Hands of Clay

Джеймс Бьюкенен Барнс проснулся от прикосновения металлического пальца, которым его настойчиво тыкали в нос. Джеймс резко вскочил на постели, из темноты раздался тоненький голосок: — Папа, вставай. У нас нет молочка. Джеймс, устало простонав, потянулся к лампе, стоявшей на прикроватной тумбочке. Свет озарил маленькую рыжеволосую девочку, не сводившую с Джеймса глаз. — Папа, просыпайся! — не отставала она, шлёпая его по груди старым протезом руки. — Нам нужно в магазин купить молочка, чтобы у меня было молочко и ты мог поспать! Джеймс взглянул на часы. Десять минут шестого. — Наташа, — простонал он, устало опустив голову на подушку. — Чего ты так рано встала? — Сегодня суббота, — ответила Наташа таким тоном, словно это всё объясняло. Она вскарабкалась на кровать и попыталась устроиться на свободном месте под боком Джеймса, случайно ударив его коленкой по животу. — Ну вставай! Джеймс прикрыл глаза, наслаждаясь последним мгновением отдыха, как вдруг Наташа ткнула его пальчиком в ухо. Тяжело вздохнув, Джеймс скинул с себя одеяло, накрыв им девочку. Из-под одеяла раздалось хихиканье: Наташа всячески пыталась выбраться из ловушки. Отложив металлический протез на прикроватную тумбу, Джеймс сел. На комоде напротив он увидел новую металлическую руку, которую уже можно было спокойно использовать каждый день. Должно быть, Наташа влезла в шкаф и вытащила старую, пока он спал, с единственной целью — ткнуть металлическим пальцем Джеймсу в нос. Дети — странные создания. — Ну пап! — воскликнула Наташа, выбравшись из-под одеяла. — Пойдём! — Магазины ещё закрыты, тыковка, — ответил Джеймс, почёсывая колючий подбородок. — Ещё слишком рано. — Все магазины? — не унималась Наташа, с глухим стуком скатываясь с кровати на пол. На ней была надета жёлто-голубая пижама с ананасами, а длинные волосы были растрёпаны. — Везде? — Везде, — ответил Джеймс. Как только маленькая Наташа научилась говорить, он решил, что ему, как единственному взрослому в семье, разрешено иногда привирать ради своего же душевного равновесия. — Мы всё равно пойдём в магазин после обеда. Наташа смерила его самым подозрительным взглядом, на какой вообще способен пятилетний ребёнок. — И мы купим молочко в коробочке? — И мы купим твоё молоко, — заверил её Джеймс. В очередной раз зевнув, он встал. — Ну а пока я налью тебе молока из большой бутылки, как ты на это смотришь? Наташа задумалась и вылетела из комнаты не проронив ни слова в ответ. Джеймс услышал топот её ножек на первом этаже, где располагалась кухня. Он устало провёл рукой по лицу, думая, стоит ли ему сегодня надевать протез. Он заменял ему левую руку, которую он потерял во время военной операции шесть лет назад, и действительно помогал ему совершать такие обыденные действия, как поднятие каких-либо вещей, но ремни, сдавливавшие тело, не стоили того, чтобы терпеть боль, пока он находился дома. Хотя ему всё равно придётся надеть этот проклятый протез, когда они пойдут в магазин, но лучше сделать это ближе к моменту выхода. Пока Джеймс добирался до кухни, Наташа уже везде, где только смогла дотянуться до выключателя, включила свет и поджидала его сидя на кухонной тумбе с кружкой, на которой была нарисована Даша-путешественница, в руках. — Ты долго, папа, — сказала она, приподняв кружку. — Я уже собиралась наливать молоко сама! — Мы уже это обсуждали, — напомнил ей Джеймс. Он открыл холодильник и вытащил пластиковую бутылку. — Ты ещё маленькая, чтобы доставать что-то самостоятельно. — Но я бы смогла, — возразила Наташа, ударив босыми пятками по дверце кухонной тумбы. — Я уже выросла! Джеймс не смог сдержать улыбки в ответ на такую импульсивность. Наташа всегда была невысоким ребенком, но свой маленький рост она компенсировала целеустремленностью и упорством. — Ты выросла, но ты ещё недостаточно большая. Потерпи немного. Наташа театрально надула губки, Джеймс приступил к трудоёмкому процессу: ему нужно было налить молоко и отдать его Наташе, имея при этом лишь одну руку. Достав бутылку из холодильника, он открутил крышку и наполнил любимую кружку дочери молоком, затем снова закрыл бутылку. — Не хочешь сесть за стол? — спросил