Громче, чем ложь

      — Так может, признаться ей уже, в конце концов?       Чимин оторвался от доски над пультом управления, куда осторожно прикреплял навигационную карту. День в университете Асмэра для него прошёл не зря, он узнал о Трилунном храме многое. Но всё равно у него осталось свободное время, и он присоединился к Тэмину, который в сотый раз перепроверял дирижабль для вечернего полёта. Друг высунулся из люка над головой, перемазанный и чумазый, и с укоризной смотрел на Чимина.       Тот поднял глаза, и Тэмин поразился, насколько беззащитным и растерянным был его взгляд.       — Так я и признавался! С детства!       — Признайся по-настоящему! — Тэмин хотел в шутку погрозить пальцем, но жест не получился. Обе руки были заняты, а держался он вообще за счёт того, что зацепился коленом за поручень внутри. Но Чимин, кажется, и так понял. Он закончил с картой и вышел из рубки в салон. Тот был просторным, почти огромным, несмотря на маленькую грузоподъёмность «Ястреба». Окна из закалённого фульгурита окружали его по всему периметру, заканчиваясь только в той части носа, где прилепилась рубка. В салоне было почти пусто — кресла, вычурный бар с облупившейся краской, да по стенкам развешаны парашюты и гамаки. За окнами раскинулось во всю ширь Лётное Поле: в отдалении круглые площадки для коммерческих аэростатов; в центре, совсем огромные — для грузовых; а они со своим «Ястребом» и ещё десятком таких же маленьких персональных аэростатов, прилепились с краю. Сверху, с высоты птичьего полёта, почти ночное Поле выглядело удивительно — гигантские горящие в темноте кольца.       — Я не могу, Тэмин. Я не могу ей этого сказать… пока. Она думает, что я ей сейчас вру. Но если я ей всё расскажу, а она меня отвергнет? Я больше никогда не смогу ей соврать. И буду говорить ей правду всю оставшуюся жизнь. Она же… будет меня тогда презирать. Сейчас мы хотя бы дружим…       — Это она с тобой дружит…       — … а так я потеряю её навсегда.       — … и то не факт, после такой-то ночи. Точно не хочешь сначала обсудить это с профессором?       — С ума сошёл? Что я ему скажу — здравствуйте, я тут воспользовался случаем и соблазнил вашу дочь, а не пожениться ли нам с ней? Это точно будет выглядеть так, будто я просто исполняю долг…       — А тебе важно, чтобы все знали, что ты её любишь?       — Разумеется! Слушай, мы можем сменить тему? От этой у меня мигрень начинается, — Чимин растёр пальцами виски, подошёл к бару, открыл, перебрал несколько закреплённых в гнёздах бутылок и закрыл со вздохом. Он с некоторых пор пообещал себе при Сане больше не пить.       — Да запросто. Она тебе показала ту штуку, которую нашла на раскопках? Или у вас до археологии разговор всё-таки не дошёл? — тут же спросил Тэмин, вновь ныряя в люк. Оттуда послышались жуткие скрежещущие звуки металла по металлу.       — Да она в меня её швырнула! Кстати, я её как сунул в карман, так и не видел! — воскликнул Чимин и сделал пару шагов в сторону света, чуть не споткнувшись о выпирающую ножку кресла. Кресла Тэмин с Чимином попросту притащили со свалки. Тэмин не планировал использовать свой дипломный проект много и долго: получить степень бакалавра, получить право учиться дальше, а сам дирижабль загнать любителям таких вот студенческих диковинок. Впрочем, такие персональные дирижабли, даже криво-косо сляпанные, но рабочие, покупали охотно. Студенты всегда умудрялись привнести в дизайн и механику что-то новое, чем можно было либо прихвастнуть, либо выгодно продать.       