***
— Было приятно увидеть тебя, Блейз. — Взаимно. Можешь не провожать. Взмах шляпой, удаляющийся звук шагов, и дверь, ведущая в вестибюль, с хлопком закрылась. Гермиона задержалась у окна, наблюдая за слизеринцем, перепрыгивающим через лужи, и вернулась к Драко, что уже перебрался в инвалидное кресло и теперь поправлял на коленях покрывало. — Тебе помочь? — Нет надобности, — отмахнулся Малфой. — Пока я в состоянии это сделать. Она уступила и, обойдя коляску, толкнула её к выходу из комнаты. Чем ближе подбиралась ночь, тем смурнее становился Драко, однако причина его настроения крылась вовсе не во времени. Краем глаза Гермиона, пересказывая Блейзу необычный случай на практике, заметила, что Малфой не сводит с них взгляда и массирует фаланги пальцев, будто крутя кольца. Помня о его привычке вертеть всё в руках, чтобы успокоиться, она могла с уверенностью заявить, что он злился. Злился, но почему? Возможно, его неудовольствие крылось в её активном диалоге с Блейзом; а, может, он просто ощущал себя третим лишним: Блейз и Гермиона использовали слишком много незнакомых имён, чтобы быть в курсе темы. Сохраняя молчание, они выбрались к лестницам и остановились у специальной подставки, выполняющей функцию лифта. Гермиона, не отпуская спинку коляски, потянулась, чтобы включить механизм, но Драко неожиданно преградил ей путь, взметнув руку вверх. — Мне надоела комната. Пошли в сад. Быстрый взгляд в окно. Резонное замечание: — Там дождь. — Оранжерея? Гермиона склонила голову. Кивнула. — Пойдёт. Поддерживаемая магией, оранжерея вовсю цвела: вдоль выложенной камешками дорожки росли пышные кусты гиацинтов. Розовые, белые, они почти не роняли лепестков. По всему периметру порхали светящиеся шарики, издающие звон и придающие вечеру тёплые нотки. В отдалённом уголке, под свисающими с потолка цветами, расположился круглый белый столик, куда Гермиона подвезла коляску. Очистив столешницу заклинанием, призвала старую эльфийку с кухни. Спросила невзначай: — Не хочешь поужинать с матерью? — Нет. Может быть, завтра. Когда эльфийка, подслеповато щурясь, выслушала наказ людей и исчезла, девушка села. Малфой откинулся на спинку и принялся разглядывать её как подопытного кролика. Так, словно он был самим министром, а она — дурнушкой-ассистенткой, попавшей на ковёр. — Тебя ничего не смущает? — А должно? Она дотронулась до левой щеки — туда, куда секунду назад устремился взор Малфоя. У неё что-то на лице? Вроде нет; она же смотрелась в зеркало, когда отлучалась в туалет… А, это издёвка. Понятно. — Пока сама не догадаешься, не скажу. — Ну что за детский сад?.. На столе появилась еда. Запах мясного пирога ударил в нос, а медный чайник поднялся в воздух и накренился, наполняя фарфор душистым чаем. Гермиона сосредоточилась на корзинке с выпечкой: пирожки, печенья, сахарные кренделя. — Если ты переживаешь из-за Блейза, то не стоит, — она надломила кусочек кренделя. — Я не отбираю у тебя друга, так что можете болтать, обниматься или чем вы ещё занимаетесь. Вероятно, в её тоне проскользнуло что-то странное, ревностное, потому что Драко, вскинув бровь, спросил: — Ты поэтому дулась весь день? — Нет, — тут же нашлась Гермиона. — Говорю на случай, если ты решил, что я слишком многое себе позволяю. Раз на раз не приходится, правда? А теперь извини, но я хочу есть. Малфой наклонился, чтобы вытащить из чашки ложку, которая самолично перемешивала сахар, и дразняще протянул: — Мы вроде пришли к соглашению: ты мне мороженое, я — хорошее поведение. Пока я мороженое не вижу. — …разве это был не шантаж? Впервые они