Джорджия
Если бы мне сказали, что сегодня мой последний день — я бы рассмеялась. Если бы мне сказали, что с огромной долей вероятности я сегодня умру — я бы просто покрутила пальцем у виска. Если бы мне сказали, что причиной моей гибели станет банальное любопытство и природное упрямство… Что ж, да, в это я бы смогла поверить. Однако, к сожалению, никто меня не предупредил, никто не ворвался в мою небольшую съёмную квартирку с криками: «Джорджия, не вздумай сегодня вечером вылезать из дома!» и никто не сказал, что принимать входящий звонок от Майлза Апшера — это крайне хреновая идея. Независимый репортёр Майлз Апшер звонит в тот момент, когда я, чертыхаясь сквозь зубы, пытаюсь оттереть жирный след от яичницы на своей белой блузке, впопыхах пытаясь успеть в университет к первой паре. Я училась на журналиста, что, в общем-то, и стало причиной моего знакомства с Майлзом. Двадцатипятилетний репортёр был кумиром многих начинающих журналистов, в первую очередь потому, что не боялся влезать в самую задницу для того, чтобы добыть просто бомбический материал. Про него так и говорили: «Репортёр Майлз Апшер не боится расследовать самые мрачные секреты и отваживается пробраться туда, куда не рискнёт сунуться ни один репортёр». Наше знакомство произошло совершенно случайно. Хотя, я бы покривила душой, если бы сказала, что не пыталась этого добиться. В прошлом учебном году на практике всем было дано задание взять интервью у какой-либо знаменитости, и мой выбор пал на Апшера, которого не то что развести на интервью — его в принципе поймать было задачей не из лëгких. Разумно решив, что просто заваливать его электронную почту письмами с просьбой встретиться — это неэффективно, я наудачу отправила ему письмо о том, что у меня есть важная информация, касающаяся директора крупной холдинговой компании. Конечно, врать было нехорошо, да и обман, если честно, репортёр раскрыл сразу, но он приехал чисто из любопытства, чтобы посмотреть на человека, который решил, что может обмануть Майлза Апшера. В итоге перед ним предстала двадцатиоднолетняя девчонка, еле достающая ему до плеча, зато с амбициями выше крыши. Возможно, в тот день у него было хорошее настроение, или же его подкупил мой несчастный вид, когда он, разумеется, отказался давать интервью, а может, он просто вспомнил себя в самом начале карьеры, но он, сжалившись, предложил мне поделиться своим опытом, дав всего лишь один урок на будущее. А на следующий день он завалился ко мне в квартиру, убегая от разозлëнных полицейских. Сказать, что в тот момент я охренела — это ничего не сказать. Меня даже не смутил тот факт, что репортёр, теоретически, не должен был знать, где я живу. Впрочем, профессионалу его уровня выяснить такую мелочь не составляло труда. Меня больше выбило из колеи то, что он примчался к незнакомому человеку в поисках укрытия. Он, конечно, объяснил, что технически мы незнакомы, а это значит, что здесь его точно не будут искать, поэтому моя квартира — это просто идеальное укрытие, но я всё же ещё долго не могла прийти в себя от того, что мой кумир спокойно сидит на моей кухне и разносит в пух и прах «тупых полицейских», которые чуть не сорвали ему всё дело. С тех пор мы с ним довольно часто общались. Нет, друзьями мы не были, мне вообще казалось, что Майлз Апшер не способен дружить с кем-то: он был слишком циничным, наглым и самоуверенным. Меня он использовал как прикрытие, когда в очередной раз влезал в неприятности, а я без угрызений совести перенимала у него журналистский опыт, надеясь когда-нибудь стать таким же первоклассным репортёром, как и он. Раздражённо вздохнув, поняв очевидную вещь, что жирное пятно просто так не отойдëт, и мне гораздо проще переодеться, угрюмо шлëпаю обратно из ванной в комнату, на ходу отвечая на звонок. — Чего тебе, Апшер? — гаркаю в трубку, зарываясь в шкаф с головой, в попытках отыскать что-то более-менее приличное, и скриплю зубами, когда Майлз тянет в своей привычной манере: — И тебе доброе утро, мелкая. Не в настроении? — Не называй меня мелкой, — извлекаю из шкафа белую футболку и чëрный кардиган к нему. — Тебе опять что-то нужно? — Ты ранишь меня в самое сердце, — репортëр хмыкает. — Я тут просто случайно вспомнил о том, что обещал тебе кофе за то, что ты снова прикрыла меня перед копами. — Майлз, давай сразу к делу, — ставлю телефон на громкую, кинув его на кровать, и, стянув испорченную блузку, быстро переодеваюсь. Собираю длинные тёмные волосы в конский хвост и снова беру телефон, прижимая его к уху. Апшер тяжело вздыхает. — Ну ладно, раскусила. На самом деле я хотел предупредить тебя о том, что сегодня, возможно, мне снова потребуется твоя квартира. — Издеваешься? — подхватив рюкзак и взглянув на время, буквально выбегаю из квартиры и с грохотом захлопываю дверь, когда наглый репортёр легкомысленно произносит: — У тебя же всё равно нет никаких планов на вечер. — Ну, если бы ты хотя бы раз взял меня с собой, то у меня были бы планы, — заперев дверь, сбегаю вниз по лестнице и выхожу на улицу, поёживаясь от холода: сегодня было всего лишь семнадцатое сентября, но погода с каждым днём становилась всё хуже. Наверное, стоило захватить с собой куртку, но я слишком торопилась в университет. — Ты же знаешь, что я работаю один, — Майлз фыркает. — Не переживай, с меня кофе. — Ты мне каждый раз кофе обещаешь. Знаешь, сколько уже должен? И вообще, теоретические знания — это хорошо, но мне и практика нужна, — недовольно бубню я и вздыхаю. Сколько раз уже просила его взять меня с собой, но парень был просто непрошибаем. Я была готова рисковать, убегать от преследования, выступать в качестве приманки — но Майлз каждый раз категорично говорил «нет». — Прости, Джордж, но о практике разговора не было, — Апшер хмыкает в трубку. — До вечера! — Майлз! — шиплю я, однако репортёр уже завершил вызов. С моих губ срывается парочка крепких ругательств, произнесённых слишком громко, из-за чего несколько прохожих оборачиваются, смеряя