Тэмин немыслимо изогнулся под потолком кабины, в узком пространстве с механизмами, осторожно повис на руках, чтобы не зацепить какую-нибудь деталь, и мягко спрыгнул на пол. Подошёл поближе к Чимину и через его плечо уставился на предмет. Тот был небольшим, с монету: треугольник с заострёнными лучами, плавно изогнутыми влево, и чёрными камнями — по одному на каждую вершину луча и крупным круглым в центре. С одной стороны треугольника виднелось сломанное кольцо, на которое, видимо, украшение подвешивалось.       — Кулон? И она это нашла на раскопках Карупаса? И что странного? — полюбопытствовал инженер.       — Символы украшения — лакийские, а лакийцев на раскопки не приглашал ни её отец, ни губернатор. Кроме этого — это белое золото, а оно дорогое и почти не водится в Калибрии. Пара мелких месторождений. А вот в Лакии его много. Зато камни на удивление дешёвые, для такого дорогого предмета. Узнаёшь? Мы их сегодня видели, — пояснил Чимин.       — Эммм… оу, обсидиан! Как флаконы Трилунного храма! — воскликнул Тэмин.       — Точно. А самое главное — это подделка, иначе Сана бы его себе не оставила. Она понимает ценность тех предметов, которые находит её отец, и оригинальную вещь сразу бы отнесла ему. Но подделка качественная и точно повторяющая кое-что, что я видел сегодня в книгах Асмэры.       — И что же?       — Это реплика того самого украшения, которое было на наложнице, тысячу лет назад сбежавшей от шейха. И реплика качественная, её делал очень искусный ювелир.       — То есть, эта штука из Трилунного храма?       — Похоже. Но что она делала на раскопках Карупаса — непонятно. Трилунный храм далеко от раскопок, мало контактирует с внешним миром, и вряд ли раздаривает такие вещи направо и налево. А если бы это потерял кто-то их группы профессора, то мигом бы поднял шум из-за дорогой вещи. Так что не кулон, а сплошная загадка.       — И что ты будешь с ним делать?       Чимин пожал плечами.       — То, что должна была сделать Сана — покажу завтра профессору Минатозаки. Как у нас дела с дирижаблем?       — Готово, — сказал Тэмин, захлопывая люк. Его глаза непроизвольно скользнули к карману, куда Чимин снова спрятал украшение. — Полетели за девушками. Губернатор же не против, если на лужайке особняка ненадолго приземлился маленький дирижабль?       Губернатор был против, но своё недовольство позволил выразить всего лишь вопросом:       — Что творят эти дети?       Гости в особняке губернатора — явление не такое уж и редкое. Дом четы Джу то пребывал в постоянной суматохе, то затихал в отсутствие гостей на дни или недели. Карина плюс трое не были чем-то таким уж удивительным. Другое дело, что дочь вошла в довольно опасный возраст. И ладно бы любовь, романы, мальчики и остальная суета, с ними связанная. Губернатор опасался за неё по более прозаическим причинам: дочь, вдохновлённая его примером, изо всех сил рвалась в политику, а это означало угрозы, похищения, шантаж и прочие прелести публичной личности. Так что когда она заявила, что вечером летит в храм, да ещё и на территорию бедуинов, супруги Джу и Карина успели: запретить, поругаться, поплакать, ещё раз запретить, поскандалить, разъяснить всё подробно, запретить строго, помириться, и теперь уже разрешить окончательно.       — Дорогой, это всего лишь дирижабль, и даже не очень большой, ничего криминального. Карина, ласточка моя, умоляю, не натворите ничего такого, за что папу выгонят с должности, а нас — из этого прекрасного дома, который нам с его должностью и достался.       — Не беспокойся, маменька, я за ними пригляжу.       — Если бы не приём в лакийском посольстве, цыплёночек мой, папенька бы тебе в жизни этого не разрешил, — пояснила миссис Джу, помогая подобрать наряд, соответствующий дочери губернатора для неофициального выхода. — И зачем тебе такая огромная корзинка с едой?       — Потому что эти олухи…       — Кхм!..       — … эти при-и-икрасные молодые люди наверняка не поужинали в своих книгах и шестерёнках.       Сана их почти не слушала, рассеянно подавая миссис Джу то щипцы для завивки, то щётку для волос. Во время прогулки девушки о чём только не наболтались, но вот про Чимина Сана ни словечка так и не промолвила. Карина честно применяла все известные ей уловки из своего дипломатического опыта. Но девушка как в рот воды набрала.       Вопрос у Саны был к Чимину более чем серьёзный: нет, ну неужели это всё правда — про кольцо и про жениться? Ну и как он себе это представляет вообще? Ну то есть, они не просто друг у друга теперь на ночёвки оставаться будут (в разных комнатах, разумеется!), а вот прямо вместе жить? В одной… комнате? И переодеваться? И … и спать в одной кровати? Вдвоём? Постоянно?       Она сама не знала, чего в ней больше: жадного желания узнать, каково это — совместная жизнь с Чимином или возмущения по тому же самому поводу.       Ей очень нужно с ним поговорить. Всё спокойно обсудить. Найти какой-то выход из нелепой ситуации. Ну не первые же они друзья, которые устроили такое под влиянием вина? Так что завтра, после того, как они выспятся, Сана должна с ним увидеться где-нибудь наедине. Только, разумеется, не в их комнатах. Где-нибудь на нейтральной территории. Например, в той дальней беседке в углу сада. Или можно сбежать в город, найти уединённое кафе. Ох, нет, это будет слишком похоже на свидание! Нет-нет, кафе не подходит. Им нужно всего лишь поговорить и…       Девушка даже не заметила за размышлениями, как Карина закончила с нарядом, как они вышли из комнаты и дошли до дирижабля. И наткнуться на Чимина, который их поджидал у трапа, оказалось для Саны очень неожиданно.       Археолог переоделся: сменил костюм и щегольские ботинки, более подходящие для прогулки в городе с девушками, на привычную кожаную куртку, удобные брюки и тяжёлую обувь, в которых отправлялся в археологические походы.       У Саны кровь мигом прилила к щекам. Это было ужасно — неужели она теперь всю жизнь будет вот так краснеть при разговоре, встрече, да даже если просто столкнётся с ним взглядами? Это кошмарное чувство неловкости, стыда и… желания?       Она подавила в себе порыв развернуться и сбежать к себе в комнату. Им всё-таки очень нужно поговорить, и ей стоит быть более сдержанной и спокойной. Да, даже несмотря на алые щёки и разбегающиеся из головы слова.       Чимин только раскрыл рот, собираясь ей что-то сказать, но она так гневно и раздражённо фыркнула, даже не подав ему руки, что археолог проглотил очередную интерпретацию на тему «выходи за меня!» и молча пошёл следом.       На дирижабль они забирались в полном молчании. В отличии от Карины с Тэмином: девушка перечисляла меню из корзинки, а Тэмин, который за шестерёнками ожидаемо забыл поесть, облизывался и уговаривал её поделиться до отлёта хоть маленьким кусочком. Но получив строгое «нет», инженер со вздохом и жалобами на жестокость девушки пошёл в рубку — поднимать летательный аппарат и устанавливать курс.       — Почему ты жаловался на вместимость? — удивилась Карина, обращаясь с вопросом к Тэмину, едва они взлетели и инженер присоединился к ним в салоне. — Если выбросить эти тяжеленные старые кресла и заменить более лёгкими стульями, то у тебя здесь ещё два-три человека спокойно поместятся…       — Дело не только в грузоподъёмности — отсюда можно много чего тяжёлого выкинуть. Например, тот мини-бар — мы его с Чимином вытащили со свалки и тоже исключительно ради понтов, — объяснил Тэмин. — На высоте нужна нормальная циркуляция воздуха, а та, которая стоит сейчас, справляется так себе. Так что максимум — четыре человека.       