Это неправильно

В комнате душно, и с этим справлялось лишь чуть приоткрытое окно. Аято только и делал, что время от времени протирал вспотевший лоб рукой. Заполнение бумаг — скучное, но самое важное дело Аято как комиссара Комиссии Ясиро и главы клана Камисато. Скрип пера, тяжелые вздохи — все звуки, что эти четыре стены держали в себе уже достаточное время. Подписав очередной документ, Аято выпустил перо из рук, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла, ровно в тот момент послышался аккуратный стук в дверь.       — Аято? — неуверенно подала голос решившая проведать брата Камисато-младшая, она сделала шаг вперёд и сразу же начала отмахиваться рукой, нагоняя прохладный ветерок на себя.       — Ты что-то хотела? — устало спросил Аято, когда нашёл силы посмотреть на неё.       — У тебя тут так душно! Как ты? — игнорируя вопрос старшего, Аяка открыла окно, впуская свежий воздух в комнату. Со стороны послышалось довольное мычание Аято, когда ветер коснулся его кожи.       — Я просто… я просто устал. Это слишком тяжелая ноша, но я должен всё это заполнять, — он неопределённо махнул рукой на только что заполненные документы, что ещё не убрал к остальным в стопку, — я же глава… Уважаемое лицо… Аяка стушевалась и прикусила губу: ей было так жалко своего брата, ведь она ничем не могла ему помочь в этой ситуации, даже если бы очень сильно хотела. Кто она такая, чтобы лезть сейчас с советами взять отдых? Молодая госпожа мало что понимает в этих нужных для клана делах, которыми вечно занимается Аято, как глава. "Ты ещё совсем малышка", — говорил Аято, когда они с Аякой оставались наедине, — "тебе так повезло…" — и в глазах его читалась грусть, ровно такая же, какая слышалась в интонации.       — Может… Я могу помочь? Тебе чаю заварить? — осторожно предложила Аяка.       — На это есть Тома, да и я не хочу, не утруждай себя, — выдохнул Аято и снова вытер рукой лицо. Он аккуратно встал и подошёл к окну, около которого всё ещё стояла его сестра, облокотившись на подоконник, Аято впервые за долгое время дал своим глазам насладиться видами сада в их фамильном имении, Аяка последовала примеру брата.       — А помнишь, как мы там прятались от мамы? — по-детски углубилась в воспоминания Аяка, указывая рукой на пышный привлекательный куст, на котором росли любимые цветы матери Аяки и Аято, под светом солнца он выглядел ещё более завораживающе. Донёсся смешок. Да, их представить порознь было невозможно. Шуток и развлечений накопилось слишком много за всю их жизнь, родители вечно твердили, что когда-нибудь с ними придётся распрощаться. Так и произошло, к сожалению. Смерть родных и сблизила Аято с Аякой, и словно бы разлучила: некая стена точно встала перед ними. Тяжкая ответственность свалилась на плечи очень резко. И Аято порой задумывался над тем, как скучает по Аяке, пусть они и почти каждый день находятся в одном доме. Она, казалось, была единственной, кто способен хотя бы сбросить груз с души.       — Конечно, — с ноткой грусти ответил Камисато-старший и повернулся к сестре, встречаясь с ней взглядами. Пара секунд гляделок, и глаза Аято зацепились за упавшую на лицо Аяки прядку, которую он тут же завёл за ухо, а после одарил её тёплой, такой родной улыбкой. Щёчки Аяки пробил румянец, и та смущённо вернула взгляд в окно.       — Ты такая красивая… Мне так жаль, что я не так часто говорю об этом, — Аято опёрся на ладонь, рассматривая профиль сестры с ещё большим интересом.       — Это очень приятно слышать, — усмехнулась Аяка, пока её губы расплывались в довольной улыбке. Воцарилось молчание. Аято продолжал рассматривать профиль Аяки и подмечать что-то новое, хотя и этого «нового» по факту не было. Прекрасная, лёгкая… Не успели мысли разрастись во что-то большее и даже абсурдное, Аято мотнул головой и устремил взгляд в окно. Уши и щёки слегка покраснели. "Что за дурь, Архонты…" На улице шелестели листья, перебираемые ветерком, где-то вдалеке пели птицы, что парили в небе, красуясь взмахами своих прекрасных массивных крыльев. Аято шумно выдохнул и отошёл к креслу, Камисато-младшая резко махнула головой в его сторону.       — Много себе позволяю, надо вернуться к работе, — вымученно прокомментировал свои действия Аято и снова взял в руку перо, собираясь с мыслями. Аяка вскинула брови и заметно расстроилась, вмиг оказалась около стола брата.       — Может, ещё отдохнёшь? — обеспокоено спросила она.       — Нет времени. "Зачем ты вообще пришла? Только отвлекаешь его", — твердил внутренний голос Аяки, когда она осматривала сосредоточенное лицо Камисато-старшего, что уже собирался потянуться за следующим документом.       — Ну подожди! — воскликнула Аяка, перехватывая руку брата. Тут же полными неожиданности глазами он встречается с её, растерянными, в которых только сожаление. — Я… я могу помочь! Только скажи, я сделаю всё-всё, что ты хочешь! Пожалуйста!       — Аяка, я… — было начал Аято, но, увидев жалостливое личико сестрёнки, оборвал фразу.       — Пожалуйста, Аято, — повторила Аяка, сердце её учащённо забилось. Она правда готова абсолютно на всё? Аято медленно встал, Камисато-младшая сразу же отпустила его руку, давая возможность ему сделать всё, что он хочет. Донёсся невесёлый смешок. Те мысли всё-таки вернулись.       — Я не должен был об этом думать… В одно короткое движение он поднял сестру, словно пушинку, усадил её на стол, прямо на все те бумаги, что заполнял несколько часов. В голубых глазах Аяки читалась неуверенность, она дрогнула, когда рука старшего Камисато аккуратно очертила линию белоснежного подбородка. Послышался неровный выдох. Прикрыв веки, Аято стал бережно покрывать щёку Аяки лёгкими поцелуями, тёрся носом, вдыхая самый родной запах, щекотал кожу его кончиком.        — Это неправильно… — шёпотом, чуть не расплакавшись, произнесла Аяка и закрыла глаза. Аято еле слышно сглотнул и остановился, тяжело выдыхая. В уголках глаз образовались первые капельки солёных слёз, и он позволил им скатиться.       — Я понимаю… — ответил Аято и медленно отстранился. Он устало протёр лицо ладонью и запустил пятерню в волосы, больно сжимая их.       — Извини, я… Извини пожалуйста, я говорил, лучше выйди отсюда… — с трудом произнёс Камисато-старший, всё ещё не находя сил посмотреть в лицо сестре. Аяка открыла глаза, вскинула брови и докрасна закусила нижнюю губу. Ей почему-то стало стыдно: то ли от того, что при всей загруженности Аято не смогла помочь ослабить испытываемый им стресс, снять усталость, то ли от того, каким именно способом они хотели провернуть это. Сжав ноги, Аяка неуверенно завела светлую прядь за ухо и отвела взгляд к окну.       — Аяка, пожалуйста, уходи, — напомнил Аято и уселся в своё кресло, медленно приподняв веки, он устало взглянул на сестру, что всё так же восседала на его столе. Внутри боролись две стороны: моральные принципы и желание помочь. Аяка сильнее впивалась зубами в нежную кожу своих губ, ноги подрагивали, а пальцы нервно перебирали подол домашней юбки. В комнате воцарилось тягостное молчание, Аято стеклянно смотрел в пол, покачивая коленом и боясь встретиться взглядами с сестрой. Аяка повернулась к нему, пытаясь разглядеть его покрасневшее лицо из-за упавших голубых прядей. Терзала мысль о том, что она никак не может поспособствовать тому, чтобы её брат хоть на миг отвлёкся от тяжёлой работы, успокоился и расслабился, сейчас есть все шансы сделать именно это, но здравый смысл, противоречащий желаниям, подсказывает остановиться, послушаться Аято и выйти, просто забыть об этом всём, вернуться в комнату и дать ему дальше заниматься обязанностями клана, заполнять бумаги в полном одиночестве.       — Аяка, давай, — из раздумий вытащил уставший голос Камисато-старшего, что, подойдя, аккуратно взял сестру за плечо и направил к двери. Аяка, вынужденно спрыгнув со стола, махнула головой, тем самым прогнала остатки мыслей. Желание или принципы? Надо решить прямо сейчас.       — Стой-стой-стой, — затараторила она, хватая брата за предплечья так, чтобы тот остановился. Аято замолк. Он просто стал выжидать, что хочет сказать Аяка перед тем, как выйдет из комнаты. Аяка ещё раз перебрала свои мысли, будто копалась в папке с документами из собственных дум, угрызений и страхов в голове. Глубоко выдохнув, Аяка быстро смочила губы языком, встала на носочки и припала к губам брата. Аято встрепенулся: конечно! Это было слишком неожиданно, особенно после тех слов, что Аяка сказала, пока сидела на столе. Аято почувствовал, как будто бы по всему телу легко пробежался ток, ткань штанов между ног медленно натянулась. Он аккуратно высвободился из рук сестры, крепко обхватывая её хрупкую талию. Напор, с которым Аяка касалась губ Аято, стал ещё больше и увереннее, ладони легли на его щёки, заставляя быть ближе, отчего тот простонал ей прямо в рот, а её тело покрылось мурашками.       — Пожалуйста, останови меня… — успел прошептать Аято, когда Аяка отстранилась для того, чтобы перевести дыхание.       — Не хочу, — сладко протянула та и посмотрела на брата из-под полуприкрытых век. За прозрачной тонкой стенкой неуверенности начали расти желание и страсть. Камисато-старший легко поднял Аяку за талию, перенося её на свою кровать. Как только голова коснулась мягкого матраса, Аяка тихо выдохнула и сглотнула, глаза её неотрывно смотрели на брата, на его аккуратные точные движения, пока он снимал с себя домашнюю одежду, оголяя свои крепкие плечи, широкую грудь и торс. Руки Аяки потянулись к пуговицам рубашки, но пальцы не слушались, а она сама невольно согнула ноги в коленях, будто пыталась скрыться от взгляда брата. Аято, заметив это, грустно вскинул брови и поджал губы, понимая, что Аяке, скорее всего, всё ещё страшно от осознания того, что то, чем они занимаются, — неправильно.       — Мы можем даже не начинать, одно только твоё слово, — шепнул Камисато-старший и присел у кровати на корточки, чтобы получше разглядеть личико сестры. — Я не хочу делать тебе больно каким-либо способом. Но Аяка, мотнув головой, словно наконец полностью прогнав оставшиеся где-то на подкорке сознания свои страхи, что всё ещё каким-то образом мешали открыться, выдавила из себя:       — Не останавливайся. Аято на мгновение задержал взгляд на дрогнувших губах сестры и медленно встал. Тёплые пальцы коснулись оголённой коленки Камисато-младшей, и та чуть-чуть успокоилась. Устроившись между ног Аяки, Аято поддел резинку юбки и медленно потянул её вниз, а после отложил в сторону. Аяка не знала, куда деть руки, ей казалось, что что бы она ими сейчас ни сделала, выглядело бы глупо, потому просто держала их по обе стороны от головы, наблюдая за тем, как брат расправлялся с её одеждой. Аято спокойно расстёгивал пуговицы, то и дело поглядывая на сестру, что внимательно наблюдала за каждым совершённым им действием, неспособная и слова сказать, только в очередной раз вдохнуть воздух сквозь стиснутые зубы от прикосновений, на щеках её проступил заметный румянец. Аято оставил трепетный поцелуй на груди Аяки, что для его удобства вытянула ноги, обвёл языком сосок, ненароком прикусив его и вызвав этим тихий стон. Камисато-младшая почувствовала, как внизу живота будто узел затянулся, а желание стать ещё ближе возросло. Разгладив грудь руками, Аято стал покрывать поцелуями шею.       — Аято… — сладко протянула Аяка, запрокидывая голову. Его лицо украсила тёплая улыбка, губы обрушились ниже — на ключицы, ненароком он сжимал грудь в своих больших чуть вспотевших ладонях. Его поцелуи щекотали, отчего Аяка даже тихо посмеялась, а тело покрылось приятными мурашками. Когда напоследок Аято трепетно коснулся губ сестры, медленно выпрямился.       — Не бойся и сразу говори, если что-то не так, хорошо? — попросил он, и под его заботливой просьбой Аяка лишь кивнула. Аято сел на колени, поместил голову между ног Аяки, что вынужденно согнула их снова. Горячее дыхание обожгло внутреннюю часть бедра, и Камисато-младшая случайно, но несильно дёрнула ногой. Отодвинув намокшее бельё в сторону, Аято приблизился к чувствительному месту и, погладив ногу сестры, как бы лишний раз успокоив, медленно провёл языком по влажным складкам, через ткань большим пальцем круговыми движениями массируя клитор, что нащупал не сразу. Аяка выгнулась под его движениями, зарываясь в его голубые волосы пальцами. С уст слетел протяжный стон, когда язык Аято проник внутрь, и Камисато-младшая укрепила хватку за его пряди, параллельно другой рукой сжимая простынь. В голове путались мысли, и ни одной ясной не выделялось, да и зачем, если сейчас господину и госпоже так хорошо друг с другом? Их не волновало абсолютно ничего. Разве что фраза "Это неправильно" дополнилась частью "но безумно приятно". Их огромная любовь друг к другу, растущая вместе с ними с самого детства, кажется, проявлялась с каждым движением, прикосновением. Дыхание сбилось напрочь. Аяка кончила и томно простонала в момент, когда Камисато-старший примкнул к клитору губами, посасывая. Ноги свело, на Аяку с головой накатила волна наслаждения, она почувствовала, как внутри всё пульсировало и сжималось с определённой периодичностью, и даже слова сказать не могла, хватка ослабла. Аято аккуратно ввёл два пальца внутрь, двигаясь в медленном темпе. Как же тесно. Аяка, содрогаемая в судорогах от нескончаемых приятных ощущений, пыталась насадиться сильнее, и Аято это даже пробило на смешок.       — Продолжай, пожалуйста, продолжай… — шептала Аяка, чувствуя, как становилось щекотно и как она была не далека от второго оргазма за такой маленький промежуток времени. Долго ждать не пришлось: кончики пальцев пробрал ток, Аяка прикусила кожу на руке, пытаясь подавить громкий стон, по щекам скатились слёзы, а Аято медленно отстранился, упираясь коленом в матрас, отчего кровать тихо скрипнула. Как только глаза зацепились за покрасневшие мокрые щёки, Аято пугливо вскинул брови и заботливо вытер слезинки. Губы успокаивающе коснулись лба, задержавшись на нём, Камисато-старший почувствовал, как тело сестры под ним обмякло. Аяка пленно смотрела на брата из-под полуприкрытых век, осознавая, что он только что сделал ей приятно одним только языком и пальцами.       — Аято, пожалуйста… Я хочу тебя, — обессилено произнесла Аяка, отворачиваясь. Камисато-старший, аккуратно приподняв бёдра сестры, стянул влажное мешающееся бельё и отложил к снятой ранее юбке в сторону. Аято смочил два пальца слюной и неторопливо, словно оттягивая момент, провёл вдоль половых губ сестры, что рвано простонала. Спустившись на пол, Аято снял с себя домашние штаны, а после осторожно приблизился и с коротким вздохом медленно ввёл член в истекающее смазкой лоно Аяки. Простыни в руках снова натянулись, и Аяка томно простонала, когда Камисато-старший сделал заход наполовину. Он чувствовал, насколько сильно возбуждён, как хотел доставить удовольствие сестре и как хотел получить его сам, но окунаться с головой было абсолютно нельзя: сейчас Аято должен контролировать себя как никогда раньше. Он не сделает больно и ни в коем случае не позволит себе причинить вред своей девочке. Каждое ритмичное движение сопровождалось тихими шлепками голых вспотевших тел друг об друга, протяжными стонами со стороны одной и тяжёлым дыханием второго. Кажется, что настолько чего-то более приятного никто из них не испытывал, даже несмотря на то, что оба боялись начинать. Да, это совершенно неправильно, даже отвратительно, страшно представить, какими бы слухами кишело имение, узнай кто-то, что сейчас происходит в комнате молодого господина. Но обоим плевать, по крайней мере сейчас. Руки Аято казались настолько разгоряченными, что, когда они касались талии Аяки, буквально обжигали. Камисато-младшая обхватила ногами торс брата, понимая, что скоро волна наслаждения снова накатит на неё, и откинула голову, оголив тем самым свою белоснежную вспотевшую шею. Аято склонился, оставил нежный поцелуй на чувствительном участке кожи, и Аяка запустила в его волосы пальчики, перебирая. Тело Аято пробрала мелкая дрожь: понял, что скоро приблизится к апогее смешанных чувств, во главе которых любовь и возбуждение. С последним заходом на всю длину Аято почувствовал, как сильно и приятно его член сжали стенки и как его сестра снова обмякла под ним, протяжно простонав. Голова шла кругом, Аяка ощутила уже такое непривычное опустошение внутри себя, как на живот упали тёплые вязкие капли, отчего по коже пробежались мурашки. Аято лёг рядом со своей сестрой, уткнулся прямо в её шею, и оба пытались отдышаться от только что полученных ощущений. Как же им повезло, что в комнату без предварительного стука и вежливого вопроса не зайдут.

***

Последний документ подписан, когда за окном давно светит луна, а все остальные в имении спокойно спят и видят, наверно, уже пятый сон. Аято откладывает перо и, сложив все важные бумаги в несколько стопок, направляется к своей кровати. Воспоминания о том, что на ней происходило буквально этим же днём, откликаются прямо в сердце неприятным покалыванием. Аято вздыхает и медленно оседает на её край, закрывает лицо ладонями, что перед этим успевает рассмотреть и спросить про себя: «Что же я сделал?» Последующие несколько бесконечно длящихся минут комната слышит лишь тихие всхлипы.