меня непонятными взглядами. Поджимаю губы и, вцепившись в лямку рюкзака, болтающегося у меня на плече, срываюсь с места, наивно надеясь, что ещё могу успеть к первой паре без опоздания. Добираюсь до ближайшей остановки на Маунт-Вью-Лэйн и запрыгиваю в автобус, который уже собрался отъезжать. На ходу поблагодарив водителя, добираюсь до конца автобуса и плюхаюсь на свободное место возле окна, разглядывая проплывающие мимо красоты Колорадо-Спрингс — города, в котором я родилась и в котором прожила всю свою жизнь. Конечно, как и все молодые люди, я мечтала когда-нибудь перебраться в столицу Соединённых Штатов, но у этого городка, расположившегося на востоке у Скалистых гор, было своё особое очарование, и, честно говоря, я сомневалась, что смогла бы уехать отсюда. К тому же, жизнь здесь была не так уж и плоха. Нервно поглядываю на часы, подъезжая к Университету Колорадо-Спрингс, и, выйдя из автобуса, перебегаю дорогу, игнорируя сигналящие машины. До кампуса остаётся всего ничего, и я прибавляю скорость, радуясь тому, что у меня в запасе есть ещё три минуты. Телефон в руке вновь начинает вибрировать, оповещая о входящем звонке, и я, бросив взгляд на экран, издаю мысленный стон, заметив, что мне звонит мама. Зная её, разговор мог затянуться на целый час, которого у меня не было, однако игнорировать звонок было бы неправильно, с учётом того, что в последний раз я виделась с родителями два месяца назад, и это при том, что мы живём в одном городе. Ну и кто у нас лучшая дочь? Точно не я. — Привет, мам, — принимаю звонок и взбегаю по ступеням университета, перепрыгивая через одну. — Слушай, я опаздываю на пару, так что давай… — У тебя теперь нет времени даже просто поговорить с нами? — в трубке звучит донельзя расстроенный голос Глории Уилсон, и я резко торможу у дверей, чувствуя себя последней поганкой. И ведь действительно — могла бы хоть поговорить с родителями, а у меня вечно то одно, то другое. И в основном связанное с чёртовым Апшером. — Мам, ну что ты такое говоришь? Конечно, у меня есть время, — вздыхаю, понимая, что теперь уже точно опоздаю. — Что-то случилось? — Нет, просто мы с отцом тебя так давно не видели. Может, приедешь сегодня вечером? «Чёрт». — Ну, — мычу в трубку, переминаясь с ноги на ногу и с повышенным интересом разглядывая резной узор на дверях университета. — Сегодня я не могу, мне нужно закончить один проект… — Джорджи, милая, ты каждый раз занята, — мама тяжело вздыхает, и тон её становится ещё более расстроенным. — У тебя что-то случилось? Или, может, у тебя появился парень, и тебе гораздо приятнее проводить время с ним? «Конечно, парень — огромная заноза в заднице в лице одного наглого и самоуверенного репортёра», — мысленно бурчу я, но вслух произношу совсем другое: — Нет никакого парня, я действительно очень загружена в университете. Давай я приеду завтра? «И завтра никакого Майлза Апшера. Пора ему уже прекратить злоупотреблять моей помощью — это переходит уже все границы». — Правда? — в голосе Глории начинают звучать радостные нотки, и я невольно улыбаюсь, чувствуя, как буквально падает камень с души. — Ты завтра приедешь? Тогда я испеку твой любимый пирог с малиной, хорошо? — Да, будет здорово. Спасибо, мам. — Пойду обрадую твоего папу, — произносит мама и, прежде чем завершить звонок, я слышу как она зовёт отца: — Кевин, дорогой, Джорджи завтра приедет! Вздохнув, убираю смартфон в наружный карман рюкзака, и мысленно проклинаю Апшера за то, что из-за него мне приходится врать абсолютно всем — родителям, друзьям, знакомым. Считая наше «сотрудничество» весьма удачным для себя, Майлз настоял на том, чтобы о нашем знакомстве никто не знал. Меня это, в принципе, тоже устраивало, однако в последнее время он стал слишком часто влезать в неприятности, пытаясь добыть бомбический материал, и из-за этого я практически каждый вечер проводила дома, дожидаясь репортёра, чтобы в очередной раз предоставить ему укрытие. Конечно, было здорово потом слушать его рассказы о том, как ловко он умудрился выведать информацию, изобретя новый способ — это могло мне пригодиться, да и оценки в университете, если честно, стали гораздо лучше после знакомства с независимым репортёром, но так уже больше не могло продолжаться. Либо Майлз Апшер научится уважать мои личные границы и поймёт, что я не могу постоянно жертвовать своей личной жизнью ради него, либо нам придётся прекратить «сотрудничество». Бросив последний взгляд на часы и поняв, что уже точно опоздала, неторопливо захожу в здание университета и уныло тащусь к аудитории, предвкушая, какой разнос мне сейчас устроит профессор Граймс. Это было всего лишь начало дня, которое определённо не задалось. И что-то мне подсказывало, что дальше будет только хуже.***
После университета я заваливаюсь домой и, не раздеваясь, падаю на кровать, шумно выдохнув и уставившись невидящим взглядом в потолок. Этот чудовищно отвратительный день закончился, вымотав мне все нервы, и я с облегчением думала о том, что ближайшие два выходных дня мне не нужно думать об учёбе. Осталось только решить проблему с Апшером, и можно считать, что жизнь удалась. Переворачиваюсь на бок и, распустив волосы, накрываюсь одеялом с головой, решив немного вздремнуть. Обычно Майлз заявлялся ко мне после семи вечера, отправляясь на вылазки часов с пяти, и до этого времени была ещё пара часов, однако, провалявшись минут пятнадцать, сажусь на кровати. Надув губы, разглядываю стену напротив, а затем, тяжело вздохнув, решаю заняться практической работой, которая действительно была задана, но сдавать её нужно было только в следующую пятницу. Достав из стола заранее подготовленные фотографии и вытащив лист ватмана, располагаюсь на полу комнаты и погружаюсь в работу, размещая фотографии, сделанные с разных ракурсов, с разными настройками и на разные камеры, давая пояснения к каждой из них. Фотожурналистика не была моим профильным предметом, однако каждый репортёр должен был уметь