***
Утренний будильник взведён не меньше хозяйки и такой же неубиваемый. В пять-четырнадцать он очнулся, зашевелил стрелками-усиками и принялся бренчать – мелодично, даже красиво. Потому что на старте всегда красиво. Магический гундёж начинается с ангельского мотива, призывающего восстать с постели. Потóм, если дребезжащую чарами штуку никто не заткнул, часы приступали к левитации вокруг кровати, попутно громыхая маршем Небесного Войска. А когда результата не приносил и этот набатный гул, будильник переходил к запрещённому приёму: – Согласно шестому параграфу Уложения Трибунала о правилах проведения процессуальных действий с подозреваемым, прокуратор или помощник, исполняющий обязанности прокуратора… – Да заткнись ты! – Вышедшая из душевой, дамочка прихлопнула кусок серебра импульсом. Она не была жаворонком, как не была им её мать, и мать матери, и прабабка, про которую только слышать доводилось. «Сон – лучшее лекарство, перина – опытный любовник», - это то, что она запомнила и впитала. Но, тем не менее, проснулась она заранее, в пять-ноль-два, и строго по звонку. По своему внутреннему звонку, опережавшему любые гаджеты. Потому что больше, чем не высыпаться, она терпеть не могла, когда ей указывали, что делать: во сколько вставать, кого любить и как вершить справедливость. Намытая, с распаренной кипятком кожей, белокурая женщина натянула топ и лосины и тут же приступила к зарядке. Крылья – это отлично, но задницу ими в тонусе не удержишь. Однажды её ныне вдовствующий муж сказал: «Когда я увидел тебя в юбке сзади, я понял, как двигаются поршни у Феррари». Жаль, что на следующий день он протрезвел, но комплимент она запомнила. Отрываясь от пола в махах, блондинка думает привычной мантрой: Во-первых, её зовут Ребекка Уокер. Во-вторых, она – бывшая непризнанная. В-третьих, она всех их выебет. Спустя сорок минут часы в гостиной показывают шесть. Хозяйка просторных апартаментов в Местре натягивает юбку-карандаш – белую, шёлковую, бельевую. Она – престол и имеет право приходить без формы: на их отсутствие мантий закрывают глаза, если на обед не назначено всеобщего собрания. Секрет в том, что как раз сегодня совет назначен. Но Бекка рассчитывает быть на нём той, кому позволителен любой дресс-код. Она собирается прийти туда победительницей. На кухне, крошечной и забытой, свистит чайник. Вполне земной, фирмы Kettles, но теперь он работает от чар. Снизу у чайника почернело дно – когда-то они не сразу подружились в отсутствие электричества. Пришлось ставить перед выбором: либо чайник работает, либо летит в окно. Тот всё правильно понял. – Что за вонь и что за шум? – Мужчина выходит из дверей гостевой спальни с самым недовольным видом. Он из тех, кто родился с золотой ложкой во рту, и думает, что мир принадлежит ему по умолчанию. Дескать, в условиях договора эту мысль ещё при зачатии прописали, поэтому стараться не требуется. – Мой кофе и моя музыка. – Пожалуй, престолу Симóну больше не светит приглашения в её апартаменты. А дальше престола он не прыгнет, заленится. – Земная приблуда? – Блондин с интересом оглядывает колонку. – И как она работает? – От чар. Кофе будешь? – Ребекка достаёт чашку. Одну. Знает, Симóн откажется. Предпочтёт рассматривать её ягодицы под шёлком юбки, облепившей бёдра второй кожей, и меланхолично жевать губу. – Только если с молоком… – Молока нет. – А будь оно, соврала бы. Она не гостеприимна с теми, кто не пьёт кофе в чистом, первозданном виде. Сначала тебе не нравится чёрный кофе, потом – кофе в принципе, а дальше-то что? Откажешься от мучного, жирного, сладкого? Если ты так издеваешься над собой, не представляю, на что ты способен с другими. В общем, в её мире чёрный кофе пьют настоящие мужики, а с молоком – это для девчонок-казуальщиц. – Ты чего так рано? – Ангел кивает на циферблат. Шесть-двадцать три. – У меня встреча в семь-пятнадцать. – Значит… - Симóн заворожён юбкой и тем, что под ней. Почти не заглядывается на бюстье из кружева, в котором она суетится, ещё не стянув свой торс блузкой, - …у меня есть не меньше получаса. – Нет, - Ребекка накрасилась, уложила волосы в низкий пучок, выпустила несколько прядей и не готова тратить время на любовника и любовь. У любви своё расписание: следующая любовь случится не раньше завтра, так отмечено в её ежедневнике. – Я опоздаю. – Не опоздаешь, - шепчет мужчина, взирая