Александр Гамильтон — человек многих талантов.
Его сослуживцы утверждали, что на войне за свободу он окрасил множество красных мундиров в еще более кровавый цвет, что неоспоримо подтверждает его мастерство. Гамильтон умеет красиво и понятно излагать свои мысли на бумаге и может писать днями и ночами, будто времени совсем не хватает. Он также умело говорит и убеждает людей в чём-либо. Он популярен среди дам, что можно не сложно заметить, даже когда ему давно за сорок, и он женат. Александр Гамильтон очаровательный человек без недостатков.
Хотя у него правда есть один минус.
Он не умеет вовремя замолчать.
И даже сейчас, когда он сам понимает, что перешёл ту грань, когда уже следует закрыть рот, он продолжает.
Письма Бёрра пахнут раздражением и агрессией. Кажется, это первый раз, когда Гамильтон вывел его из себя. За свою жизнь он ссорился с многими людьми. Видел, как лица меняются, краснеют и сморщиваются от гнева. Слышал множество ругательств и читал письма с публичными оскорблениями. И никогда не видел, как злится Аарон Бёрр.
Все эти слащаво-уважительные фразочки: "Дорогой Александр", "Любезнейший", "Я имею честь быть вашим покорным слугой" придают ситуации больший интерес. Гамильтону банально хочется узнать, как скоро его оппонент слетит с катушек. Как долго Бёрр ещё будет терпеть.
Стало понятно, что он дождался, когда Аарон назначает место и время их роковой встречи. И он сожалеет, что решил подождать. Впервые в жизни.
Поздний вечер. Александр сидит в гостиной, окидывает взглядом свою большую семью. Они не знают. И мужчине стыдно, ужасно стыдно перед ними. В сердце засела тоска, он смотрит на огонь в камине и думает. Думает, думает, думает. Жена обеспокоенно спрашивает о самочувствии, дети непонимающе смотрят, и Гамильтон тоже не понимает. Ничего не понимает. И ничего не говорит.
Получасом позже он перечитывает письма. У него в груди что-то сжимается, а в голове только одна мысль: что это неправильно. Так не должно быть. И он решает, что так не будет. Он накидывает плащ, надевает очки, целует жену на прощание и спешит по тёмной улице к давно забытому адресу.
Четыре медленных стуков, с другой стороны тишина. Он упрекает себя, что так поздно пришёл и ему наверняка не откроют, но продолжает ждать. Вдруг в этот раз ему повезет. Он улыбается, когда слышит шелест шагов за дверью.
Щелчок замка. Тихий скрип двери.
— Александр. — Тихий, усталый голос вызывает у Александра смешанные чувства. Он уверенно смотрит в лицо бывшего друга, подмечая тёмные круги под глазами.
— Аарон Бёрр, сэр? — он взволнован, кажется, сейчас взорвётся. Но мужчина позволяет себе лишь неловко улыбаться. Человек напротив не разделяет его настроения, холодно смотря будто сквозь Александра.
— Середина ночи. Снова. — Бёрр отпивает что-то из стакана, который все это время был у него в руках. После ядовито усмехается, от чего у Гамильтона болит сердце. Так не должно быть. — ваше любимое время для свиданий?
Вдох-выдох.
— Могу ли я войти? — Александру совсем некомфортно это спрашивать. Он чувствует, как по виску течет капля пота, а глаза сами опускаются, пока Аарон равнодушно его оглядывает.
— Конечно. Я думаю, это хорошая идея, пригласить к себе в дом человека, с которым я стреляюсь... — Он ненадолго переводит взгляд на часы в прихожей. — ...сегодня утром. Заходите, многоуважаемый гость. — Гамильтон нервно покусывает губы и поправляет очки, пока мужчина напротив саркастично хмыкает, впуская его внутрь.
Они доходят до кабинета Аарона. По полу раскидана бумага, а на столе, словно трофей, блестит бутылка виски. Бёрр отдаёт Гамильтону свой стакан с этим напитком, немного доливая. Сам же он вальяжно садится в свое кресло, отхлёбывая прямо из бутылки.
— Так... что же вы делайте в моём доме сейчас, Александр? — мужчина тянет имя собеседника, потирая покрасневшие глаза. Гамильтон невольно сравнивает его с сонным ребенком, из-за чего его губы дергаются в улыбку и обратно в спокойное положение.
— Пологаю, вы впустили меня через дверь, сэр. — Пытается отшутиться Гамильтон, делая глоток виски. Внутри становится обжигающе тепло, и он чувствует себя смелее. Поэтому он расслабленно садится на стул напротив Аарона.
— Что ж. — Бёрр посмеивается с его шутки, из-за чего Александр чувствует себя ещё лучше. — Это правда. Но мне хотелось бы узнать о цели вашего визита, — но тут же на лицо мужчины опускается что-то между недовольством и равнодушием, и вся воодушевлённость Гамильтона как по волшебству испаряется. — И я попрошу вас быть быстрее. Полночь, всё-таки, а нам с вами рано вставать...