обращаться с фото и видеокамерой, зная как правильно снимать. Работать с фотографиями мне нравилось, поэтому, занявшись проектом, я даже не замечаю, как пролетает время. Когда я отрываюсь от проекта, то, бросив взгляд на часы, с удивлением замечаю, что время уже перевалило за девять вечера. Поджимаю губы и, взяв в руки смартфон, решаю позвонить Майлзу. Если он ещё на вылазке, то не ответит — Апшер всегда ставил телефон на беззвучный режим во избежание неприятных ситуаций. Это было разумно — верхом идиотизма было бы случайно попасться во время слежки просто потому, что у тебя невовремя зазвонил телефон. Если же Майлз ответит, то мне очень хотелось бы знать, стоит ли ждать его. Может быть, на этот раз у него всё прошло успешно? Набираю номер репортёра и слушаю длинные гудки, тарабаня пальцами по ватману с готовым проектом. Майлз долго не отвечает, и я уже собираюсь сбросить звонок, как всё же на другом конце линии раздаётся спокойный голос парня: — Привет, мелкая. — Привет, — буркаю я, проглотив очередное замечание по поводу «мелкой», и, прислушиваясь к странному звуку на фоне, сразу перехожу к делу. — Как всё прошло? Уже поздно, мне тебя ждать? Или на этот раз тебя не засекли? — Планы поменялись, — отвечает Майлз таким тоном, будто бы это вполне в порядке вещей, а у меня от изумления вытягивается лицо. — То есть как? Ты не поехал? — Нет. Появилась возможность получить буквально грандиозный материал. По сравнению с этим, скандал вокруг дочери мэра — это просто детская забава. — Правда? И что за материал? — Не важно, — репортёр отвечает резко, но мой интерес лишь возрастает. Обычно Апшер давал хотя бы намёк, просто для того, чтобы в очередной раз покрасоваться тем, что он вновь решил взяться за, казалось бы, гиблое дело, а тут «не важно». Да и что такого могло произойти, чтобы он поменял свои планы? — Почему? Куда ты едешь? — С чего ты взяла, что я куда-то еду? — Апшер, я не идиотка, я слышу твою машину! — Дышу горным воздухом. И отстань. Мне пора. — Апшер! Но парень уже сбросил звонок, и я, раздражённо вздохнув, откладываю телефон в сторону. Нет, чтобы общаться с этим человеком, нужны просто стальные нервы. Поставила бы самой себе памятник за самообладание, да только у меня не такая завышенная самооценка, как у одного наглого репортёра, чтобы заниматься самовосхвалением. Поднимаюсь с пола и принимаюсь мерить беспокойными шагами комнату, размышляя над его словами. «Дышу горным воздухом». Что это значит? Он потащился в горы? Зачем? Там же нет ничего, кроме… Резко останавливаюсь, чуть не затоптав свой проект и, спохватившись, убираю его с пола. Затем плюхаюсь на кровать и, сцепив руки в замок, подпираю ими подбородок, задумчиво прищурившись. Единственное, что находилось в горах и что могло заинтересовать Майлза Апшера — это психиатрическая лечебница Маунт-Мэссив. Она находилась довольно далеко от города, потому что в ней содержались душевнобольные преступники — начиная от жестоких убийц и заканчивая, как поговаривали, каннибалами. Печально известная лечебница была в Колорадо-Спрингс чем-то вроде мрачной достопримечательности, которую предпочитали обходить стороной те, кто любил выбираться в горы. В семидесятых лечебница была закрыта из-за инцидента, в котором погибли трое учёных, а до того, если верить слухам, после войны там проводились какие-то исследования с помощью нацистов. Но в две тысячи девятом году лечебница вновь была открыта. Не сказать, что народ был рад этому, но в Маунт-Мэссив стала заправлять какая-то крутая корпорация, поэтому правительство одобрило их деятельность. Во всяком случае, пока психически больные люди находились в лечебнице, не выбираясь за её пределы, все были более-менее довольны. Признаюсь честно, мне всегда хотелось там побывать — это было болезненное любопытство человека, который хочет узнать, как выглядит труп: вроде страшно, мерзко, но при этом притягательно. Сама я бы ни за что не решилась туда поехать, но сейчас дело принимало совершенно другой оборот. — Значит, Маунт-Мэссив, — задумчиво тяну, а затем, всё же поддавшись любопытству и желанию во что бы то ни стало доказать Майлзу, что я не бесполезна, и меня можно брать с собой на вылазки, решительно поднимаюсь с кровати и ныряю в шкаф, извлекая оттуда старые чёрные джинсы и такую же чёрную толстовку с капюшоном. Переодеваюсь, вновь собрав волосы в хвост, и, вытряхнув из рюкзака тетради с конспектами, бросаю туда фотоаппарат, блокнот, пару ручек и, немного подумав, добавляю к своему набору небольшую аптечку. Кто знает, может придётся лезть через забор, а я со своей грацией слона вполне могла ободрать руки, и это в лучшем случае. Собравшись и удовлетворённо хмыкнув, вызываю такси, намереваясь отправиться вслед за Апшером. Конечно позднее, оборачиваясь назад, я понимала, что это была моя самая большая ошибка. Поддавшись эмоциям, я поступила как маленький ребёнок, которому сказали, что нельзя совать голову в пасть голодного льва. Я совершила поступок, который, возможно, будет стоить мне жизни, но в этот момент я была абсолютно уверена в успехе. К тому же, мне хотелось наконец увидеть Майлза в деле, но он никогда не брал меня с собой, а если я буду на месте, то он уже не сможет меня прогнать. Эта вылазка могла меня многому научить, и мне не терпелось поскорее получить тот заветный опыт, который открыл бы для меня двери в светлое будущее. Стоит ли говорить о том, как сильно я ошибалась?***
Майлз