на коллегу, про которую за спиной любят говорить, что она – стерва, а по ночам мечтать вставить. Словно принимая решение, он выдыхает и прижимает дамочку к столешнице, тянет подол вверх, - не опоздаешь и уйдёшь удовлетворённой, сладкая. – Мужчина уверен, это нормальная реакция на полуголое и слишком красивое, совмещённое с куцей кухней. Симóн соврал. В шесть-двадцать семь юбка сползает обратно вниз. – Супер, - Ребекка тяжело и зло дышит, видя его затуманенное экстазом лицо в отражении многострадального чайника. – Не удовлетворена, не собрана, не кончила! – Прости, Бек! – Он кусает её плечо, прижимает крылья, - чёрт, я слишком хотел тебя, стерву этакую… – Собирайся. Он давит жалобную улыбку, смутно предчувствуя, это его прощальный оскал. У её «собирайся» привкус «убирайся». За три недели их «отношений» Симóн поднаторел в переводе с гремучего на древнеангельский.***
В мáлом сенате пахнет пóтом и беспорядками. Престолы и архангелы напоминают лабораторных крыс – слишком маленькие в слишком большом и белом. Белые стены, белые колонны, белые одежды, не отличающиеся разнообразием. Цвет – как пропускной бейдж. Можешь даже в ветоши явиться, но, будь добр, в белой. Ребекке смешно: она считает, случайный ангел в тоге правильного колера пройдёт в Конклав без особых проблем со стороны гард. Он же в белом! Тем не менее, она обожает это место и свой пост. Малый сенат напоминает Принстон Плейнсборо. Тут вечно что-то чихает, кашляет и готово отбросить коньки, если не поторопишься. Срок сдачи – всегда вчера. И близко не мёртвая тишина Костяного зáмка, где заседают серафимы, да делают это так тихо, что в свой первый, всеобщий совет Ребекка пялилась за окно, на печные трубы, вырастающие из хребта дворца дальше по периметру – всё ждала, когда оттуда повалит дым – чёрный или белый, не так уж важно, - хоть какое-то событие. Если ничего не случается, Уокер отмирает, как кораллы на Большом Барьерном Рифе. Она уже прожила треть жизни «без происшествий»: безупречный по меркам соседей брак, безупречная для замужней женщины должность, по вечерам – возвращение в такой же безупречный дом. Если бы не дочь, даже в том доме ничего бы никогда не случалось. Здешние коллеги – сплошь престолы с архангелами. Её чувств они не разделяют, уверенные, малый сенат – трамплин в серафимскую шайку-лейку. Поэтому не спешат служить, лишь выслуживаются в расчёте на повышение, точно зная, в нынешнем веке повезёт двум, максимум трём соискателям. – Престол Уокер, патрон по делу мануфактурщика Сáввы прибыл и ожидает аудиенции, - секретаря в услужение ей выписали с месяц назад. Йор – из Отдела Статистики, а, значит, жаден и глуп. В Отделе Статистики хорошо платят за самую скучную во вселенной работу, поэтому приличные люди не задерживаются там больше, чем на пару десятков лет. Впрочем, думать десятками Ребекка не привыкла и быстро забирает свитки у своего подчинённого, не замедляя шага. – Ему назначено на семь-пятнадцать, - а сейчас семь, - пусть ожидает. – Ещё у нас запрос на посещение Хранилища от наместника провинции Барáх, - Йору приходится припустить вприпрыжку, успевая за чужими, высокими каблуками, - и недóимка в Журе. В ответ кивают: – Пригласи ко мне Галию́ к восьми-тридцати, пусть приготовит формуляр запроса для наместника. И угости патрона кофе в зале ожиданий. – Боюсь, это ещё не всё. – Догнав начальницу и замирая рядом, мужчина косится на массивную резьбу дверей, правда толку от резьбы – кот наплакал: на белом очень плохо видно белое и очень хорошо различима пыль. Пыли в Цитадели больше, чем божьих приспешников. – Вас ожидают в вашей приёмной. – Кто? И почему не по записи?***
Ответ находится быстро. В креслах посетителей сидят люди демонической наружности: шевелюры тёмные, тела сухие и поджарые, оба – неуловимы похожи одеяниями, но есть и отличие – одного она не знает, а другого хотела бы никогда не знать. – Доброе утро, престол Ребекка, - Винчесто улыбается плотоядной улыбкой, от которой где-то среди рассветных туч только что скончалось солнце. – Надеюсь, вы в добром здравии, престол Ребекка? – Слишком много «престола» для таких незамысловатых на иронию шпилек, слишком приметная адмиронская лента вдоль сюртука. Да видит она его новое назначение, видит… пусть не старается. Это – их маленькая негласная игра. Почти пари, которого не было. Они встречаются случайно