Ты сказал что хочешь увидеть море

Между ними остановилось время – такое часто бывало. Катай прекратил работу; многочисленные компьютеры, светились лазурью, отбрасывая световые тени на него и его футон, и показывали белоснежные строки кода, который был уже давно закончен. Некоторые компьютеры перешли в «спящий режим» и разноцветный квадратик, ударялся об углы, бегая по экрану. Катай, лёжа на животе, под футоном, наблюдал за этими перемещениями мёртвыми глазами. Куникида следил за ним из кухни, пока его руки были заняты мытьём грязного стакана, хотя он уже мыл его несколько раз. Он отмывал его лишь для того, чтобы чем-то занять себя; тело Куникиды всегда нуждалось в движении, в выполнении какой-то задачи, в том, чтобы сделать мир лучше, для кого-то. Кем-то, был, конечно, и Катай, но отчасти и он сам. Беспорядок всегда беспокоил его, – оба мужчины это знали, – и всё же, он не знал, что теперь делать. Молчание между ними редко бывало неловким. Это было само по себе проявление комфорта и спокойствия, которое гласило: «Я доверяю тебе достаточно, чтобы существовать, не имея никакой цели». Но сегодня, впервые за долгое время, молчание было неловким. По крайней мере, для Куникиды. Обычно Катай или был занят работой, или разговаривал с ним. Но сегодня он не был разговорчивым, и быстро выполнив работу, лежал, не говоря ни слова. Куникида уже не был уверен, закончил он или просто сдался. Тихий и бесстрастный, он сидел на своём футоне, верно, до тех пор, пока Куникида не вытащил бы его оттуда, или он сам не лёг бы спать, – в зависимости от того, что произойдёт раньше за то время, какое бы потребовалось Куникиде, чтобы собраться и обратиться к Катаю. Куникида не мог бы полностью его понять, да и сочувствие никогда не было одной из самых сильных его сторон, но он вдруг кое-что понял. Для Катая мир был враждебным чужаком. Всегда. Он совершенно не оправдывал его ожиданий. В отместку, Катай построил дом так, чтобы быть ограниченным от социума. Но люди всегда существовали в обществе и однажды Катая настигло это чувство… Одиночество. Куникида не назвал бы это печалью – скорее пустотой, которая заполнила его полностью, сделав таким мёртвым для мира. По крайней мере, это была всего лишь его попытка угадать что с ним – гипотеза. Повернувшись обратно к раковине, Куникида отставил стакан и взял тарелку, которую уже мыл. Когда он нервничал, он был склонен зацикливаться на одном и том же действии, каком угодно, лишь бы мозг находился в своеобразном состоянии автопилота; обычно он писал в своём блокноте, но ему казалось неправильным заниматься работой, когда Катай чем-то так сильно поражён. И всё же Куникида слишком нервничал, чтобы начать разговор и спросить, не нужна ли ему помощь. Куникида, чей голос гремел в коридорах, громче чем любой гром, чьё присутствие становилось доминирующим, едва он заходил в комнату, в один миг превратился в робкого незнакомца. Он никогда хорошо не справлялся с эмоциями, а у Катая была дурная привычка – замолкать, как только разговор касался этой темы. Совместимые во всех отношениях, они оба быстро робели, едва сталкиваясь с ситуациями, которые невозможно разрешить без формул или кода. Но Куникида готов помочь, ради Катая он готов на всё; он уже пожертвовал своим идеалом о чистой домашней, но в то же время и рабочей, среде, что было для него нелёгкой задачей. И теперь он делал всю домашнюю работу за него, без спроса. Он многое делал для Катая, но ничего не просил взамен, потому что ничего, кроме его компании, ему не было нужно. Уже его компания была хорошим утешением. Ну… Обычно так и было. Куникида уже бросил затею считать тарелки, которые перемывал по третьему, а то и четвёртому кругу. Он не знал что сделать, что сказать, как связать мысли во что-то, что можно было выразить словами. По его мнению, если бы он жил так, то был бы рад, если кто-то помогал с домашними делами. Он понимал, что разговор решит проблему быстрее, но не знал как его начать. Отложив тарелку, он опёрся обеими руками о кухонную стойку и уставился на облупившуюся краску на дереве. Его очки съехали на переносицу и он впервые, с тех пор как зашёл в дом Катая, застыл на месте.  