он. Наташа кивнула и протянула ему руки. Джеймс наклонился, чтобы она обхватила руками его шею. Убедившись, что она держится крепко, он подхватил её и перенёс за обеденный стол. Поцеловав Наташу в макушку, он усадил её на её любимый стул, затем вернулся за кружкой. Пока Наташа потягивала молоко, Джеймс перелил остатки вчерашнего кофе из турки в свою чашку и, решив, что он будет ещё ужаснее на вкус разогрей он его в микроволновке, присоединился к Наташе. Кухня была довольно просторная, да и весь дом в целом был слишком большим для них двоих. Но всё же он был лучше, чем скромная однокомнатная квартира, в которой он жил до того, как привёз Наташу домой. Поэтому, возможно, он слегка поторопился, откликнувшись на объявление о продаже дома в самом центре Бруклин-Хайтс, вслепую. Хотя выражение лица Ника Фьюри, когда он пришёл к нему с официальным визитом после того, как Джеймс забрал Наташу из больницы домой, стоило каждого пенни. Наташа допила молоко и вздохнула. — Папочка, мне приснился один сон, — сказала она, отставляя пустую кружку на стол. — Правда? — спросил Джеймс, протянув к ней руку, чтобы стереть с её губ молочные «усы». — Расскажи. Вот так, сидя ранним субботним утром, Джеймс Барнс слушал, как его приёмная дочь Наташа рассказывает свой сон о котятах-балеринах и злом белом медведе, и всё было прекрасно. Утро прошло в относительном покое. В доме Барнсов суббота была днём уборки, и Джеймс и Наташа превращали рутинные дела в игру. Наташа ходила по гостиной и смахивала щёткой пыль, «помогая» пылесосившему Джеймсу. Ему потребовалось шесть долгих лет, чтобы приловчиться убирать одной рукой, и если он пылесосил под диваном лишь раз в полгода, то никого, кроме него, это не должно было волновать. Раньше он сажал Наташу в рюкзак-переноску и приступал к уборке в доме. Сначала он боялся оставлять её без присмотра, опасаясь, что она может перестать дышать, затем по мере того, как она росла, он непрерывно разговаривал с ней в основном для того, чтобы трудности рутинной работы, которую приходилось выполнять одной рукой, не сильно действовали ему на нервы. Когда Наташа выросла настолько, что её больше нельзя было сажать в переноску, Джеймс придумал несколько обходных путей, чтобы поддерживать чистоту, бегая за активной малышкой, которая весело пряталась от него на каждом шагу. Сейчас в свои пять лет и три месяца Наташа была достаточно взрослой, чтобы с удовольствием играть в домохозяйку, и при этом слишком маленькой, чтобы осознавать, какую огромную работу она выполняет. Сегодня Наташа опрокинула лишь одну стопку книг, пока «протирала пыль», затем настояла на том, что она протрёт все дверные ручки в доме. После Джеймс отправил её убирать в детской, пока сам быстро принимал душ. Его неровно обрезанные волосы выглядели неаккуратно, и щетина отросла довольно сильно, что в целом создавало отталкивающий образ, но с его работой консультантом по личной безопасности ему было трудно вырваться в парикмахерскую среди рабочей недели. Хоть в дорогой частной школе Наташи был детский сад на целый день, где можно было оставить девочку, пока Джеймс работал. Они жили вдвоём — так было с тех пор, как Джеймс забрал Наташу из больницы. До этого момента долгое время Джеймс был один. Застёгивая джинсы, он услышал, как Наташа стучит в закрытую дверь его спальни. — Папочка, можно мы сейчас пойдём в магазин? — спросила она. Джеймс распахнул дверь. Наташа надела на себя чёрный тренировочный купальник и свою любимую красную пачку, в руках она держала, размахивая из стороны в сторону, бластер, который Джеймс купил ей по скидке прошлым летом. — Сначала нужно расчесаться, милая. — Зачем? Джеймс перехватил Наташу поперёк пояса и поднял, словно мешок с картошкой. — Потому что у тебя запутались волосы, — ответил он, опустив её на кровать. — Птички скоро совьют там гнёздышки. — Нет, не совьют! — воскликнула Наташа. — Если мне нужно расчесаться, то и тебе тоже. — Она прицелилась и выстрелила из бластера в стену. — Умеешь же ты торговаться. — Джеймс подошёл к комоду, на котором лежал его протез, новейший образец разработок отделения медицинской робототехники «Старк Индастриз» — его