, но менее неприятным от этого не становился. Цукаса медленно бредет в свою комнату, так и оставив костыли у стены. По пути ему встречается Руи, все слова которого были удачно пропущены мимо ушей. Он хотел бы заплакать, но от этого только сильнее станет винить себя. Цукаса просто падает на скомканную постель и замирает, пялясь в никуда. Он даже не заметил Руи, смотрящего в щелку двери.

***

После сна щеки оказались мокрыми. Цукаса не помнит и не хочет помнить, что ему такого снилось. Его разбудил Руи с обеспокоенным видом. Только тот не выглядел так, будто только проснулся из-за крика или еще чего-то, что обычно бывает при кошмарах. Когда глаза чуть привыкли к темноте, Цукаса замечает, что на Руи костюм. Такой же, как и... Внезапно, его глаза округляются. В памяти всплывает та ночь. Руи в точно таком же костюме, точно в такой же позе стоит перед ним. — Здравствуй, Цукаса, - его голос неуверенный, руки подрагивают. И Цукаса искренне не понимает, для чего Руи это делает, если ему самому тоже тяжело. - Как Ваше настроение? Я надеюсь, Вы не против легкого вечернего променада? — Прекрати, - отрезает Цукаса, почувствовав, как всбурлила в венах кровь. — Ох, детектив, Вы сегодня чрезвычайно грубы. Может, музыка способна успокоить Ваше сердце? - теперь Руи достает из-за спины скрипку в чехле и демонстрирует ее. В горле Цукасы встает ком. Он хочет отвернуться от Руи и просто уснуть. Вернуться в тот кошмар, чтобы не было этого. Но почему-то Цукаса кладет свою руку в чужую — такую же дрожащую, как и у него самого. Он медленно встает на босые ноги. Их путь проходит в молчании. В этот раз Руи не обувал Цукасу, а только придерживал, чтобы тот не упал. Конечно, обе ситуации были ужасны, — что выстрел в грудь, что отравление. Но Цукаса, на удивление, быстро реабилитировался. Физически, но не психически. Руи помог с телом и сейчас попытается помочь с душой. Цукаса не хотел идти к той лавочке. От нее веяло неистовым ужасом, который полностью укутывал в тревогу и топил в ней же. Руи сам выглядит нервным, но все-таки первый садится на деревянную поверхность. Кое-как присев рядом, Цукаса хватается пальцами за лавочку. Костяшки побелели от мертвой хватки. Слева от себя он слышит характерный звук расстегивания чехла от скрипки. Руи возится с инструментом, а после воздух наполняется волнующей мелодией. Цукаса не осмеливается посмотреть куда-либо, кроме асфальта перед собой. Он весь дрожит, а глаза сами закрываются. Воображение рисует один из самых страшных эпизодов его жизни: как он подходит к перилам, в его плечо вонзается нож, а после детектив летит вниз, прямо в руки к... Мрачные мысли окутывают разум и поглощают его, словно темное заражение. На глаза наворачиваются слезы, а место на руке, куда раз за разом впивалась игла, пропитанная ядом, начинает фантомно болеть. — Цукаса, - внезапно зовет Руи, не прекращая играть. Только открыв глаза и оглянувшись на него, Цукаса замечает, как дрожит его рука со смычком. - Прекрати думать. Вслушайся в то, что я так хотел тебе подарить. Цукаса кивает. Заправив светлую прядь за ухо и вытерев слезы, он внимательно смотрит на чужое лицо. Руи сильно волнуется, это очень хорошо видно. Его уголки губ подрагивают, когда он старается улыбнуться. Цукаса боится отвести взгляд. Посмотреть на небо, на пыльную ночную улицу, на мост в нескольких сотнях метрах от них. И в конце концов ужасно боится взглянуть на воду. По спине бегут мурашки. Он просто раз за разом скользит взглядом по чертам лица Руи: по выделяющимся скулам, поджатым губам и заломленным домиком бровям. Внезапно, случается самое страшное — Руи встает. Он не прекращает играть, смычок в его руке скользит по струнам скрипки, задевая и струны души Цукасы. — Нет... Руи, пожалуйста, нет... - задушенно