Ему хотелось помочь, но он прекрасно понимал, что уборка было больше для того, чтобы успокоить его, а не Катая. Он поднял взгляд на шкаф, потом на окно, – разумеется, с задернутыми жалюзи, – а потом и на потолок. Он мог бы провести время рядом с ним. Куникида выпрямился и повернулся к Катаю с остекленевшими глазами, шагнув к нему. Катай не двинулся, чтобы показать, что видит человека, приближающегося к нему; даже когда Куникида остановился около него, он не поднял глаз, моргнув, и узнав его боковым зрением. Отбросив ногой бутылки с водой и коробки, в которых находилась еда, Куникида сел рядом с ним. Катай по-прежнему не обращал на него никакого внимания, молча смотря вперёд и сердце Куникиды забилось сильнее, от беспокойства. Но он не отодвинулся от него и Куникида решил, что подобная близость для них совершенно нормальна. Он осторожно приподнял руку и положил её на спину Катая, между лопаток: это было скорее нежное объятие, чем сердечный шлепок «соберись», но дрожь Катая заставила его задуматься, не вложил ли он в этот жест слишком много силы. Или, может быть, программист не ожидал этого прикосновения. Его глаза на мгновение метнулись к Куникиде, будто спрашивая, зачем он это делает, прежде чем снова вернуться к безвольному рассматриванию квадратиков на экранах компьютеров. Теперь компьютеры проецировали разные цвета: оттенки красного, жёлтого и зелёного, отражаясь на лицах мужчин. Без каких-либо слов или предостережений, Куникида взял на себя инициативу медленно провести рукой вниз, по позвоночнику, и снова вверх, в жесте любви, бывшем намного проще, чем слова. Катай вздохнул и глаза его закрылись. Куникида подумывал над тем, что стоит бы отправить его спать таким образом. Он был не прочь сделать это. Это было то… Это было то, что делали друзья. Заботились друг о друге. Катай полежал так ещё немного, положив голову на согнутые руки, прежде чем снова открыть глаза. Они были такими же безжизненными, как и раньше. — Куникида, – тихо прохрипел он. — Да? – ответил тот, слишком громко и быстро. Катай повернулся к нему и Куникида постарался не вздрогнуть от того, насколько же пустыми были его глаза; они смотрели сквозь него, сквозь всё живое, в неописуемую даль. Катай смотрел на него, но взгляд его был таким рассеянным, что можно было бы предположить, будто он смотрит на компьютеры. Куникида моргнул и покосился на него, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Я хочу увидеть море. Что? Это было так нелепо, что Куникида даже засомневался, правильно ли он расслышал. Посреди ночи, зимой, вдалеке от пляжа, он хотел увидеть море? — Море, – ровным голосом произнёс Куникида, повторяя эти слова ещё раз про себя, чтобы убедиться, что точно правильно расслышал. Катай всё ещё смотрел на него. Он хотел бы, чтобы Куникида что-то сделал, но у него не хватало сил сказать об этом прямо. Куникида понял, что он ждёт законного ответа – по крайней мере, ему так показалось. Он не был уверен в своём чтении человека, лежащего рядом. — Я… – Куникида вздохнул и поправил очки. – Катай, сейчас? Посреди ночи? На улице будет холодно. После этих слов он наконец увидел эмоции в его глазах. Они светились разочарованием. Катай опустил голову, прежде чем повернуться к компьютерам, и на мгновение Куникида ужасно испугался, что снова потеряет его... — Хорошо, – сказал он, не отдавая отчёт словам, слетающим с его губ. – Вставай. Мы посмотрим на море. Катай оторвал взгляд от экранов и снова посмотрев