Он принял из рук девушки листья периллы с завёрнутым в них мясом и с улыбкой поблагодарил за заботу.       Дирижабль летел над пустыней как по ниточке, направляясь в сторону Трилунного храма. Отданная храмовницами карта вела аппарат сквозь сухой тёплый воздух, подгоняемый лёгким ветром. Удивительный пустынный закат, обрамлённый нежными рыже-розовыми облаками по краю горизонта, играл завораживающими цветами, словно специально подгадав к их прогулке роскошное зрелище. Песок казался не привычно-жёлтым, а нежно-сиреневым с солнечной стороны, и белел с той, где отражал свет восходящего Мактуба. Спутник казался сегодня особенно огромным, занимая полнеба — казалось, до него было рукой подать. Или развернуть дирижабль, прибавить скорость и фьють! — оказаться на лунной поверхности.       Сана любовалась этой красотой, не в силах оторвать глаз. Природные краски расслабили, успокаивая и умиротворяя, вышвырнули из головы все суматошные глупые мысли, делая их лишними и ненужными. Её даже дрожь пробрала: то ли от волшебства происходящего вокруг, то ли от прохладного воздуха. На высоте птичьего полёта было всё же холоднее, чем в привычной калибрийской жаре внизу.       Словно угадав её желание, на плечи девушки легла кружевная шаль.       — Спасибо, — сказала она, думая, что это Карина.       — Пожалуйста, — ответил ей мужской голос.       Сана оглянулась через плечо. Все умиротворённые мысли разом выкинуло из головы. Карина с Тэмином мирно беседовали за поздним ужином в другом углу салона. За ней с полуулыбкой на губах стоял Чимин.       — Отойди от меня немедленно! — тихо прошипела она, отворачиваясь и досадуя на того, кто испортил волшебство минуты. И ещё немножечко на себя и своё шипение. Ведь раньше она бы просто поблагодарила, и они бы молча любовались закатом вместе, и возможно, Чимин бы просто держал её за руку. Ох, ну когда уже закончится это «как раньше» и всё станет «как прежде»?       — Сана, ну может хватит? Неужели ты думаешь, что я сделаю тебе что-нибудь плохое?       — Может, я просто не хочу тебя видеть?       — Так ты и не видишь, — заявил Чимин логичным обыденным тоном вот совсем как прежде, когда она творила или говорила глупости. — Если, конечно, не отрастила глаз на затылке.       Сана шикнула сквозь сжатые зубы. Это было ужасно и прекрасно одновременно: чувствовать состояние покоя и восторга от того, что Чимин тут рядом и такой прекрасный закат, и в то же время у неё сердце бешено колотилось ровно по тем же причинам — от того, что Пак Чимин совсем близко и ещё прекрасный закат.       — Ты мне надоел. У меня из-за тебя полный раздрай в мыслях и голова кружится! — пожаловалась она через плечо.       — Сана, — строго сказал Чимин, бережно беря её руку и поднося ладонь себе к губам, — ты не представляешь, как я счастлив это слышать — что я у тебя в голове.       — У тебя совсем совести нет!       — Ты это мне уже говорила, — его губы легко коснулись мизинца.       — И стыда тоже!       — И это говорила, — поцелуй достался безымянному.       — Дурак!       — А это — сто миллионов раз, — он прижался губами к среднему и указательному, и Сана вырвала руку, чувствуя, как краска ярче закатной заливает её скулы. Ей захотелось сразу несколько вещей: например, лягнуть его ногой, снова стукнуть веером как следует, или развернуться к нему и чтобы он снова поцеловал. Стоп, что? С чего эта бредовая мысль про поцелуй ей вообще в голову пришла?       — Если бы я могла, я бы спрыгнула с дирижабля.       Чимин тихо рассмеялся и кончиками пальцев за подбородок развернул лицо девушки к удивительному закату.       — Насладись, — прошептал он почти в самое ухо. — Я сегодня твой враг — так насладись таким прекрасным закатом на персональном дирижабле со своим врагом. У тебя впереди ещё тысячи вечеров, сотни дирижаблей, где за твоей спиной будет стоять твой возлюбленный. А вот враг — первый и последний раз. Не упускай момент, дочь археолога.       Сане казалось, что сам воздух вокруг них вибрирует и тает, точно как её сердце, от такой близости. Она уже совсем собиралась обернуться, нервно потребовать, чтобы он отошёл, но Чимин вдруг громко выдохнул и вытянул руку вперёд       — Смотри, смотри! — она проследила за его пальцем. — Видишь? То облако, похожее на птицу и ниже — точка в пустыне, которая словно дрожит и плавится? Горячее марево?       — Да, — с волнением шепнула Сана. Ощущение предстоящего чуда захватило её целиком, и молодой человек за спиной только его усиливал.       — Смотри, если нам повезёт, то…       Чимин договорить не успел.       Плывущая полоса горячего воздуха над песком вдруг стала вытягиваться вверх, разрастаться, рисуя в небе удивительную картину — белый каменный замок на утёсе, брызги моря, достающие до крепостных стен, лебеди, плывущие перед башенками с яркими крышами. У Саны захватил дух от волшебства картины.       — О-о-о, а вот и наша Фата-Моргана, — раздался голос Карины. Они с Тэмином наблюдали за миражом с другого борта.       — Ваша? — удивился Тэмин.        — Она иногда тут случается — именно этот замок.       — Это всего лишь оптическое явление? — с толикой разочарования в голосе спросила Сана.       — Это не делает его менее прекрасным, — улыбнулся Чимин, и девушка снова обернулась к удивительному зрелищу. — А ведь я был в этом замке. Пару лет назад со студенческой экскурсией, когда мы ездили на Север. Я бы хотел отвезти тебя туда. Там тоже море, только не из песка. Волны так высоко взлетают, разбиваясь о скалы внизу, что стоя на крепостной стене, можно ощутить солёные брызги на губах. Там прохладно, но тем ярче ощущения, потому что красота бушующего океана под ногами волнует сердце.       Сана тоже была взволнована — и красотой миража, и юношей, тихо рассказывающим на ухо историю. Так сильно, что ей захотелось всё сразу: заплакать, спрятаться, взлететь, рассмеяться нервно, но она только выдохнула, изо всех сил вцепившись пальцами в край корзины.       — Так же, как ты волнуешь меня, — раздался почти неслышный шёпот, и она невольно закрыла глаза, отдаваясь этому голосу. Чимин не двигался, но ей казалось, что его руки снова везде — гладят спину, тайком скользя ниже, заставляя алеть от стыда щёки. Перебирают волосы, касаясь горячими пальцами лица, губ…       — Так ты выйдешь за меня?       — Ррррррррр!       Сана оттолкнула парня, бегом сбежав под бок к Карине, без сомнений забираясь к ней в кресло. Чимин с непередаваемым выражением двинулся к ним, но Карина грозно выставила вперёд палочки для еды:       — Прости, но у нас тут женская солидарность, так что я тебе её не отдам, — со смешком заявила она, и хотела добавить что-то ещё в защиту Саны, но их прервал Тэмин:       — Мы уже почти прилетели — хотите посмотреть на храм?       Трилунный храм висел жемчужной каплей между песком и небом. Последний всплеск эффузивной породы застыл огромным шаром, причудливо нагромоздив сверху капель поменьше. За прошедшее тысячелетие сотни женских ладоней отшлифовали светлый базальт до блеска. Из дворца шейха следом за вторым принцем ушло немало ювелиров, бережно передающих секреты мастерства следующим поколениям; они изрезали стойкий белый камень изысканным кружевом. Храм теперь напоминал роскошную драгоценность из перламутра, на маковке которой висели одна на другой ещё несколько, таких же шикарных. Он мягко светился волшебным отражённым светом трёх восходящих лун.       — Приземляемся, — сказал Тэмин. Он на храм едва ли бросил один взгляд и сейчас орудовал в рубке, стараясь посадить дирижабль. Внизу, как ни странно, привычными огнями была обозначена довольно обширная площадка. Туда не только Тэминов «Ястреб» мог приземлиться, но и парочка вполне себе коммерческих аэростатов.       Рядом с площадкой, как палец из песка, торчала скала со смотровой площадкой на вершине. Путешественникам махали оттуда факелом. Такие скалы окружали храм правильным овалом, как невидимой границей; два озера в форме полумесяцев обозначали второй, внутренний кордон. Скал было немного, и они были не слишком высокими, цепочками теряясь среди песков и уходя в пустыню. В паре миль от храма виднелся небольшой горный массив.       Чимин пришёл другу на помощь. Они приземлились и спустили узкий короткий трап. Дирижабль сразу окружили несколько бедуинов, закутанных в чёрное с ног до головы, только белки глаз сверкали в прорезях тагельмустов. У всех было оружие: обязательно холодное, от сабель и ятаганов до ножей и кинжалов на поясе, а кое-кто щеголял ружьями через плечо.       Тэмин думал, что у него потребуют лётный паспорт или вообще какие-нибудь документы, но, кажется, охранников они мало интересовали. Зато их тщательно обыскали, внимательно рассмотрели подзорную трубу Тэмина и часы Чимина, сразу же после осмотра вернув.       Девушек не обошли вниманием. По кивку самого высокого из них из-за спин мужчин вышли две женщины, также закутанные в ткань, быстро и ловко обыскав Карину и Сану.       — Спорим, у них тоже бороды под никабами? — тихо хихикнула Карина на ухо Сане. — Зачем этот обыск? Неужели правда кто-то рискнёт протащить оружие? — громко спросила она у самого высокого. Налаживание связей, кажется, была в ней заложено с рождения.       Тот качнул головой. Дочь губернатора думала, что ей не ответят, но высокий пошёл на контакт охотно.       — Идиотов, которые рискнут ограбить храм, нет. Но есть ещё фанатики и безумцы. Мы бережём наших женщин. Не входите за предел обсидианового круга — вам туда ход закрыт, мисс Джу.       — Я вас знаю?       — Вы меня — нет, — бедуин на прощание махнул рукой, и гости двинулись к храму. Утоптанная тропинка с пучками сухой жёсткой травы по краям вилась меж пальцев-скал. Чем ниже они спускались к храму в центре, тем больше становилось вокруг травы и меньше песка. Было очень тихо — и это было удивительно, потому что пространство перед храмом занимали неподвижные фигуры. Всё было точь-в-точь, как рассказывала Карина: женщины, от девочек-подростков до старушек, сидели или стояли в полной тишине и абсолютном спокойствии. В отличие от бедуинов, эти женщины были почти раздеты: куски свободной ткани едва прикрывали тела, и мало у кого они были длиннее колена. На четверых пришельцев никто не обратил внимания, в их сторону не повернулось ни одной головы.       — Обсидиановый круг, — шепнул Чимин, который начитался про обычаи Трилунного храма в Асмэре. Он указал рукой на выложенную чёрными камнями узкую дорожку, опоясывающую храм и оба озера-полумесяца. — Мы можем встать совсем близко к нему, только не перешагивайте.       Шанти заливала лунным светом долину, контрастно подчёркивая предметы. Мактуб и Сабай светились за спинами гостей, тоже входя в свои фазы полнолуния.       Храм внизу был почти пуст. Узоры на камне застыли причудливыми тенями на стенах, полу и неподвижно застывшей фигуре девушки в самом центре храма. Та стояла будто на зеркале, босыми ногами в блестящем круге, сложив руки так, словно держала между ладонями что-то хрупкое. На ней почти не было одежды, только короткая набедренная повязка, схваченная поблёскивающим металлом поясом, и совсем узкая полоска ткани, прикрывающая грудь.       