Йоко Такахаси
никогда не чувствовала себя особенной.
Всю свою жизнь она занимает весьма посредственный социальный статус, который умело балансирует на грани среднего, не поднимаясь и не опускаясь. Серая мышь. Одна из миллионов, нет, миллиардов таких же «никаких» людей.
Красится она не вычурно, вернее сказать, не красится вообще. Волосы её едва достигают уровня плеч, поражая своей густотой и хорошим состоянием. Похоже, что волосы — единственное хорошее в ней. Фигура ничем не отличается от тысяч таких же, как она, старшеклассниц. Оценки её являются очередным доказательством её бесталанности. Средние. Такие же, как и она сама. Такие же, как и у большинства из, окружающего её, поистине огромного общества.
Друзей у неё нет. Не считая, конечно, Сенджу Акаши, которая отчего-то просит себя называть Кавараги. Йоко делит каждого человека на типы, понятные лишь ей. И Сенджу относится к тем людям, которых она называет «штормовые». Кавараги (да, Такахаси уважает желания других людей) похожа на безумный вихрь: громкоголосая, шустрая, к тому же имеет бойкий характер. Казалось бы, что между этими двумя вообще может быть общего? Тут и об общении речи не идёт, не то что дружба. Однако Сенджу единственный человек, кроме, разве что, матери, который знает о её
ментальных проблемах и никогда не отворачивается, стойко перенося вместе с Йоко все самые трудные моменты.
Ментальные проблемы. Невозможно представить Такахаси без них. Это уже практически синонимы. Два с половиной года назад, накануне её пятнадцатилетия, Йоко диагностировали БАР. Более понятным языком — биполярное аффективное расстройство. И с того момента всё в её жизни пошло наперекосяк.
Сложнее всего было вынести слёзы матери. Тысячи йен потрачено на дорогущие лекарства, которые являлись не более, чем плацебо. На протяжении года приходить домой и слышать рыдания мамы было невыносимо. Если честно, Йоко не раз подумывала о том, чтобы оборвать свою жизнь. Самоубийство казалось для неё единственным верным выходом из этого замкнутого круга. Маме станет легче, а оттого и ей. В жизни у неё не было того, за что можно было ухватиться, дабы подольше подышать свежим воздухом и погулять по мокрому после дождя асфальту. Воздух казался пресным, а оттого и едким, а асфальт был словно пропитан грязью. Мерзко. Всё чаще мысли о суициде посещали её во время депрессивной фазы.
Время шло, лекарства не помогали, и болезнь всё больше прогрессировала, сливаясь с каждой клеточкой её тела, связывая всё прочной порочной нитью и укрепившись прямо в черепной коробке. Фазы становились всё чаще, всё продолжительнее.
Нельзя не упомянуть о том, что во время очередной из депрессивных фаз Йоко мимолётом поделилась своими
здравыми рассуждениями с мамой. Та долго плакала, корила саму себя, после чего весь вечер причитала себе под нос, обнимая обескураженную дочь до хруста костей. После Такахаси младшая долго корила саму себя.
В шестнадцать лет ей снова захотелось жить. Вернее не захотелось, она была связана обязательствами и обещанием перед мамой. Пришлось учиться жить дальше.
Когда в школе учитель рассказал классу о её болезни, от Йоко отвернулись те немногие, с кем она раньше общалась на уровне привет-пока. Ей же казалось, что от неё отвернулся весь мир. По вечерам она подолгу смотрела в окно, завидуя каждому проходящему мимо подростку. Они были счастливы. Такахаси не любитель обесценивать чужие проблемы, однако у сверстников их было объективно куда меньше, чем у неё самой. Всё, что было у них на уме — оценки, посиделки с друзьями и то, как бы выпросить у родителей денег на новые безделушки. Они не думали о том, что будет завтра. Будут ли они сами завтра. А Йоко думала. Сидела, смотрела в окно, грустно улыбалась и всё размышляла о бренности своего бытия.
Когда ей исполнилось шестнадцать лет, абсолютно все лекарства перестали действовать, усугубляя положение болезни. Становилось всё более невыносимо, хотя казалось бы, куда ещё больше. А все вокруг твердили:
«Тебе нужен соулмейт, дурочка. С его появлением тебе станет куда лучше, да и болезнь уйдёт.»
Ага, как по волшебству.
В мире одна единственная истина закладывается ещё с молоком матери. Встретишь соулмейта — обретёшь безграничное счастье. Но что, если соулмейт совершенно не тот человек, которого ты себе представлял? Вдруг он окажется полной твоей противоположностью? Что, если он погряз в собственных проблемах настолько же, насколько и ты?
