Summer, 21

Иногда мы забываем, что умираем. - Нам нужно найти, где переночевать, - озвучивает Чонин снизошедшее на него озарение, когда они покидают Докьян. - Вот блин. - Ага. - Я даже не подумал о жилье, - виновато признается Кенсу. – Извини. В этот момент мысли, что уже давно притаились в голове Чонина, активизируются. Чонин – парень очень своеобразный; любимые родители воспитали в нем человека, твердо следующего своим принципам. Но, не смотря все это, сейчас он - всего лишь безумно влюбленный парень, который надеется, что когда-то они переедут в свой собственный дом. И ему определенно точно захочется, чтобы Кенсу стал частью семьи Ким, так что… - Знаешь, мы ведь могли бы и бесплатно переночевать кое-где, - Чонин, кругами колесящий вокруг города (да, он снова завладел рулём) пытается подать свою идею как можно более небрежно. - Где? В парке? Чонин, я не хочу спать на холодной парковой скамейке и просить денег. Чонину хочется врезаться на автомобиле в здание и навсегда отбросить коньки. - Кенсу, ты совсем дурак? Ты думаешь, я смогу позволить тебе почувствовать себя бездомным бомжом? - Эй, я не… - Цыц, именно что …, раз не подумал о том, о чём думал я! - Как я вообще могу знать, о чём… - Кенсу, у тебя семья в Ильсане! Мы могли бы нагрянуть к ним как гром среди ясного неба и заявить, что останемся на ночь! - Это… - Кенсу замолкает и некоторое время явно о чем-то сосредоточенно думает, - не очень хорошая идея. - Но почему?! – это непостижимо, ведь перед ними на блюдечке лежит бесплатное жилье, но Кенсу не хочет взять его! Для студентов деньги – всегда щекотливая тема, и стесняться здесь совершенного нечего, если уж есть возможность сэкономить! - Потому что… ну… я думал, что несколько позже огорошу их сюрпризом. - Но я хочу встретиться с твоими родителями, - ладно, конечно, губы уточкой являются запрещенным и омерзительным приемом, но раз уж все карты раскрыты, и больше ничего не остается, Чонин готов пасть ниже некуда. Если выпятить губы – значит выиграть в споре и сохранить деньги, он пойдет на это. Но сидящий справа от него Кенсу только вздыхает. - Прости, Чонин-а, мы можем снять номер в каком-нибудь дешёвом мотеле? Уже очень поздно, и я правда не думаю, что готов сейчас к подобной сцене перед родителями. - Ладно. - Прости, - мягко извиняется Кенсу. Он протягивает руку, чтобы с признательностью погладить Чонина по плечу, и, чёрт возьми, как Чонину злиться или досадовать на этот комочек очаровательной кавайности, который так и хочется притянуть к себе и обнять? - Ты же знаешь, ради тебя я сделаю, что угодно. Кенсу широко улыбается. - Ты – лучший. . От стойки регистрации в дешевеньком, но приличном на вид мотеле неподалеку от дома Кенсу (как он сам сказал) Чонин отходит со всего семьюдесятью вон в кармане. Предупреждая опасность, он просит хёна подождать в коридоре, пока сам осматривает потрепанный номер с двумя кроватями на предмет кузнечиков и прочих смертоносных насекомых. Он бы открыл дверь пинком ноги, но его Гама-чан сейчас слишком плоский; у него не хватило бы качингов чтобы расплатиться, случись так, что дверь переломится надвое. - Все спокойно, путь свободен! - выразительно шепчет Чонин. Кенсу закатывает глаза и плюхает сумки на пол, закрывая за ними дверь. - Для семидесяти тысяч номер довольно нормальный, - комментирует он, когда замечает чистые простыни и одинокий электрочайник, расположившийся на краю стола. Кондиционер тоже работает чуть ли не идеально. - Гама-чан хочет кушать! - Чонин театрально подвывает, сжимая в руках ненаглядный старенький