или с тем особым выражением лиц, когда по излому брови ясно-понятно – обстоятельства вынудили, сами они не собирались мериться регальками. В прошлый раз она опередила его в повышении, и теперь Винчесто… ах, простите, адмирон Винчесто явился вернуть «должок». – Престол Уокер, - важно произносит второй, - мы не представлены, но пересекались с вами на Трибуналах. Меня зовут Ксеркс. Архидемон Ксеркс, сын Брáгга. – Мужчина трясёт чубом, склоняется в полупоклоне, деловито перехватывает ладошку, касается той в поцелуе ровно в семь-десять. Она замечает циферблат и ухмылку бывшего не-просто-сокурсника, а больше она ничего не замечает. – И что привело вас ко мне, господа? – Простите, что вторглись в вашу приёмную, но Винчесто уверил, что только вы можете решить проблему быстро. – Когда она опускается за стол, Ксеркс достаёт из сумки талмуд в холщовой ткани. – Писание, которое мы запросили в Цитадели, проклято. Наш толкователь едва не сошёл с ума и хочет подать жалобу. – Оно – черномагическое. Чего вы ждали? – Мы ждали, - Ксеркс тут же теряет благосклонность и цедит буква за буквой, - что со стороны Цитадели не будет грязных провокаций, когда мировой Хартии уже больше двадцати тысяч лет, престол Ребекка! Выписать в Ад зачарованную книжонку, от которой мозги плавятся? Хороши союзнички! Верховному Советнику следует утереться и отпустить былые поражения Многовековой войны! Она закатывает глаза, сверлит ими Винчесто – знает, он тоже в курсе, она права, но не мог упустить повода встретиться. Наконец, дама фыркает: – Только дураки думают, что свитки и книги, испещренные магическими ритуалами, остаются бумагой. Попробуйте расписать кровавое жертвоприношение в манускрипте в сорок локтей, потом заприте его в сухом и тёмном месте на пару веков, достаньте и удивитесь, как почернел пергамент и как тлетворно чтение влияет на неокрепший ум. – Вы сомневаетесь в профессионализме нашего толкователя?! – Ксеркс взвился в кресле и распушил крылья, как павлин – хвост. – Конечно нет, пусть этот достойный муж отправит Трибуналу иск. – Семь-тринадцать, ей пора в аудиенц-зал. – Который комиссия из наших и ваших рассмотрит в порядке очереди. Придёт к мнению, что черномагическое чтиво никто целенаправленно не ворожил. Лишит толкователя звания и закроет дело, - Ребекка перегибается самым удачным образом, у неё вырез блузки, который позволяет выступать с подобными трюками, - но не волнуйтесь, Ксеркс, ваши профессиональные качества в Чертоге никто не поставит под сомнение. – Она демонстративно задумывается, ловит почти хохочущее выражение лица Винчесто, стучит ногтями по столешнице, - разве что за спиной начнут шептаться, что это вы подбили толкователя ангажировать процесс, а, значит, вы тоже можете быть не так толковы, как стараетесь казаться. – Адмирон?.. – Мужчина моргает, недоумённо смотря то на своего спутника, то на хозяйку помещения и положения, - вы же говорили… – Прости, дружище, - самая милая моська, - я ведь не видел книгу, поверил тебе на слово. Думаю, престол права… – Теперь извините, господа, но я вас покидаю. Раз нашли вход в мой кабинет, найдёте и выход. – В дверях она поворачивается, - архидемон Ксеркс, если вы хотите, чтобы наш разговор остался в этих стенах, черкните мне, и я не доложу в ежемесячном докладе о ваших попытках инициировать конфликт.***
Чашка чёрного кофе, поданная почтенному патрону Луке, сыну Аристофáна, стояла чистой. От эспрессо не осталось ни следа, ни соринки, ни разводов по дну. И пока сам ангел, выполнявший в Империи функцию адвоката, сидел с замершим, выжидательным лицом, Ребекка рассматривала эту акулу юриспруденции через прорезь в картине в смежном с аудиенц-залом помещении. До того, как её назначили помощником прокурора, она не раз видела, другие делают так же. Сажают прибывших патронов рождественским гусём по центру праздника, а потом стоят у дверей, применяя чары и «отращивая глаза» через стенку. Не дрожат ли колени и крылья гостя, не заходится ли в нервном тике скула… Она никогда не понимала, зачем они расходуют энергию. Поэтому нашла подсобку, не самый прочный камень и механический шуруповёрт. Посетители всё ещё видели репродукцию Эдварда Мунка точно перед собой, а Ребекка видела, как они ковыряются в носу, чешут козлиные бороды и сонно зевают. Как ни крути, идеально сработано. И даже недавнее открытие, что репродукция – никакая не репродукция, не расстроило. Мунк никогда ей не нравился. – Доброе утро, патрон Лука. Она не точна, в этом и смысл. Своими каблуками Уокер крошит мрамор пола в семь-двадцать-пять. – Престол Ребекка, - старик седой и усатый, но он всё ещё любит красивых женщин. Когда они встречаются взглядами, в его радужках полыхает, - вы прекрасно выглядите. Впрочем, как и всегда. Прошлые переговоры проходили полтора месяца назад – абсурдно маленькие сроки по бессмертным меркам. Ребекка сама настояла поторопить адвоката и всеми правдами и неправдами санкционировала эту встречу с торгами за душу его подопечного. Сегодня у неё по-прежнему ни одного козыря, но она намерена блефовать. – Как поживает ваш клиент, Лука? Почтенного Сáвву ещё не загрызла совесть? – Полагаю, там отменное качество сна, престол Ребекка. – Улыбка. За ней – вторая, контрольная. – Но я всегда готов повысить эту планку, если у меня появятся полномочия похищать и держать своих клиентов в неволе. – Значит вы по-прежнему настаиваете, что не знаете, в какие бега подался ваш клиент? – Увы и ах, вы сами видели, он общается со мной письмами и тайными знаками. То голубя пришлёт, то русалка телами буревестников послание на берегу выложит… Ребеккины губы лишь намекают на улыбку, но не улыбаются. – Господина Сáвву ищут уже девять месяцев. На Земле я сделала нового человека за те же сроки. Вы когда-нибудь создавали с помощью своих органов чужие органы, Лука? Может быть свежую почку? Или селезёнку? Гипоталамус? Как вам гипоталамус, патрон? – Я слаб в данной дисциплине, престол, но моя супруга кое-что в этом смыслит. – За девять месяцев мы нашли, описали и опечатали все незаконно экспроприированные в годы войны шахты первородного Сáввы. Мы заморозили его к несчастью пустую ячейку в банковском репозитории. Мы отыскали всех его трёх жён, каждая из которых не знала о предыдущей, и теперь они готовы свидетельствовать против него на Трибунале. А что сделали вы? – Принёс вам наше с клиентом щедрое предложение, которое вам не понравилось. Я бы винил в недальновидности прокуратора, серафима Торендо, но мои источники намекнули, что решение было за вами, очаровательный помощник. – Показушно, с самой доверительной физиономией, Лука перехватывает ладони женщины в кресле напротив и сжимает в своих, - Ребекка, вы думаете и действуете, согласно земным отрезкам времени. Вот и сейчас вы назначили встречу через каких-то шесть недель, полагая, что достаточно меня помариновали. Но, поверьте, ничего не изменилось. Хотя ваше общество, не скрою, приятно порадует что Сатану, что Шепфу. Чего уж про меня, старика, говорить… – Нет, - оживляется женщина, - давайте поговорим о вас. Патрон тут же отдёргивает руки и недовольно кряхтит: – У вас на меня ничего нет и быть не может. Я слышал про ваши методы, Ребекка Уокер, но флирт не сделает меня плохим адвокатом, а моих ошибок в Хранилище Цитадели вы не найдёте. Потому что за всю карьеру тех ни разу не случалось. – Всё верно, Лука, вы не допускали ошибок, пока не взяли́сь защищать этого Первородного. – Она начинает ласково, издалека. – Дело кажется простым. Мозговитый паренёк не растерялся во времена Многовековой войнушки и аннексировал никому неизвестные шахты у Тиморского шельфа. И это в ту пору, когда Нижний мир – слабый и необжитый – вдруг начинает выигрывать за счёт ресурсов. Ставки Мамона на копи и добычу ископаемых играют адскому правителю на руку, за ливры становится возможно купить всё и подкупить всех. А что же наш дивный Рай? А Рай целиком и полностью отрезан от шахт. Ведь география шахт такова, что все они предпочитают гореть в Аду, аккуратно поджариваясь с каждой из сторон. – Вы мне учебник истории пересказать решили? Спасибо, похвально. Мы знакомы с Мисселиной, уверен, она ставила вам «отлично». Но дамочка словно не замечает и продолжает: – Сáвва начинает вести торговлю после войны. Он нанял достаточно необразованных крестьян, научил тех работать в каменоломнях, а потом вывел сырьё на рынок под видом товара из Нижнего мира, чтобы продавать его нам. – Да, мой клиент нарушил закон о приватизации недр, он не отрицает своей вины, но Цитадели следует учитывать период, когда происходили эти события… – Предательство. – Что? – Государственная измена и предательство Родины. Цитадели следует учитывать, что за двадцать с лишним тысяч лет ваш клиент