Казалось бы, всё просто. Встретишь истинного, того, кто уготован тебе судьбой, и все твои проблемы испарятся. Но Йоко так не думала. Она до ужаса не хотела встречать своего соулмейта. А вдруг он, встретив её, узнает о проблемах и просто сбежит? О да, такой исход она прекрасно понимала и приняла бы любое решение истинного. В конце концов, от неё отворачиваются абсолютно все, так почему он должен быть исключением? О своих мыслях Йоко не говорила ни маме, ни психиатру.
А все вокруг продолжали твердить: повстречаешь истинного — поймёшь.
От этих речей Йоко воротило всё чаще. Каждый день выслушивать слова мнимой поддержки, кивать и улыбаться. Будто бы они облегчали её жизнь хоть на каплю. Но людей разочаровывать не хотелось, это же была поддержка, пусть и напускная.
Тогда-то в её жизни и появилась Сенджу Кавараги, девочка-шторм. Йоко было шестнадцать, когда она повстречала свою
лучшую подругу.
Сенджу, словно вихрь, залетела в класс, лучезарно улыбаясь. Активно жестикулируя, она громко и с явным азартом рассказывала о своей жизни в общих чертах. Так Йоко и узнала, что Сенджу обожает рыбу, по вечерам читает сёдзё-мангу, а ещё ненавидит классическую музыку. И хоть убейте — даже сейчас, спустя год, не понимает, зачем ей знать эту информацию.
Чего и требовалось ожидать, вокруг Сенджу сразу собралась целая куча одноклассников, с ней хотели общаться, буквально, все. Ещё бы: до ужаса красивая миниатюрная девочка, умная, так ещё и общительная. В ней собрались все качества, которые так сильно привлекали внимание окружающих. В общем, в ней были все те качества, коих не было в Йоко. Но внимание Сенджу привлекла именно она. Вечно тихая Такахаси, сидящая в углу класса, словно её и нет.
Тихая и незаметная, прямо как мышь.
Йоко никогда не забудет, когда Сенджу впервые подошла к ней, по-хозяйски улеглась на парту и завела непринужденный разговор. И, самой себе на удивление, Такахаси отвечала с не меньшим энтузиазмом.
Так началась крепчайшая дружба девочки-шторма и девочки-штиль. И никто более Сенджу был не интересен.
Вообще, как оказалось, и у неё в жизни всё было очень даже негладко. Скорая смерть её родителей, старший брат, на которого свалился уход за двумя детьми, один из которых, встав на ноги, благополучно бросил свою семью, предварительно со всеми рассорившись. И как же Сенджу и Такеоми горевали по уходу из их маленького, но тёплого семейства Харучиё. Он был совсем ещё юн, когда ушёл куда глаза глядят, пуще того связался с запрещёнными веществами. После этого в семействе Акаши всё стало куда хуже: Такеоми попросту перестал обращать хоть какое-то внимание на собственную младшую сестру, вот та и пыталась заполучить мимолётное внимание каждого, кто только её видел.
Йоко не знала, что своим появлением в жизни подруги спасла ту от бездонной ямы самозабвения собственной личности. Сенджу, пожалуй, об этом и не расскажет.
С Сенджу было легко, хорошо и
по-настоящему. Когда они, наконец, вышли прогуляться до торгового центра, по пути Йоко встретила своего прошлого психотерапевта. Женщина преклонного возраста с материнской улыбкой спросила девушку о протекании болезни, длительности фаз и самоощущении. Йоко со сдержанной улыбкой дала ответ, после чего резко развернулась и убежала прочь, игнорируя голос подруги, которая умоляла её остановиться.
Она не должна была об этом знать.
Сенджу нашла подругу практически через час. Йоко сидела в тёмном углу одной из старых улиц собственного района, обняла собственные колени, уткнулась в них лицом и плакала навзрыд. Кавараги была не столь глупа: она лишь подошла, села рядом и, обняв подругу, начала поглаживать ту по голове. Так они просидели ещё минут двадцать, после чего договорились больше никогда ничего друг от друга не скрывать. Йоко поведала ей о боязни того, что как только Сенджу узнает о её болезни, тут же уйдёт, как сделали все другие люди. Акаши лишь улыбнулась, назвала ту глупышкой и сжала в объятиях ещё крепче. И Йоко ей поверила.
Их дружба вышла на новый уровень. Сенджу переживала с Йоко каждый день, являясь незаменимой опорой и поддержкой, стойко перенося все фазы её расстройства.
После этого жизнь Йоко более менее, с натяжкой, но наладилась. Болезнь, пусть и не утекала и даже не отходила на второй план, будто бы сжалилась над ней и сбросила тяжелые металлические цепи, которые раньше тянули лишь вниз. Переживать как манию, так и депрессию стало куда проще. Рядом была мама, рядом была Сенджу. Имея этих двух людей рядом с собой, Такахаси ощущала себя самым везучим человеком на всей этой планете. Они оставались с ней всегда, несмотря на тяжёлый характер и не менее тяжёлые проблемы с головой. А большего и не нужно было. И никакой соулмейт ей был не нужен.