шепчет детектив. Его пальцы так сильно стискивают лавочку, что начинает казаться, что она вот-вот разломается пополам. — Пойдем, - Руи смотрит на Цукасу чарующе нежно, и взгляд его можно сравнить только с лепестком цветка, оторванным и гонимым ветром. - Вдвоем. Детектив мотает головой, в висках слышен стук его собственного сердца. Оно болит и трещит по швам. Но Цукаса встает. Ноги подкашиваются, и тогда он хватается за Руи. Цукаса бормочет себе под нос «Нет-нет-нет» в тысячный раз, но продолжает шагать рядом. Создается ощущение, что музыка льется прямиком из ядра звезд с черного полотна неба. Они стоят вдвоем у перил, плечом к плечу. Музыка теряется в пространстве, последняя нота ударяется о слезу Цукасы и тонет в ней же. Руи опускает скрипку и приобнимает детектива. — Там никого нет. Я рядом, хорошо? - рука скользит чуть выше — к плечам. Цукаса кивает и, всхлипнув, смотрит на злополучную воду. Плечо прорезает фантомная боль, ком в горле становится все больше. Детектива захлестывает огромная волна паники и тревожности. Хочется сбежать отсюда далеко-далеко и обходить это место десятой дорогой. Как вдруг... Он падает. Сильный толчок в спину сбивает с ног. Цукаса летит вниз через перила, не успев даже вскрикнуть. Голову разрывают мысли. «Почему снова?», «Я хочу домой», «Ты обещал, что сейчас все будет по-другому», «Ты предал меня?»... Но боли от падения нет. Цукаса снова в чьих-то руках. Его сейчас снова небрежно кинут в открытый люк, где он повредит руку? Ту же самую, правую? Почему все это происходит? ...нет. Открыв глаза, Цукаса видит перед собой улыбчивое лицо Тойи. Это совершенно сбивает с толку. Его двухцветная челка растрепана ветром, а глаза слабо покраснели из-за недосыпа в последнее время. — Извини, если ты испугался, Цукаса, - Тойя помогает детективу встать на ноги. Цукаса непонимающе оглядывается по сторонам. Скрипка Руи лежит на асфальте, рядом покоится смычок. А сам он оказывается прямо перед ним с коробкой и букетом красных и белых астр. Тойя часто рассказывал про язык цветов, а потому для Цукасы ясно, как день, что обозначает этот чудесный букет. И из-за этого сердце готово выпрыгнуть. Сзади Руи кое-как можно разглядеть стесняющуюся Нене, которая, видимо, и отдала букет и эту загадочную коробку. — Цукаса, я не знаю, что со мной творится в последнее время. Я без понятия, сколько это длится, но что-то внутри подсказывает, что с самой нашей первой встречи, в доме Отори. Тогда я чувствовал только адреналин и азарт. И, создавая последующие загадки, тоже. Но едва я узнал о том, что к тебе пришла Эна, все мое желание одурачить тебя испарилось. Я увидел тебя беззащитным слепым котенком перед ликом страшной судьбы. Я испугался, Цукаса. Я впервые испугался за тебя. Но в следующие дни пребывания тебя у меня дома я забывался все сильнее. Ты полностью дополняешь меня, мы понимаем друг друга с полуслова. И... - Руи прикусывает губу. - В ту ночь я хотел признаться тебе. Признаться в... любви. Цукаса молча хлопает глазами, обескураженный от слова совсем. Его мозг буквально сгорает, когда пытается одновременно осознать, что же все-таки произошло и что происходит прямо сейчас. — Я люблю тебя, Цукаса. Ты моя единственная яркая звездочка среди черной, бездонной дыры. Я уважаю тебя и твой выбор, я не собираюсь давить. Просто... Следуй зову сердца, ладно? - Руи отдает в чужие руки букет, но коробку оставляет у себя. Цукаса с минуту молчит, просто вперив взгляд в янтарные глаза Камиширо. Его сердце оглушающе громко стучит, а в глазах плывет. Руи... Человек, что расшатал его режим сна и заставил бросить почти все свои силы на разгадывание глупых загадок. Человек, что спас его жизнь дважды и проводил абсолютно все время рядом. Человек, что заботился о нем и готовил ему. Человек, что