ни разу не предпринял попытки обелить свои доходы и отправить координаты шахт в Отдел Картографии и в библиотеку Мандáтума. – Ребекка, вы не в себе, никакого Закона о Приватизации в те годы не существовало. Ему три тысячи лет в Нижнем мире и всего тысяча лет здесь, у на… Луку нахально перебили: – Именно. Именно этот срок я буду рекомендовать прокуратору. Ваш клиент заслуживает тысячи лет острогá и полной конфискации имущества. – Вы что, всерьёз рискнёте расписать обычное хищение предательством? – Мужчина издал неуверенный смешок. – Примите наше предложение, престол, укажите Конклаву на его плюсы, и Сáвва снимет чары с тридцати шахт из своих ста шести и передаст их в пользование Верхнему миру. Это очень выгод… Но его снова прерывают. Нагло и хамовато. – Вы никогда не допускали ошибок прежде, потому что никогда не работали со мной. – Чего вы хотите, Ребекка? – Половину. Половина шахт переходит в подчинение государства, ваш клиент уплачивает налоги за последнюю тысячу лет, дело закрывается в рамках досудебного соглашения. – Это самая глупая попытка идти ва-банк, которую я видел. – Возможно. – Уокер встала и кивнула. – Но ежемесячный всеобщий совет сегодня в четырнадцать. Значит у вас есть ещё… - стрелка наручного циферблата подкралась к восьми-десяти, - …примерно шесть часов. Свяжитесь с клиентом, узнайте, что ему по вкусу. Слышала, в казематах тоже крепко спится, а на обед перепадают тела буревестников с прожаркой well done. – Будет жаль прощаться с вами, когда вас уволят за шантаж и ультиматум патрону с честным именем. Мне всегда нравился ваш стиль. Увы, он слишком быстрый, значит он – мёртвый. Вы так и не вписались в систему, земная девка, и ни черта не поняли! – Лука, - она цокает каблуками, покачивает бёдрами, отвешивает полупоклон мужчине на выходе, - вы верно сказали, я думаю земными сроками и я – земная девка, поэтому мы увидимся через шесть часов. Или в вечерних заголовках.***
С восьми-тридцати до одиннадцати-сорока время несётся стремительно, как ковбой на родео. Зарывшись вместе с Галиёй в мириад разрозненных записей из Хранилища, они заняты составлением альманáха с описью каждого вложения. Мéйстерша души в ней не чает. И за то, что Ребекка сама подкинула идею систематизировать документы, и за то, что вызвалась помогать, и за перекрёстную ссылку… за неё – вдвойне! По мнению Галии́, престол придумала и породила этот способ. По мнению престола, Бекка – та ещё врушка. С каждым днём Уокер изумляется всё меньше. Но изумляется. Она – среднестатистическая бабёнка из Алабамы с нью-джерсийской выделкой, отродясь не хватавшая с неба звёзд, и вдруг так ценится за находки, которые и американского младенца не впечатлят. Хотя поразить ребёнка – дело нехитрое. В два года Вики так сильно поразилась белому, чистому листу ватмана в кабинете Пола, что с неделю ходила вокруг того, забыв про игрушки. С другой стороны, Империю наводняет масса вещей, от которых половина Техаса вымрет, а другая – впадёт в кому. Но у Ребекки есть план и она его придерживается: просто не соприкасайся с тем, чего не умеешь, и тогда никто не узнает, что ты – дутая фикция. Ровно в двенадцать она выгоняет себя на ланч, но не доходит до буфета в цоколе. – И что, никакой благодарности? – У Винчесто захват гандболиста из старшей алабамской школы, он прибивает её к стене, втаскивает в пустую переговорную и довольно скалится, видя, как Бекка шипит от боли. – Зачем ты притащил этого Ксерокса? – Погоди, разве не у тебя c месяца три назад был какой-то там день рождения… - он свистит в потолок и не даёт сдвинуться, - ах да, это другая моя непризнанная шлюшка… – В следующем году отделайся магнитиком из Чертога, адмирон Винчесто. – Не скрою, тревожился, вдруг не заметишь! – Используя белые Ребеккины крылья, как способ закрыть створки, он прижимает её к дверям и нависает сверху хищной тенью. За спиной у демона оконные витражи, а на улице совсем светло и тепло, и в мужских кудрях застряли солнечные блики, рисующиеся осколками. – Тебе идёт чёрная лента. Прямо как портрету моего деда на похоронах. Почему ты до сих пор в Цитадели? – Искал кого-то с задницей красивее, чем у тебя. Так и не нашёл. – Это уже в шею, к которой адмирон прилипает, облизывая пульсирующую жилку. – Тебе следует заглянуть в Отдел Статистики. Там у нас просиживает жопы до состояния фуа-гры, которой не дают