Послушайте повесть Минувших времен О доблестном принце По имени Джон. Судил он и правил С дубового трона, Не ведая правил, Не зная закона. Послушайте дальше. Сосед его близкий Был архиепископ Кентерберийский. Он жил-поживал, Не нуждаясь ни в чем, И первым в народе Прослыл богачом.
Вся чернь, все слуги, все крестьяне и вся знать — и даже самые распоследние нищие — все пели себе под нос или хотя бы наизусть знали въедливые слова забавного мотива, который так и прозвали — «Король и аббат», потому что, право слово, на троне Джон был смешон. Но как бы ни потешались над ним подданные, как бы ни был остёр их язык, но наказание за непослушание каралось жестоко — смертью. Сколько голов посыпалось с плеч в те времена за дело и нет! А законов было так много, что впору их было заучивать назубок, совсем как те издевательские стишки! Вот только люди не хотели учить законы и платить подати. День ото дня они становились всё больше, дань выходила дороже прежнего — а когда платить стало нечем, повелели отдавать скотом, зерном и мукой. И даже когда начался в Юго-Восточной и Северной Англии — повсюду, вообще-то, но там особенно свирепо — голод, так многие и подались, особенно бедняки, от нечего делать в славные вольные разбойники, чтобы жить, как то лихое племя, в лесных избушках и не знать бед и печалей. И вот с этой всей оравой и вынужден был справляться и бороться шериф Ноттингемский, благородный, знать, человек, ещё и служитель короны, благо был богат и влиятелен! — Не чета мы ему, Дженни, — так говорил отец, кашляя и поправляя белые усы. — Уж кабы заручиться его поддержкой, нам не нужно будет отстёгивать в казну так много денег с честных жителей Сегрейва! Посуди сама, Дженни, как жить лучше — сыто и хорошо, без убийств и грабежей, и чтобы у всех на столе было какое-нибудь мясо и какой-нибудь хлеб, или как сейчас, едва сводя концы с концами? — тут он жевал губы и с вызовом спрашивал. — Или, может, мне идти к ростовщикам?! Но Дженни качала головой: она никогда не противилась отцовской воле. Напротив, была даже рада выйти замуж за шерифа! Собой он был, кажется, неплох — во всяком случае, так утверждали. Да и молод ещё достаточно — ему в том году едва минуло тридцать пять. То ли возраст для мужчины! А замок? А имя? А престиж? Шериф был важной птицей, особенно в то время, при короле Джоне, которого все называли как прежде — заглазно — принцем. Он мог закрыть глаза на маленькое графство Сегрейв, откуда дани платить было уже нечем. И потому Дженни вообще-то сразу согласилась на брак, хотя, даже если бы не дала согласия этого, её бы всё равно выдали замуж. Она готовилась к долгой поездке очень и очень тщательно. Сперва молилась в церкви за успех сего предприятия, следом посетила монастырь в графстве. Потом сделала богоугодное дело: всё ненужное, из чего выросла и что оставила в глубоком детстве, отдала или раздала неимущим и нуждающимся, а остальные вещи — самые нужные — сложила в дубовые сундуки, окованные железом, и повелела взвалить на экипаж, запряжённый двумя серыми лошадьми. До Ноттингема было три дня пути, и верхом их с сестрой Дарлинг сопровождало трое всадников. Сами же леди с трудом выдержали бы такое расстояние в седле. Да и не пристало ехать ей верхом, словно амазонка, к собственному супругу! В день отбытия она прошлась по замку, очертя взглядом его светлые своды и высокие колонны, попиравшие потолки. Замкнулась в спальне, где засыпала каждую ночь с простыми мечтами о девичьем счастье, а потом с зажжённой оплывшей свечой читала книги, взятые из отцовской библиотеки. Одну за другой она глотала их, узнавая мир по ним, ибо никогда не выезжала за пределы Сегрейва и была незнакома с миром внешним и далёким от её семьи. Попрощавшись с отцовскими волкодавами, охотничьими псами, доброй нянюшкой-кормилицей, оставшейся, чтобы помогать средней дочери барона с младенцем, который грозил вот-вот родиться, и попрощавшись со всем, что с детства и до сего дня ей было дорого и любо, Дженни нарядилась в простое синее бархатное