посвятил ему музыку и несколько изобретений. Место в мгновение прекращает быть страшным, а обстановка нагнетающей. Тьма ночи окутывает теплыми потоками ветра, обнимает и шепчет на ухо заветные три слова, произнесенные Руи. Цукаса прикладывает руку к сердцу, будто стараясь действительно услышать, что же оно скажет. Все те же заветные три слова. — Я люблю тебя, - произносит их вслух Цукаса, улыбаясь так широко, как только он может. - Мне... было трудно осознать это, но это неизменно. Сердцу не прикажешь, верно? — Верно, - Руи всхлипывает и опускает голову, свободной рукой прикрывая покрасневший нос. - Если честно, мне самому очень трудно далось заставить себя привести тебя сюда. Меня самого бросает в дрожь, когда я вижу эту лавочку и ограждение. Но дорогая подруга с безумными идеями умеет уговаривать. После последней фразы Руи оборачивается через плечо на Нене. Та заправляет локон за ушко и пожимает плечами, складывая руки на груди. — С кем поведешься, от того и наберешься. Мне бы в жизни такое в голову не пришло, если бы не долгое время дружбы с тобой. Руи поворачивается обратно к Цукасе. Он делает шаг в его сторону, детектив повторяет это движение. Оказавшись вплотную, они смотрят друг другу в глаза, утопая в чувствах. Ни Тойя, ни Нене не издают ни звука. Стрекочут сверчки, мерцают далекие звезды и плещется вода. Теряется абсолютно все, только они двое и больше никого. Одновременно они кладут свободные ладони на щеки друг друга и подаются вперед. Их губы встречаются в любовном жесте. Это не было пошлостью или похабностью. Ими движили только чистая любовь и нежность в сердце каждого. Они отстраняются от губ друг друга, но никто не отшагивает назад. Каждый может чувствовать чужое дыхание на своем лице. Их глаза блестят, никто не в силах прекратить любоваться друг другом. Они сейчас что-то большее, чем просто люди. Большее, чем вся эта жалкая Вселенная. Руи отшагивает первый. — Ах, я же забыл подарить тебе конфеты... Акито корячился, делал, а я забыл, - хихикает он и открывает коробку. Цукаса кричит и отпрыгивает назад. В коробке лежит длинная многоножка и с десяток разноцветных пестрых жуков и пауков. — Какого?! — Это шоколад, - встревает Тойя и неловко чешет затылок. - Извини, Цукаса. Акито попросил не открывать коробку. Я с ним обязательно поговорю! Теперь Цукаса громко смеется. Он отламывает две ножки у многоножки, одну ест сам, а другую кладет в рот Руи. Шоколад тает во рту, оставляя приятное сладкое послевкусие. — Не стоит, Тойя. Передай ему спасибо за такой вкусный шоколад. Цукаса переводит взгляд на Руи. Его янтарные глаза сверкают от счастья. И едва он тянется за еще одним поцелуем, Цукаса выставляет ладонь вперед, к чужим губам. — Ну все, хватит... Это слишком лично, чтобы делать такое при других! - детектив краснеет и издает странный короткий визг, когда Руи начинает нацеловывать его пальцы. — Как скажешь. Я уже безумно счастлив, что меня не отвергли, - Камиширо переводит взгляд на Нене и Тойю и теперь обращается к ним. - Спасибо вам за помощь с организацией. И отдельная благодарность Нене за идею. Но, как говорится, спасибо в карман не положишь. Что насчет сырников у нас дома? Нене и Тойя одновременно кивают, а лица украшает улыбка. А Цукаса закрывает алое лицо руками. — Я же сказал, что ты что-то задумал с этими злосчастными сырниками! Руи смеется, приобнимая детектива. Все четверо перелезают через ограждение. Путь к дому проходит в громких беседах, наполненных счастьем. Особенно тепло было на душах у Руи и Цукасы. Место, которое стало проклятьем и рассадником тьмы, теперь заиграло новыми красками. Все то, что произошло там, казалось уже далеким прошлым, которое никто не хочет вспоминать. Есть только настоящее и их совместное будущее. Трепетал рассвет.