на него, – слава Богу, – пробормотал: — Правда? Его голос был настолько мягок и невинен, что Куникида знал, – чтобы ещё раз услышать его он поедет на пляж хоть миллион раз. Всё ещё держа руку на спине другого мужчины, он почувствовал, как тот зашевелился под футоном, наблюдая за ним. Это заставило его сердце замереть – вероятно, нервы. Он всегда был немного невротиком. Подобные чувства плохо складывались в слова, так что Куникида более сурово повторил: — Вставай, пойдём. Сказав это, он убрал руку со спины Катая и встал во весь рост, отряхиваясь и нащупывая в кармане ключи от машины. Катай после пары секунд колебания, встал, сжимая одной рукой Йошико, – так назывался его футон, – и выпрямился, всё же ещё сутулясь. По крайней мере, теперь он хотя бы стоял. Сдерживая слова «не могу поверить, что делаю это», Куникида повернулся к двери: — Тогда мы идём.   Поездка заняла полчаса и каждые две минуты, Куникида заглядывал в зеркальце над головой, чтобы понаблюдать за Катаем. Он предлагал ему место подле водителя, но Катай отказался, он хотел лечь на задних сидениях. Катай прихватил с собой какую-то портативную игровую консоль. Держа её в руках, он скользил глазами по экрану, – Катаю, который мог управлять любой техникой, не нужно было даже прикасаться к консоли, чтобы заставить персонажа двигаться. Тому, кто не знал о его способности, могло бы показаться, что он просто наблюдает за чьей-то игрой, – невинный зритель. Однако Куникида был ответственным водителем и почти не спускал глаз с дороги. В этот час движение было не особо активным. Машины, проезжающие мимо, ехали спокойно и не беспокоили его. — Катай, звёзды погасли. Посмотри в окно,.– произнёс Куникида. Но мужчина только хмыкнул, оставаясь на месте. И вот теперь, идеально припаркованные, они были у моря. Машина была припаркована в специально отведённом месте, с тротуаром перед ней и специальными перилами, они действительно вело прямо к морю. Посередине возвышалась деревянная вывеска, перечисляющая достопримечательности Иокогамы. Само море, сегодня, было спокойным, хотя Куникида судил лишь по тому его кусочку, который видел из окна машины. Он решил, что прежде чем выйти, нужно что-то сказать. Возможно, Катай даже не заметил, что машина остановилась. — Мы здесь, – объявил он. – Пойдём со мной, к морю. Катай поднял глаза, положил консоль и сел, – в этот момент Куникида понял, что Катай был не пристёгнут, но отругать его за это, не хватило духа. Расстегнув свой ремень безопасности, Куникида вышел из автомобиля; он услышал, что дверь со стороны Катая тоже открылась и обернувшись, увидел как тот шаркает ногами, а Йошико обнимает его дрожащее тело. Честно говоря, было довольно холодно. Куникида пожалел, что не взял с собой пальто. Он так торопился вытащить Катая из дома, что совершенно забыл об этом. Куникида подождал, пока Катай шагнёт вперёд, достигнув его и они вместе отправятся к перилам. Море и правда было спокойным, лишь слегка колыхаясь и отражая яркие звёзды и луну. Она сейчас казалась даже ярче, чем точки созвездий, чьи названия ни один из мужчин не помнил. Кроме одного… —Смотри, – сказал Куникида, указывая на скопление звёзд .– Это пояс Ориона. Одно из немногих созвездий, что я помню. Видишь? Катай поднял голову и глаза его, сверкнули, он узнал созвездие. Каким-то чудом, губы его изогнулись в лёгкой улыбке. Он выглядел прекрасно, когда улыбался. Через мгновение, взгляд Катая метнулся к Куникиде, который наблюдал за ним; последний быстро отвернулся, заметно краснея даже в тёмной ночи. Он не собирался пялиться. Катай возражал против этого? Он был счастлив тогда, когда его друг был счастлив. Они молчали ещё пару секунд. Но улыбка Катая исчезла, когда он сказал: — Я возвращаюсь в машину, – с этими словами он вернулся к автомобилю, открыл дверцу и лёг на залнее