Испытание полукровки

      — Оторвались?.. Скопа, едва двигая крыльями, позволила ветру слегка отнести её назад, туда, где чуть не падала на землю Глефа.       — Кажется, да, — пропыхтела та, с испугом оборачиваясь назад. Там было лишь чистое небо и дождевой лес, недавно оставшийся позади. Дракончики летели уже несколько часов, и их крылья, не привыкших к столь долгим перелётам, уже устали так, что чуть не отваливались. Только Анофелес и Смерч казались свежими и совершенно не уставшими, но Глефа чувствовала, что ещё немного — и они, тоже вымотанные насмерть, выдохнутся и больше не смогут лететь.       — Надо сделать привал, — прохрипел, с усилием раскрывая пасть, Жаворонок. На эти слова, видимо, у него ушли последние силы: закатив глаза, он обмяк и камнем рухнул к земле, на лету перекрашиваясь в болезненный белый. Вскрикнув от страха, Глефа собрала последние силы и кинулась за ним. Ветер хлестал ей в морду, больно царапал глаза, налетая так, будто собирался их вырвать, не давал крыльям шевелиться, но ледяная не обращала на это ни малейшего внимания. Жаворонок полетел с ней, несмотря на то, что путешествие обещало быть смертельно опасным, и она не даст ему так глупо умереть! Почти что в последний момент она успела поднырнуть под падающего радужного, обхватить его лапами, и они вместе рухнули в мягкий ил на мелководье Алмазной реки. Глефа охнула, придавленная тяжестью Жаворонка, и поняла, что не сдвинется больше с места, пока как следует не отдохнёт. Влажный ил приятно холодил чешую, мышцы всё больше расслаблялись, и Глефа даже не заметила момента, когда рядом опустились Смерч, Анофелес и Скопа. Ей пришло в голову, что раньше она не понимала своего товарища по крылышку, Топь, который говорил, что в грязи и иле мышцы быстрее перестают болеть, да и Красавка, её сопещерница, однажды заикалась о чём-то подобном, а теперь... Теперь она сама лежала в иле, чувствуя, как её боль будто бы утекает, смываемая илом и течением Алмазной реки.       — Всё хорошо, льдышка? — Смерч ткнул её мордой в плечо, грузно оседая рядом и со стоном выдыхая горячий дым. — Ох, хорошо-то как... Старик Ласт, похоже, был прав насчёт этой его глины с илом.       — Надо заняться Жаворонком, — едва слышно выдохнула Глефа. — Надо что-то сделать, чтобы он... Жаворонок тихо застонал и поднял голову, его чешуя едва заметно потемнела. Его глаза с трудом, сквозь муть, сфокусировались на Глефе.       — Я в порядке, — пробормотал он. — В полном. Поем, посплю хорошо — и полетим дальше. Он прошептал ещё что-то нечленораздельное и вновь обмяк, закрывая глаза. Осторожно выбравшись из-под него, больше всего на свете желая снова лечь и отключиться, подобно Жаворонку, Глефа подхватила его под одно крыло, благодаря всё на свете за то, что Смерч сделал то же самое с другой стороны, и потащила туда, где Анофелес и Скопа собирали уже палочки для небольшого костра. Уложив радужного на самое освещённое солнцем место, Глефа упала без сил и уставилась на друга. Смерч, заверив всех, что он вовсе не устал, натаскал ила и глины и принялся обкладывать ими натруженные крылья ледяной, Скопа, оставив разведение огня на Анофелеса, нырнула в Алмазную реку, и вода, кажется, помогала ей снять боль и усталость ничуть не меньше, чем Жаворонку — солнечный свет... Только сама Глефа чувствовала себя бесполезной. Да, она стала неплохой подушкой для Жаворонка, но сейчас, когда он едва-едва пытался приходить в себя, она не могла ничего сделать! Совершенно ничего! Будь она радужной, могла бы хотя бы попытаться вспомнить то, чему юных дракончиков учили медики, знала бы, как облегчить боль друга! Будь она чистокровной ледяной — её прохладная чешуя охладила бы его горящие огнём мышцы! Будь она кем угодно другим... На долю секунды она почувствовала, как её тело будто бы меняется. Будто тёмная чешуя под крыльями расползается, уступая место белой, как снег, будто всё, что досталось ей от отца, превращается в наследие ледяных.       — Глефа?.. Голос Смерча, в котором было примерно столько же удивления, сколько и страха, выдернул её из состояния странного транса. Медово-золотые глаза песчаного гибрида смотрели настороженно, словно он не был уверен, не враг ли перед ним.       — С тобой всё хорошо?       — Не знаю, — выдохнула она, и вдруг поняла, что из её пасти вырвался не просто воздух. Куртинка травы перед её мордой покрылась инеем и заледенела, а сама Глефа не почувствовала привычного холода, обжигающего внутренности. Но как?! Почему? Что с ней происходит?       — Ты не видишь, что с тобой? — нахмурился Смерч. Глефа с трудом оглядела свои лапы: вроде бы ничего особенного, всё те же бледные лапы, покрытые россыпью тёмных серо-синих крапинок, тёмные когти... Ничего нового. — Ты на мгновение стала, ну... Ледяной.       — Я всегда была ледяной, — тихо откликнулась Глефа, но Смерч покачал головой, нервно шевеля хвостом.       — Ты всегда выглядела гибридом, — пробормотал он. — Но стала выглядеть, как... Как... Он не договорил: Скопа вынырнула из реки и выбралась на берег, довольно потягиваясь, и Смерч, чуть прищурившись, отвернулся к ней. Глефа непонимающе воззрилась на свои лапы снова. Что такого произошло, когда она начала физически чувствовать изменения чешуи? Что она сделала? Почему это произошло? На мгновение ей показалось, что она лишь сходит с ума и Смерч вместе с ней: стала больше походить на ледяную? Что за бред! Меньше всего на свете ей хотелось бы стать чистокровной ледяной! Она гордилась своим отцом, своим происхождением — даже если это могло стать причиной её смерти. В голову пришло лишь одно логичное объяснение: она думала о том, что должна как-то помочь Жаворонку, все мысли направила лишь на то, что ледяной она могла бы охладить его натруженные крылья... Стоп! А что, если... Она попыталась снова вызвать в себе эти ощущения: покалывание под шкурой, растворение старой чешуи, только теперь она будто пыталась окунуться в ночь, избавляясь от белой окраски ледяных. Голова слегка закружилась, и чешуя на лапах из крапчато-белой плавно покрылась беспросветной чернотой с едва заметным отливом сапфира.       "Ночная! Я становлюсь ночной!"       — Среди нас чужак! — взвизгнула Скопа, посмотрев в её сторону. Глефа в панике вскочила на лапы, отшатываясь. Чужак? Где? Как она могла просмотреть? — Он украл Глефу! И тут её осенило. Так вот что увидел Смерч! То, как она... Как она что? Есть ли название такой способности? Скопа отшатнулась, и ледяная подошла ближе к воде, разглядывая своё отражение. Она никогда не считала себя красавицей, но окрас ночной, кажется, сделал её неотразимой: на иссиня-чёрной чешуе возле глаз сияли белоснежные чешуйки, похожие на слёзы, белые крапинки на внутренней стороне крыльев были похожи на снежинки, вьющиеся в ночи, а внутри будто бы горел огонь, согревающий всё её существо. Даже образ мыслей, казалось, изменился: пока Глефа была самой собой, она не сомневалась в том, что она ледяная, она мыслила понятиями ледяных, жила жизнью, которая была привычна ледяным, и своей королевой считала Снежну. Сейчас же в носу у неё стоял запах пепла и горелого мяса, то, к чему она привыкла, казалось ей полнейшим бредом пьяного дракона, а Снежна... Снежна казалась лишь неуверенной в себе дурой, оказавшейся на престоле случайно. Королева Ореола — вот кто поистине достоин своего титула! "Интересно, что было бы, если бы я... стала морской? Или радужной? Я смогла бы понять их мысли и намерения? А стань я ледяной, я бы поняла, чем руководствуется моя мать?.." Скопа уже оскалилась, готовая кинуться на неё, а Анофелес поднялся в воздух, явно собираясь напасть, и ледяная поспешила прояснить ситуацию, чтобы ей не пришлось драться с друзьями.       — Это я, — проговорила Глефа и поняла, что даже её голос изменился, стал больше похожим на гортанный выговор её отца, Безмолвного. — Я, Глефа. И я понятия не имею, как я это сделала...