***
— В этот раз ты не сможешь заставить меня забыть, Тайшакутен.Признание с семенами лотоса
25 августа 2022 г. в 17:43
Тайшакутен заходит в священный пруд по щиколотки, и вода ощущается на коже — прохладой.
Как блаженство.
Как отпущение тяжести и вины на сердце, как прощение всех грехов, только вот это — самообман.
Император селестиалов — такая мразь на самом деле. Трус и лжец. Что ему самому от себя тошно. Он обещал: не искать никогда больше утешения в Нектаре. Он обещал: не входить больше в этот пруд, не пробуждать воспоминания о прошлом, не предаваться им, не теряться в спасительном забытье тех дней, когда в с е б ы л о х о р о ш о. Лучше, чем сейчас. Когда он лишь сидит на своем белом троне в безмолвном зале, где наконец-то нет-никаких-посторонних-мыслей (хотя это тоже самообман) и ждет своей смерти. Плюсы быть тираном: никто не осмеливается войти в Большой Зал без разрешения.
Это сводит его с ума.
Вспоминать прошлое.
Видеть его, как наяву.
Но сто лет — долгий срок. Слишком долгий для сердца, которое все еще болит и… любит. Поэтому колени подгибаются и ударяются о дно пруда, руки тянутся к цветку лотоса на поверхности и притягивают к груди так жадно, дрожат. Нектар может как даровать невероятный прилив сил, способный поднять человека при смерти в бой, так и лишить всех ненужных чувств, но Тайшакутен принимал его слишком много раз, поэтому его тело просто наполняется мучительной тоской, он будто пьян и прикрывает глаза.
Этот священный пруд, цветущий лотосами — величайшее его творение. Способность увидеть любое событие прошлого из памяти наяву. Тайшакутену даже хочется верить, что он способен так изменить случившееся. Если его жалкие способности на что-то и годятся, то они уже никогда не превзойдут этого.
Шепчет в нежные белые лепестки и касается их губами:
— Покажи мне мой самый главный секрет.
Мир расплывчатый и немного мутный по краям, Императора качает вперед. Ему кажется, что он окунается в воду. А в следующее мгновение распахивает глаза, потому что его губ касаются длинные смуглые пальцы. Они подносят ему засахаренные семена лотоса, которые Тайшакутен принимает, послушно приоткрыв рот и прикрывая глаза — в этот раз от сладкого вкуса, а не от горечи собственных грехов, — растекшегося по языку. Он всегда был падок на сладости. Асура это знал.
Тайшакутен помнит [этот] день.
Тогда они вернулись в Зенкен после оглушительной победы над демонами. Им нужны были припасы, но солдаты радовались, как дети, и не преминули устроить празднество, а весь город чествовал их и осыпал цветами. В то «время года», даже посреди вечной весны, Зенкен отличительно цвел миндалем и пах так сладко, что опьянял.
Сидя на втором этаже, где распахнутые окна выходили на центральную улицу города, и откуда доносился веселый гул людей, ожидающих, когда солнце зайдет и запустятся фейерверки, они с Асурой пили вино и ловили хотя бы отголоски освежающего дуновения воздуха.
Хозяйка трактира была столь любезна, что привечала тех членов Крыльев, кому не к кому было пойти в городе, пока они здесь. У Тайшакутена в знатном квартале небесной столицы — роскошный дом и семья, но он все равно что сирота. Его отец даже не пришел, чтобы посмотреть на сына, которого приветствовали как героя. Не то чтобы Тайшакутен так уж много сделал для победы. Так что, может быть, тот и прав, как всегда.
А мать…
И были чуть влажные волосы, липнущие к нагретой от алкоголя и жары коже — неповторимое чувство, наконец-то, окунуться в горячую ванну, а не в ледяную реку, — и нежные молодые семена лотоса в сладком сиропе в качестве закуски к вину.
На язык опускается чуть неровная, гладкая текстура семечка, и по хребту Тайшакутена проходится такая дрожь, будто разряд электрического тока. Когда он мимолетно касается чужих пальцев губами. Чувственное легкое давление, будто перышко. Тайшакутен, не отрываясь, смотрит в алые глаза. Сейчас расфокусированные от алкоголя, доверчиво позволившие себе напиться и ослабить бдительность в компании человека, которого считает своим другом. Которому доверяет.