— Я хотел бы отменить дуэль, Бёрр. — Собравшись с мыслями выпаливает он. На лице у собеседника отражается лёгкое негодование. Они почти синхронно отпивают алкоголь. — Ни вы, ни я не поддерживаем бессмысленных кровопролитий. Так зачем же тогда их устраивать. — Александр нервно потирает руки, пока мужчина напротив недовольно хмурится, но после снова выражает равнодушие.
— Попрошу, любезнейший, — снова это мерзкое обращение равнодушным тоном. Гамильтона распирает от раздражения из-за такого напускного спокойствия. "Никому не дай знать, за что ты борешься", да? Обычное лицемерие. — Это не я публикую о вас лживые оскорбления, а потом отказываюсь извинятся. — Александр стыдливо отводит взгляд, на что Аарон желчно усмехается. — Мне нужно сохранить свою честь, как это подобает любому мужчине. — Он отворачивается, смотрит в окно и делает еще один глоток из бутылки. — Назовите мне хоть одну причину, почему я должен отменить нашу дуэль? — без интереса спрашивает Бёрр, поворачиваясь к собеседнику.
Гамильтон бледнеет, и внутри его души птицы разбиваются о скалы. Кажется, их предсмертные крики слышны в тишине, установившейся в кабинете. Так не должно быть. Это все неправильно. По коже проходят мурашки непонятного ужаса. Александр не знает, почему слова его нынешнего врага так сильно его пугают.
Но что-то внутри напоминает ему, что Бёрр в первую очередь
бывший друг, и не в коем случае они не должны враждовать. Это что-то подсказывает, что ему так больно, потому что его
друг не разделяет его чувств.
И тогда Гамильтон сам догадывается. Ему страшно, потому что Аарон не желает отменять дуэль и, возможно, собирается его убить.
Ещё страшнее ему потому, что Аарон не понимает, не знает, что происходит внутри Александра.
Но самое ужасное, что ему на это всё равно.
Ведь самое отвратительное чувство для человека не гнев. А безразличие. И именно его добился Гамильтон со стороны оппонента. И сейчас он жалеет ещё больше.
Бёрр выжидающе стучит пальцем по столешнице, покачивая ногой. На его лице пустыня от эмоций, видны только усталость и полная незаинтересованность. Александру очень хочется, чтобы у этого человека было на душе также странно, как и у него. И тепло и холодно. И приятно и невыносимо больно. И очень хочется, чтобы виновником этих чувств был именно он, Александр Гамильтон. Он набирает побольше воздуха в лёгкие, краснеет, словно на морозе и потеет как в июльский зной. При выдохе, у него из груди, от самого сердца звучит вопрос:
— Как на счёт... любви?
Аарон незамедлительно отвечает:
— Что ж, это не... — Он останавливается, похоже, осознав, что ему ответили. На его лице много эмоций. Сначала он хмурится, сильно щурясь, будто переваривая слова сонной головой. Потом его брови ползут наверх, а глаза широко открываются от удивления, губы застывают в нервной улыбке, потом его зрачки стали бегать по комнате, пока лицо искажается негодованием, а после страхом. Заканчивается этот калейдоскоп эмоций сильным смущением: кожа багровеет даже не ушах, взгляд наконец опускается в пол, пальцы сжимают края домашней рубашки, а голова вжимаются в плечи. — Что?
Александр наблюдает за этим, нервно теребя рукава своего пиджака. Одновременно и смешно и ужасно страшно. Он невольно смеётся, больше от нервов, чем от веселья. Аарон поддерживает его смех, закрывая лицо ладонями. После этого комната погружается в неловкое молчание. Наконец, Бёрр делает особенно большой глоток из бутылки, опустошая её. Кажется, его лицо краснеет еще сильнее.
— Я... даже не знаю, что сказать... — Он старается не смотреть на Александра, неловко улыбаясь. Тот же невольно замечает, что такое выражение лица Аарону очень подходит, из-за чего сам сильнее заливается краской.
— Скажи, о чём думаешь. — Перехода на "ты" никто не заметил. Да и все равно уже. Они ведь столько лет знают друг друга. Знают, как никто другой.
Гамильтон встает, не в состоянии больше сидеть в такой неловкой обстановке. Он медленно обходит комнату, будто рассматривая её, но его взгляд примагничен к хозяину кабинета.
— Я... — Берр прикрывает глаза рукой, откидываясь на спинку кресла. Ему действительно сложно говорить. — Я, должно быть, думаю о любви.
Александр не может сказать, почему его сердце так реагирует на эти слова. Это довольно странная фраза, но он сразу всё понял. Что бы он раньше не говорил, но Берра он понимал всегда. Даже когда сам не верил в это.
Он в миг оказывается рядом с креслом, наклоняясь над собеседником, уперевшись одной рукой об спинку сиденья, другой обводя лицо Берра. Тот открывает глаза, впечатывается ими в лицо Гамильтона, которое так близко-близко. Их взгляды встречаются, и они уже не в состоянии остановиться, когда чувствуют губы друг друга на своих губах. И это наконец-то правильно. Так и должно быть.
Потому что любовь.