Завершив разговор с Джорджией, отключаю телефон, сосредоточившись на дороге, и бросаю его на соседнее сиденье своего «Вранглера», на котором уже лежит видеокамера, пара батареек и папка с распечатанным письмом от анонимного источника, сообщившего о том, что в психиатрической лечебнице Маунт-Мэссив происходят странные и страшные события, о которых должны узнать люди. Получив сообщение, я бросил все свои дела и помчался сюда — наконец-то появился шанс вывести на чистую воду корпорацию «Меркоф», занимающуюся научными исследованиями и разработками. Считалась эта шарашкина контора благотворительной организацией, однако какое-то шестое чувство подсказывало мне, что что-то с ними не так, только вот что? Нажимаю кнопку на радио, переключая станцию, и фыркаю, краем уха слушая дохрена никому ненужные новости про сельское хозяйство и насекомых-вредителей. Дорога, подсвечиваемая фарами, сворачивает направо, и неожиданно радио начинает перебиваться помехами, а затем и вовсе замолкает. Раздражённо вздыхаю и отключаю его, а буквально через пару секунд вижу слева каменный стенд с надписью: «Лечебница Маунт-Мэссив». Короткий поворот — и передо мной предстают ворота, ведущие на территорию психушки. Останавливаюсь возле пропускного пункта и, заглушив мотор и выключив фары, смотрю на кабину охранника, однако там пусто. Цокаю языком, качая головой — понаберут по объявлению, а потом будут расхлёбывать. Оставить без охраны такой объект — это абсолютно безответственно. Впрочем, что ещё можно ожидать. Беру в руки папку с письмом и, достав распечатку, ещё раз внимательно перечитываю содержимое. «17 сентября 2013 года От: 10260110756@mutemail.com Кому: milesupshur@gmail.com Тема: СОВЕТ / незаконная деятельность в «Психиатрических исследованиях Меркоф» Мы не знакомы, но я Ваш давний поклонник. Постараюсь сильно не затягивать. Они могут следить. Я 2 недели проводил консультации о программном обеспечении в «Психиатрических исследованиях Меркоф» в Маунт-Мэссив. Меня заставили подписать кучу договоров о неразглашении, и сейчас я их грубо нарушаю. Ну и хрен с ними. Здесь творится что-то ужасное. Я не понимаю. Не верю и в половину увиденного. Местные доктора говорят, что терапия зашла слишком далеко. Говорят, они нашли то, что дожидалось их в недрах горы. Владельцы клиники «Меркоф» зарабатывают на людских страданиях. Люди должны об этом узнать». — Что ж, посмотрим, — тяну я и, прищурившись, смотрю сквозь лобовое стекло на четырёхэтажное здание лечебницы, над которой возвышаются две башни. Чувствую отвращение к этому месту и презрительно фыркаю. Маунт-Мэссив — пристанище для душевнобольных, управляемое явно такими же психически нездоровыми людьми. Выхожу из джипа, прихватив с собой письмо от анонимного осведомителя, камеру и батарейки. Смотрю на смартфон и, заметив, что сигнала нет, решаю оставить его в машине. Толку от этого кирпича сейчас никакого — очевидно, что здесь установлены глушилки. С заднего сиденья забираю рюкзак, в наружном кармане которого покоится мой рабочий блокнот, с которым я никогда не расставался. Одно из правил хорошего репортёра — всегда записывай всё, что видишь. Видео или фото — это, конечно, замечательно, но заметки позволят восстановить эмоции, а это немаловажно для написания хорошей статьи. Убираю документ и, закинув рюкзак на плечо, вставляю в камеру батарейки. Включаю её, чтобы проверить работоспособность, а затем делаю шаг в сторону кабины охранника на пропускном. В ту же секунду за спиной раздаётся лязг закрываемых ворот, и я, вздрогнув, оборачиваюсь. Несколько секунд оторопело пялюсь на автоматически закрывшиеся ворота, а затем хмыкаю — всё ясно, датчики движения. Всех впускать, никого не выпускать. Прохожу мимо кабины охранника и целенаправленно иду к следующим небольшим воротам, возле которых есть кованная калитка. Толкаю её и захожу на территорию Маунт-Мэссив, разглядывая большой двор, в котором я оказался. Прямо передо мной, буквально в нескольких шагах, возвышается здание лечебницы, и я, подняв камеру, делаю первую запись, снимая окрестности. Затем, удовлетворённо хмыкнув, достаю блокнот и быстро делаю заметку: «Меня тошнит от одного только вида этого места. Больница Маунт-Мэссив, закрытая после скандала по соображениям государственной тайны в 1971 г., была вновь открыта в 2009 г. компанией «Психиатрические исследования «Меркоф», скрывающиеся под личиной благотворительной организации. Сотовый резко перестал ловить сеть примерно в миле отсюда. Похоже на глушилку. Едва ли сигнал пропал сам по себе. Корпорация «Меркоф» издавна наживается на филантропии. Но на американской земле — никогда. То, что они здесь пытаются найти, должно быть очень важным. Может, хоть теперь получится вывести их на чистую воду». Сделав запись, убираю блокнот обратно и иду к главному входу, поглядывая на окна лечебницы. В основном свет нигде не горит, однако некоторые окна всё же освещены, и я замечаю в одном из них мелькнувший силуэт человека. Слегка притормаживаю и, прищурившись, вглядываюсь в то окно, однако никакого движения больше нет. Передёргиваю плечами от внезапного порыва холодного ветра и, застегнув кожаную куртку, накинутую поверх белой рубашки, иду дальше, прислушиваясь к какой-то ненормальной тишине. Кругом ни души, и это начинает немного напрягать — должен же быть хотя бы какой-то персонал, это же не курорт, здесь содержатся душевнобольные преступники. Где вся охрана? Ночную тишину разрывает далёкий вой волков, водящихся в горах, а вдалеке небо освещается вспышкой — приближается гроза. Подойдя ближе к главному входу, вижу несколько бронированных машин, стоящих прямо возле ступеней. Обхожу их, внимательно разглядывая — похожие броневики были у военных в Афганистане. Пару лет назад я ездил туда и накопал довольно много неприятного материала о происходящих событиях. После публикации меня уволили из компании, но оно того стоило, да и мне было только на руку — теперь я мог работать сам на себя, не ограничивая себя рамками этики и морали, заботясь о репутации главного редактора, который сразу же вышвырнул меня на улицу, как только дело запахло жареным. Мудак — он и в Африке мудак. Отрываю взгляд от броневиков и поднимаюсь по ступеням. Подхожу к двери и дёргаю за ручку — заперто. Отхожу на пару шагов назад и окидываю взглядом дверь — замков снаружи не наблюдается, значит, установлена блокировка. Обычно двери блокируются, если происходит чрезвычайная ситуация. Какого хрена тут творится? Разворачиваюсь и вновь бросаю взгляд