Пальцы на мгновение подрагивают, будто не хотят отстраняться, но все-таки заставляют себя.
Тайшакутен давно знал, что Асура его хочет.
Он старался не читать мысли своего хорошего друга. Асура и так был слишком сложен для восприятия духовной сущности Тайшакутена, это успокаивало. Но все-таки именно когда тот думал о Тайшакутене… восхищение Асуры, его преданность, его доверие… Они отпечатывались в голове Тайшакутена как клеймо. Невидимое бремя, которое он нес, потому что не мог позволить себе ответить взаимностью, хотя так сильно хотел.
Потому что герои заслуживают большего, чем [он].
— …блаженствовать вот так всю жизнь? Неплохо, но я бы предпочел поселиться где-нибудь в деревне. Маленький домик, и хватит, — Асура произносит ровно так, как сохранилось в памяти Тайшакутена.
— Содержать собственный дом… требует довольно много хлопот, — Тайшакутен, как и тогда, задумчиво склоняет голову к плечу, но дает понять, что не против идеи, просто озадачен, ведь он родился с серебряной ложкой во рту.
— Знаешь, я привык так жить. Когда добиваешься чего-то руками… это дарит чувство стабильности и уверенности, что это в самом деле твое, — потом Асура бросает на него короткий взгляд и добавляет с видимым удовольствием. — Маленький дом и, конечно же, стайка собственный гусей.
Тайшакутен бледнеет (он слышал, что некоторые держат гусей вместо сторожевых собак, это пугает и вызывает уважение), а Асура смеется гулким, низким и беззаботным смехом. Хотя буквально на мгновение в его глазах мелькает… сомнение.
Это такое обнадеживающее чувство, находиться здесь, где его герой все еще не предан Тайшакутеном, где он ему так беззаветно верит и думает, что Тайшакутен с ним полностью честен. В тот момент их жизни Тайшакутен уже понял, что был слишком наивен.
Герой… не может дать селестиалам мир, который они так хотят.
Это невероятно болезненное разрушение замков из песка, которые Тайшакутен построил в своей голове в юности.
Однажды он прочел в одной истории фразу:
«Только когда вы действительно захотите изменить мир, вы узнаете, насколько жалкими являются ваши собственные силы».
Он понял ее спустя годы. В тот момент, когда Асура справился с покушением на убийство. Организованным Дека. Теми людьми, которые возглавляют селестиалов, которым в том числе Крылья так стремятся принести победу в этой войне. Справился легко и играючи, потому что такова его природа — побеждать и царствовать на пьедестале, возноситься выше, чем способны люди и даже боги.
Тайшакутен делает гулкий глоток из стакана — вино обжигает горло и жаром оседает в желудке, — со стуком ставит его на стол и тянется вперед.
Первое прикосновение губ — как падение в Бездну. У Асуры губы сухие, теплые и опаляющие жаром. Или это просто Тайшакутен столь не может устоять, что его накрывает с головой. Неразборчивый удивленный шум, который он слышит, остается за закрытыми глазами. Тайшакутен выпрямляется, упирается коленом в край кровати, на которой у окна сидит его Асура, его герой, его чудо, и обвивает руками за шею, наконец, позволяя себе то, что так долго хотел.
В тот день много лет назад он [позволил себе] сделать то, что так долго хотел.
Опьяненный вином, потому что Тайшакутен слабее Асуры. Всегда был. Расстроенный тем, что его семья даже не появилась… хотя он и не ждал. Просто глупо где-то внутри оставалась надежда. Нервозный из-за наплыва чувств солдат и обычных горожан вокруг: радость и восторг столь же ошеломляющи, как и горе, и печаль.
Но он обещал Асуре не пить больше Нектар.
И приходить к нему, если станет слишком тяжело…
Сейчас, в собственноручно сотканной иллюзии, Тайшакутен «пьян» именно от Нектара, а не от вина, но какая разница, ведь это просто воспоминание. Все, что ему нужно делать, это просто следовать тому, что он помнит. И он может говорить все, что пожелает. Ведь это просто прошлое.
От этой мысли, когда Тайшакутен, наконец, прерывает поцелуй и чуть отстраняется (но все так же не разжимает хватку рук вокруг Асуры, тогда в реальности он испугался своей смелости и отпустил, но сейчас просто не может), на глаза наворачиваются слезы. От обиды и собственной беспомощности. Если бы он мог сделать что-то иначе?