сиденье. Куникида был один. Теперь воздух был холоднее и не с кем было этим поделиться. Он решил, что может просто пойти, завести машину и поехать домой, раз уж желание Катая исполнено. Но он оставался на месте, – отчасти из-за того, что вид был очень приятным для глаза, но и из-за того, что мысль о возвращении в машину, к Катаю, заставляла его нервничать. Что это было? Они увидели море и теперь едут домой и никаких упоминаний об этой ночи больше не будет? Куникида не мог солгать, сказав что это не самый заманчивый вариант. Чтобы они приехали домой и оба мужчины забыли об этом, до самого возвращения к статусу друзей. Это определённо сводило на нет, все разговоры о том, что же так беспокоило Катая. Но почему-то это казалось неправильным. Казалось, он игнорирует что-то очень важное и это делает всё только хуже. А может он делает это нарочно? Катаю явно было больно и если быть рядом ещё недостаточно, то стоило бы использовать силу слов. Куникида, конечно, знал и уважал силу письменного слова, но сказать что-то вслух, ему было не по силам. Куникида был громким. Резким. Стойким. Несгибаемым, неподатливым, острым, впускающим всё, но не выпускающим ничего. Он был столпом, а если когда-то и являлся маяком надежды, то лишь слабым его светом, – фонариком, – или очень далёким маяком. Это было грубо, отстранённо, полезно на практике, но неуклюже и не совсем достаточно, чтобы всё-таки что-то изменить. Он принял эту роль. Он всегда хотел помогать другим и не мог совершать с ними то же, что совершали с ним. Точно так же и Катай неуютно устроился в жизни, совсем как Куникида. Он вздохнул и посмотрел на ослепительные звёзды. Он хотел помочь, хотел что-то сказать. Ему хотелось просто вернуться в машину и хоть что-то сказать. Религия никогда не занимала особого места в его жизни, но он всё равно сложил руки на ржавые перила, складывая их, словно молится и прислонился к ним лбом. Пожалуйста, Орион, пожалуйста, Луна  пожалуйста Звёзды, – молился он. – Прошу, скажите мне что сделать. Он мой друг, и я не хочу, чтобы ему было больно. Но они не ответили. Куникида, который всегда был силой сам по себе, рухнул под тяжёлой ношей принятия всех этих решений в одиночку. Логика одержала верх над инстинктами, и он решил, что стоит вернуться в машину и сказать Катаю хоть что-то – это что-то, всё же лучше, чем ничего. Слова просто… Могли бы формироваться сами собой, выливаясь наружу. Планирование каждой фразы только ставило его в тупик и заставляло рвать на себе волосы. Он открыл глаза и безмолвно попрощался со звёздами и морем. Они сослужили свою службу, утешили Катая. Холодный воздух обжёг его щёки, когда он повернулся к машине. Куникида стряхнул с себя озноб, открывая дверцу; Катай поднял голову, когда он сел на сидение водителя. Скажи хоть что-нибудь. Куникида встретился с ним взглядом. Всё, что угодно. — Не мог бы ты… – Куникида откашлялся. – Не мог бы ты сесть здесь, рядом с моим местом? — Но… — Я знаю, что ты хочешь лечь, – парировал Куникида и в его голосе прозвучало чуть больше раздражения, чем он бы хотел. – Просто сядь сюда, ладно? Мне нужна вторая пара глаз на дороге. Я начинаю уставать. Да, он немного устал, но на обратном пути, вероятно, будет также спокойно, как и когда они ехали сюда, к морю. Может быть, из гордости, но он всё же считал этот факт лживым. Он просто нуждался в нём. — Ну же, Катай, – фраза прозвучала скорее как мольба, нежели приказ. С чем-то средним между ворчанием и подвыванием, Катай встал и вышел из машины, присоединяясь к Куникиде, садясь на сидение подле водителя; Куникиде удалось увидеть, как он бросил последний взгляд на море, пока была возможность. Когда он забрался внутрь и захопнул дверцу, взвизгнув, когда она придавила Йошико, Куникида выдохнул: — Спасибо. Как только Катай освободил угол Йошико, и убрал его