на броневики: прибыли военные либо спецназ, дверь заблокирована — здесь явно случилось что-то из ряда вон выходящее, и я должен узнать, что именно. Необходимо пробраться внутрь любым способом. Спускаюсь со ступеней и, крепко сжав в руке камеру, немного поколебавшись, размышляя, в какую сторону идти, решаю повернуть направо. Иду по дорожке, внимательно присматриваясь буквально к каждому кирпичику на этой грёбаной лечебнице, и вижу ещё одну железную калитку. На ней висит замок с цепью, однако нижняя часть погнута и поднята наверх, образовывая небольшой лаз. Прикинув свои габариты, опускаюсь на корточках и, сняв рюкзак со спины, пропихиваю его на другую сторону. Затем сам кое-как протискиваюсь следом и, выпрямившись, отряхиваю джинсы. Забрасываю рюкзак за плечо и, насвистывая какую-то бодрую мелодию, целенаправленно иду к неприметной железной двери, однако там меня ждёт облом — дверь так же заперта. Смачно выругавшись, сбегаю по ступенькам и, оглядевшись, замечаю возле дальней стены строительные леса, тянущиеся вверх до второго этажа. Поднимаю камеру и увеличиваю зум, разглядывая разбитое окно прямо над лесами — вот и способ попасть внутрь. На моём лице расплывается улыбка, и я торопливо обхожу небольшой фонтанчик, приближаясь к стене. Убираю камеру в карман куртки и взбираюсь по металлической лестнице. Пару раз топаю ногой, проверяя надёжность досок и, повернув направо, осторожно пробираюсь вперёд. Перепрыгиваю через небольшой провал, а затем, подтянувшись, взбираюсь ещё выше. — Так, Апшер, главное не сверзись отсюда, — бормочу себе под нос, с сомнением разглядывая две доски, перекинутые на другую сторону. Падать вниз было бы довольно болезненно, с учётом того, что подо мной сейчас находилась брусчатка. Впрочем, долго раздумывать я не привык, поэтому, вздохнув, иду по доскам, игнорируя их подозрительный скрип. Затем, свернув направо, перебираюсь по таким же «мосткам» и, задрав голову, с удовлетворением замечаю, что оказался как раз под нужным мне окном. Осколки битого стекла хрустят под ногами, и я подпрыгиваю, цепляясь пальцами за раму. Подтягиваюсь, забираясь в лечебницу, и спрыгиваю на пол, и в этот момент лампочка, освещавшая помещение, в котором я оказался, лопается, погружая кабинет в темноту. «Просто восхитительно», — мрачно думаю я, слепо щурясь и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но вижу лишь небольшую полоску света, где, по идее, должна быть дверь. Поднимаю камеру и включаю режим ночного видения — жрать батарейку будет просто нереально, но в такой темноте я рискую во что-нибудь врезаться, а лишний шум мне ни к чему. Осматриваю помещение через камеру, снимая перевёрнутые стулья, столы, раскиданные по полу бумаги и опрокинутый книжный шкаф. Под ногами что-то хрустит, и я, опустив взгляд, вижу в зеленоватом свете камеры осколки и какие-то чёрные пятна на ковре. Сипло выдыхаю сквозь стиснутые зубы и прислушиваюсь, однако не улавливаю ни единого звука — создавалось впечатление, будто в лечебнице никого нет. Обходя завалы, добираюсь до двери и выключаю камеру, экономя заряд батареек. Медленно открываю дверь и выглядываю из кабинета. Напротив меня — ещё одно помещение под номером A218, и я замечаю на стене странные выбоины, будто бы от пуль. Нахмурившись смотрю по сторонам, однако коридор перекрыт нагромождениями из ящиков и шкафов, и мне ничего не остаётся, кроме как идти через кабинет. Дверь у него отсутствует, обнаружившись выбитой на полу кабинета, и я, переступив через неё, окидываю взглядом просторную комнату. «Какого хрена тут произошло?», — мысленно задаю вопрос я, однако никто не спешит отвечать на него. Вижу ещё одну дверь, ведущую в коридор, и бодро иду в её сторону, проходя мимо деревянного столика. Шум помех раздаётся настолько внезапно, что я от неожиданности шарахаюсь в сторону. Вскидываю взгляд на источник шума и замечаю камин и висящий над ним телевизор, который горел белым светом, перебивающимся помехами. — Блядская хуйня, — выплёвываю я, шумно выдыхая и нервно улыбаясь. Позорище, Апшер — испугался телевизора. Впрочем, атмосфера в этой лечебнице была та ещё — тёмная, мрачная, давящая. Инстинкт самосохранения требовал немедленно развернуться и уйти из этого места, но, если бы я прислушивался к нему, то никогда бы не стал тем, кем я являюсь сейчас. Выхожу из кабинета и бросаю взгляд направо — вижу нагромождение из стеллажей, за которыми находится та часть коридора, в которой я уже был. Поворачиваю голову, мазнув взглядом по заколоченной двери напротив, и замечаю, что чуть дальше можно протиснуться между шкафом и железными ящиками. Наклоняю голову, прищурившись, и с любопытством разглядываю огромное красное пятно, расплывающееся вдалеке. — Кровь? — бормочу себе под нос и сжимаю камеру крепче, приготовившись снимать. Привычный репортёрский азарт разгорается внутри. Чёрт его знает, что именно здесь произошло, но, кажется, я не зря поехал сюда — анонимный осведомитель не соврал, здесь действительно творится что-то странное. Иду вперёд и с трудом боком протискиваюсь между завалами, радуясь тому, что поехал сюда налегке — пустой рюкзак, болтающийся за спиной, не мешал движению, иначе бы я тут застрял нафиг. «А Джорджия легко пролезла бы — она маленькая и худая», — мелькает у меня в голове неожиданная мысль, но я коротко мотаю головой, отгоняя её — ещё только девчонки мне тут не хватало для полного счастья. Никогда не брал её с собой и не собирался — завалила бы мне всё дело, перепугавшись лопнувшей лампочки и завопив на всю лечебницу или, ещё хуже, хлопнувшись в обморок. Выкидываю из головы ненужные мысли и окидываю взглядом коридор. В глаза моментально бросаются кровавые разводы на стенах, отпечатки ладоней, лужи крови на полу и отвалившийся кусок штукатурки со стены. Смотрю на стену, разглядывая алые брызги: создавалось ощущение, будто здесь кому-то просто нахрен вскрыли глотку — кровь брызнула фонтаном. Ныряю в крохотное помещение слева, и внимательно осматриваюсь в поисках чего-нибудь полезного, однако ничего нет — компьютер не работает, в ящиках стола какие-то бесполезные бумаги. Выхожу из «каморки» и, заметив следующую дверь, попадаю в ещё один кабинет. В уши врезаются гудки неработающего телефона, и я подхожу ближе. В глаза бросается какой-то документ, и я, взяв его в руки, внимательно вчитываюсь в содержимое: «Психиатрические исследования Меркоф Проект «Вальридер» Лечебница «Маунт-Мэссив» Дело №174 Пациент: У.