бумажник зеленого цвета с узором из картонных лягушек на хлопковом материале. - Гама-чан поест, когда ты его накормишь. А теперь иди в душ, пока я буду искать свои таблетки. - Да, мамуль. После приятного, теплого и освежающего душа (слава нагревателю!) Чонин обнаруживает Кенсу, лежащего на кровати с пультом в руке, неотрывно наблюдающего за происходящим на экране телевизора. - Что смотришь? - Американский фильм. Вау, как необычно для KBS транслировать что-то кроме мрачных садистских сериалов, нацеленных на массовую аудиторию. Однако спустя десять минут просмотра фильма уважение Чонина к новой политике KBS летит в тартарары, когда до него доходит, что Кенсу смотрит ужасно грустный, опустошающий фильм под названием «П.С. Я люблю тебя». В нем рассказывается о девушке и ее умершем парне или муже, без разницы, Чонин не знает и не хочет знать. Уже чувствуя нездоровое покалывание в груди, Чонин выхватывает из рук Кенсу пульт и переключает на другой канал. Он готов посмотреть все эпизоды "Сильного сердца", но только не этот дурацкий слезливый фильм. - Эй! - возмущается Кенсу. - Ненавижу этот фильм. Иди в душ, - говорит вслух Чонин и добавляет про себя: «а еще дубляж отстойный». - Но это же такой трогательный фильм! Эта женщина только что получила письма и ... - В душ. Сейчас же. "Не заставляй меня раздевать тебя", - опять продолжает в своих мыслях Чонин, в смущении отмахиваясь от фантазий, в которых он снимает с Кенсу слой за слоем одежды. Айщ. Стоп. - Но она только что получила письма, - дует губки Кенсу, но все же молча топает в ванную комнату. Чонин уговаривает себя быть сильным и не позволять Кенсу увидеть себя в слезах. - Я стопроцентно зарыдаю, если продолжу смотреть этот фильм, - бормочет он себе под нос. - Мазохистская ты козлина, - орет из ванной Кенсу. Чонин игнорирует слова хёна и продолжает наблюдать за тем, как Пак Чонсу рассказывает очередную историю про очередной переломный момент своей жизни. . Где-то посреди ночи крепкий сон Чонина прерывается толчком в бок. Он выворачивает шею, чтобы увидеть Кенсу, свернувшегося в клубок позади него и уткнувшегося лицом в его спину. - Знаешь, - бормочет Чонин, переворачиваясь на другой бок и тыкая старшего в попу, - ты мог бы просто сказать, что хочешь спать со мной. Когда Кенсу поднимает на него взгляд, Чонин видит, что его щечки окрашены в розовый, и он не знает почему, но ему хочется гладить эту гладкую кожу до тех пор, пока бледно-розовые пятнышки не расцветут до ярко-красных соцветий. - Правда? Можно? - Кенсу смотрит с такой надеждой, что от этого даже становится больно. М-да, кажется, этот дурашка совершенно не разбирается в человеческих интонациях. Чонин вздыхает и заключает худенького, тоненького Кенсу в свои объятия. - Конечно. Ты же, все-таки, мой любимый и единственный Кенбушечка. - Чонин! - Спи. . На следующее утро, на удивление, к дому Кенсу они едут в полнейшей тишине. Кенсу указывает направление и подсказывает, на каких поворотах свернуть и где лучше проехать через многочисленные дворы. Наконец, он командует Чонину притормозить, и автомобиль останавливается перед домом с ненастоящей печной трубой. Атмосфера в салоне накаляется до предела: Чонин нервно сглатывает слюну, а Кенсу безостановочно теребит кромку рубашки. Боже, кажется, этот момент настал. Молчание затягивается. Чонин беспокойно сглатывает комок, словно застрявший в его горле, и заставляет себя выдавить хоть какие-то слова. Надо же начинать с чего-то. - Кенсу-я. - Да! - тонюсенько взвизгивает тот. Чонину хочется ударить себя рукой по лбу. Кто