Ласковый Волчонок

      Щёку вновь обжигает болью, а во рту чувствуется металлический привкус. Запах крови преследует уже сутки, над его дрожащим плачем только мерзко смеются, сплёвывая под ноги, и продолжают калечить. Третий удар кнутом сопровождается истошным воплем, мальчишка ослабленными пальцами хватается за выступающую половицу в амбаре и стискивает зубы, с силой жмурясь и скуля от безысходности.       Принимает четвёртый удар и хрипит, стоя коленями на грязном полу, плачет и просит прекратить, чувствуя невыносимую боль, но в ответ лишь гадко гогочут, оставляя ещё одну красную полосу на некогда молочной коже.       — Как жалко, что хозяин не разрешил тебя оприходовать, — слышит омега словно сквозь вату издевательские смешки.       — Но мы это не прочь сделать и после него.       Парня от услышанного охватывает животный страх, перемешанный с болезненными ощущениями. Он дёргается от двух ударов, следующих друг за другом, слышит собственный вой и пугающий звук хлыста, разрезающий воздух и оповещающий о том, что через долю секунды юное тело будет изуродовано восьмым кровавым следом.       — Хватит. — Омега мутными из-за слёз глазами видит, как один альфа останавливает второго — того, который собирался нанести очередной удар.       — Хозяин сказал десяток всыпать!       — Он сейчас сдохнет, а мы вместо него этот десяток получим в лучшем случае. В худшем — отправимся вслед за ним.       Мальчишка у них под ногами хрипит и издаёт тихий вымученный стон, роняя жгучие слёзы, что сильно щиплют щёки с множеством ссадин, чем вновь привлекает к себе внимание.       — Больно, малыш? — присаживаясь на корточки, противно тянет прихвостень вожака. — А не стоило тебе дерзить будущему мужу. Впредь будешь умнее.       — До свадьбы заживёт.       В старом помещении вновь разносится противный хохот, разбавленный болезненными всхлипами. А где-то через минуту, так и не подарив оставшиеся два удара, омегу оставляют одного в полной темноте. По крыше стучат крупные капли дождя, раздаётся раскат грома, но парень даже не дёргается, хоть и очень сильно боится грозы.       Кажется, что сил нет совсем. Ни на то, чтобы подняться, ни уж тем более на то, чтобы обратиться. Места ударов горят огнём, измученный парень царапает ногтями пол и скулит от страха и обиды, глядя стеклянными глазами в темноту. Слёзы отказываются высыхать, стекая на полупрогнившие доски, а мальчишка крупно вздрагивает, медленно отползая к стене и прижимаясь к ней, когда дверь в амбар вновь с громким скрипом открывается. Омега готов взвыть от понимания, что на сегодня с ним не закончили, что сейчас опять унижать будут, бить. Он не может ничего сделать, даже в комок сжаться, чтоб было меньше открытых для издевательств зон.       Парень не видит, кто к нему подходит, лишь прикрывает глаза, когда чья-то дрожащая рука касается его плеча.       — Убейте… — одними губами шепчет мальчик, не прекращая беззвучно плакать.       — Тэхён-и, поднимайся, — шепчет мужчина, чей голос омега с трудом, но узнаёт.       Но продолжает лежать неподвижно.       — Вставай, мальчик мой, бежать тебе надо, — молит старик, и Тэхён наконец поворачивает голову в его сторону.       — Не… могу, — хрипит в ответ.       — Можешь, малыш, можешь, поднимайся. — Тэхён болезненно стонет, когда старые сухие руки осторожно берут его за предплечья и тянут на себя, но послушно встаёт на колени, шатаясь. — У тебя нет другого выхода, ты же понимаешь.       — Умереть.       — Не смей думать о таком, тебе ещё жить и жить, ребёнок. Ну же, вставай, Тэхён, беги отсюда. Прости, маленький, это всё, что я могу для тебя сделать. — Пожилой мужчина тоже не скупится на слёзы и нежно гладит испачканную кровью щёку напротив.       — Но куда? А Вы?.. Догонят ведь… — Мысли путаются, а оттого омега слабо трясёт головой, морщась от неприятных ощущений.       — В северной части леса есть ещё одно поселение…       Так далеко.       — Обо мне не думай, Тэхён-и, мне он ничего не сделает, даже если узнает. И хватятся тебя, если повезёт, только к завтрашнему вечеру. Они покинули поселение час назад, накинешь мой плащ, чтоб немного перебить запах, он у тебя слабенький, так что должно помочь… — Омега старается вникнуть в каждое слово, но получается скудно, а глаза против воли закрываются. — Не засыпай, солнышко, вставай, ну же. К утру успеешь добраться.       