Испытание полукровки

*в это же время* Он чувствовал себя настоящим взрослым драконом. Тем, под чьими крыльями может укрыться целое королевство, гигантом размером, наверное, с Мракокрада, не меньше, одно слово которого может заставить другого дракона сделать вообще что угодно. Эту уверенность подкреплял Журавль, преследующий их по пятам и плюющийся оскорблениями. Возможно, не стоило называть его жалкой водомеркой: впрочем, Костыль, то и дело подныривавший под мощные крылья Щенка, летящего чуть выше, не жалел ни о чём. Этот земляной поднял лапу на совсем юного дракончика, — что уж говорить о том, что угрожал убить Щенка, предлагал ему отказаться от Бродяг! За одно это уже, по мнению Костыля лично, он заслуживал самой жестокой смерти.       — Собираешься заманить на открытую воду? — он поднялся чуть выше Щенка и склонил голову, на лету касаясь носом широкой головы земляного, и услышал сквозь шум ветра в ушах, как тот тихо усмехнулся, а в груди у него будто бы зазвучал далёкий рокот грома. Костыль расплылся в улыбке: как же он обожал, когда Щенок вот так вот тепло урчал, будто гигантский ягуар! Это звучало так нежно, что у любого, кажется, сорвало бы крышу.       — Вроде того, — откликнулся Щенок. — Драться здесь слишком опасно, а там можно попробовать столкнуть его прямиком в ближайший водоворот. Я знаю пару морских, которые с удовольствием его прикончат вместо меня. Не собираюсь марать когти об этого недо-дракона. Струя раскалённого пламени прорезала воздух слишком близко от крыльев Костыля: он шарахнулся в сторону, с трудом не сбив при этом Щенка, нырнул в ближайшее облако и замер, скрытый от чужих глаз водяной взвесью. Облака над океаном всегда служили Багровой семье отличным местом для игры в прятки, и Костыль без лишней скромности мог сказать, что он был в этом лучшим. Только ему удавалось настолько виртуозно выбрать облако для пряток и зависнуть в нём, практически не шевеля крыльями, чтобы видеть всё, происходящее вокруг, и при этом оставаться невидимым. Вот и сейчас он пропустил мимо себя Журавля, слепо мчащегося за Щенком, который, будто бы нарочно, слегка сбросил скорость, притворяясь, будто бы огонь его всё же задел.       "Мой ты хороший, мой ты умница! Никогда не сомневался в том, что ты хорошо меня знаешь!"       — Надо было убить тебя ещё в гнезде! — яростное шипение Журавля обожгло все внутренности, и у Костыля сердце замерло на несколько секунд: даже ему, хромому дракончику, от которого хотел избавиться собственный брат, ни разу не доводилось слышать про себя подобного. Никто в Гнезде Скорпионов, самом небезопасном месте во всём Песчаном королевстве, не хотел его убить. Он глубоко вдохнул, успокаивая бушующие внутри эмоции, и, легко шевельнув крыльями, выскользнул из облака, садясь Журавлю на хвост. Буквально: кончик хвоста земляного мелькал в нескольких гекконьих хвостах перед его носом, и вызывал отчаянное желание вцепиться в него зубами.       "Какой же ты слепой крот! Да кто угодно почувствовал бы преследующего его дракона!" Но Журавль, похоже, даже не заметил, что из нападающего превратился в жертву, захваченный желанием догнать и убить своего старшего сына. Глубоко внутри Костыля, где-то там же, где всегда появлялось странное колющее ощущение при виде Щенка, свернулся раскалённый ком: он редко прибегал к огнедыханию, предпочитая обходиться ядовитым шипом, но сейчас использовать своё излюбленное оружие было небезопасно и грозило потерей равновесия. Эх, были бы здесь Червь с Шершнем! Вот уж кому не было равных в воздушных боях! У обоих были родители-небесные, а потому отличные умения летать и драться в облаках буквально были у них в крови — и оба оттачивали эти способности до совершенства. Костыль же всегда предпочитал драться на земле, а если возможно, то и в принципе не вступать в прямое столкновение. Он был непревзойдённым мастером игры в прятки и ударов шипом исподтишка — и гордился этим. Но сейчас, впервые за долгое время, от него требовалось огненное дыхание.       — Чтоб тебя Мракокрад побрал! — рявкнул Журавль, и Костыль решился: протяжным долгим выдохом он выпустил длинную, тонкую струю пламени, прокатившуюся по его внутренностям обжигающей волной. Земляной взревел от боли, когда огонь лизнул мощное грязно-коричневое крыло, попытался развернуться, чтобы ответить таким же огненным плевком, но ожог не позволил: поворот получился кривым, заваливающимся на один бок, и лучшей оценкой меткости Костыля послужила перекошенная от ярости и злобы морда Журавля.       — Что, крылышки подводят? — довольно фыркнул Костыль, легко уворачиваясь от бросившегося к нему земляного. Щенок, развернувшийся идеальной красивой петлёй, фактически перекувырнувшись через голову, штопором прорезал ближайшее облако, врезаясь в здоровое крыло отца. Журавль, взревев, спиной вперёд рухнул вниз, к волнам, но всё же смог восстановить равновесие и, забив крыльями, словно только-только научившийся летать дракончик, начал вновь набирать высоту.       — Красиво, — насмешливый голос Щенка подействовал на Костыля, словно кактусовое вино. Вскинув гордо голову, он расправил крылья, кувыркнувшись через спину, и только чудо, кажется, позволило ему в этот момент уклониться от мощных лап Журавля. Щенок зарычал так, что внутренности Костыля превратились в лёд, и он невольно отшатнулся в сторону, будто боялся, что лучший друг бросится на него. И тот бросился — но на Журавля. Впился когтями в незащищённую плотной чешуёй чувствительную нижнюю челюсть, отшвырнул здорового земляного в сторону, вынудив того сосредоточиться не на нападении, а на попытках удержаться в воздухе, и сам, распахнув крылья, вытянув их так, чтобы казаться больше, завис на потоках ветра. Он был значительно слабее своего отца: возраст, пожалуй, был здесь даже не главным фактором, всё же, Щенок был полукровкой, и гены изящных песчаных драконов играли сейчас против него. При всём желании быть опаснее и крупнее, у него не было настолько прочной чешуи, как у чистокровных земляных, не было такой мощи в крыльях и лапах, и, что самое главное, из боевого опыта у Щенка были лишь потасовки на острове, где никто никого не хотел поранить всерьёз.       — Не смей меня трогать, малолетка, — рыкнул Журавль, но Костылю показалось, что он был уже куда менее уверенным, нежели ещё несколько минут назад. — Ты ещё в яйце был, когда я сражался с уродами вроде того песчаного.       — На себя посмотри! — Щенок быстро обернулся, чтобы убедиться, что Костыль в порядке. — Не смей его трогать! Это стало его ошибкой: губы Журавля искривились в издевательской насмешке.       — Значит, ты вовсе не героический боец, — слова, будто когти, бьют Щенка прямо в грудь, и он, кажется, слегка опускает голову. — Всего лишь хочешь показаться крутым и бесстрашным, чтобы только этот твой от тебя не отвернулся... Неужели тебе нужно всегда притворяться кем-то другим, чтобы нравиться другим драконам?       "Нет!" — хочется завопить Костылю, — "я всегда принимал его таким, какой он есть!" Но страх точно поймал его в сеть, не позволяя двигаться, сдавливая невидимыми когтями горло, и он мог только парить в воздухе, с замиранием сердца следя за своеобразным поединком между отцом и сыном.       — Я... Это не так! — в голосе Щенка сквозят виноватые нотки, точно он готов вот-вот начать оправдываться перед Журавлём, и глаза старшего земляного злорадно сверкнули. Сам того не зная, он попал в самую больную точку. — Я не притворяюсь!       — Так докажи это! Докажи, что ты не слабак, который всю свою жизнь должен выдавать себя за другого! — торжество в свистящем шёпоте Журавля практически ощущалось в воздухе искрящимся фейерверком. — Тебе не нужны песчаные, чтобы быть великим бойцом. В сторону, сынок. Я помогу тебе избавиться от того, что тебе мешает... Журавль взмахнул крыльями, злорадно улыбаясь тому, что Щенок будто бы оцепенел, и ринулся на Костыля. Расстояние сокращалось настолько стремительно, что тот бы уже не успел шарахнуться в сторону и избежать столкновения, и ему оставалось лишь безучастно смотреть на верную смерть с острыми, будто ледяные мечи, когтями. Перед глазами будто мелькнула тёмная вспышка: что-то огромное, словно земляная гора, выросло перед Костылём, загораживая его от Журавля, и тут же взорвалось вспышкой пламени. Раздался громкий рёв боли. Пламя обожгло Костылю морду, подпалило кончики крыльев, но он, по крайней мере, удержался на крыльях, и, помотав головой, прищурился, оглядываясь вокруг. Щенка нигде не было видно. Журавль, охваченный неизвестно откуда взявшимся огнём, мчался к воде в попытках сбить пламя. По волнам расплывалось большое кровавое пятно, будто бы... Нет. Нет.       "Только не он!" Костыль почувствовал, как его охватывает ужас. Из горла вырвался сдавленный скулёж, в глазах потемнело, появилась резь, будто бы в морду кто-то плеснул лимонного сока. Сложив крылья, он рухнул вниз, туда, где Журавль уже окунулся в воду, в панике оглядывая волны в поисках бездыханного тела Щенка.       "Нет, пожалуйста, он не мог умереть!" Он будто вновь вернулся в детство, где хромым маленьким дракончиком он сновал под лапами у взрослых драконов, плакал и звал маму, пока не понял, что она за ним не придёт. Что вообще никто за ним не придёт, потому что никому, кроме себя самого, он не нужен. Тогда, правда, его нашёл Щенок, пригрел под своим крылом и заботился, пока лапа не зажила. А сейчас... Журавль вдруг скрылся под водой, будто бы кто-то утянул его на глубину. Долгие несколько секунд ничего не происходило, пока на поверхности волн не показалось ещё одно огромное пятно крови. В его центре вынырнула голова, определённо принадлежащая земляному дракону. На долю секунды Костыль был уверен, что это Журавль. Что он смыл с себя кровь Щенка и всплыл, чтобы отдышаться. Но вот под солнечными лучами мелькнул коричнево-красный гребень, напоминавший таковой у песчаных, и два бледно-золотистых рога.       — Придурок! — почти взвизгнул Костыль, врезаясь в воду и тут же подставляя едва дышащему Щенку плечо. — Ты чем думал?       — Явно не мозгом, — устало улыбнулся тот, без сил облокачиваясь на песчаного. — Надо было чем-то сбить собственный огонь. Я понятия не имел, что этот урод нырнёт за мной и что придётся его когтями... того... Щенка передёрнуло и вдруг вырвало солёной океанской водой. В его золотых глазах метался страх вперемешку с отвращением к самому себе. Вздохнув, Костыль решил отложить все свои возмущения на более благоприятное время и, мягко накрыв Щенка крылом, — прикосновение практически обжигало, чешуя казалась раскалённой, будто впитала в себя температуру огня, но, кажется, земляной особо не пострадал, и ожоги обещали пройти достаточно быстро, — повлёк его за собой, туда, где виднелся берег. Пусть он и не умел плавать так хорошо, как земляные, ледяные или, тем более, морские, но друга дотянуть до суши он точно мог.       — Ты не должен никем притворяться, — выдохнул он ласково, чувствуя, что обожжённая чешуя Щенка понемногу охлаждается, а сам Щенок шевелит лапами, облегчая Костылю задачу. — Я люблю тебя таким, какой ты есть. И никакие Журавли этого не изменят. И, — он готов поклясться, что это так! — из груди Щенка вновь вырывается глухое нежное урчание, так греющее сердце.