***
Молодой жрец оказался прав – когда солнце поднялось к зениту, раскаляя город до того, что больно было коснуться освещенных стен – Корин услышал шум шагов и тихий скрежет песка. Отчаянно захотелось сразу двух противоречащих друг другу вещей - и чтобы это человек убрался, и чтобы скорее избавил его самого от необходимости тут находиться. Но - если честно – больше всего хотелось просто спрятаться за одной из колонн портика. Усилием воли юноша заставил себя остаться на месте, но на пришедшего так и не посмел взглянуть. «Быть может, это еще один жрец?» Но тут ветер донес до него острый резкий запах, и омега буквально окаменел. Ему еще не доводилось находиться во время течки рядом с альфой, не приходящимся ему близким родственником. Запаха последних он почти не ощущал, а потому решил, что все эти рассказы о немыслимом влечении – досужие россказни, что невозможно желать человека, которого не знаешь и к которому ничего не чувствуешь. А сейчас… Между ног стало так горячо и влажно, что Корину показалось, что это смазка буквально из него брызнула - хотя в первую течку она выделяется совсем чуть-чуть, отчего первый опыт становится и самым болезненным. Альфа не спешил к нему подходить. Какое-то время он стоял на лестнице портика – то ли разглядывая омегу, то ли о чем-то размышляя. На эти мгновения Корин тоже словно выпал из реальности и опомнился лишь, когда его взяли за подбородок, приподнимая лицо. Мужчина что-то произнес на незнакомом омеге языке – а быть может и на его родном, но смысл слов был ему уже непонятен. Да и сам Корин, каким он себя знал, словно исчезал, растворяясь в тяжелом густом запахе, окутавшем его всего. Неизвестно насколько самим собой ощущал себя гость, тоже жадно втягивающий ноздрями запах молодой течной омеги, но Корину казалось, что его тело перестало принадлежать ему, став легким и чужим. Страх прошел, остался лишь трепет и горячая пустота где-то в животе. Омега с трудом сосредоточил взгляд на лице своего первого мужчины – но все дрожало, расплывалось. Впрочем, он и без этого понял, что альфа еще довольно молод, но уже не неопытный мальчик и явно старше Филата. Должно быть, у него уже есть свой омега, быть может, даже дети… Кто он? Откуда? Какая, собственно, разница…. Заметив расширенные зрачки и потрясенно приоткрытый рот омеги, чужеземец чуть хрипло рассмеялся, разжал одну из судорожно стиснутых рук и вложил во влажную ладонь несколько теплых металлических кругляшей. После чего, взяв юношу под локоть, повел к темному провалу двери. Оказавшись в полумраке храма, Корин словно очнулся ото сна – точнее, его тело словно вспомнило, что нужно делать. Такое бывает по утрам, когда разум еще дремлет, но человек все равно выполняет простые и привычные дела.Он проводил альфу в отведенную ему спальную нишу, а сам, как его и учил старший жрец, отнес врученные ему монеты в одну из внутренних комнат. В ней тоже сейчас никого не было, и он просто оставил желтые и белые кругляши посреди стола. К тому времени, когда Корин вернулся, альфа уже успел раздеться и спокойно сидел на краю ложа, дожидаясь, когда омега снимет с него сандалии и поможет умыться. Корину уже доводилось прислуживать так отцу и самым почетным гостям, но еще никогда – в интимной обстановке. Что-то подсказывало, что альфа захочет обмыть не только лицо, руки и ноги. И действительно, когда стоящий на коленях омега закончил обмывать крепкие загорелые ноги гостя с тонким розовым шрамом на голени и мозолями от ремешков - тот, сжав в руке несколько медовых прядей, которые поглаживал и перебирал все это время, заставил юношу приподнять голову и указал на уже поднявшийся член. Чуть сглотнув, юноша послушно взял его в ладонь, заставляя мужчину втянуть воздух сквозь зубы. Разумеется, этот орган у альфы мало чем отличался от того, что был у самого омеги – разве что величиной и более толстой и грубоватой кожей. Впрочем, последнее, похоже, совсем не мешало чувствительности – мужчина явно получал от плавных движений мальчика огромное удовольствие. В какой-то момент, он накрыл его руку своей, удерживая и направляя. Несколько быстрых и плавных движений, Корину тоже отлично знакомых - и на его лицо, шею и грудь брызнула ожидаемая белесая струя. Омега охнул и попытался отстраниться, но альфа, рассмеявшись, удержал его за волосы, заставляя еще сильнее откинуть назад голову, чтобы как можно больше попало на лицо. Корин недовольно морщился – семя быстро остывало и неприятно стекало по коже, обещая превратиться в столь же неприятные корочки – и первым его желанием, когда альфа отпустил его руку, было умыться. Даже грязной водой. «Хорошо хоть маска прикрыла половину лица». Но гость быстро встал и, легко подхватив юношу на руки, уложил его на постель. Сам он улегся с края, на боку и принялся одной рукой развязывать на омеге пояс, второй бесстыдно лаская и изучая изгибы молодого тела. Сам он, впрочем, тоже не мог пожаловаться на внешность – золотой отблеск светильника играл на красивых очертаниях плеча и бедра. Видимо, удовлетворив срочный голод, он позволил себе быть с омегой неспешным и неторопливым. Чуть загрубелые пальцы мягко скользили по коже, следуя за нанесенными на нее узорами, отчего чуть поутихшее желание у омеги разгорелось вновь - и к тому времени, когда пояс упал на пол спальни, юноша опять трепетал всем телом и тихо стонал. Хотелось тереться об альфу всей кожей, вплавится в него, но тот лишь перебирал в ладони его яички и целовал в уголок рта. Когда омега от