ели вместе. Звон столовых приборов, работа челюстей, глотание — всё ощущалось неловко, противно и в какой-то мере интимно. Куда интимнее, чем ежедневные процедуры. Они словно разделяли важный момент. — Насчёт сегодняшнего, — Драко дожевал пирог и взялся за чай, пролив малость на плед. Она пододвинула к нему салфетки. — Спасибо. О чём это я?.. Я видел, какую позицию занял Блейз. С тобой говорить куда проще. — Звучит как оскорбление. — В данном случае это комплимент. — Ну, раз так, я слушаю. — Мы знакомы. Факт. Учитывая прочие мелочи, близко. Как ты думаешь, о чём я сейчас попрошу? Она неверяще усмехнулась. — Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о прошлом? — Какая ты догадливая. Блейз, Блейз, Блейз. Своими вопросами ты вновь пробудил любопытного скрытня. Какой кошмар. — А если я откажусь? — Я разозлюсь. Она вальяжно махнула рукой, мол, «начинай». Просто так её не пробьёшь. Иначе как бы она закончила курсы? Драко отступать не стал и, всячески провоцируя, попытался выведать хоть что-то, но наткнулся на глухую стену из воистину гриффиндорского упрямства. И, разумеется, он разозлился: поначалу скрывая эмоции за насмешливыми комментариями, постепенно переходя к прямым словесным ударам. Она видела, что он едва сдерживает порыв сказать что-то очень, очень гадкое; что в серых глазах плещется ненависть. Не к ней — к ситуации. Но он не прекращал. — Пожалуйста. — Я же сказала: я ничего не знаю. Прекрати этот цирк. — Как же ты мне надоела. О, это взаимно. Кем он себя возомнил? Она пообещала — нет, поклялась, — что не станет вспоминать об их прошлом ради успешной работы. Он — новый Малфой, она — новая Гермиона. Ей достаточно проблем, которые есть сейчас; зачем добавлять себе новые? — В последний раз… — Нет. И снова он вертел вилку, пытаясь успокоиться. Затем припечатал её к столу. — Хочешь узнать, что такое потерять память? Лишиться сил? Гермиона на секунду представила, как Драко в несколько шагов преодолел бы разделявшее их расстояние и, подняв её с места, толкнул к колонне. Схватил бы за руку, заставил смотреть прямо в глаза. Он высокий — шесть футов точно, и сильный, вопреки всему. От этого её щёки предательски порозовели, и она вынудила себя не опускать взгляд. — Представь, что однажды ты просыпаешься, и всё, что ты помнишь, — пустота. Ты оглядываешься и осознаёшь, что не знаешь ни своего имени, ни места, где ты находишься. Ты один, без единой мысли в голове, и тебя охватывает ужас. Не любопытство. Не безразличие. Ужас. Ты пытаешься совладать с ним, тело трясёт; тебя тошнит, но ты поднимаешься. Спускаешь ноги с постели, не подозревая, что следующее, что тебя ждёт, — падение. Ты пытаешься встать снова. Всё ещё не понимаешь, что не так. Датчики пищат, по коридору кто-то бежит. Ты чувствуешь ноги. Но когда ты ставишь стопу, ты падаешь. Снова и снова. Одна мысль: «Почему?» И больше не пробуешь встать. Он говорил чётко, не запинаясь, словно повторял эту историю множество раз. Его голос, немного хриплый, с намёком на грубость, обволакивал, но не очаровывал. Тем временем Драко продолжал: — Первые недели это невыносимо. Умом ты понимаешь, что ты калека, но тело помнит, оно знает, что ты можешь ходить, что ты должен. И когда ты заставляешь себя сидеть, потому что колени превратились в мясо, тебя ломает так, что хочется лезть на стену. Это, — он дёрнул за рукава, демонстрируя россыпь бледных шрамов, — последствия. Я не знаю, каково тем, кто заперт в своём теле. Но скоро я это узнаю. Потому что ещё месяц, два, и от меня останется лишь разум. Если к тому времени я не сойду