Парень мычит, разлепляя веки и смаргивая очередные солёные капли, и пытается подняться, опираясь на плечо пожилого омеги, который всеми силами старается его поддерживать, минимально задевая раны. Встать наконец получается, и Тэхён, слабо соображая, держится за деревянную отсыревшую стену и чувствует, как в нежную кожу ладони вгоняются большие занозы.       — А Вы? Как же Вы, Бонгу? — хрипит, медленно перебирая ногами и через минуту оказываясь у большой двери. — Уйдём вместе…       — Тэхён-и, — грустно улыбается омега, — я медленнее тебя даже в таком состоянии, буду только тормозить тебя. Не думай об этом, малыш. Перекидывайся скорее.       Омега в голос плачет от боли во всём теле, от желания спастись, от понимания, что это первый и единственный шанс. Он падает на четвереньки, немного успокаиваясь от поглаживаний по голове, и собирает крупицы сил, чтобы перекинуться в небольшого серого волка. Светлая шерсть мгновенно окрашивается в брусничный, Тэхён смотрит на окровавленные лоскутки — остатки его одежды — с совершенно пустым разумом и скулит, еле сдерживаясь, чтобы не завыть, разнося по всему поселению свою боль.       В обличии волка стоять существенно проще, омега утыкается холодным носом в бок Бонгу, который гладит его между ушей и приговаривает, что всё будет хорошо. Старик снимает с себя плащ и, как обещал, накидывает его на мальчика, что приглушённо рычит от соприкосновения грубой ткани со свежими ранами.       — Только не останавливайся, Тэхён-и, — наставляет Бонгу, — уснёшь — всё пропало, догонят, вернут. Понимаешь?       Волк неопределённо мотает головой, смотрит на старшего, взглядом благодаря и до последнего не веря, что у него что-то получится. Бонгу открывает амбар, выходя первым и убеждаясь, что поблизости никого нет — поздний вечер играет им на руку. Тэхён на полусогнутых выходит следом, прижимая уши, и жмётся к омеге, будто боясь, что вот-вот из-за угла появятся альфы с кнутом.       — Беги на север, — напоминает и наклоняется, чтобы поцеловать в нос. — Ни о чём не волнуйся. Там тебя должны защитить, если доберёшься.       Тэхён вздрагивает от очередного раската грома, делает глубокий вдох и осторожно ступает, заходя за амбар и устремляя взор в темноту. Деревья возвышаются над ним страшными монстрами — омеге никогда не нравилось в лесу ночью, пусть именно он и является здесь самым опасным хищником. Странный и какой-то неправильный оборотень… Он в последний раз оборачивается, глядя на морщинистое лицо, озарённое доброй подбадривающей улыбкой.       И скрывается в тёмном лесу, ступая слабыми лапами по мокрой от ливня земле.       Парень с уверенностью может сказать, что последние восемь лет жил в постоянном страхе и надежде, что ныне покойный отец не на полном серьёзе ударил по рукам с вожаком, пообещав своего десятилетнего сына ему в мужья, когда тот подрастёт. Но чем старше становился, тем больше маленький омега получал пугающие взгляды и странные фразы в свой адрес от Хэвона — их вожака, что старше Тэхёна почти на сорок лет.       Папа его был человеком, выносить четырёх крупных волчат оказалось для него непосильным, из всего потомства выжил только один омежка, а сам Ханыль скончался через месяц после рождения Тэ. И всю оставшуюся жизнь отец, убитый горем, во всём винил именно своего маленького сына, который, хлопая большими невинными глазами, не понимал, почему родитель много пьёт и на любую попытку подойти и обнять отталкивает мальчика, иной раз награждая парой пощёчин или того хуже.       Рос он как придётся. В поселении неравнодушные омеги брали на время к себе в шатёр, кормили и давали одежду. Одним из таких омег был семидесятитрёхлетний Бонгу — папа вожака, с самого начала не одобряющий нездоровое желание сына взять в мужья совсем ещё юного Тэхёна, но в силу возраста только старающийся образумить альфу наставлениями. Отец уделял внимание сыну крайне мало, чаще всего для того, чтобы напомнить, что омега слишком слабый и позорит весь его род.       Но своей вины в том, что взял человека, кажется, не чувствовал совершенно до самой смерти.       