благословление и одновременно проклятие. Благодаря крошечным встроенным имплантатам в культю левой руки, протез мог удерживать предметы, перемещать их и даже выдерживал вес Наташи. Недостатком было то, что для того, чтобы делать всё это, Джеймс должен был пристегнуть эту чертовщину к своему телу, и через несколько часов ощущения от впивавшихся в кожу ремней переходили от раздражающего дискомфорта в острую боль. — Ты расчешешь меня? — спросила Наташа, вырывая его из омута мыслей. — Если принесёшь расчёску, расчешу. — Хорошо! — Наташа спрыгнула на пол и побежала в свою комнату, по-прежнему размахивая бластером. Встряхнув головой, Джеймс потянулся к протезу. Жалея себя, он бы не решил ничьи проблемы и в первую очередь — свои. Они выехали из дома после обеда. Наташа съела четверть бутерброда с сыром и ровно семь штук стручковой фасоли и пела во весь голос, пока Джеймс пристегивал её к детскому сиденью в джипе. Она ни в какую не хотела надевать куртку, но ранний майский полдень был достаточно тёплым, и Джеймс сдался; на всякий случай он всегда возил с собой её ингалятор, и больше ей ничего не требовалось. По пути в магазин ему пришлось остановиться только один раз, чтобы отобрать бластер после того, как Наташа выстрелила ему в затылок. Поэтому та всё ещё злилась на него, когда они уже въезжали на парковку. — Ты самый злой папа на свете! — закричала она, топнув ногой, когда Джеймс захлопнул дверь машины. — Да! Джеймс протянул Наташе бластер, вытащив из него все дротики, кроме одного. — Поверь мне, нет. — Он не собирался вступать в перепалку с пятилетним ребёнком на парковке супермаркета. — А вот и да! — не отступала Наташа, её нижняя губа задрожала. Джеймс вдруг подумал, что, наверное, ему стоило настоять на том, чтобы она поспала днём. Что ж, теперь уже поздно. Лучше поторопиться с покупками и надеяться, что ему удастся вернуться домой до того, как его дочь разразится полноценной истерикой. Всю дорогу Наташа дула губы и пиналась, пока Джеймс пытался усадить её в тележку. После сильного удара в грудь он таки посадил её и отправился за покупками. Так как был субботний день, в магазине было довольно людно. Джеймс уворачивался от рассеянных покупателей, маневрируя тележкой, чтобы купить лишь самое необходимое на ближайшую неделю. В школе Наташу кормили обедами, так что ему не нужно было об этом беспокоиться. Наташа сидела в тележке и кричала: «Пиу-пиу», целясь из бластера в прохожих. В отделе соусов Джеймс отвлёк Наташу, спросив не хочет ли она кетчуп, а затем быстро проскочил мимо отдела быстрых завтраков, пока Наташа с расстановкой читала буквы на этикетке кетчупа. Обычно он старался не баловать Наташу и не идти у неё на поводу, но когда дело касалось сладостей, от которых он всячески старался держать её подальше, любые средства были хороши. Поход по магазину подходил к концу, когда Наташа наконец сорвалась. Джеймс укладывал в тележку две буханки хлеба, когда Наташа подняла на него глаза, её нижняя губа задрожала, и она разрыдалась. Вздохнув, Джеймс подхватил Наташу правой рукой и прижал к себе, выслушивая её причитания ему на ухо о том, что это несправедливо, что она, Наташа, должна есть на завтрак дурацкий полезный хлеб, в то время как все остальные в школе (и, наверное, во всем мире) едят вкусный белый хлеб. Джеймс катил тележку своей металлической рукой, держа Наташу, пока та плакала от несправедливости Вселенной. Стараясь не обращать внимания на осуждающие взгляды, которыми его одаривали со всех сторон незнакомые люди, Джеймс согласился с Наташей, что да, белый хлеб вкусный, но для неё лучше чёрный, вот он в детстве ел чёрный хлеб и вырос большим и сильным, а разве она не хочет быть большой и сильной? Эти увещевания успокоили Наташу, когда они уже добрались до кассы, она даже согласилась тихо постоять, пока Джеймс оплачивал покупки. Он протянул ей бластер, чтобы хоть чем-то её увлечь, а сам принялся отсчитывать купюры. Однако потом, когда он отставил тележку к её «собратьям», Наташа снова закапризничала. Сначала она позволила Джеймсу взять её на руки, но затем начала ёрзать и целиться во всех из своего бластера. С пакетами в одной руке и пытавшейся