шевелиться. – У меня есть идея получше, непризнанная… Дальше всё происходит, как всегда, как обычно. Вот такое у них «обычно» и оно «всегда» происходит. Бекку трясёт от восторга и предвкушения, когда её распинают на столе, когда задирают юбку и стаскивают трусы́ до щиколоток. От его шёпота она млеет, чувствует себя школьницей, кошкой, первокурсницей – кем угодно, только не престолом, метящим в серафимы. – За этот год мне уже начало казаться, - он вбивает слова до её глухих стонов, - что мы никогда не встретимся. Услышал тупую чушь, которую нёс этот архидемон и притащил его на аркане. А от тебя… - пальцы в бёдра – до синяков красиво, - …даже «спасибо» не дождёшься, стерва! – Спасибо… - она выдыхает это, когда кончает. Позволяет спустить в себя, лишь потом встаёт, чувствуя, как шёлк подола струится вниз вместе с влагой по ляжкам. – Дай угадаю, адмироном вчера назначили? Под звук застёгнутой молнии, он хмыкает: – Точно. Вот так совпадение! – Ты уж определись, Винчесто, ты притащил мне «должника» или явился ленточками потрясти? – Тушé, Бекки Стремительная! Одно другому не мешает! – Он театрально шумит, всплёскивая своими идеальными, узловатыми ладонями. Холёными, как у сáмого избалованного подонка в любом из королевств. – Не ори. – Просто я – прирождённый оратор. – Мужчина сгребает худенькую фигурку в охапку, прижимает к торсу крыльями, зарывается в белокурую макушку. – И от тебя снова воняет мной. – Не переживай, я отмоюсь. – А я улечу к чертям. – Да, у нас разные интересы, мы давно это выяснили. – Она ловко избавилась от его объятий и перешагнула через собственное бельё, распростёртое на полу, - а теперь выпусти меня. – Но улечу я завтра, Ребекка Уокер. – Адмирон – само благородство. Трусы́ он поднимает и галантно протягивает пассии. – Сегодня тут есть кое-какие дела. Рассматривая Винчесто, какая-то маленькая девочка внутри престола закусывает губы и заламывает руки, требуя тот час пригласить бывшего-настоящего-бесконечного любовника к себе: «Давай встретимся! Давай вместе смоемся! Давай уберёмся в Алабаму, откроем там своё дело! Домашний ресторан! Магазин с вареньем! У меня прекрасная мать, ты ей точно не понравишься!». – Увидимся следующим летом. Выходит Ребекка быстро, она всё делает быстро. Строит, рушит, оставляет с трусáми, с кудрями, с «носом».***
Лука врывается в двенадцать-сорок, игнорируя вопли Йора. – Ваша взяла, престол Ребекка! – На её стол падает новый, хрустящий свиток. – Мой клиент согласен погасить все неоплаченные налоги и сохранить за Верхним миром право получать доходы с тридцати его шахт. Проконтролировав, что Уокер приступила к чтению свежего договора, адвокат рушится в кресло и закидывает ногу на ногу, играя в непринуждённость. – Это отличная сделка, - спустя пару минут, она отрывает взгляд от многочисленных завитушек и шлёт Луке улыбку. – Жаль, что она нам не подходит. – Я разнесу вас на Трибунале в пух и перья. Неужели вы этого не понимаете? Законодательные нормы неприменимы задним числом. Всё, что вы можете доказать, что мой клиент не платил пóдати одну сраную тысячу лет! – Моё влияние против вашего влияния. Будем гадать, кто победит? – Ребекка, золотце, мне семьсот тысяч лет… - патрон понижает голос, всем видом демонстрируя доверительную снисходительность, - из них половину я варюсь в юридическом дерьме. Услышьте меня, наше предложение великолепно. Тридцать каменоломен – это огромные доходы в казну и снижение трат на закупки у демонов. А если вы этого не понимаете, то отправьте меня к серафиму Торендо! – Может хотя бы мозги прокуратора не спеклись окончательно, потому что про эту стерву всё с утра яснее ясного. – Серафимы принимают в Костяном зáмке, вы и без меня это знаете. Но Торендо вряд ли сидит на своём месте. Не ждите его раньше, чем начнётся совет. – Тогда позвольте достучаться до вас! – Стучитесь. Не заперто. – Я понимаю ваши порывы. Такой кейс – прямой путь в серафимское кресло, а вам – лично вам! – необходимо делать в два раза больше любого другого соискателя. Вы – женщина и вы – непризнанная… – Бывшая непризнанная. – Мы оба знаем, в Империи не бывает бывших. – Он склоняется ближе, ставя локоть на стол в отцовском, полном снисходительной мудрости жесте. – Допустим. – Но тридцать шахт или пятьдесят три – не имеет значения. Вы уже победили. Это уже значительное число. Добавьте сюда пóдати, и