платье, подходящее для дороги, но достаточно нарядное, чтобы встретиться в нём с шерифом. Она повесила на талию тонкую цепочку из серебра с прозрачным кристаллом на конце, руки унизала кольцами с мягко мерцающими самоцветами, и чёрные, как смоль, кудри украсила камнями из горного хрусталя, чтобы те мягко мерцали в завитках и локонах. Затем покрыла голову гладким тёмно-синим чепцом. По-английски белая и цветущая на щеках, точно роза, румянцем, с пунцовыми чувственными губами и голубыми волоокими глазами, она была очень юна и хороша собой — эта Дженнифер Сегрейв, и ещё не знала, садясь со слезами и долгими прощаниями в карету, что её ждёт много, много всего нового, необычного и неординарного в своём удивительном замужестве. Кучер щёлкнул кнутом, лошади тронулись. Багаж Дженнифер и скромный сундучок Дарлинг, которой исполнилось уже тридцать семь и она потеряла в Крестовом Походе мужа, а от лихорадки — дочь, были крепко стянуты кожаными ремнями. Под ноги невесте сложили сундучок с монетами: небольшое, но приятное приданое в довесок знатной девице, которая сделала бы фамилию шерифа только знатнее. А в поводу один из всадников на гнедой лошади вёл чёрного, как ночь, фризского жеребца с белой звездой во лбу и волнистой гривой, заплетённой в косы — подарок будущему зятю. Долго, очень долго сэр Уильям Сегрейв, его вторая дочка Роксана, её муж Уолтер, их дети — Чарльз, Льюис и Элизабет, и третья дочь Уильяма, Кэтрин, что была уже на сносях, махали вслед карете, пока та не исчезла за воротами — и из их жизней навсегда.***
Дженни неторопливо путешествовала уже второй день, и карета останавливалась так часто, как это было возможно, чтобы непривычные к долгим поездкам леди размялись и подышали свежим воздухом то в одном графстве, то в другом. Проехать нужно было немало, с одного конца большого куска карты Англии на другой, и все северные бароны, которых миновала карета, дружно ругали будущего супруга Дженни, не стесняясь в словах. По счастью, она столкнулась лицом к лицу только с одним из них, в Пембертоне, но впечатлений ей хватило — в каких выражениях он называл его, от кудрявого козла до самого жалкого кобеля при дворе принца Джона, и это были ещё самые ласковые прозвища, которые он дал. Правда, выражался он так только при сопроводителях — но Дженни умела тихо подслушивать и оставаться незамеченной. Когда старый барон ускакал к себе в Пембертон-холл, а карета продолжила путь и поехала быстрее, Дженни поделилась сомнениями с сестрой: — Сдаётся мне, Дарлинг, моего мужа в народе и среди знати не очень-то жалуют. — А как ты хотела? — рассудила строго та. — Он собирает налоги, душечка, во славу короля. Кому же понравится отдавать свои деньги и имущество, даже будь они забраны честным путём? — Хочешь сказать, он благородный человек, а всё это — злые языки или клевета? Дарлинг замешкалась и неуверенно сказала: — Почём знать, душечка, приедем — и всё увидим своими глазами. Они скакали день и ночь, небыстро, чтобы не изводить лошадей, но не останавливаясь, не желая ночевать в местных неважных гостиницах с клопами и завшивленными подушками, и тряслись на дорожных колдобинах, желая добраться до Ноттингема как можно скорее. Иногда лошадям давали отдых — тогда сёстры гуляли по окрестностям Хантингдоншира, в роще молодых светлых падубов или в заливных лугах. А потом снова пускались в путь. И вот, наконец, после трудных дней пути, уже под вечер, в персиковых английских сумерках, карета въехала в Ноттингемшир. Ах, Ноттингем! Суровый, благородный край строгих мужей, изящных дев и смелых леди, которые скакали на лошадях так, что дали бы фору любому джентльмену. А как они охотились, здешние женщины? Словно древнегреческие амазонки, прыгали в сёдла, садясь по-простому, по-мужски, и не гнушались любой работой. Для Дженни это было бы в новинку, но она слушала простую речь своих сопровождающих — трёх лучших людей отца верхом на гнедых — и делала выводы, что здесь её ждёт совсем другая жизнь. Особенно часто мелькала в их речи некая девица