от возможной опасности, Куникида задумался, не сказать ли ему что-то сейчас. Он попытался. Пытался, пытался и пытался, но не смог вымолвить ни слова, а Катай выжидающе смотрел на него. — Пристегнись, – только и смог сказать Куникида. Катай подчинился. Море становилось всё меньше, по мере того, как Куникида, задним ходом, выезжал с парковки, но глаза Катая по-прежнему были прикованы к нему. Куникида оглянулся и положил руку на сидение, чтобы знать куда он едет, но краем глаза, заметил, что Катай всё ещё любуется пейзажем. Если он так сильно увидеть море, почему не провёл больше времени на улице? Почему он этого не сделал? Машина пришла в движение и море становилось всё меньше, меньше, меньше... А потом Куникида выехал на главную дорогу и оно совсем исчезло. Он поймал себя на том, что сжимает руль крепче, чем следовало и списал это на нервы. Мысль о том, что он ничего не мог сказать, пугала его. Он начал с чего-то неопределённого. Беседа, чтобы растопить лёд. — В какую игру ты играл на заднем сидении, пока мы ехали? — А-а… – ответил Катай. – Это “Супер-Марио”. Очень весело. Ты должен попробовать. — Когда ты в последний раз протирал его? Я могу протереть, если хочешь. Разве это было грубо? Он просто пытался помочь. Катай вздохнул и Куникида понял, что эти слова, вероятно, были не самыми правильными. — Я чищу свою консоль, спасибо тебе большое, – парировал он. — Откуда мне было знать? – Куникида пожал плечами. Вероятно, с точки зрения чистоплотных людей он был прав – их определения чистоты сильно расходились. Разговор оборвался и Куникида вдруг с ужасом понял, что они ни к чему не пришли. Так всегда заканчивались его лекции для кого-то. Он не хотел читать нотации. Не хотел показаться неприступным, пугающим, раздражённым, но он знал, что его лекции как раз такими и были для других людей, но они, записанные в его блокноте, держали Куникиду в здравом уме. Он бросил взгляд на Катая и задался вопросм, что же происходит под этим птичьим гнездом, глубоко в его голове. Возник вопрос – что же он хочет услышать? Наверное, больше не будет лекций. Куникида мысленно отметил, что их нужно прекращать. Куникида выдохнул, не осознавая, что сдерживается и попытался снова. — Ну что, море было таким, как ты себе представлял? Улыбка – он сделал что-то правильно. — Да, – ответил Катай. Но улыбка исчезла, едва он произнёс эти слова. Он снова смотрел на свои руки. Что-то было не так. — … Но? – спросил Куникида, боясь ответа. Некоторое время Катай молчал. Он просто сидел, глядя на свои руки и вертя большими пальцами, прижимаясь к Йошико, чтобы согреться или, может быть, для защиты от самого вопроса. Но он, голосом намного тише, чем у Куникиды, всё же ответил: — Я хотел увидеть океан перед смертью. Нога Куникиды нажала на тормоз быстрее, чем он осознал бы, что это было довольно небезопасно, если бы рядом находились машины; автомобиль с визгом остановился, когда он развернулся и крикнул: — Что, прости!? — Что… – пробормотал Катай – почему ты злишься? — Почему я злюсь!? Что… Я… – Куникида запнулся, потому что не имел понятия что сказать, но считал ответ очевидным. Он слишком заботился о Катае, чтобы позволить ему говорить о смерти так легко – Никогда больше так не говори, – наконец сказал он хриплым голосом, смотря в зеркало заднего вида. Он действительно был слишком нервным. Стоило ли отзывать лицензию? — Ты собираешься вести машину? – спросил Катай, проверяя характер Куникиды и игнорируя его слова. Куникида, тем временем, побелевшими пальцами сжимал руль, глядя на свои руки и пытаясь выдавить из себя слова, чтобы наконец продолжить движение. — У тебя… У тебя есть планы? Или что-то ещё о чём я не знаю? Какого чёрта ты это говоришь? – спросил он, понизив голос. В этот момент Катай ожил, его глаза загорелись беспокойством, он замахал руками