Тэхён смаргивает слёзы, что смешиваются с каплями дождя, и боится, что не справится. Каждый шаг отдаётся неприятными ощущениями, ткань чужого плаща из раза в раз беспокоит раны и вызывает тихое жалобное поскуливание. Он совсем ничего не кушал со вчерашнего дня, а оттого чувствует себя ещё хуже, замедляясь перед небольшим холмом. Ему и так бежать тяжело, а в гору и подавно…       Он идёт пугающе медленно, прилагая все усилия, чтобы ускориться, но всё, на что способен — редкие перебежки до тех пор, пока не добирается до вершины и, неуклюже поскользнувшись на листве, кубарем не скатывается вниз. Волк лежит пару минут, тяжело дыша, и с трудом поднимается, растерянно вертя тяжёлой головой в поисках потерянного плаща, но раздаётся гром, и он оставляет попытки, решая, что продолжит путь без него.       Не может не радовать, что более склонов не попадается, ведь по ровной земле в нужном направлении бежать в разы удобнее. Тэхёну всё кажется, что его уже хватились, что за ним уже гонятся, и из-за этого сердце от страха до размера горошины сжимается, а адреналин стремительно растекается по венам. Ему страшно останавливаться, страшно смотреть назад, страшно даже немного передохнуть, потому что ощущение, что вот-вот схватят, снова кинут в старый амбар за непослушание и будут бить до тех пор, пока не склонит голову перед уготовленной ему судьбой. А потом, даже если так и не склонит, насильно возьмут в мужья и окончательно разобьют, сломают маленького омегу.       По ощущениям прошла вечность, хотя на деле, наверное, часа четыре, потому что начинает потихоньку светать. Тэхён останавливается на несколько секунд и глядит на блеклые просветы между листвой деревьев, как на своё спасение. Мышцы неистово гудят, он даже не знает, сколько ему ещё предстоит бежать и найдёт ли он хоть кого-то в этой части леса. Омега никогда не был так далеко от поселения… Это пугает, но возвращаться — последнее, чего он сейчас хочет.       Путь назад не рассматривает. Вернётся только в том случае, если вернут силой.       Парень слышит собственные загнанные хрипы, но не останавливается, пытаясь найти в себе силы добраться. Пусть не до другого поселения оборотней, пусть хотя бы до окраины леса, где люди. Он точно знает, что те живут за его пределами, но не уверен, что помогут. Тем не менее, всё лучше того, что ему уготовлено в родном поселении…       Тэхён задыхается то ли от истощения и усталости, то ли от вновь загоревшейся надежды, когда поплывшим взглядом видит вдали дом. Он останавливается и неверяще смотрит на своё спасение и, возможно, новую страницу в жизни.

***

      — Чимин, ты чего припёрся? — Альфа, ради приличия нацепив чёрные шорты, плюхается в кресло и смотрит на пепельноволосого омегу, который, по всей видимости, совсем не чувствует своей вины.       — Мы поссорились, — морщит свой аккуратный нос парень и занимает рядом стоящее кресло, забираясь на него с ногами.       — В шесть утра? — скептически выгибает бровь мужчина.       — Нет, вчера вечером, но ушёл я сейчас, — важно заявляет омега, вскидывая подбородок и добавляя: — пусть испугается, когда проснётся без меня.       — Я бы на его месте пугался тогда, когда просыпаюсь с тобой, а не наоборот. — Альфа на младшего брата даже не смотрит, прекрасно зная, что бесит его этим ещё больше.       — От тебя вечно никакой поддержки!       — А от тебя вечно много шума.       Чимин, честное слово, вынес бы любимому братцу половину мозга точно, но ему не позволяет начать возникать непонятный звук с улицы, будто бы кто-то шкрябает когтями по двери, а через некоторое время слышится тихий скулёж, больше похожий на человеческий.       — Чонгук… — одними губами шепчет омега.       Мужчина быстро поднимается на ноги, на автомате закрывая брата собой. Пахнет чужаком, а оттого альфа напрягается, очерчивая скулы, и двигается к выходу из своего дома. Несколько мгновений принюхивается, ухватившись за ручку, и резко распахивает дверь, не обнаруживая перед собой никого и ничего. Он опускает взор и невольно вздрагивает, видя перед собой полностью обнажённого юношу с располосованной спиной.       — Чонгук, чего стоишь? Бери его скорее! — испуганно пищит Чимин, выглядывающий из-за плеча старшего.       Альфа отмирает и слушается, присаживаясь на корточки и осторожно приподнимая мальчишку без сознания на руки.       — Я в баню, принеси бинты и всё остальное, — даёт указание Чонгук и направляется к небольшому зданию неподалёку.       