Марионн, прекрасная, как умытый дождями рассвет, как лесная фея, как бриллиантовая роса на цветке. Дженни, признаться, даже укололи такие сравнения, ведь, когда сопровождаешь одну женщину, непристало вспоминать о красоте другой. Но недолго девица Марионн занимала мужские умы. Когда поля и заливные луга, глядящие в небо, словно зеркала, цепочкой мелких озёр, сменила древесная густая сень, а карета и кони въехали под тёмные кроны, в которых уже мерцали звёзды, они сменили тему и начали вполголоса говорить про одного местного разбойника, который особенно доканывает шерифа, короля Джона, здешнюю знать и церковь с епископством — и не их одних. — Знать, ты про Робина Гуда говоришь, — сказал мрачно один из мужчин. — Про него про самого. А что, ты знаешь здесь других разбойников? — ухмыльнулся второй. — Знаю одного. Говорят, в этих краях орудует ещё один негодяй, здоровый малый, его прозвали Малышом Джоном… — Так это всё одна шайка! И Робин Гуд, и Малыш Джон, и Алан-о-Дейл — все они воры, разбойники, бандиты, убийцы, и вдобавок — грабят путников прямо на этой дороге, по которой мы как раз едем. Повисло тягостное молчание. В карете тоже было тихо. Она покачивалась на кочках, и Дарлинг уже давно уснула, прижавшись плечом к стенке и уронив голову на грудь. Её русые, забранные назад волосы уже тронула ранняя седина. Чепец сбился, это стало видно куда больше обычного. Дженни посмотрела на сестру с сочувствием — ей пришлось многое пережить за последний год — и не стала будить её по пустякам, а сама вслушалась. — Слыхал историю? Мол, в Ноттингем как-то раз епископство из Йорка послало за посевным зерном. Вот только зерно то до Йорка не доехало, потому что повозку украл Робин со своими бандитами, зато на полях Ноттингема одной ночью взошли посевы — и это здешняя церковь объявила чудом! — Ха-ха-ха, занятно! А я слышал, он как-то раз спас трёх сыновей вдовы от повешения. — А что те сделали? — Убили королевского оленя и сделали из него жаркое. Вот что. — Ну, это прямой путь на виселицу… — Да только не для тех ребят. Робин со своей шайкой отбил их у шерифа и увёл следом за собой в Шервудский лес. Говорят, те ребята теперь — отменные лучники. — Было дело, он ограбил как-то раз самого эрц-герцога, который отправился в Ноттингем, чтобы прознать, отчего налоги северных баронов не доезжают до казны. — И что было? — Ну вот, он сам и узнал, отчего! Грянул хохот, и Дженни улыбнулась. Обычные байки про здешнего бандита немного развлекли её и разогнали смурную тоску с сердца. Впервые так далеко от дома, впервые так одинока — ведь с Дарлинг они не были никогда особенно дружны, и разница в возрасте между двадцатилетней Дженни и ей была значительной для дружбы и взаимопонимания. Дженнифер могла бы развлечься вышивкой (хотя вряд ли в такой темноте она увидела бы иглу и пяльцы), а могла бы заняться любимым своим делом — фантазированием, благо обстановка располагала. Тёмный лес, редкие клики далёких птиц. Ветки смыкаются над каретой так низко, что иногда скребут по её бокам. Но воображать что-либо не было сил и желания: она волновалась о встрече с будущим мужем и всё воображала, какой же он, шериф Ноттингема. Закрыв деревянную переборку и вздохнув, Дженни прижалась плечом к стенке, совсем как сестра, и подумала, что можно выбрать третий, самый разумный вариант — спокойный сон, и добраться до жениха свежей и отдохнувшей… как вдруг лошади громко заржали, что-то оглушительно треснуло, как сломанная великанова кость, и грохнуло, и карету тряхнуло, прежде, чем она резко встала. Женщин в ней качнуло так, что и Дженни, и Дарлинг едва не упали со своих кожаных скамей. Они вздрогнули, очнувшись кто от лёгкой дрёмы, а кто — от глубокого сна, и поглядели друг на друга в кромешной из-за закрытых деревянных окошек тьме. — Что это, Дженни? — шепнула сестра. — Не знаю. Дженнифер опустила переборку. Ей во вспотевшее лицо вздохнул холодный в это время года, особенно ночью, шервудский ветер. В сизом воздухе деревья казались голубыми, а не зелёными; по