перед лицом и сказал: — О, нет-нет, Боже, я не это имел в виду… Куникида поднял глаза на Катая и смерил его своим печально известным стальным взглядом, который побудил Катая добавить: — Я не это имел ввиду, извини. Куникида глубоко вздохнул, оперевшись головой о руль, пока не восстановил дыхание. — Тогда почему ты это сказал? — Я просто имел в виду… Не знаю. Мы все когда-нибудь умрём. Я, наверное, в своём доме, с Йошико… — Не говори так. — Почему? Я ведь не бессмертен, – Катай усмехнулся. — Ты не умрёшь в ближайшее время, – подтвердил Куникида, обращаясь и к Катаю, и к себе. – Нет необходимости думать о таких вещах. — Может быть, для тебя, – ответил Катай с печалью. – У тебя нет проблем с существованием во внешнем мире. У тебя интересная жизнь. — Хотел бы я, чтобы она была не такой интересной, –  парировал Куникида, осторожно нажимая на газ и снова заводя машину. Гул двигателя создавал приятный белый шум между перерывами в разговоре. – Как бы то ни было... Возможно, если бы ты почаще выходил со мной на улицу, это не так бы тебя беспокоило. — Ты же знаешь, я не могу этого сделать. — Ну, ты определённо не выглядишь довольным тем, что делаешь сейчас, тем более, если тебя пугает собственная смерть. Осознав резкость своих слов, он отступил и добавил: — Ты когда-нибудь заставлял себя делать то, чего не хочешь, Доппо? – спросил Катай. – И… И ты знаешь, что это причиняет тебе боль, но ты просто продолжаешь это делать, потому что так легче. Куникида поймал его взгляд – в нём была мольба. Глазами он умолял подтвердить, что не одинок в этом чувстве. Он думал об агентстве, о том, что заставляет себя до сих пор общаться с Дазаем, о том, что давно перестал плакать над мёртвыми, потому что не было времени, и потому что это не помогало им, о том, что перестал разговаривать с людьми потому, что они не хотели принимать той помощи, которую он им предлагал. Он думал о том, как одиноко быть собой и как одиноко пытаться присоединиться к людям. Он думал о мире, в который никогда не вписывался. — Да, – выдохнул Куникида – Я понимаю. — Я хочу увидеть мир, – сказал Катай. – Он красивый. Но я не могу заставить себя выйти наружу, потому что внешний мир – это… — Потому что это ужасно, – продолжил за него Куникида. – Он чужд и жесток. Для таких, как мы. — Таких как мы? — Я хотел сказать, – ответил Куникида – Мне кажется, я понимаю. Я… Я хочу попробовать, – его щёки вспыхнули от смущения. – Я хочу всегда понимать тебя, Катай. Мне жаль, что я не могу говорить о таких вещах, как обычный человек. — Чёрт, не напрягайся, – сказал Катай и на лице его появилась лёгкая ухмылка. — Я сейчас очень стараюсь, Катай. — Правильно. Извини. — Ты не намного лучше меня, – заметил Куникида. – Всю ночь ты был таким молчаливым и мрачным… И… – он снова взглянул на звёзды и перевёл взгляд на Катая. – Это меня напугало. Я не знаю, что делать, когда ты в таком состоянии. Катай немного помолчал, тыча пальцем в бока Йошико и глядя в окно. Его молчание снова делало ситуацию неловкой и Куникида всерьёз начал думать, что зря ляпнул это. — Я не хотел беспокоить тебя, – Катай выглядел искренне извиняющимся, когда повернулся к нему. – Но я всё равно догадываюсь, что побеспокил, ха. Извини. — Я могу взять на себя все заботы, – выпалил Куникида. Чего он желал раньше? Надеялся, что слова появятся сами? – Я буду жить. Я буду жить с тем, что ты мне сейчас скажешь. Просто скажи. Катай понаблюдал за ним, прежде чем отвернуться к окну и Куникида испугался, что на этом всё и закончится. Теперь, похоже, настала его очередь воспользоваться слабостью. Он осмелел от того, что позволил говорить себе раньше, казалось, даже, без негативных последствий. Он сделал вдох – это было прекрасно. — Если захочешь куда-нибудь… Куда угодно. Просто скажи мне. — А если я захочу на пляж? — Я поведу