П.Х., «Билли» Дата консультации: 14.10.2012 Первичное обращение: 12.04.2009 Возраст: 19 Пол: М Лечащий врач: Карл Хьюстон (не проверено) Состояние: пациент утверждает, что состояния самонаправленных осознанных сновидений продолжаются. Наблюдается беспрецедентная активность морфогенетического двигателя. Продолжаем четвёртую стадию гормональной программы. Симптомы: Спирометрия не обнаруживает бронхиальных образований. Выделить эритроциты на гематокрите снова не удалось. Крайне высокая степень беспокойства. Томография показывает аритмию быстрого и медленного сна. Смех в медленной фазе. Заметки: Билли интересовался ситуацией относительно иска его матери против лечебницы и «Меркоф». Это показывает серьёзные проблемы с безопасностью, хотя Билли и утверждает, что источником информации стали «кровавые сны доктора Трагера». (На заметку: единственный Трагер работающий на компанию — некий Ричард Трагер, ответственное лицо в НИМ.) Следует допросить весь вспомогательный персонал и службу безопасности, а также усовершенствовать систему видеонаблюдения, включив биометрическое распознавание. Психиатрические исследования Меркоф, проект «Вальридер» Лечебница «Маунт-Мэссив»» — Так, а это уже интересно, — бормочу себе под нос и задумчиво хмурюсь. Проект «Вальридер»? Морфогенетический двигатель? Гормональная программа? Да что за хрень здесь происходит? Меркоф ставит опыты на людях, накачивает их чем-то? Не удивлюсь, если это действительно так. Недолго думая, убираю документ в рюкзак, добавив его к письму от осведомителя и, не обнаружив больше ничего полезного, выхожу в коридор. Поворачиваю налево и продвигаюсь вперёд к полупрозрачной двери. Слева от неё находится туалет, и я на мгновение оторопело замираю, когда дверь захлопывается, стоит мне оказаться рядом. Сердце пропускает удар, а внутри начинает зарождаться какое-то нехорошее предчувствие, однако я быстро беру себя в руки. Сохранение самообладания в странных, непонятных и, зачастую, страшных ситуациях — это одно из важнейших качеств, которыми должен обладать репортёр. Решаю не испытывать судьбу и не ломиться в туалет. Дёргаю за ручку полупрозрачной двери, однако она заперта, и я захожу в помещение справа. Судя по всему — это что-то вроде крохотной столовой, но я не трачу время на осмотр. Всё моё внимание приковано к вентиляции, в которой что-то подозрительно гремит, словно нечто передвигается внутри. Перевожу взгляд дальше и с отвращением смотрю на перевёрнутый стол и свисающую над ним решётку вентиляционной шахты. На потолке расплывается кровавое пятно, с которого капает прямо на деревянную поверхность стола, и я морщусь. Судя по всему, других путей дальше нет, а это значит, что придётся лезть в вентиляцию. Меня это, конечно, не остановит — бывал в местах и похуже, но особого восторга я всё равно не испытал. Тяжело вздохнув, подхожу к вентиляции и, подпрыгнув, цепляюсь пальцами за холодный металл и подтягиваюсь, забираясь внутрь. Развернувшись, продвигаюсь вперёд, тихо ругаясь сквозь зубы, и вздрагиваю от неожиданности, когда слышу громкий вопль. Бросаю взгляд на решётку сбоку и вижу, как какой-то человек с криком «о Боже» выбегает из комнаты, в которой только что находился я, и с грохотом захлопывает дверь. Пульс учащается, и я непроизвольно задерживаю дыхание. Судя по одежде — это был явно не сотрудник лечебницы. Псих? Тогда какого хрена он носится по больнице без присмотра? «Ну да, Майлз, тебя только это удивляет?», — язвительно спрашиваю самого себя и ползу вперёд на свет. Добравшись до конца шахты, извернувшись, выпрыгиваю из неё на пол, оказываясь в светлом коридоре. Оглядываюсь, вскидывая голову — обратно, если что, уже не заберусь, слишком уж высоко. Перевожу взгляд на коридор и внимательно осматриваю его. Справа стены нет, вместо неё — полупрозрачные стёкла, и я, присмотревшись, понимаю, что нахожусь над холлом. Вокруг меня всё такая же странная, будто мёртвая тишина, и я, достав из кармана камеру, сжимаю её внезапно ставшими непослушными пальцами. Обернувшись, дёргаю дверь, которая оказывается запертой и окидываю внимательным взглядом коридор. Впереди завал — нагромождение из столов, стульев, шкафов и ещё чёрт знает чего. Подхожу ближе и рассматриваю всю эту «красоту». Пробраться здесь совершенно невозможно, однако, может быть, есть возможность пройти через библиотеку? Окрылённый этой мыслью, поворачиваюсь к дверям, возле которых висит небольшая табличка с надписью «Библиотека», и толкаю дверь. Из моей груди вырывается вопль, и я отшатываюсь назад, когда перед моим лицом мелькает труп человека, висящего на лампе вниз головой. Вернее, тем местом, где она должна быть, ведь голова у него отсутствует. Труп, потревоженный дверью, раскачавшись, падает на пол, утаскивая за собой единственный источник света, а я судорожно ловлю воздух ртом, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение. Дыхание рваными вздохами вырывается из груди. На дрожащих ногах подхожу ближе и заглядываю внутрь, включив камеру и активировав режим ночного видения. Тупо разглядываю свалившийся с потолка труп и замечаю на его груди бейдж с эмблемой корпорации. Гулко сглатываю и на секунду зажмуриваюсь, пытаясь вернуть себе самообладание. «Так, Апшер, спокойно. В Афганистане ты и не такое видел. Подумаешь — труп без башки. Давай, ты репортёр или трусливая девчонка?» Шумно втягиваю носом воздух и морщусь, чувствуя тяжёлый запах крови — металлический, отдающий подпорченным мясом, душащий. Сцепив зубы, захожу