обе стороны кареты были всадники, что успокаивало встревоженную Дженни, а ещё один выехал вперёд и громко крикнул: — Пресвятой Иисусе, разворачивайся, кучер! Дерево подпилили… Тут Дженни разом всё поняла. Быстро повернувшись к сестре, тоже любопытно опустившей переборку, она сказала: — Это лесные разбойники, Дарлинг! Они устроили нам засаду! Но не успела она договорить, как Дарлинг перебила громким, визгливым криком. За это Дженни не стала бы её винить, ведь им в карету, в окошко Дарлинг, заглянул какой-то мужчина с лицом, спрятанным под капюшоном! С лязгом всадники вынули мечи, чтобы защищать своих леди. Дженни видеть этого не могла, но на упавшее поперёк дороги дерево вскочил один из бандитов, одетый в кожаные штаны и добротную накидку под лохмотьями, и взял наизготовку длинный лук: — Господа, рады видеть вас в Шервуде! — крикнул он глумливо, глядя стрелой прямо в лоб тому всаднику, что был ближе прочих к нему. А за спиной его, и сбоку, и, кажется, отовсюду тоже показались ещё стрелы. Грозные разбойники выступили из листвы, словно из ниоткуда, и числом их было куда больше, чем трое. Силы были явно неравными. — Покуда мы не нашпиговали вас стрелами, как подушечки для иголок, советуем признаться, что такие славные люди и такая богатая карета с вензелем на дверях делает в наших лесах? — Пошёл к чёрту, мерзавец! — выплюнул вместо ответа всадник и пришпорил коня, замахнувшись своим мечом. Но перед копытами в землю тут же вонзилось несколько стрел, и конь резко встал на месте — на дыбы. А к другим воякам подскочили ещё бандиты, вышибая их из сёдел самодельными палицами и дубинами. — Господь Всемогущий, помоги нам в скорбный час… — начала плачуще молиться Дарлинг, по-католически покорно сложив на груди руки — лодочкой. Дженни молча наблюдала за тем, как разоружили и уже связали их защитников. Бандитов было много. По счастью, никого не убили, но одного, особенно сопротивляющегося, всё же ударили рукояткой дубины в нос, так что теперь лицо у него было раскровлено. Разбойники в капюшонах и деревянных жутких масках, изображавших лесных фейри и козлорогих фавнов, издевательски заглядывали в карету, и было слышно, как они ухмыляются. Когда один протянул грязную руку к Дарлинг, она взвизгнула и быстро закрыла переборку, но одним ловким ударом бандит просто выбил её. Деревяшка и щепа прыснула Дарлинг на колени, и та метнулась к сестре. Бандиты уже тянули свои руки с двух сторон, когда сёстры сбились в центре скамьи и, обнявшись, ждали, что будет дальше, ведь как выбили разбойники окошко, так легко выбили бы и дверь — просто пока явно хотели поглумиться над вопящими, перепуганными аристократками. Карету качало из стороны в сторону. Бандиты облепили её, как хищные ястребы, и потрошили сундуки, выволакивая всю поклажу Дженнифер и скромный скарб Дарлинг прямо на грязную землю. Вдобавок они комментировали всё так едко, что у Дженни загорелись пунцовым щёки: — Ты гляди-ка, расписные корсеты милой леди! Ишь какие размеры. Твоей-то жёнушке, глядишь, они не подойдут! — Ну разве что в грудях, но точно не в талии! — У Бри груди что надо… — А вот Алану они сгодились бы. Наш мальчишка изящен не по годам, так что, затянем ему талию? — Заткнись, Ричард! Даром ты назван в честь короля, но из львиного у тебя только задница, о сердце речи нет! — О-хо-хо, гляди, какие штанишки! — Бестолочь ты, Дейл… это — знатные батистовые панталоны! Кабы твоя баба такие носила, не ходила брюхатой пятым! — Ха-ха-ха! — Ха-ха-ха! Да, там были богатые платья, шитые серебряной нитью, и дорогие кожаные ремни, перчатки и накидки. Судя по всему, даже это, кроме кошельков с мужских поясов и коней, собирались отнять разбойники. У Дженни в груди выросло тяжёлой жабой отчаянье. Ладно, вещи! Она вспомнила, что под скамейкой был припрятан сундучок с золотом, а это было всё её приданое! И когда бандиты с треском начали ломиться в крепкие дубовые двери кареты, а леди в ней подняли знатный визг, кто-то снаружи оглушительно свистнул, а потом громогласно грянул: — Ну-ка, собаки, брысь отсюда! Что это вы творите, м? Дайте-ка взглянуть. Всё сразу стихло, и карету перестали качать, как лодку в шторм. Перепуганные и белые от страха Дженни и Дарлинг переглянулись. Кто это подошёл такой, что разбойники сразу присмирели? Уж не сам ли их главарь, лихой атаман, самый страшный бандит Шервуда, Роб-в-Капюшоне? Затем на заднюю ступеньку кареты наступил кто-то — и он был явно большим и тяжёлым, так как карета скрипнула и накренилась вправо, откуда слышался его глубокий хриплый голос. — Что это? — растерянно спросил он снова. — Что это, чёрт вас дери, вы делаете?! Алан, зачем тебе это? А у тебя что в руках, Бык? Корсет?! Господи Иисусе, побойтесь Бога, мужики, на кой чёрт вам сдались женские платья?! Благо вон та накидка, она оторочена лисой, но панталоны?! Коршуны! — Отдам одно жене! — Одно и забирай! А остальные? И ладно бы можно было ими штопать, но они же — плюнешь, и развалятся, из нежных шелков сделаны и прочей белиберды! А таких размеров ваши женщины не носят; подымите всё это барахло с земли и сложите обратно в сундук. Негоже обкрадывать женщину, у которой ничего, кроме шитого белья, при себе в помине нет! Не позорьтесь! Дженни немного успокоилась. Кажется, вот с этим человеком и нужно, если что, вести разговор. Он кажется благоразумным, но когда узнает о деньгах, на которых она сидит неподвижно, как статуя, так сразу сбросит всё своё показное благородство. Так надо действовать по уму. Она подвинулась по скамейке ближе к окошку и оторвала от себя руки Дарлинг, вцепившейся в неё, как горлица в птенца. — Что ты делаешь, Дженни?! — отчаянно зашептала она. — Немедленно вернись! — Помолчи, Дарлинг, и не мешай! — шикнула на неё Дженни в ответ. — Если будешь вести себя умно, глядишь, выберемся целыми. Она собралась с духом и выглянула в окошко. Собой хорошенькая, пусть и бледная от испуга, сразу снискала снисходительные и восхищённые посвисты, от которых её собственные связанные люди рванулись из крепких пут. Они боялись того, что могут сделать бандиты с большой дороги с молодой красивой девушкой, но Дженни понимала — другого выхода всё равно нет. И спросила голосом самым нежным, на какой была способна: — Позвольте, господа, узнать, кто из вас здесь главный? Разбойников было много, все они — в одеждах коричневых и зелёных цветов, чтобы смешаться с листвой и землёй Шервудского леса. Оттого чудилось, что числом их куда больше, чем столько, сколько было на самом деле. Но все они послушно расступились, опустив оружие, когда из-за их спин показался самый высокий из всех прочих мужчина с лицом, покрытым чёрным платком, и головой, спрятанной под кожаным капюшоном. Он был в простой чёрной накидке, уже износившейся по краю, но в хороших замшевых коричневых перчатках. Выше него мужчины, пожалуй, Дженнифер в жизни своей не встречала — это был настоящий исполин семи футов ростом, не меньше, и был ещё внушительной массы и мускулистости под своей свободной одеждой, хотя и двигался плавно, как дикий кот, чего от человека таких габаритов обычно не ожидаешь. — Я — главный, моя леди, — сказал он грубовато, но явно не со злости. Дженни сильно оробела, глядя на него снизу вверх. Он бросил на неё длинную тень, уперев руку в бок, а во второй держал угрожающего вида начищенную секиру. При виде неё глаза Дженни, и без того молящие, увлажнились, и она сложила на груди руки. На её пальцах блеснули в свете Луны кольца, и блеск этот появился в жадных бандитских глазах — все поглядели на дорогие украшения путницы, как уже на свою собственность, но отнимать не решались, пока с ней говорил тот, кто был среди них вторым по значению, правой рукой их лидера, верным знаменитому разбойнику Робину Гуду другом. — Простите, благородный сэр, я не знаю вашего имени… — начала было Дженни, но тут же замолчала, потому что все вокруг заржали, как кони. — Слыхал, Джон? Ты уже благородный! — Ты уже сэр! — Ты, верно, рыцарь? — Или барон? — Или какая другая важная птица? Взгляд у высокого человека заметался. И он замешкался, прежде