***
Однажды, когда они отвезли Вайта на очередную перевязку, вышел он из кабинета уже без бинтов. Вся его левая рука была покрыта свежими шрамами от ожогов — они выделялись на светлой коже также неправильно, как чернила на чисто-белой рубашке, и уходили далеко под одежду, за плечо. Вайт стыдливо спрятал руку за спину, когда все обратили на это внимание. Тогда Нортон решительно взял его за локоть, заставив показать шрамы. — Кэмпбелл, — строго произнес Наиб, увидев, что парень испугался. Нортон засучил свой рукав до плеча, обнажая полотно таких же, но намного более старых ожогов, успевших огрубеть и посветлеть. — Смотри, мы теперь вдвоем горелые, — усмехнулся он, толкая парня плечом. Вайт уставился на сетку шрамов так, будто видел их впервые. Он робко вытянул руку, и контраст стал очевиден — старые раны и новые, смуглая кожа и бледная, да даже его запястье было тоньше, чем у Нортона. Но он почувствовал, что не так уж и стыдно — иметь шрамы. Особенно, если он не единственный с ними — об этом как-то забывается, потому что он не знает Нортона без них, и они не выглядят неправильно или неестественно на нем, и все же. Вайт поднял голову, растроганный, не зная, что сказать. — Спасибо, мистер К- кхм, Нортон. Тот сразу оживился и хлопнул парня по спине. Вайт смущенно поправил повязку. Эмма ободряюще улыбнулась, пока Наиб изо всех сил сдерживал гордость за них обоих. — Наконец-то по имени! — искренне обрадовался Нортон, который на пару с Наибом последние пару недель был только «мистером». — По такому случаю заедем в мак. — У нас нет времени, — одной фразой Наиб разрушает эту идиллию, но две пары грустных глаз мигом заставляют его перестроить маршрут, со вздохом соглашаясь: — Поэтому ненадолго. И Вайт впервые выглядит так, будто ему по-настоящему комфортно с ними, и он откладывает свою защиту, сокращает дистанцию: просит Нортона потрогать шрамы, с трепетом прикасаясь к стянувшейся коже (спрашивает: «Не болит?»), сам выбирает музыку в машине, засыпает у Эммы на плече по пути домой. Он ужинает вместе со всеми и говорит совсем чуть-чуть больше, чем всегда, но и это уже прогресс, потому что обычно они больше слышат от Брук, чем от него. Позже Эмма с Вайтом уходят в гостиную смотреть фильм, Наиб с Нортоном остаются на кухне, обсуждая всё подряд. — Ты молодец, — внезапно произносит Инференс, вызывая у Нортона чистое, неподдельное удивление. — Я? — Мгм, — он продолжает, выключая кофемашину из розетки на ночь, — парень к тебе привязан. Он всегда тебя слушает, ищет у тебя одобрения. Ты правильно делаешь, что помогаешь ему. — Это просто… естественно, — отмазывается Нортон и лохматит волосы на затылке. — Мы все ему помогаем. — Ему важно было услышать именно от тебя, понимаешь? — Наиб выключает на кухне свет. Нортон напряженно молчит, поджав губы, словно ему тяжело это принять. Он по привычке уходит к себе, но тут понимает, что дети заняли диван. Не хотелось бы мешать им, да и они не дадут нормально выспаться — Нортон просто начнет смотреть вместе с ними от любопытства и случайно вовлечется. — Оставайся у меня, — внезапно предлагает Наиб. Он отвернулся, переделывая хвост на затылке. Несколько секунд молчания, и, когда он оборачивается, Нортон смотрит на него со слегка виноватой, слегка вымученной улыбкой. — Не сегодня. Мне все равно нужно на квартиру наведаться, — он быстро забрал куртку и пошел к выходу, махнув рукой на прощание. — До завтра! Из гостинной послышались «до завтра» и «спокойной ночи». Как только Нортон выходит за дверь, улыбка слезает с его лица облупившейся краской. Наиб уходит к себе и курит, до утра пытаясь отвлечь себя расследованием и урвать хотя бы пару минут сна.***