вы – в «дамках». Не обещаю, что завтра вам сразу даруют золотые крылья, но смотреть станут ещё пристальнее, ещё внимательнее, по серьёзному. Ведь это ваши переговоры привели к успеху! На лице женщины застывает непонятное Луке выражение, а потом, словно собравшись духом, она напряжённо выдаёт то, что по настоящему – он читает её помыслы в радужках! – волнует Ребекку Уокер. – Вы правда так полагаете? Спрашиваю, как коллега – коллегу, а не как помощник – прокурора. – Отвечаю вам тем же, - его голова уверенно, горячо мотается вниз, - принять такое предложение – ваш персональный успех. – Ладно. Хорошо. Ладно! Мы успеваем подписать соглашение? Учтите, я выполню свою угрозу инициировать процесс о госизмене, если у нас нет времени получить подпись Сáввы. – Что ж, карты на стол. Если вы поставите печать Цитадели прямо сейчас, моя крылатая «гончая» должна вернуться в кратчайшие сроки. – Думала, у вас русалка… - хмыкает Бекка, по привычке хватаясь сначала за личный герб. – Ах да, это не то! Она тут же отодвинула штемпель и притянула к себе красивую золотую коробочку с буллóй Конклава. – Сегодня у сирены выходной, - Лука подмигивает ответно и поглядывает на её ловкие пальцы. – Нужна Шепфская «V», всё верно. – Давненько ей не пользовалась. Сургуч на жаре поплыл. Не подадите мне салфетки, господин патрон? Они на журнальном столике, а тот – прямо за вашей спиной…***
Всеобщий совет, стартовавший в четырнадцать, длился уже два бессмысленных и беспощадных чáса. Сначала слово брали серафимы, потом – чины помладше: речь вилась вокруг городских и сельских инициатив, ни одна из которых Ребекку не щадила. «Давайте поставим памятник», «Давайте построим новую септу», «Давайте выделим ещё больше фонарного масла для освещения в отдалённых районах Верхнего мира» - это ещё из приличного. Всё неприличное крутилось вокруг её родной Земли, словно тут, среди сенатских колонн лобного места, сидят владельцы увлекательного террариума, у которых ни одной проблемы, вот и обсуждают своих «жучков» со «сколопендрами»: «Вы видели, какой в марте был циклон, который они назвали Хавьером? Нам стóит меньше доверять погоду ведомству Сатаны, люди остались без урожая…». – Фи́ла тоже осталась без урожая из-за разлива в Долине Смерти… - робко шепнула Галия́ по соседству, но её голос естественным образом потонул в гуле. В принципе, так всегда и происходит, если ты не пытаешься быть услышанным. – Перейдём к судейским делам. – Сияющий белизной Эрагон махнул рукой, прерывая шум, - слово передаётся серафиму Торендо. – Как вы знаете, - прокурор с любопытством рассматривал носки своих ботинок под мантией, готовый смущаться от грядущих оваций, - почти год в Трибунале висело дело первородного Сáввы, которое, слава Шепфе, хвала Скифе с Церцеей, сегодня завершилось! Моими стараниями с господином мануфактурщиком было заключено досудебное соглашение, в результате которого Сáвва обещает выплатить все не уплаченные налоги в казну и отписать тридцать своих шахт в государственное ведомство. В свою очередь, как прокуратор, представляющий Цитадель, я снял с него обвинение в хищении. – Браво! – Михаил очень быстро считал в уме, не обсчитался и сейчас. – Это огромные доходы. И это немного избавит нас от монополии Нижнего ми… – Престол Ребекка, почему вы встали? – Эрагон пропускает слова с собой по соседству, глядя на женщину на другой стороне амфитеатра. – Дело в том, что серафим Торендо в связи со своей очевидной занятостью в Костяном зáмке не обладает самой актуальной информацией о первородном Сáвве. – От слов своей подчинённой, не так давно ещё ходившей в любовницах, у прокуратора неприятно сводит челюсти. – Сегодня мой личный гарда Матвей нашёл преступника в гостинице «Кошачья доля», здесь, в Местре. – На секунду весь образ Уокер кажется Эрагону миражом – она что, дьявол её раздери, светится? – И в данный момент бывший владелец ста шести шахт и состояния в несколько миллионов ливров пребывает в допросной в подвалах дворца. Взамен на свободу, он любезно согласился отписать Верхнему миру все свои каменоломни и сделать добровольное пожертвование в размере всего состояния, так как чувствует непреодолимое желание уйти в услужение анахорéткам и посвятить свою дальнейшую вечность молитвам в адрес нашего Создателя. Нет, всё куда хуже, соображает Верховный Советник: она не просто светится, она сверкает.***