чем рыкнуть: — Цыц, волчьи шкуры! Дайте леди договорить. Вы её и так знатно перепугали. — А это — отнюдь не Божье дело, — тонким голосом пропел какой-то толстяк в капюшоне за его спиной. Когда воцарилась мгновенная тишина, Дженни с ужасом подумала — вот будет весело, если это и есть Малыш Джон, который на малыша вовсе не похож, а затем продолжила: — Моё имя — Дженнифер Сегрейв. Я — небогатая, как вы, стало быть, заметили, девушка, которая всего лишь едет в гости к своей дальней родственнице… Она подумала, что истинную причину путешествия стоит утаить, ведь, в конце концов, шериф Ноттингема — главный враг всех этих преступников, так к чему их злить? Увы, его самого рядом нет, чтобы заступиться за неё! А потому причину поездки надо придумать очень простую и жалостливую, и Дженни впопыхах вспомнила только имя, которое слышала слишком часто за этот день: — …к благородной девице Марионн, что обитает в этих краях. Разбойники начали шептаться и переглядываться. Их отчего-то сей факт явно удивил, но высокий человек по имени Джон не подал никакого виду, что думал, и скрестил на груди руки, свысока глядя на Дженни: — То, что с вас брать нечего, мы уже поняли, моя леди. Но взять что-то мы должны. Бандиты одобрительно возликовали. — Потому что это — Шервудский лес, — продолжил он, — и здесь за проезд требуется платить. В его глазах зажглось что-то яркое, когда он взглянул на тонкие пальцы Дженни, и кивнул: — К примеру, ваши прекрасные кольца. И дорогой браслет с рубином… — И вон те блестяшки в волосах, — добавил торопливо один из бандитов. Джон кивнул. — Именно. Пусть это и будет вашей платой за проезд. А если вы окажетесь против… — он угрожающе помолчал. — Вовсе не буду! — согласилась она и скромно опустила пушистые чёрные ресницы. — Кто я такая, дорогие сэры, чтобы возражать этой мелочи? Пусть это и всё, что у нас есть, но я буду рада отдать вам что скажете взамен нашей свободы… Кто-то бросил в руки разбойнику суму, и он ловко её поймал. Встряхнув и поискав рукой на дне, нет ли дырок и брешей, он подошёл к карете, и, хотя та на своих колёсах была высока, но окошко было другим по подбородок, а ему лишь по грудь. Поневоле затрепетав от страха и побледнев, Дженни начала снимать с себя все украшения. — Побойтесь Господа! — взвыла из темноты кареты Дарлинг, но Дженни гневно блеснула взором и цыкнула на неё: — Эти люди просят о сущем пустяке в обмен на наши жизни и свободный проезд! Они, верно, охраняют дорогу от здешних проходимцев. Помолчи, сестра! Бандиты шумно расхохотались. Такое заступничество им было в новинку. Конечно, хитрый, как лис, Робин не раз удостаивался снисходительных улыбок женщин, проезжавших через Шервуд, их сладких речей и комплиментов в виде украшений, похищенных во время целования рук, но бандитские-то кривые рожи — совсем не миловидное, благородное лицо Робина! Что говорить о Малыше Джоне, который внушал своим видом ужас, даже не снимая платка! Дарлинг и повязанные охранники притихли и замолчали. Дженни под насмешливым взглядом сняла сначала серьги-подвески с изумрудами и положила их в суму. Затем расстегнула браслет. Следом не погнушалась и сняла даже свой красивый серебряный пояс с тонкой талии — она видела, что высокий человек благосклонно кивнул ей, но насмешки в его взгляде не поубавилось. Глаза у него были серыми, небольшими и прозрачно-яркими, как куски льда поверх загорелой смуглой полоски кожи над платком. Взгляд — умный и пронзительный, и Дженни испугалась, как бы он обо всём не догадался и не велел выкурить их с сестрой из кареты. Но любому бы показалось, что там внутри было пусто, из всего, что держали при себе девушки, на скамейке лежали Библия в кожаной обложке и пяльцы с вышивкой. Одно кольцо упало в суму за другим. Осталось только венчальное — золотой тяжёлый родовой перстень Сегрейв с прозрачным камнем, который был один в один как взгляд разбойника, и Дженни стало на миг жаль кольца. Оно напоминало ей об отце и о доме. Но высокий человек поманил рукой в замшевой