в библиотеку, снимая весь этот пиздец, стараясь не споткнуться о разбросанные книги. Впереди вижу ещё один такой же обезглавленный труп — он свисает с потолка, под ним на ковре целая лужа чёрной крови. Прохожу мимо, прислушиваясь к своему собственному испуганному дыханию, и пробираюсь между стеллажей с книгами. Заворачиваю за угол и сжимаю трясущиеся пальцы в кулак, когда перед моими глазами открывается ужасная картина — гора мёртвых тел в туче мерзко жужжащих мух, все, как один, обезглавлены, в луже отвратительно пахнущей крови, а над ними, нанизанный на железный кол, висит мужчина в форме спецназа. Провожу языком по внезапно пересохшим губам и боком пытаюсь обойти мертвецов. Нанизанный на кол оперативник хрипло вдыхает, и я, шарахнувшись в сторону, больно врезаюсь плечом в стеллаж. Сердцебиение учащается, и я трясущимися руками навожу на него камеру. — Они перебили нас… — хрипло, отрывисто, буквально на последнем издыхании произносит мужчина, таращась в темноту невидящим взглядом и корчась, словно насекомое на булавке. — Вычислили… Варианты… С ними нельзя бороться… Прячьтесь… Главные ворота… можно открыть… из диспетчерской… службы безопасности… Убирайтесь нахрен… из этого проклятого места… Произнеся всё это, оперативник обмякает, больше не подавая признаков жизни, а я, тяжело дыша, перевожу взгляд ему за спину, продолжая снимать. Натыкаюсь взглядом на стеллажи, на которых, вместо книг, стоят оторванные головы, словно в каком-то долбаном музее — аккуратно выставленные в ряд, повёрнутые ко мне лицом, глядящие мёртвыми глазами. Спотыкаюсь о чьё-то тело и, развернувшись, резко выдыхаю, заметив рядом с собой стул, на котором примостился чей-то торс — без рук, без головы, без всего, что должно находиться ниже пояса. — Да ну нахуй, — хрипло сиплю и, заметив дверь, торопливо иду к ней, стремясь как можно скорее выйти из этого тошнотворного места. Руки трясутся и я, открыв дверь, приседаю на корточках. Чуть дальше по коридору, за углом сквозь полупрозрачную стену вижу чей-то силуэт и слышу тяжёлые шаги, сопровождаемые звоном цепей. Раздаётся грохот захлопываемой двери, и я шумно выдыхаю, только сейчас поняв, что задержал дыхание. Сердце от страха бьётся где-то в горле, и я дрожащими руками извлекаю блокнот, чтобы сделать заметку и немного успокоиться. «Я внутри. Повсюду трупы. Кровь. Ожоги. С потолка свисают мёртвые учёные — головы в ряд, словно бутылки в баре. Судя по бейджам, все из исследовательского отдела «Меркоф». Подставная шарашка «Меркоф», помогавшая им зарабатывать, якобы, на благотворительных проектах. Пусть третий мир подыхает, лишь бы ещё пару миллиардов отхватить. Интересно, как они собирались выкачивать деньги из этой дыры, полной психов? А этот оперативник? Они же его, как свинью, на вертел насадили. Велел мне убираться нахрен отсюда и кони двинул. Жаль, я его не слышал, пока ещё мог выйти тем же путём, по которому пришёл». Буквы прыгают по бумаге, однако привычное занятие всё же немного приводит меня в чувство, и я, наконец отлепившись от косяка, к которому привалился, поднимаюсь на ноги. Ладно, хрен с ним с материалом — жизнь важнее. Нужно последовать совету мёртвого оперативника и валить отсюда как можно быстрее. Обратно не вернуться — вентеляция слишком высоко, не дотянусь. Остаётся идти вперёд и искать диспетчерскую. А там открою дверь — и нахрен отсюда. Выхожу из библиотеки и подхожу к полупрозрачному стеклу. Смотрю сквозь него вниз и различаю несколько тел и лужи крови. Впрочем, после увиденного в библиотеке, это не производит на меня особого впечатления. Втягиваю носом воздух и морщусь — кажется, моя куртка буквально пропиталась запахом смерти. Двигаюсь по коридору и заворачиваю за угол, где видел кого-то. Цепляюсь взглядом за перевёрнутую мебель, и ещё сильнее убеждаюсь в том, что надо срочно отсюда выбираться. Мимо двери, за которой скрылся таинственный человек, с которым встречаться мне, если честно, не очень хотелось, я прохожу чуть ли не бегом и, вновь завернув, с некоторым облегчением вижу небольшой завал, сквозь который была возможность пролезть боком. Спрятав камеру в карман, прибавляю шаг и, добравшись до завала, встаю боком и делаю небольшой шаг, протискиваясь сквозь него. — Поросёнок. Слышу грубый хриплый голос, и тот же миг какая-то сила выдёргивает меня из прохода. Из моей груди вырывается крик, а перед глазами предстаёт жуткая рожа, словно из фильма ужасов — содранная кожа, обнажающая плоть, оторванный нос и оскаленные зубы с отсутствующими губами. Душевнобольной урод, словно котёнка, хватает меня за шкирятник и, размахнувшись, бросает меня на стеклянную стену. Пробиваю своим телом стекло и кричу, чувствуя как острые осколки разрезают кожу у меня на голове и лице. Лечу вниз, отчаянно хватая руками воздух, а затем сильнейший удар об пол вышибает из меня весь дух, а моё сознание погружается в темноту.***
Джорджия
Расплатившись с водителем такси, который наотрез отказался заезжать на территорию самой психушки, высадив меня возле стенда с надписью: «Лечебница Маунт-Мэссив», тащусь по дороге, раздумывая над тем, как попасть внутрь. Поехать-то я поехала, а вот плана у меня никакого нет. Молодец, Джорджи, что тут скажешь. Вот тебе и начинающий репортёр. С охранником, который, наверняка там имеется, может и смогу договориться, но вот что делать с персоналом? И как мне искать Апшера? Тяжело вздыхаю и, повернув, утыкаюсь взглядом в массивные закрытые ворота. Прищуриваюсь, разглядев за ними знакомый красный джип, и, подойдя ближе, цепляюсь пальцами за железные прутья, легонько встряхнув их. Да, ворота определённо заперты, тут и гением быть не надо. Смотрю на кабину охранника на пропускном пункте и с удивлением замечаю, что там никого нет. Приподнимаю брови и, отойдя на пару шагов назад, разбежавшись, взбираюсь на ворота, хватаясь за прутья. Потягиваю своё тело, сцепив зубы, и, с грацией носорога, чуть не падаю вниз головой. Неуклюже развернувшись, спрыгиваю на