Ах, но этот мир ужасен. Он портит героев и порождает подонков.
Герой может одолеть самого непобедимого монстра, но не может победить систему. Если само общество отравлено, если в нем процветают коррупция и несправедливость, если в нем некое множество людей видят себя выше и достойнее остальных и способны вершить законы… Такое общество просто сожрет героя с потрохами.
Асура смотрит на него так, будто весь его мир вдруг перевернулся. Алые глаза распахнутые, ошеломленные.
Тайшакутен улыбается грустно. На самом деле у него болит голова, он слишком давно спокойно не спал, и он ощущает слабое онемение в пальцах.
— Тогда я заставил тебя забыть об этом, — но нежно убирает темные влажные пряди с загорелого лица и оглаживает кончиками сильную линию челюсти. На самом деле Тайшакутен сам не совсем помнит, как отреагировал его хороший друг на столь смелые действия тогда, ему больше запомнились чувства и то, что произошло в дальнейшем. Какими были прикосновения к этому телу, его вкус, его запах.
— Забыть? О чем ты? — удивление проходит и сменяется цепким вниманием, Асура рефлекторно обхватывает его талию, когда Тайшакутен сдвигается на месте, хотя тот и не собирался уходить. — Зачем?
— Зачем? — Тайшакутен повторяет, разве это не очевидно? Он склоняет голову к плечу и вновь касается мимолетно чужих губ своими, это даже не поцелуй, скорее вдох, просто соприкосновение, как неловкая попытка украсть поцелуй, чтобы его не поймали и не заметили, потому что Тайшакутен все делал вот так в отношении своей влюбленности. — Потому что «это» сделало бы наши отношения сложнее, тебе «это» не нужно было.
Алые глаза сужаются с гневом.
Но прежде чем он успевает что-то сказать, его вновь нетерпеливо целуют. Тайшакутен не хочет слышать порицание, он окунулся в это воспоминание не за этим. Наверное, это карма Небес, что его собственный мозг умнее его. Даже если Тайшакутен просто воскрешает образ Асуры из своей головы, его разум способен воспроизвести реакцию другого с такой достоверностью.
Ведь если бы Асура, который сейчас заперт в Бездне, узнал о том, что за него снова что-то решили, он бы невероятно разозлился.
Пальцы на талии дергаются, на мгновение болезненно впиваясь под ребра, а потом руки плотно обвивают тело, бесцеремонно подтягивая к себе, и горячие, ранее безучастные губы отвечают. Намного более напористо, жадно, почти агрессивно. Мгновенно перехватывая инициативу. Одна из больших ладоней со спины взлетает к затылку и наклоняет светловолосую голову вбок, на судорожном сбившемся вздохе Тайшакутена язык уверенно проталкивается в рот.
Тайшакутен охотно сдается и падает к Асуре на колени.
По крайней мере сегодня настоящий Асура ведь может отдохнуть от назойливого внимания Небесного Императора? Но тот ведь просто не может не проверять его, даже если уверен, как ни в чем другом, в непобедимости своего героя. И его возвращении к нему для мести.
Пальцы вдоль позвонков поднимаются выше и обхватывают нежные золотистые стебли, растущие из спины, вызывая дрожь. Дергают, привлекая внимание. Тайшакутен открывает мутные до красноты в уголках глаза и послушно смотрит.
— Ты ведь никогда бы мне и не рассказал, да? — Асура спрашивает ровным невыразительным тоном, в его глазах нельзя прочитать эмоции, хотя его пальцы продолжают ненавязчиво скользить по тонким стеблям, качают в ладони один из маленьких бутонов, столь же мимолетно потирают открытые глаза, расположенные у Тайшакутена на спине, и не комментируют, когда тело в ответ содрогается не в силах сдержать реакцию: тихий беззвучный стон.
У Тайшакутена перед глазами на мгновение мир рассыпается искрами.
— Нет, — он стучит Асуру по плечу рукой, но это настолько не влияющий ни на что жест, потому что его тело уже предает очень легко. И в этом вина только самого Тайшакутена.
— Понятно, — Асура произносит столь же невыразительно и дает всего одно предупреждением, касаясь вновь чужой спины. — Спрячь их.
…прежде чем изменить внезапно позицию и опрокинуть Тайшакутена на спину на постель.