Да, Йоко Такахаси никогда не чувствовала себя особенной. Но ей ни капли не мешала собственная серая посредственность. Она смирилась.
***
Риндо Хайтани
никогда не чувствовал себя обычным.
Всю свою жизнь он занимал высокий социальный статус, который ему навязало общество, да и он сам. Король Роппонги. Костолом. Лишённый рассудка и благородности младший Хайтани.
Все вокруг считали, что жизнь у него была поистине сказочной: красавец-брат, куча денег, так ещё и целый район впридачу. Да, Риндо не мог с этим спорить, поэтому всегда соглашался. С противным скрежетом зубов и поджатыми губами.
По правде говоря, ему было страшно.
Признать свой страх на глазах у множества подчинённых, а тем более на глазах у брата было сродни самоубийству. Он должен быть бесстрашным. Он должен соответствовать статусу, которое ему навязало общество. Он должен показывать то непоколебимое чудовищное спокойствие, которого у него отродясь не было.
Каждый хочет перед ним показать лишь хорошие стороны. Все люди, как только узнают известную во всём Токио фамилию, стараются доказать свою значимость, хоть и боятся до того, что аж лицо белеет. Это раздражает. От таких людей всегда хочется скрыться куда подальше. В идеале — закрыться в собственной комнате и не выходить оттуда никогда.
Риндо до сих пор всё помнит, и он до сих пор испытывает
животный страх.
Отца он не помнит и не видел столько, сколько живет на свете. Но он прекрасно помнит, как у него на глазах грабители убили родную мать. Как она кричала, плакала, умоляла расправиться с собой
хотя бы не на глазах у детей. И Риндо до сих пор помнит, как мерзкие уроды держали их с Раном чудовищной хваткой. Как они разворачивали мальчишеские заплаканные лица к действу, повторяя: «Эй, Хайтани, на мамочку почему не смотрим? Это невежество». Они, видимо, не понимали, что смотреть на такое было невозможно. Он помнит, как после зверства тех ублюдков, посягнувших на жизнь матери, расправа пришла над ними. Риндо впервые убил человека, когда ему было двенадцать. И он не почувствовал жалости. Он не почувствовал ничего, кроме жгучей ненависти и всепоглощающего омерзения. Слышать хруст костей и видеть кровавые плевки тех уродов, которые ещё несколько минут назад убили маму, было до умопомрачения приятно. Риндо помнит, как Ран схватил его за руку, повёл в ванную, смыл грязь и кровь с его лица. А после они убежали. Убежали, оставив гору трупов, оставив маму и родной дом. По стечению обстоятельств уже через месяц после того, как вышли из колонии, они владели целым криминальным районом Токио.
И больше они никогда не были слабыми мальчишками, над которыми все хотели лишь поиздеваться. Теперь все мимо проходящие люди боялись даже рот открыть в их сторону. Всё кардинально поменялось. Ран уповал во внимании и слугах, а что до Риндо?
А у Риндо начались кошмары.
Всё чаще он не хотел засыпать, всё чаще он просыпался в холодном поту. И всегда сценарии бесчисленного количества его снов были одинаковы. Мать, бившаяся в истерике. Ублюдки, державшие его за руки мертвой хваткой и криво ухмылявшиеся. И он. Двенадцатилетний мальчишка, который был не в состоянии что-либо сделать. Зачем ему нужно было это внимание со стороны тысяч, разве он заслужил? Он ведь не смог защитить собственную маму. Ту светлую женщину, которая пахала на двух работах, а по редким выходным готовила пироги для своих любимых мальчишек. Она не просто любила Рана и Риндо, она ими жила и делала всё исключительно ради них. Да, они отомстили за смерть матери. Око за око, кровь за кровь.
Но разве такая месть может быть сладка?
А затем, в пятнадцать лет, начались панические атаки.
Те самые, когда тело бьется в припадке, дышать становится попросту невозможно, а в твою голову вонзаются тысячи игл. И так без конца. Этот замкнутый круг невозможно было остановить, поэтому Ран Хайтани, как заботливый старший брат, повёл его за руку к психиатру. Ей богу, совсем как маленького мальчика. Естественно, Риндо этого не хотел. Естественно, Риндо сопротивлялся всеми силами. Он закатил истерику, неустанно повторяя: «я похож на психа или, может, ты от меня избавиться хочешь? Идиот, это совсем не смешные шутки!» Но Ран в этой ситуации был непреклонен. И в тот же день, спустя несколько часов, напротив фамилии Хайтани красовался диагноз: ПТСР с остро выраженными паническими атаками, которые могут привести к комплексу неполноценности и затяжной депрессии.