нетерпения сам осмелился коснуться уже опять наливающегося силой члена, альфа внезапно решил сменить их положение. Теперь он лежал на спине, а омега – на нем сверху, но не лицом к лицу, а так, чтобы… Тут юноша вновь вспомнил о забытой где-то на пороге храма стыдливости – чувствуя жадный взгляд, рассматривающий его самое интимное местечко, и сам видя напряженный орган с яркой головкой, выходивший из копны жестковатых волос. Здесь запах был еще острее, он настолько сводил с ума, что юноша не удержался – его, как бабочку, влекло к этому причудливо покачивающему красноголовому цветку. Сначала он осторожно поцеловал самый кончик члена, а потом, глухо простонав, стал облизывать его. Судя по стонам сзади, поджавшимся бедрам альфы и почти до боли впившимся омеге в ягодицы пальцам – гостю такое обращение понравилось. Но у него и у самого перед глазами был весьма заманчивый вид – гладенькая ложбинка с мягкой розоватой мошонкой и изящным членом, а самое главное – нежная упругая щелка, блестящая и одуряющее пахнущая. Теперь настала очередь юноши стонать и извиваться, когда к его самым потаенным местечкам прикоснулся горячий влажный язык и бесстыжие ловкие пальцы, забиравшиеся внутрь и растягивающие его. Это было немного больно, но эта боль была приятна. Но в какой-то миг все опять перевернулось, и Корин вновь увидел перед собой лицо мужчины - уже совершенно безумное от страсти. Альфа сел, удерживая омегу одной рукой за талию, а второй направляя свой член. - Держись за плечи. Так. А теперь опускайся. - Ннннн…. Страшно…. - Я тебя держу. Вот так…. Давай…. Весь дрожа, омега начал насаживать себя на гладкую теплую плоть. Альфа помогал ему: иногда приподнимая - так, что член почти выскальзывал, иногда сам двигая бедрами вверх, чтобы глубже войти. Когда ягодицы Корина, наконец, коснулись его бедер, гость откинулся назад, обхватив омегу уже обеими руками: - А теперь… Корин понял бы и без слов. Эта поза позволяла ему вести в акте, но прямо сейчас от этого было скорее тяжело – слишком вновь ему были все эти ощущения, эти почти мучительные растянутость и наполненность. К счастью, его тело знало, что ему нужно… Спустя какое-то время они остывали от любовной горячки – и Корин, все еще оставаясь наверху, тихо млел от своей первой вязки. Если сам акт был чем-то грубоватым и быстрым - слишком много в нем было всего – движений, стонов, криков, возни, то вязка приносила успокоение, тепло от прижавшегося чужого тела и чувство наполненности – но уже не болезненное, а приятное, как бывает в животе после хорошего обеда. Мужчина рассеянно поглаживал его по спине, попе, перебирал волосы…. Заметив взгляд омеги, он чуть устало улыбнулся: - Еще недолго. Я уже не так молод. Две вязки не потяну. И впрямь уже вскоре его усталый молодец выскользнул из дырочки Корина, решившей тут же напомнить хозяину тихой, но неприятной болью, как много она натерпелась за это время. Омега откатился к краю ложа, не зная, что делать дальше. Спустя какое-то время он решил, что стоит одеться и снова помочь гостю с умыванием. Но когда он, не вставая с постели, потянулся за поясом, отчего его натруженная попка бесстыже оттопырилась вверх, сзади послышался сдавленный стон: - Глупый омежка, что ты со мной делаешь? Стой теперь так. Корин только слабо вскрикнул, когда в его растянутый ноющий зад засадили уже без всякой подготовки, и изо всех сил вцепился в край ложа. Альфу словно подменили – только что он брал омегу неспешно и заботливо, а теперь просто драл, как шалаву. «А я теперь шалава и есть»…. – Пришла мысль, уже больше соответствующая привычному Корину. Видимо, жар течки после вязки поутих, и потому от этого быстрого и грубого соития никакого удовольствия омега уже не получил. Это была тупая и торопливая ебля, почти насилие – но именно таким он и представлял себе акт между совершенно чуждыми людьми, желающими лишь удовлетворить свои инстинкты. «Что ж…. так даже лучше… проще… перед собой и Филатом». Когда все закончилось, Корин завернулся с головой в простыню и забился в угол, не заметив, как одевшийся альфа перед уходом погладил одну из растянувшихся по постели медовых прядей.***
Когда Корин вышел из храма, солнце все еще стояло высоко. Его никто не гнал, он мог бы отдохнуть тут до самого вечера, но находиться в помещении, пропитанном запахом случки и памятью о его падении, не было сил. Двигаясь, как сомнамбула, он обмылся, надел припасенную одежду и нашел старшего жреца. Пострижение вспоминалось путанее всего – просто в какой-то момент омега осознал, что голова и шея больше не чувствуют привычной тяжести. Лишь когда Корин вышел на улицу и на него упали прямые солнечные лучи, он словно проснулся, и беспомощно осел прямо на землю, закрывая лицо руками. Омеге стало так стыдно, и горько, и горячо, что, казалось, это беспощадное и вездесущее солнце сейчас спалит его дотла, оставив на песчаной тропе у цветущего розового куста кучку обожженных костей. Внезапно его накрыла тень, и обдало запахом – и по-альфьи тревожащим, и в то же время родным, знакомым с детства: - Кор… - Уйди… Зачем ты пришел? Ты не должен был… - Я тебя люблю. – Пробормотал Филат, поглаживая омегу по спине, и полагая, что это все объясняет. Корин еще какое-то время пытался вывернуться из его рук, но потом затих, позволяя взять себя на руки и отнести к главному входу в храм, где его уже ждал привычный паланкин. Ведь на самом деле во всем произошедшем не было ничего постыдного – ведь все честные омеги Эфиры делают это.