вскарабкаться ему на плечи Наташей Джеймс чуть не выронил её, когда та направила бластер в кого-то за его спиной. — Пиу-пиу! — кричала Наташа. — Нат, ты же знаешь, чем всё закончилось в прошлый раз, — сказал Джеймс, пытаясь не выпустить стоявшую у него на плечах Наташу из рук. — Ни в кого не стреляй, поняла? — Он обхватил её ногу левой рукой. — Фьюри до сих пор злится… Бластер выстрелил, раздалось характерное «чпок». В следующий миг Джеймс услышал чей-то крик: — Нас атакуют! — И он снова оказался в Ираке с окровавленным левым боком после взрыва чьей-то самодельной бомбы, вокруг крики и паника… Встрепенувшись, Джеймс усилием воли заставил себя вернуться в реальность. Он был в Бруклине, не Ираке, и громкий крик принадлежал ребёнку, ему нужно было, чёрт возьми, взять себя в руки. Моргнув, Джеймс огляделся в поисках источника крика. В трёх метрах от него стоял мальчик, наверное, ровесник Наташи, и целился из лука стрелой с присоской в Джеймса и Наташу. Позади него высокий светловолосый мужчина отцеплял дротик ото лба и одновременно тянулся к мальчику. Наташа вцепилась в волосы Джеймса, ткнув туфелькой ему в горло. В этой суматохе нужно было чем-то пожертвовать, и этим чем-то оказались брошенные на землю пакеты. — Наташа, хватит, — сказал Джеймс своим сержантским тоном. Девочка прекратила ёрзать, и Джеймс поставил её на ноги. Она смотрела на него с тревогой. — Ситуация «Индия». Наташа вцепилась в штанину Джеймса и, замерев, затихла. У них была своя система кодов для «очень взрослых дел», и «Индия» подразумевала «важно». Это значило «замри и слушай». Наташино замешательство позволило Джеймсу проанализировать ситуацию. Маленький мальчик не был угрозой (насколько метким может быть игрушечный лук, купленный в дешёвом магазине, в руках шестилетки?), но вот крупный блондин был типичным воплощением качка, а Джеймс не понаслышке знал, как эти раздутые мускулистые горячие головы могут слететь с катушек при любой провокации… — Баки? Джеймс замер и машинально потянулся правой рукой к Наташе, чтобы успокаивающе положить ладонь ей на плечо. Он не слышал это прозвище десятки лет с тех пор, как ушёл из дома, с тех пор, как в последний раз видел… — Стив? Блондин улыбнулся, широко и лучезарно, и, чёрт возьми, это был Стив Роджерс, его единственный лучший друг детства. — Это невероятно! — восхищённо воскликнул Стив с искренней радостью в голосе. — Как ты? Джеймс шагнул вперёд, Наташа вцепилась в его ногу. Он поднял девочку на руки, чмокнул в щёку и пересадил на правую руку. — Всё хорошо, — ответил он не в силах отвести от Стива глаз. Он вырос, теперь он был выше него, широкоплечий, с крепким подбородком, он сводил с ума своей улыбкой. — Хорошо, — ответил Стив с неизменной улыбкой на лице. Он подхватил на руки маленького мальчика и подошёл ближе к Джеймсу и Наташе. — Боже, Баки, как я рад тебя снова увидеть. — Какой ещё Баки? — громко удивилась Наташа. Точно. Джеймс мог попускать слюни на чудо по имени Стив Роджерс в другой раз. — Меня звали Баки, когда я был маленьким, — ответил он. Наташа нахмурилась. — Ты не Баки, ты папа. Несмотря на все, что произошло за последние две минуты, Джеймс не смог сдержать лёгкой улыбки, услышав такой обиженно-капризный ответ. — Ну конечно. — Он вновь взглянул на Стива. — Стив, это Наташа. — Привет, Наташа, — поздоровался Стив, широко улыбнувшись девочке. Та смущённо уткнулась лицом в шею Джеймса. — Это мой сын, Клинт. Клинт, это мой хороший друг, Баки Барнс. Клинт приспустил детские солнечные очки и прищурился, разглядывая Джеймса и Наташу. Он был милым ребёнком с носиком-пуговкой и светлыми волосами. — Ты стреляла в моего папу, — с долей раздражения выпалил Клинт. Наташа обернулась к нему. — Я же не специально, — ответила она. — Это случайно. Честно говоря, Джеймс в этом сомневался, но об этом они поговорят дома. — Что ты здесь делаешь? — спросил он Стива, давая Наташе возможность соскользнуть с его рук на землю. — Мы уже собирались домой, — ответил Стив, тоже отпустив Клинта, и подался вперёд, чтобы помочь Джеймсу собрать продукты. — Мы с Клинтом ходили в музей. — Мы видели динозавров, — восторженно сказал Клинт