территорию лечебницы и отряхиваю ладони. Подхожу к «Вранглеру» Майлза и заглядываю внутрь через окно. Как и ожидалось — пусто. Замечаю на пассажирском сидении телефон репортёра и поджимаю губы. Так, значит просто позвонить не получится. Судя по всему, Майлз уже внутри лечебницы, поэтому я, отойдя от машины, целенаправленно топаю к открытой железной калитке у ворот поменьше. Попав во двор, окидываю взглядом огромное здание Маунт-Мэссив, чувствуя какой-то странный трепет. Выглядела лечебница впечатляюще. Достаю из рюкзака фотоаппарат и делаю пару снимков на память, к тому же, если я буду делать фотографии, Апшер не станет так уж сильно злиться на то, что я приехала сюда за ним — они смогут ему пригодиться. Принимаюсь обходить территорию психушки, оглядываясь с восторгом ребёнка, попавшего в Диснейлэнд. Отсутствие охраны, персонала, да и вообще хоть кого-нибудь живого меня вообще не смущало, хотя, наверное, должно было. Но я была настолько увлечена съёмкой, что не обращала внимания на такие мелочи. Оказавшись возле главного входа, который оказался запертым, делаю пару снимков броневиков и задумчиво смотрю на них. Что здесь делает спецназ? Сомневаюсь, что они приехали сюда просто так. Должна быть причина. Кусаю губы, переминаясь с ноги на ногу, и прислушиваюсь к шестому чувству, которое подсказывало мне, что надо бы вернуться домой, пока не поздно, однако природное ослиное упрямство толкало меня вперёд. Иду дальше и натыкаюсь на очередную калитку, запертую на замок с цепью, однако внизу есть небольшой лаз, и я, опустившись на колени, ужом проскальзываю на другую сторону. Выпрямляюсь, отряхнув джинсы, и замечаю возле стены строительные леса. Запрокинув голову, вижу чернеющий провал разбитого окна, и удовлетворённо киваю. Зная Апшера, он явно попал в лечебницу этим путём. Тяжело вздохнув, с ловкостью контуженой обезьяны принимаюсь взбираться по лесам, подбадривая себя и уговаривая не смотреть вниз. Высоты я не боялась, но, как и у любого человека, у меня могла закружиться голова, и я могла с лёгкостью свалиться вниз, что было бы не очень приятно и довольно плачевно. Чувствуя себя почти что акробаткой, с трудом добираюсь до нужного окна и, радуясь тому, что не ленилась заниматься на силовых тренажёрах, подтягиваюсь на руках, забираясь внутрь лечебницы. В комнате темно — хоть глаз выколи. Достаю из кармана телефон и, досадливо отметив, что связи нет, включаю на нём фонарик. Яркий свет выхватывает жуткий погром в кабинете, и я, посмотрев под ноги, вздрагиваю, заметив алые разводы на ковре. Пульс учащается, и я, неприлично громко шмыгнув носом, бочком пробираюсь через перевёрнутую мебель, заприметив открытую дверь. Выхожу в коридор и сразу же иду на шум в противоположный кабинет. Замечаю источник шума — неисправный телевизор, и, проскользнув мимо, выхожу в коридор. Осматриваюсь, разглядывая нагромождения столов и стульев, перекрывающих проходы и вижу, что чуть дальше можно протиснуться между шкафом и ящиками. Подхожу ближе и легко проскальзываю, оказываясь на другой стороне. С содроганием осматриваю кровь на стенах и на полу, чувствуя, как меня начинает немного потряхивать. Что здесь вообще произошло? Где весь персонал? И где чёртов Апшер? Конечно, можно было бы сейчас развернуться и пойти обратно, наплевав на всё это, однако совесть быстро напомнила мне о том, что здесь находился знакомый мне человек. Да, с Майлзом мы не были друзьями, но, если здесь происходит что-то серьёзное, нельзя оставлять его тут, это было бы бесчеловечно. Тот факт, что я была лишь хрупкой девчонкой, а Майлз — высоким и довольно сильным парнем, и если уж кому и грозила опасность — то только мне, меня в данный момент вообще не волновал. На негнущихся ногах иду вперёд, на ходу заглянув в находящиеся по левую руку кабинеты, а затем, завернув в нечто наподобие кафетерия, оторопело замираю, разглядывая кровавое пятно на потолке возле вентиляционной шахты и алые капли, срывающиеся вниз и пачкающие и без того уже залитый кровью поломанный стол, установленный под открытой решёткой вентиляции. К горлу подступает тошнота, и я, борясь с дурнотой, разворачиваюсь обратно к двери. — Боже, боже, боже, боже! Истошный визг врывается мне в уши, и я, завопив не хуже мифической банши, разворачиваюсь на пятках, бросаясь к вентиляции, стремясь убежать от психа, бросившегося на меня из туалета напротив, растопырив пальцы. Быстрее ветра преодолеваю то небольшое расстояние, которое разделяло меня и спасительную шахту, а затем, извернувшись, втягиваю своё тело в вентиляцию. Чувствую пальцы душевнобольного, цапнувшие меня за лодыжку, и бешено лягаюсь, сбрасывая чужую руку. Сердце от ужаса колотится как ненормальное, и я, решив не проверять, умеет ли этот псих забираться в шахту, торопливо ползу вперёд, прислушиваясь к его воплям, доносящимся до меня. — Боже, боже, боже, боже! Тихо поскуливая от страха, добираюсь до конца шахты и вываливаюсь из неё на пол, больно ударившись правой стороной тела. Громко охнув, переворачиваюсь, вставая на четвереньки, а затем, кривясь от боли, выпрямляюсь, поднимаясь на ноги. Не успеваю выдохнуть, как до моего слуха доносится чей-то громкий крик. Поворачиваюсь на звук и, зажав рот ладонями, в ужасе смотрю сквозь полупрозрачное стекло на то, как нечто огромное, схватив кого-то, швыряет его прямо на стеклянную стену. Успеваю разглядеть тёмно-каштановые волосы и кожаную куртку, а затем раздаётся звук бьющегося стекла, и человек с жутким криком падает вниз. По моему позвоночнику пробегает холодок, и я цепенею от страха. Я знала этот голос. Это был голос Майлза. В панике заметавшись, бросаю взгляд на вентиляцию, понимая, что выбраться через неё уже не было возможности — она слишком высоко. Что бы ни происходило в этой лечебнице — это было ужасно, кошмарно и до безумия опасно. И мы с Майлзом, если он остался жив, оказались в чёртовой ловушке в чёртовой психиатрической лечебнице с чёртовыми психами. Отлично, не правда ли?