еще может быть кавайней Кенсу? - Я хотел сказать, что тебе нужно выйти из машины и нажать на дверной звонок. - Да, нужно. С осторожностью и, кажется, спустя бесконечность, Кенсу вылезает из машины и отходит от нее на шесть шагов. Но тут же бросается обратно, с силой захлопывая за собой дверь. - Трогай, - приказывает он. - Что? - Поехали. Отсюда. Я не могу сделать, я так нервничаю, черт побери, я не могу. Воу, воу, воу, Кенсу чертыхнулся? - Кенсу-хен... - Я просто не могу подойти к этой двери и позвонить в нее. - Хен-хен, тише. Успокойся. Дыши. Кенсу умолкает, но на его лице четко выделяются глаза, полные страха и тревоги. Чонину кажется, что он видит свое отражение в них, и, по правде говоря, он сейчас справляется не намного лучше Кенсу. - Глубоко вздохни, - тем не менее, продолжает Чонин. Раз уж они проехали такой путь от Сеула, то надо закончить начатое. Кенсу вдыхает и выдыхает воздух, как ему было сказано. - А теперь я хочу, чтобы ты меня внимательно послушал, - Кенсу кивает. - Я оставлю тебя здесь, чтобы ты провел время со своими родителями, а ты подойдешь вон к той двери и как можно крепче обнимешь своих бедных папу с мамой, которые, наверное, сошли с ума от беспокойства. Я приеду за тобой после обеда, - "и ты сможешь представить меня как своего парня", - добавляет он мысленно. - Согласен? - повторяет Чонин. - Да. - Хорошо. ... поэтому спустя десять минут Чонин сидит в торговом центре и набирает сообщение Чанелю, уверяя старшего, что Дара цела и невредима, и Ким Чонин вполне отдает себе отчет в последствиях, если Дара вдруг врежется в дерево и умрет в ужасных болезненных муках. И все-таки иногда Чонин думает, что какая-то маньячная одержимость Чанеля своей машиной иногда заводит его слишком далеко. Бедный Бэкхен. Ц-ц-ц. Как там твой парень? Он с предками щас. Думаю, они болтают, обнимаются, плачут и целуются. Хех, чувак, обидка. Они совсем забыли о своем зяте лол бедняжка Эй! Он нас позже познакомит, когда я приеду за ним. Пф. Спорю, они даж не взглянут на тя. Я тя умоляю! Яж мед.студент. Нас всегда любят. Ну, посмотрим. Пфф. Пак ДурачЕль не понимает, что несет. Уже в шестой раз проверяя свои часы, Чонин понимает, что время обеда уже давно как прошло. Он быстро направляется к выходу, но растерянно обнаруживает, что на улице льет как из ведра, и к Даре не подобраться, не промокнув насквозь. - Вот же ж блин! - Чонин ругается на всех доступных ему языках (которых, в принципе, раз и обчелся: корейский, да ломаный китайский, которому в свободное время учит его Лухан), выезжая с парковки на проезжую часть. Размытые пеленой дождя, все улицы кажутся одинаковыми. Черт. Он и сам не знает, как находит дорогу к дому Кенсу. Дождь все не перестает, и подъезжая к месту встречи, Чонин с трудом замечает силуэт человека, стоящего посреди дороги под проливным дождем. Наверное, у этого лунатика не все дома. Но по мере того как Чонин подъезжает ближе и уже готов просигналить, он вдруг распознает в этом силуэте Кенсу. Какого хрена?! Кенсу даже не замечает, что рядом с ним останавливается автомобиль, пока Чонин не выскакивает из машины и не оттаскивает его в сторону, чтобы какой-то сумасшедший водитель с полнейшим отсутствием моральных принципов и ответственности не сбил парня. Кровь в венах Чонина вскипает. В округе нет даже самого захудалого деревца, под которым можно было бы хоть как-то укрыться от этого чертового ливня. - Что случилось?! - Чонин пытается перекричать шум дождя. - Почему ты не там... - он тычет пальцем в сторону дома напротив, - ... а здесь? Кенсу даже