Наташе. — Живых? — воодушевилась та. — Когда-то они были живыми, да. — Клинт вскинул руки. — Они такие большие! Джеймса позабавил энтузиазм мальчика, он обернулся к Стиву, чтобы это сказать, только тот не обращал внимания на болтовню детей, а пристально смотрел на металлическую руку Джеймса. Вся радость от новой встречи со Стивом Роджерсом испарилась, стоило ему увидеть его нечитаемое выражение лица. — Пойдём, — обратился Джеймс к Наташе, резко выпрямляясь и крепко держа пакеты в руках. Они не виделись со Стивом почти двадцать лет, и он ничем не был ему обязан. — Нам пора домой. — Постой, — встрепенулся Стив, едва не подпрыгнув на месте. Джеймса вдруг посетила мысль, что уж его-то идеальное тело не ноет от оставленных шрапнелью воспоминаний, когда идёт дождь. — Баки, постой. Ремень его протеза больно впивался в правый бок и руку, на которой он недавно тащил капризничавшую Наташу. — Что? На лице Стива застыл отпечаток боли, Джеймс хорошо помнил это его выражение. — Просто… приятно было увидеть тебя снова. Может, ну, встретимся ещё раз? Джеймс прикусил губу. Ему не очень-то хотелось встречаться с тем, кто вот так на него смотрел, словно он был сломлен и жалок. Но это был Стив, а Джеймс тосковал по Стиву, как… ну, как по утраченной конечности, после того, как Стива забрали приёмные родители и увезли в другой город. Он тяжело сглотнул. — Можешь как-нибудь к нам заглянуть. Стив тут же посветлел лицом. Всегда ли он такой эмоциональный и открытый или только когда Джеймс на него смотрит? — Как насчёт завтра? Джеймс опустил взгляд на Наташу, которая стояла рядом, вцепившись руками в его джинсы. — По воскресеньям мы гуляем в парке около двух, — задумчиво ответил Джеймс. — Можете прийти на обед, идёт? — Звучит здорово, — ответил Стив. — Что скажешь, Клинт? Когда Клинт повернулся к Стиву, Джеймс заметил у него в правом ухе слуховой аппарат. — А там есть качели? — Конечно, есть, — ответил Джеймс, стараясь не изменить интонацию или громкость голоса. Он терпеть не мог отношение людей к нему после того, как он потерял руку, и мог только представить, каково приходится мальчику со слуховым аппаратом. — Тебе нравятся качели? — Ага, — ответил Клинт, активно закивав. — Я тоже люблю качели, — вступила Наташа, впившись маленькими пальчиками сквозь плотную ткань джинсов в ногу Джеймса. — Я скину тебе адрес, — сказал Джеймс Стиву, уловив жалобную нотку в голосе Наташи — предвестник очередного срыва. — Дашь свой номер? Не успел Стив и рта раскрыть, как Клинт быстро (и громко) протараторил цифры. — Спасибо, Клинт, — со всей серьёзностью ответил Джеймс, и мальчик засиял. — Эм, да, Стив. До завтра. Губы Стива медленно расплылись в улыбке, и внутри Джеймса что-то сладко сжалось. — Жду с нетерпением. Джеймс в каком-то оцепенении довёл Наташу до джипа, стоявшего неподалёку на парковке. Он успел уложить продукты на заднее сиденье и уже пристегивал всё ещё обиженно дувшуюся Наташу к её креслу, как вдруг внезапная мысль развеяла его хорошее настроение. Мать Клинта. Естественно, у Клинта была мать, укорил себя Джеймс. Он не видел обручального кольца у Стива (а он рассматривал его руки, эти длинные и сильные пальцы, как у художника или скульптора), но имело ли это какое-то значение? — Вот дерьмо. Наташа резко повернулась к нему с недоуменным выражением лица. — Так говорить нельзя, — тут же сказал Джеймс, проверяя, хорошо ли пристёгнут Наташин ремень безопасности. — Это плохое слово. — Тогда почему ты его сказал? — удивилась Наташа, укачивая в руках свой бластер, как куклу. «Потому что я придурок», — подумал Джеймс. Он вытащил телефон из кармана. — Я забыл кое-что сказать Стиву. Быстро, пока он не сорвался и не передумал, он написал: «привет стив это джеймс я забыл спросить придёт ли мама клинта на обед». Он замешкался и замер, не осмеливаясь нажать на кнопку отправки. Он вдруг подумал, может, стоило написать не «Джеймс», а «Баки»? Поймёт ли вообще Стив, кто такой Джеймс? Поколебавшись, он таки нажал на кнопку, легонько коснулся пальцем кончика носа Наташи и закрыл дверь машины. Он был стопроцентно уверен, что слышал, как всю дорогу до дома Наташа снова и снова повторяла: «Вот дерьмо».