Прекрасно. Просто, мать его, великолепно.
С этого момента белые стены больницы и вечно уставшее лицо лечащего врача стали неотъемлемой частью жизни младшего Хайтани. Он уже забыл, сколько сеансов посетил. Одно он знает точно: в компании своего психотерапевта он провёл не одну сотню часов.
Естественно, об этом диагнозе не знал никто, помимо Рана. Ещё бы: один из всемогущих лидеров Роппонги, оказывается, плачет по ночам, словно ребёнок, так ещё и ловит приступы тревоги. Что же с такого лидера взять? Ему пальчик покажи, а он разрыдается. Никакой он не всемогущий, обыкновенная тряпка.
И тогда Риндо уже окончательно укрепил на себе маску непоколебимости. Он запугивал людей, в то время, когда страшно было самому. Он избивал людей, а перед глазами мелькали лица тех уродов, которые пытали маму.
Но настоящие лидеры должны оставаться стойкими, не так ли? Следует уточнить, что после случая с матерью, впредь убивал только лишь Ран. Он опять, хоть этого и не показывал, но заботился о братишке. Риндо же опять чувствовал себя беспомощным. Умолял Рана, чтобы у них были равные полномочия, но тот будто бы не слышал, вечно отнекиваясь и отпихивая от себя брата. Риндо, видимо, ничего не понимал, со своим юношеским максимализмом и до жути строптивым характером.
А ещё ему было стыдно.
Стыдно за то, что несмотря на близкое общение с братом, он ему ужасно завидовал. А Ран будто этого не понимал, продолжая ежедневно спрашивать о самочувствии, готовить кофе по утрам (это единственное, что у него получалось вкусным) и напоминать не забыть выпить таблетки. Которые, кстати, были не более, чем плацебо.
Это уже походило на традицию. Ран садился напротив, делал большой глоток горячего кофе и улыбался, говорив, что пора бы Риндо уже найти соулмейта.
«Братишка, как только ты её встретишь, тебе станет намного легче, поверь.»
Тот лишь отмахивался, ворчал что-то наподобие: «У тебя-то истинной нет, а мне она тем более не сдалась».
Ран лишь заботливо трепал младшего по голове, пока тому хотелось взвыть от этой чудовищной несправедливости мальчика-идеала и мальчика-подделки.
Всегда — Ран и Риндо, но никогда — Риндо и Ран.
И что поделать? Люди всегда замечают тех, кто старше. Тех, кто выше. Тех, кто раскрепощен. Видимо, тех, у кого нет проблем с головой, тоже ставят в приоритет. Да, к Риндо проявляли просто уйму внимания, но это не покрывало даже половину того, сколько уделялось Рану.
Забавный факт. Риндо не любил внимание. Риндо ненавидел, когда вокруг бегали люди, стараясь чуть ли не ноги целовать. Риндо любил быть один и всё это шоу было явно не для него.
Но также не стоит забывать, что Риндо — всего лишь мальчик, погрязший в собственных проблемах. Он лишь младший брат, который извечно находится в тени старшего. Как бы сильно Ран не пытался доказать его значимость в этом мире (хотя бы то, что Риндо до безумия важен ему, родному брату) тот, естественно, этого не понимал, не верил и верить не хотел. А Ран, почему-то, не рассказывал, что и жизни без своего неугомонного братишки не видит.
Однако Риндо никак не мог почувствовать себя нужным. Более того, ему становилось всё более мерзко от осознания того факта, что всеобщий любимец Ран предпочитает всем людям на свете компанию своего больного на голову братца. Он не понимал, чем всё это заслуживает. Он не понимал, как могли и чем руководствовались при выборе него. И он думал, что Ран не более, чем издевается над загнанным в угол мальчишкой.
Да, Риндо Хайтани никогда не чувствовал себя обычным. Но он часто ошибался. И сам этого не понимал.
***
Всю жизнь им твердили: «встретишь соулмейта — все твои беды пропадут и жизнь наладится».
Всю свою жизнь они отнекивались от этих речей, словно от назойливых мух. Без конца повторяли, что соулмейты им не нужны, и что все научные статистики, не более, чем сказки. А в сказки они не верили уже давно.
Поэтому когда они пересекаются на пороге психоневрологического диспансера, а их взгляды встречаются, обоих тут же бросает в дрожь. В голове один за другим вспыхивают гормоны, будто десятки тысяч фейерверков, а сердце начинает биться в агонии, разгоняя горящую кровь по венам. Они смотрят друг на друга, и им хочется смеяться сквозь слёзы.
Судьба, оказывается, не то что любит, а обожает над ними издеваться.