— Извини, что спрашиваю, но… ты специально выбрала такой фильм? На экране растерянное лицо Джеки Чана показывают крупным планом, и следом сразу же раздается отчаянный крик «кто я?», обращенный не к кому-нибудь, но к самому всевышнему. Вайт поворачивается на Эмму. Та хихикает, прикрыв рот ладонью. — Да нет, с чего ты взял. — Подозрительно. Вайт спустил Брук с плеча на диван, и птица сразу же села к Эмме на колено, распушившись и прикрыв глаза. Девушка была в восторге. — А кто это у нас такая булочка, кто это у нас такая сладкая, сырничек мой, круассанчик, пирожочек… — она ласково погладила ее перышки. — Она тебе доверяет. Значит, ты хороший человек. Эмма на секунду застыла, а потом мягко улыбнулась. — Неплохой способ судить о людях. — Я не сужу. Я знаю, — он аккуратно взял ее руку, будто мог что-то на ней разглядеть, и заговорил очень серьезно: — У тебя хорошая аура. Эмма фыркнула и потрепала его по волосам. Вайт возмущенно схватился за косички. — Мог бы просто сказать, что тебе со мной комфортно. — Но это не то, что… — он вздохнул. — Ладно, можно и так сказать. Эмма щелкнула его по носу. Вайт воспринимался, как смешной младший брат, с этим ничего нельзя было поделать, особенно когда он дуется, будто мышь на крупу. — Тем более, если бы ты знал, что я в твои годы вытворяла, ты бы не был так уверен, — девушка забросила в рот немного попкорна. Вайт упрямо покачал головой, а потом задумался, смотря сквозь экран телевизора. — А если бы… — медленно начал он, — если бы я сделал что-то плохое в прошлом… Ты бы считала меня хорошим человеком сейчас? Эмма отставила тарелку и села поближе, чтобы они были плечом к плечу. — Малыш, я сомневаюсь, что ты мог сделать что-то действительно плохое, — она посмотрела на него, подавляя желание дернуть за косичку и стрясти это серьезное выражение лица. — Но даже если так — никто из нас не чист. Главное лишь то, кто ты сейчас. — А если я не знаю, кто я сейчас? — Ты дурилка, вот ты кто, — Эмма потянула его за щеки. Вайт попытался вырваться, но его самого вскоре пробил смех. — Прекрати-и. — Нет! Ты как мягкая булочка. — Перестань! Эмма! Ну все, хватит! — А кто это у нас такой сырничек…***
Заключение: F44.0, диссоциативная амнезия, острое нарушение памяти, обусловленное частичным или полным блокированием личной информации о травмирующем событии. Амнезия не связана с употреблением наркотиков или алкоголя, соматическим или психическим заболеванием. Развивается на фоне тяжелой психологической травмы: угрозы для жизни, сексуального и эмоционального насилия в семье и т. д. К признакам диссоциативной амнезии относятся различные аффективные состояния… Лечение — психотерапия, лекарственная терапия… — Эмма, достаточно, — Наиб прикрыл глаза ладонью, девушка перестала читать. Голова раскалывалась. — Вот почему он не стремится что-то вспоминать, — помрачнел Нортон. Он сидел, неподвижно пялясь в одну точку все время, пока Эмма зачитывала заключение от психиатра. Сама она выглядела взволнованной и грустной. На лечение амнезии им намекнули врачи, у которых Вайт обследовался до того, как его забрали в агентство. Они уверили, что никакой травмы головы не происходило, потому это всего лишь вопрос времени и правильной терапии, когда Вайт сможет все вспомнить, но парень не был в восторге от этой затеи. Он согласился больше потому, что так было нужно. Так было правильно. — Тут написано, что блокируется память о травмирующем событии. Ну, у Вайта о пожаре, — Эмма провела пальцем по строчке. — Верно. — Но почему тогда… — она осеклась, словно сама боялась озвучивать эту мысль. — Почему он совсем ничего не помнит? — Забывается травма… Вайт не помнит почти ничего… — про себя проговорил Нортон, и тут его глаза расширились от осознания. Молчание вмиг стало жутко некомфортным. Наиб потер виски, пытаясь облегчить головную боль, Нортон провел рукой по лицу и выругался, Эмма вновь и вновь перечитывала заключение, будто надеясь, что оно изменится. Все понимали, что это значит, но это было слишком жестоко по отношению к Вайту — у каждого перед глазами было лицо этого подростка, закрытого, но доброго, который попросил в изолятор карты таро и неделю не подходил к плите после того случая, который не расстается со своей птицей и до сих пор не может разобраться с кофемашиной. Что такого ужасного с ним произошло, что он предпочел напрочь все забыть? С каждым днем они все больше к нему привязывались, и с каждым днем понимали: он все еще ничего не помнит, ни единого воспоминания, как и полтора месяца назад. Ни единого фрагмента. Чистый лист. Ему не становится лучше.