машину. Рот Катая, искривился в усмешке. — А если я пожелаю отправитьсяво Францию? Или на Северный полюс? — Если ты одержим этим, я что-нибудь придумаю. Хотя я ожидал бы, что ты поможешь оплатить билеты, – на самом деле, Куникида шутил только наполовину. Если Катай захочет увидеть всё это, а у Куникиды будут нужные ресурсы и время, – у него определённо было множество неиспользванных выходных, – они смогут уехать. — Я никогда не могу понять шутишь ты или нет, – ответил Катай, помахав рукой, перед лицом Куникиды. – Загадочный, даже после стольких лет… — Не делай этого пока я за рулём, идиот, – огрызнулся Куникида, убирая руку Катая. Она была тёплой. Он положил её обратно, на колени Катая, но свою руку не убрал, сам не зная почему. Куникида покосился на него, чтобы убедиться в том, что увидел – он покраснел? Он подумывал о том, чтобы убрать руку, убрать куда подальше, и просто ехать домой, не обращая на это внимания и игнорируя жар, поднимающийся к собственному лицу. Но он этого не сделал, а поскольку дороги до сих пор были не особо активны, вождение одной рукой его вполне устраивало. — В любом случае, – пробормотал Куникида. – Скажи только слово и я что-нибудь придумаю. Я не шучу. Катай молчал и Куникида проследил за его взглядом, падавшим на их переплетённые руки, удобно располагавшиеся на мягком теле Йошико. Следующие несколько минут прошли в молчании, но не в таком неловком, как раньше. Даже учитывая то, что они держались за руки. Это было похоже на ещё один дружеский жест, как и доверие, благодаря которому они могли спокойно молчать. Куникида плавно вёл машину в ночи, и когда его глаза поднялись к небу, он внезапно вспомнил предыдущую просьбу. — Катай, взгляни на звёзды. Он не смотрел на него, и не знал в чём причина молчания Катая. — Катай? Он снова взглянул на того и заметил, что лицо Катая застыло всё в том же печальном выражении, но теперь  ещё и так, будто он был чем-то напуган. — Что происходит? – произнёс Куникида, стараясь чтобы в его голосе не прозвучало раздражения. — А… Ничего – ответил Катай, выдавив улыбку. – Просто мне очень понравилось смотреть на море. И ездить с тобой. И… Хм… Держаться за руки, – Куникида подумал, что если он будет молчать, то Катай продолжит говорить, – и он оказался прав, – Но, Боже, всё это кажется таким незначительным. Как же мне добиться того, чтобы всё, что я хочу сделать, я и правда смог сделать? Жизнь так коротка. Что, если мы больше не сможем такого сделать? А что, если это последняя наша прогулка, а я не узнаю этого, пока не станет поздно? — Ты начинаешь говорить прямо как я, – пошутил Куникида, но его голос прозвучал слишком слабо. — Ты никогда не говорил ничего подобного. — А… Ну… Я… Э… Думаю об этом, – признался Куникида. – Очень часто. Есть множество вещей, которые я бы хотел увидеть перед смертью, но я не уверен, что смогу это сделать. Сказав это, Куникида понял, что должен был только утешить Катая – он снова всё испортил. — Извини, – выпалил он. — За что ты извиняешься? — Потому что… Чёрт возьми, – процедил сквозь зубы Куникида. – Я не знаю что сказать, чтобы всё исправить. Я никогда не знаю что сказать. Но я хотел бы знать. — Ты здесь, – ответил Катай, с улыбкой. – Ты возил меня посмотреть море. Этого более чем достаточно. Я просто хочу, чтобы каждый день был таким. Тогда мне не придётся бояться, – Куникида не был уверен, что чувствует себя хорошо, даже тогда, когда Катаю комфортно. – Но как ты это делаешь? — Делаю что? — Живёшь с этим грузом? Куникида отвёл взгляд, не зная как ответить Катаю, с этим вопросом он и сам ещё боролся. Сказать что он нервный сейчас совершенно не поможет. Но он не хотел оставлять Катая без ответа. Поэтому он вспомнил те немногие моменты в жизни, когда ему удавалось расслабиться. Он вспомнил как мир относился к его идеалам, какими бы