перчатке, и Дженни потянула перстень с пальца. Она вложила его не в суму, а ему прямо в руку, и наивно подняла взгляд, чтобы заглянуть в лицо. — Это всё, что у меня есть, — самым честным и самым печальным голосом, на какой была только способна, сказала она. Бандит усмехнулся. Облокотился о каретное окошко, отчего Дженни невольно подалась назад. Он склонился лицом к ней так близко, что она ощутила его дыхание даже невзирая на платок — и он прищурился, будто уличив Дженни в какой-то хитрости. — Разве это правда всё? — спросил он, и сердце у неё упало в пятки. Он, верно, догадался про золото! — Клянусь вам, — сказала она жарко и внезапно даже для себя вцепилась в его руку. — Пожалуйста, пощадите нас, сэр! Пощадите и отпустите с миром. Мы поделились с вами всем, чем было можно. Он, верно, от такого опешил. Юные леди ему рук обычно не трепали, и в рукава своими нежными пальчиками не впивались, и в глаза не смотрели так трепетно и жалобно, моля о заступничестве и милости. И честолюбивое сердце Джона, такое же большое, как он сам, верно, дрогнуло, потому что он смущённо опустил взгляд. А потом поднял. И прищурился вновь. — Простите мою наглость, моя леди. Он высвободил руку. Она была воистину огромной, эта рука — и вся была размером с голову бедняжки Дженни. Он поднёс ладонь к её голове. Обними он череп, сдави — и тот треснул бы, как брюква. Но очень нежно для таких размеров, что удивило замершую от испуга Дженни, Джон выбрал из её кудрей камушек и бросил его в суму. — Вы кое-что забыли. С облегчением, дрожащими руками Дженни принялась вынимать из волос камни, торопливо отдавая их. Она сняла свой дорожный скромный чепец, развязав ленты под подбородком, и себе не признавалась, но была странно взволнована, когда бандит помогал ей и снимал камни с кудрей там, где она их не видела. Что говорить! Чужой мужчина, не друг, родственник или слуга, никогда не касался её — и первым должен был стать будущий муж, а не какой-то лихой шервудский разбойник. Но Джон быстро закончил с этим и выпрямился. — Кажется, теперь уже точно — всё, — с облегчением сказала Дженни. Но бандит снова покачал пальцем. — Не совсем, моя леди. Вы хитрая лиса, вы хотите меня обмануть. Она едва не задохнулась от ужаса, а он продолжил: — У вашей любезной сестрицы тоже есть колечко на пальчике, и отчего-то она не торопится его передать. — Ни за что, наглец! — вдруг запальчиво сказала Дарлинг, куда только подевался её ужас. — Это кольцо стоит немного, а мне слишком дорого! Так что можешь раскроить мне череп своим топором, алчный мерзавец, но его ты получишь только вместе с моим пальцем! — Значит, так тому и быть, — небрежно пожал плечами разбойник и под платком зловеще улыбнулся. Остальные расхохотались, скалясь под своими капюшонами. — С пальцем — так с пальцем! Чёрт возьми, ну как же всё непросто! Дженни бросилась вперёд и почти вылезла Джону навстречу в своё окошко, снова вцепившись ему, но уже не в руку, а куда достала — в кожаный пояс на талии, под рваным плащом. — Прошу, помилуйте, сэр! Это кольцо действительно почти ничего не стоит! Пощадите мою сестру. Бедняжка потеряла супруга в Крестовом Походе, так и не дождавшись его из Святой Земли, и это кольцо — память ей о любимом… Смех и шутки стихли, бандит взглянул на Дженни, затем на Дарлинг, и им обеим почудилось, в глазах его появилось какое-то человеческое понимание. Он отпрянул назад, убрав руки Дженни с пояса. И в тот миг Дженнифер подумала, что он совсем не так плох и безнадёжен, как она сперва решила. — Ладно, — сказал он и остановил движением руки своих людей. Ведь некоторые всё же зароптали, недовольные и без того небольшой добычей. — Пускай эта дешёвка останется при вас. Но вы сами знаете, что взамен мы возьмём что-нибудь другое. Тогда он наклонился к Дженни, локтем опершись о стену кареты, и внимательно посмотрел в лицо — так близко, что она невольно даже испугалась, подумав, о какой плате он ведёт речь. Что бы ни было, но с кольцом глупая и слишком благородная и гордая Дарлинг не рассталась