Все в поселении ещё спят, только к семи утра начнут понемногу выходить из своих домов, а потому никто и не видит, как вожак несёт в сторону бани неизвестного парня. Чонгук заходит внутрь и садится на скамью в мойке, осторожно усаживает омегу рядом и прислоняет его голову к стене, придерживая за испачканные холодные плечи. Он не знает, что испытывает, разглядывая ссадины на определённо симпатичном лице, разбитую губу с засохшей коркой крови и подрагивающие мокрые ресницы.       Ворвавшийся Чимин заставляет альфу отвести взгляд и переключиться на брата, что принимается суетиться, раскладывая всё необходимое и беря ведро, чтобы набрать из алюминиевого котла воды. Быстро ополаскивает ноги, руки и туловище, умывает лицо, аккуратно обрабатывая ранки и смотрит на Чонгука, всё это время внимательно следящего за действиями младшего.       — Разверни его ко мне спиной, — командует омега, и мужчина молча выполняет то, что сказали, приподнимая юное тело и располагая к себе так, чтобы чужая голова оказалась у него на плече.       Чимин забирается на скамью с ногами и с ужасом осматривает открывшуюся ему картину.       — Божечки, кто же его так, — охает парень, но мгновенно берёт себя в руки, хватая ковшик с водой и промывая длинные красные раны. Благо, что неглубокие.       Мальчик в альфьих руках вдруг дёргается, но глаз по-прежнему не открывает, а Чимин продолжает лить воду на повреждённую спину, смывая засохшую и свежую кровь. Бережно высушив спину тканевой салфеткой, омега берёт перекись водорода и начинает тщательно обрабатывать каждый сантиметр.       — Не надо… — неожиданно хрипит мальчишка, заставляя Чонгука взглянуть на заплаканное лицо и понять, что тот не в себе. — Не бейте… — И плачет, роняя слёзы на оголённое плечо и слабо-слабо сжимая Чоново запястье.       — Что ты, кроха, мы не обидим тебя, — отзывается Чимин и сильно закусывает собственную губу, с сочувствием глядя на то, как от новой порции перекиси парень опять дёргается.       — Больно…       — Потерпи чуть-чуть, я скоро закончу.       Чонгук молча следит за процессом, чувствуя, как в груди что-то противно сжимается от тихих всхлипов и просьб не причинять боли. Омега покрывается мелкой испариной, жалобно хнычет, слепо ища в прижимающем к себе теле поддержку, и крупно трясётся, пока Чимин, бормоча что-то себе под нос, не жалеет перекиси.       — Подержи его, я перебинтую.       Альфа немного отстраняет от себя дрожащее тело, давая брату возможность обмотать бинтами поперёк живота и груди, зафиксировав несколько раз на плечах крест-накрест. Омега бредит, не прекращает тихо плакать и шептать, что ему больно. Утыкается лбом в ключицу, мычит, чуть успокаиваясь, когда пепельноволосый омега, закончив, пару раз гладит его по голове.       — Ему поспать нужно, — тихо говорит Чимин и смотрит на брата, что просто кивает в согласии. — Я схожу поищу обезболивающее, а ты отнеси его в дом и одень во что-нибудь. И не смей пялиться, иначе глаза выколю, — грозно заключает, пока брови старшего недоумённо ползут вверх.       — У тебя всё?       — Я серьёзно, Чонгук.       — Я тоже, Чимин. Твоё мнимое командование так долго терпеть я не намерен. Не раздражай и иди уже.       Омега недовольно пыхтит, но послушно встаёт со скамьи, быстро собирая всё, что приносил, и выбегает из бани. Чонгук тоже не засиживается, поднимая затихшего парня и с какой-то печалью смотря на безвольно повисшую руку. Не позволив, чтобы голова так же повисла, альфа выходит на улицу и за пару минут добирается до своего дома, где, боясь лишний раз прикасаться к спине, укладывает мальчишку животом на кровать.       Задумчиво смотрит в одну точку какое-то время, а потом идёт к шкафу, откуда достаёт свои шорты и кое-как справляется с тем, чтобы надеть их на тело в таком положении. Омега лежит с закрытыми глазами, не шевелится и лишь рвано дышит, периодически морщась.       Чимин влетает в дом обеспокоенным ураганом, но облегчённо выдыхает, когда видит их утреннюю находку уже спящей. А потому и откладывает найденное обезболивающее на столик возле кресел, не переставая вместе с братом разглядывать лежащего парня.       — Откуда он взялся? — шёпотом спрашивает омега у вожака, будто тот знает ответы на все вопросы в мире.       — Узнаем, когда очухается, — кидает равнодушно и выходит из дома.