возвышенными они не были. Вспомнил о времени, когда смерть была чем-то естественным, и с ней не боролись – напротив, её уважали. Большую часть своей жизни он проводил с Катаем, в такие ночи, как эта. — Я думаю о тебе, – быстро пробормотал Куникида. Краем глаза он увидел, как Катай замер и пару раз моргнув, тихо засмеялся. Тогда он спросил, будто защищаясь: — Что? — Ничего-ничего, – ответил Катай. – Я просто не ожидал такого ответа. Я что, настолько очаровательный? — Вряд ли, – парировал Куникида, закатывая глаза и продолжая вести машину, но в его голосе не было зла. Ободрённый собственной честностью, он заговорил снова: — Если… Если мы сможем продолжать ездить к морю, и поддерживать друг друга в этой жизни, думаю, это нормально. Слова, как это часто бывало, подвели его. Вместо этого он сжал руку Катая и почувствовал, как он сжал его в ответ. Куникида чувствовал, что стоит сказать что-то ещё и открыв рот, позволил словам течь рекой: — Я рад, что знаком с тобой. И если я умру, не закончив все свои дела, то по крайней мере, выполню одну важную задачу – буду рядом с тобой. — Это… – ответил Катай, шмыгнув носом – Это очень мило, с твоей стороны, Доппо. Впервые за этот вечер Куникида улыбнулся. Район приближался, и по логике вещей, их, с Катаем, время, подходило к концу. Куникида был огорчён и не знал что с этим поделать. Тёплый свет уличных фонарей уже освещал его машину. На этот раз, слова дались легко, он просил об этом не в первый, и, вероятно, не в последний раз. Он остановился на тротуаре, у дома Катая и спросил: — Могу я остаться на ночь? Он повернулся, чтобы видеть Катая, который казался затуманенным от его предыдущих слов, и мужчина кивнул: — Я думал, ты никогда не спросишь. Каждый раз когда Куникида ночевал здесь, они спали под Йошико. Это было фактом, – птицы пели, солнце вставало по утрам, и Куникида с Катаем, делили один футон, когда приходилось. Они никогда не находили странным находиться в такой тесноте. Намного более странным была бы ненужная дистанция между ними и Куникида всегда был благодарен Катаю за близость, которой ему так не хватало. Именно так они и лежали сейчас, почти соприкасаясь кожей, когда Катай выключал компьютеры один за другим. Куникида наблюдал за ним, но изображение было размытым, поскольку он уже снял очки, но когда Катай приблизился, он увидел его совершенно чётко. Когда последний компьютер отключился, комната погрузилась в уютную темноту. Однако тонкие полоски лунного света пробивались в дом, очерчивая фигуру Катая. — Эй, – спросил Катай. – А что, если бы мы жили вместе? — С твоим беспорядком? – бестактно ответил Куникида. — Я бы держал его на своей стороне комнаты. — Не знаю, смогу ли я это вынести. — Ты учился в колледже! Это было правдой. Когда они учились в колледже, часть комнаты Куникиды всегда была поразительно чистой. А у Катая… Что ж. Раньше она была не такой опрятной. Но Куникида справился, пусть беспорядок и сводил его с ума. — Думаю, теперь я стал мудрее, – ответил Куникида. – К старости, я стал чаще соглашаться с тобой. — Верно, – фыркнул Катай – Иначе кто же отвезёт меня во Францию? Куникида театрально вздохнул, сворачиваясь под Йошико и закрывая глаза. Катай, улыбающийся ему был последним, что он успел увидеть и это было не самое плохое зрелище. — Я не против того, чтобы жить вместе, – наконец сказал Куникида – Только не здесь, а где-нибудь в маленьком домике, в сельской местности. — С жуками? — Ты говоришь так, будто я буду выбирать дом, прямо в разгар нашествия жуков. Хотя укус странного жука более привлекателен, чем это  старый дом. — Если ты так сильно ненавидишь этот дом, почему так часто посещаешь? Куникида тихо хихикнул и сказал: —  Я думаю, ты знаешь причину. Он почувствовал, как Катай снова схватил его руку и сжал, понимая, что он прекрасно знает почему.