бы никогда! «Крепись, Гвиневра, — сказала Дженни себе и решительно взялась рукой за край платка, скользнув под него пальцами. Она ощутила что-то колючее — бороду или щетину, что ли, а выше, на кончиках пальцев, гладкое. В горле задрожало от страха и непонятного ожидания — она знала, что никто из разбойников этой картины не видел, только её оцепеневшая, замолчавшая сестра. Уже не зная, что и делать, Дженни совсем смешалась и смутилась. Но высокий бандит сам подался ей навстречу, во взгляде его было удивление — и что-то ещё, чего Дженни обычно во взглядах других мужчин не замечала. Сизые сумерки дрожали за его спиной; этот огромный человек заслонил собой целый мир и целый Шервуд, и даже небо в кружевной резной листве. Дженни пролепетала и дала попятную: — Вы можете вместо кольца взять нашего вороного жеребца. Мы вели его в подарок… Но бандит, не подымая платка, резко подался вперёд, взял Дженни за затылок, зарылся пальцами в её кудри и прямо через чёрную ткань впился губами — в её губы. Она взвизгнула и тоненько застонала, подавшись назад. Но кто бы ей позволил высвободиться? Поцелуй был быстрым, но ей показалось иначе. Она слышала, обливаясь краской и потом, как засмеяли и засвистели довольные таким зрелищем разбойники, и как они подбадривали своим улюлюканьем товарища. И его довольный, сытый взгляд видела тоже — хотя чувствовала только дыхание и травянисто-тканный вкус платка, а ещё — мужские губы, не жёсткие, но удивительно твёрдые, они были куда твёрже, чем её собственные. И поцелуй этот мерзавец украл у неё тоже! — Надеюсь, теперь вы получили всё, что хотели! — зло бросила Дарлинг, и Дженнифер едва не воззвала к Господу, чтобы он смилостивился и сделал её сестрицу немой. Она убрала руку из-под платка и вся сжалась, уперев ладонь в широкую грудь бандита, пытаясь оттолкнуть его от себя. С таким же успехом она могла бы толкать каменный столп. Чего Дарлинг хочет добиться такими колкими фразочками? Вряд ли этот здоровяк добился всего, чего хотел на самом деле! Уж она могла вообразить, что ему нужно ещё от красивой девушки, которая сейчас вся была в его власти! Но, к счастью для Дженни, в Шервуде разбойники не были насильниками. Невинные забавы да шутки не в счёт. Выпрямившись и отпустив её, Джон расхохотался и сказал: — Ступайте теперь с Богом, моя леди. Вы меня знатно позабавили. А за коня — спасибо, он моему росту как раз будет кстати! Бандиты забрали трёх лошадей и четвёртую подвели к своему главарю. Он ласково погладил фризца по бархатному носу и, взявшись за его гриву, легко вскочил ему на спину без седла и стремян. Губы у Дженни ещё горели. Она тяжело дышала, но взяла себя в руки и взмолилась: — Будьте милостивы к нашим защитникам! — О судьбе мужчин не печальтесь, — беспечно сказал ей один из бандитов. — Мы некрепко их связали. Час-два работы — и они уже на свободе и сами дойдут но Ноттингема! Тут недалеко. Кучер всё это время сидел на облучке ни живой ни мёртвый от страха. — А вас не будем более задерживать, — с улыбкой в голосе кивнул Джон. — Но, надеюсь, раз вы здесь останетесь, в нашем Ноттингеме, мы с вами ещё свидимся! Шайка помирала со смеху. — Я надеюсь тоже, но на другие обстоятельства нашей встречи, — сдержано сказала Дженни, а про себя добавила: когда у тебя на шее будет болтаться петля, чёртов дылда. — У вас хорошо подвешен язык! — весело заметил он. — Возможно, во многих отношениях! — посыпались грязные шутки уходящих вглубь леса бандитов. — Ты бы присмотрелся, Джон! — Какая знатная леди удостоила вниманием, м? Дав сапогами по бокам коня, разбойник поехал близ тронувшейся кареты, не спуская с бледной Дженни глаз, а его шайка растворилась между деревьев, но пристально следила оттуда, чтобы кучер не останавливался и никто не помог охране освободиться. Некоторое время, насвистывая мотив известной издевательской песенки про принца Джона, этот бандит и ещё трое, укравших гнедых лошадей, сопровождали карету до развилки, а затем они громко свистнули и пришпорили коней, быстро исчезая впереди.