с ума. Он впервые споткнулся, и Гермиона потянулась к его пальцам, но остановилась в считанных дюймах. «Не стоит, — сказала сама себе. — Это лишнее». Она остановилась, совсем не ожидая, что они всё же сплетутся с её собственными. Непривычное ощущение тронуло живот. — Меня пугает, — выплюнул он и прикрыл глаза, — что я так и не узнаю, кто я такой. Конечно, одних слов недостаточно, но… Внезапное откровение, чистая отповедь, о которой она не просила, но которую получила. Подобные истории Гермиона слышала не раз: люди находили отдушину, рассказывая о своих бедах. Но одно дело пациенты, прикованные к больничным койкам, меняющиеся день ото дня, другое — человек, с которым ты находишься в тесном контакте неделями. Она могла лишь раздосадованно молчать. Ведь Малфой держал её за руку. Он держал её. Капец. — Я немощен. Уродец в глазах других. Я, может, и трус, что отталкивает от себя других, но я хочу знать. Мне плевать, если тебе запретили говорить. Мне плевать, если мне не понравится то, что я услышу. Я хочу знать о себе больше. — Но почему ты думаешь, что знаю я? Что, если… — Потому что я не тупой, — он зыркнул на неё и ослабил хватку, и Гермиона подумала, что он отпустит, но Драко, напротив, сжал её ладонь крепче. — Тебя окрикивали портреты. Тебя знает Блейз, за тобой следит моя мать. Она ни за кем не следила так, как за тобой. Этого недостаточно? — И всё же это не значит, что нас что-то связывало. — Как же с тобой сложно… Аналогично. — Тем не менее, — с нажимом, — тебе меня не переубедить. Остаётся понять, кто я для тебя. И кем ты была для меня. — Ты такой… упрямый, — она сдалась. Устала. Белый флаг поднят — радуйтесь. — Я не могу рассказать. По крайней мере, не сейчас. Но это правда: между нами ничего не было. Кроме многолетней вражды, что привела к войне, чуть не убила тебя и оставила твою семью урезанной в правах. А так да, ничего. — А ты бы хотела? — Я… Что?! Резкая смена темы ввела её в ступор. Гермиона вырвала ладонь и, сама того не ожидая, звучно шлёпнула по кисти Малфоя. Глаза Драко засветились, но уже без злобы. Он перехватил её запястье и прижал к столешнице. — Ты забавная, когда злишься. Он потешался над ней. Натурально потешался. — Нет, знаешь, меня тоже кое-что интересует! Вы с Блейзом удивительно близки. Я бы сказала, чересчур. Но в рамках ситуации… — Я понял, о чём ты. Не продолжай. Малфой потянулся к чашке, но, наткнувшись на остывшую горькую бурду, цокнул. — Ко мне приходили люди. Поначалу. Девушки, парни. Но не все были готовы к «знакомству», — смешок. — Остались Блейз, Теодор и Пэнси. Но только с Блейзом я смог найти общий язык, — он помолчал, обдумывая, стоит ли продолжать. — Он рассказывал мне о прошлом. Говорил, что я был той ещё занозой. Тео был моим лучшим другом, а Блейз — приятелем… — Он рассказывал? — Ничего травмирующего и интересного. Я не верю, что у меня была такая скучная школьная жизнь. И, кстати, могла бы поменьше удивляться. Я ещё сильнее убедился, что ты обо всём в курсе. — Ладно… — значит, о войне все умолчали. Это меняет дело. — Так как так вышло, что вы подружились? — Это сложно объяснить. Вот есть я, — он поднял одну ладонь, — а есть Драко из прошлого, — вторую. — Без воспоминаний я выбрал Блейза, потому что он не шутит так, как шутят остальные. Он серьёзный и не разменивается на обещания. А тот Драко выбрал бы Тео и Пэнси без колебаний. — То есть… Тебе он ближе? По духу, манере общения? — Можно сказать и так. Выходит, без оглядки на прошлое Драко выбирал стабильность и уверенность. Не злостные слова, на которые способен язык