не реагирует, он только дрожит от холода. Черт, черт, если так продолжится, Кенсу может подхватить простуду, и это будет охренеть как не весело, потому что у Кенсу, черт возьми, рак! А если ко всем его нескончаемым несчастьям еще добавится менингит?! Ради всего святого, у него же теперь нет здоровой иммунной системы, чтобы защищаться от вирусов и простуды! Всё к чертям собачьим, Чонину наплевать, он просто пойдет сейчас и разнесет нахрен дверь этого так называемого дома, но потребует сухих полотенец и теплого душа для Кенсу, который сейчас выглядит так, словно это он - виновник никак не прекращающегося ливня. Черт. Дробя гравий под ногами, он уже направляется к дому, готовый пробить дыру в дверном звонке, когда вдруг холодные руки обхватывают его и тянут в сторону машины. - Черт возьми, До Кен... - Поехали домой. Обреченность и отчаяние в голосе Кенсу заставляют Чонина отказаться от своего намерения, и он везет их обратно в мотель, где незамедлительно заталкивает старшего в ванную. Как же. Все. Отстойно. . Черт, черт, черт, черт, Ким Чонин все еще готов собак спустить на всех и вся, он потерял аппетит и не хочет больше ни с кем и никогда разговаривать. Что за фиговая логика такая у этих людей, да кто в своем уме позволит больному сыну стоять под дождем на протяжении нескольких часов?! Проклятие! Тоненький голосок в голове Чонина тихонько напоминает ему, что уже прошло почти сорок минут с тех пор, как Кенсу зашел в ванную. Черт. Блин, блин, блин, блин, вдруг он там захлебнулся или потерял сознание?! Черт. - Кенсу! - он распахивает дверь, и Кенсу во влажной, прилипшей к его бледной коже одежде, к счастью, стоит на том же месте, где Чонин его и оставил. Кенсу поднимает взгляд своих красных и опухших глаз. Он так и не перестал плакать. Сердце Чонина снова и снова обливается кровью. - Я так устал, - единственное, на что хватает старшего. - О, Кенсу, - злость Чонин рассеивается, уступая место душевной боли. Слишком душераздирающе видеть дорогого тебе человека сломленным и умирающим от переизбытка эмоциональных переживаний. Без слов он опускает голову старшего себе на плечо и заключает его в объятия, где тепло и спокойно, и где никому не нужно стоять под дождем, ожидая того, что никогда не случится. - Они проигнорировали меня. И я… я не смог заставить себя вернуться и умолять их. Я не хотел больше ни у кого валяться в ногах. - Ш-ш-ш, все хорошо, теперь ты в безопасности. - Я больше не хочу, чтобы меня бросали, Чонин. Он, не кривясь, вытирает сопли Кенсу ладонью. Он так сильно любит его. - Больше никогда и никто тебя не бросит, я обещаю. . Считается, что сон может излечить все, что угодно. Вот только Чонин с этим не согласен. Хоть Кенсу и спит, слезы все еще льются из его глаз. Они лежат на одной кровати, и Чонин обнимает его крепко-крепко. Старший кажется таким миниатюрным, таким хрупким, что Чонин боится, что раздавит его за десять секунд со всей своей силищей. Он никогда не видел Кенсу настолько разбитым. Разве так семья поступает с собственной своей плотью и кровью? Добровольно отказывается и бросает слабейших? Поездка в Ильсан оказалась неудачной идеей, и это его вина. Он никогда не должен был предлагать подобного. Чонин искренне сожалеет о своей ошибке. - Мы едем домой, да? – вечером, сложив их вещи в багажник, Чонин помогает Кенсу удержать равновесие. Они готовы покинуть это место, и в этот раз позади остается не Кенсу, а все неприятные воспоминания, связанные с Ильсаном. Кенсу внимает словам Чонина всем своим существом и бережно хранит их в сердце. - Домой.