Дверь, которой хлопнули с нечеловеческой силой, трещит, но держится. В семнадцать-тридцать-восемь Торендо вылетает из кабинета помощницы, которую он больше не контролирует. – Ну ты и стерва! – Напоследок он мечет взгляд то на женщину за столом, то на приглашение Эрагона посетить собеседование, присланное с Йором, и повторяет, - стер-ва! Нет, она – не стерва. Но мужчины в любом из миров не уникальны: если баба утёрла им нос, они покрестят ту стервой. Тем не менее не-стерва Бекка не останавливается на одном лишь мануфактурщике. Она только что обнаружила недóимку в Озёрном крае, наученная прошлой работой в больнице и ревизией – сколько пришло, столько и ушло, а если пришло, но потом не ушло, значит пропало, проданное наркоманам. Последняя подпись и будет твой обвиняемый. Но про Жур престол доложит завтра Эрагону лично, чтоб с пустыми руками на поклон не идти. И какая из неё после этого стерва, когда лучшим сотрудником месяца рази́т? Пусть так и запишут на доске почёта. Её зовут Ребекка Уокер. Она – бывшая непризнанная. И она всех их выебла. Лука, конечно, проверил письмо, скреплённое печатью Конклава, на чары, да и птицу использовал свою. Но невозможно найти то, не знаю что. А с магнитной бляшкой, которую Бекка лично выковыривала из Линкольна того ублюдка, который отправил её на этот свет, патрон с семьсот тысячелетним пробегом не знаком. И никакой энергии в плоской, похожей на цент «птичке-невеличке», впаянной в сургуч, не схоронено. Матвея Уокер вызвала, едва Лука скрылся с глаз. Выдала гарде краденный авто-брелок и объяснила, куда идти и что нажимать, с прошлых переговоров уверенная – Сáвва либо прячется где-то в Цитадели, либо прилетает в нужный день, чтобы поддерживать с патроном оперативную связь. Никакого электричества, никаких технологий, обычная «пикалка» – ходи себе по отдалённым районам, где даже Шепфа по преданиям терялся, и жми на кнопку. Лампочка замигает – ищи в ближнем здании, - благо, портрет мануфактурщика в наличии. Когда договор с подписью Сáввы вернулся обратно за пять минут до начала совета и был вручен Лукой Торендо, Ребекка занервничала, делая себе пометку: «А чего ты ждала». Если Матвей не успел обнаружить вора, пока бумажка была при нём, теперь уже не найдёт. Но спустя час после старта собрания в проёме показались широкие, волосатые ноздри Йора. Секретарь отлевитировал ей записку. Крупным, странно детским почерком Матвея в той оказалась выведена всего пара слов «Третья допросная». – Престол Уокер, - стоило подумать про любопытный нос, как он тут же возник в дверях, - ещё одно послание. На красивом пергаменте с вензелем знакомого Дома виднелось приглашение Симóна: какой-то час, какой-то ресторан… Бекка испепелила пергамент, не вчитываясь. Она заслуживала отдых, Симóн не заслуживал её.***
Возвращаясь в свои апартаменты, женщина сбрасывает юбку в коридоре, там же приземляются блузка с лифчиком. Одежда пропиталась пылью и бездельем тех, кто не хочет работать, а о каблуках такого не скажешь. Ими она прокладывает дорогу в Цитадели. В них же направляется на кухню – налить Глифт. – Потому что молодец, - блондинка так себе и говорит, заходя в быстро темнеющую после заката гостиную, - собралась, удовлетворилась, кончила. Прикончила! За тебя, Ребекка Уокер! – В зеркале напротив красивая, обнажённая женщина. Совсем не похожая на ту, уставшую, запертую в рёбрах. Отражению престол салютует тостом. – Где-то я читал, что пить голой и в одиночестве, плохая тенденция, непризнанная, - Винчесто развалился на диване, не потрудившись снять обувь. – Как ты нашёл моё жилище? – В справочнике «Проститутки Цитадели». Просто открыл, ты – на первой строчке. – Люблю летние вечера с тобой. Они всегда начинаются с тёплых, ностальгических оскорблений. – Кто такой Симóн? Он оставил свои бумажки в той комнате… – Да адмирон пьян. И похабен. И у него стои́т. – Трахалась с ним утром. Мне не понравилось. – Мне тоже не нравится. – Я больше не буду с ним спать. – Обещаешь, стерва? – Слово серафима. – Ты не серафим. – А это вопрос недели. И когда адмирон толкает её в спальню, а в спальне – на кровать, Ребекка даже не догадывается, что ошиблась с датами. Вопрос будет закрыт не через неделю, он решится через три дня. Впрочем, женщине, у которой всё получается, не до этого, у неё любовь вне ежедневника, с засосами, синеющими на ляжках.