Паркинсон, не пассивную агрессию, присущую Тео. Он и Блейз образовывали идеальный тандем, и — Гермиона была уверена — они разбили не одно женское сердце, падкое на образ самодостаточных и красивых мужчин. — Хорошо, тогда… — Тебе не кажется, что это я должен задавать вопросы? — …почему ты решил открыться мне? Малфой откинулся на спинку сидения и посмотрел ей в глаза. И ответил. — Потому что я устал. Мне надоело. Звёзды сошлись, и ты стала последней, с кем я бы хотел иметь дело в перспективе. — Не потому что я терпела тебя все эти дни? — О, — он коротко рассмеялся, и этот смех осел внутри приятным грузом. — Поверь, были и более терпеливые. К примеру, Элоиза до последнего не желала уходить. И она даже не использовала связывающие заклинания. — Как она тебя выдержала?! — Она считала, что сила в её женском очаровании. — Неужели она пробовала залезть к тебе в штаны? — с сомнением протянула Гермиона. Не может быть, что кто-то решился на такое. Это же работа, чёрт возьми. — В том числе. Эта Элоиза просто идиотка. Как можно?.. — Ты обязан рассказать мне больше. Надеюсь, её выгнали. — Раз ты настаиваешь. Но мы ещё вернёмся к тому разговору. — Обязательно.***
Сквозь портьеры пробивался тусклый свет. Жёлтый шарик, висевший над заставленным столом, почти не освещал комнату, но подчёркивал два женских силуэта, сидящих друг напротив друга. Один из них, двигаясь плавно и грациозно, поднял с колен салфетку и, промокнув рот, отложил её в сторону. Второй же продолжал трапезу как ни в чём не бывало. Почти. — Вы решили присоединиться, но Вас что-то волнует, — женщина, закончившая завтрак, сцепила руки в замок. — Драко? Её собеседница, чуть сгорбившись, отложила вилку и выдохнула: — Да. Прошедший разговор не выходил из памяти, и девушка с точностью до деталей пересказала события вечера. Невзирая на ответственность, она признавала свою ошибку: сглупила, поддалась — и просила дать совет. — Он варится. Как бы сильно Драко ни скрывал, проклятие беспокоит его. Вы… видели, что он делал с собой. Я боюсь, что это может повториться. Особенно после того, что он увидел во мне, — она сморщилась, — надежду. Вздох. — Я не представляю, что делать, но я… я думаю, что Драко прав. Он имеет право знать. Прошло уже четыре месяца. Что, если он никогда не вспомнит? Что, если это коне… Хозяйка дома, до сей поры молчавшая, подала голос: — Достаточно, — она не желала слышать продолжение. — Дайте мне подумать. Она повернула голову в сторону окна и замерла. Со стороны могло показаться, что женщина потеряла связь с миром, но её осознанность выдавали лёгкий прищур и изредка хмурящиеся брови. Затем она промолвила: — Скажите, мисс Грейнджер, есть ли у Вас воспоминания, не обременённые неприязнью к Драко? — Полагаю, что есть. Вы что-то придумали? — В нашей семье много веков хранится Омут памяти. Я понимаю, что не смею просить Вас о таком. Однако, если есть хоть что-то, что Вы можете показать Драко и что хоть немного успокоит его душу, я буду благодарна, — предупреждая дальнейший вопрос, она подняла ладонь: — Я знаю, о чём Вы спросите. Мы не могли показать ему раньше. Но сейчас я пойду на что угодно, лишь бы поддержать своего сына. — Вы любите его, — произнесла целительница и чуть не прикусила себе язык. — Люблю. Неуютная тишина окружила их после честного согласия. Где-то прошуршала птица, и мимо окна, распахнув крылья, пролетел ворон. — Я пока не представляю, что могу предложить Драко в качестве воспоминаний. Но я готова помочь. Это и моя борьба. Но мне понадобится Ваша помощь. — Я слушаю. — Что Вы думаете насчёт Хэллоуина?..