Из долины вдруг словно исчезли цвета. Последний закатный луч, который до этого подкрашивал всё оранжевым, погас, и контрасты между светом и тенями стали чётче. А затем раздался звук — басовитое гудение, которое плыло из-за круга скал-пальцев. Карина, едва услышав его, тихо охнула и тут же закрыла ладонью рот.       К первому гудению присоединилось второе, тональностью выше, всё на той же одной ноте. Девушка в храме вдруг развела ладони и начала двигаться. Цепочка вокруг талии звякнула звеньями так отчётливо, разнеся звуке по низине, будто она была совсем рядом с ними. И словно в ответ на звон металла ещё два тона вплелись в странную однотонную песню, но они шли волнами, невольно задавая ритм, похожий на медленное биение сердца.       — Что это? — еле слышно шепнул Тэмин, боясь упустить хоть звук удивительной мелодии.       — Дюны поют. Закатная песнь, — быстро и тихо шепнула Карина, и все снова замолчали, едва дыша. Песнь дюн была тихой, растворяясь в воздухе, но доставляла такое удовольствие, что страх не услышать хоть звук намертво заклеил всем рты. Чимин вдруг понял это безмолвие окружающих храм женщин.       А девушка в храме двигалась. Её тоже вела песнь дюн, словно вводя в транс, в котором она плыла мягкими движениями, поворотами, плавно перетекающими один в другой. Она скользила по храму единственной движущейся тенью, и лунный свет сквозь изрезанный камень скользил по коже, меняя на ней рисунки, делая фигуру нереальной, удивительным миражом, локальной Фата-Морганой. Она плыла и плыла, не выходя за пределы храма, и Чимин, на секунду стряхнув наваждение, огляделся — почти все женщины вокруг них покачивались в такт, словно загипнотизированные музыкой и танцем.       Гудение стало стихать и сошло на нет, растворяясь в молчании. Девушка вернулась в блестящий кружок в центре. Даже издалека было видно, как она тяжело дышала, упав на колени после танца. Песнь дюн длилась всего несколько минут, но Сана вдруг растерянно поняла, что перед ней словно пролетели годы, целая вечность разделила два мгновения: до песни и после. В ней всё будто встряхнули, перевернули, переворошили и уложили в новом, неведомом ей пока порядке, но ощущение было на удивление правильным и нужным. Словно всё было так, как и надо; убрано всё лишнее; а всё нужное вытащено наверх, наружу, только протяни руку и пользуйся.       Она беспомощно ущипнула себя за руку, пытаясь стряхнуть наваждение, но оно не отпускало. Сана посмотрела на Чимина в надежде хоть парой слов развеять непривычное чувство новой себя.       Чимин тоже был совсем новым. Вроде бы тем же — но если раньше девушка, не стесняясь, взяла бы его за руку, ища поддержки, то сейчас простое прикосновение показалось ей неприличным, интимным, волнующим и … желанным.       Сана откашлялась, всё ещё пытаясь вернуться в реальность.       — Ну и как тебе? — немного охрипшим голосом спросила она.        — Очень красиво, — не задумываясь, ответил археолог.        — Думаешь, она красивая? — Чимин обернулся к ней, внимательно всмотрелся в лицо. В тоне Саны отчётливо проскользнули нотки ревности, и он просто поверить в это не мог — после всех попыток от него сбежать?       — Ты про храмовницу? — уточнил он, кивая на девушку в центре шара. Та так и застыла неподвижно в коленопреклонённой позе посреди храма.       — Именно!       Чимин тяжело вздохнул, предчувствуя новый виток ругани.       — Да, Сана, она красивая. И двигается очень … ммм … вдохновляюще.       — Ты мог бы…       — Не мог. Я не буду врать из-за такой ерунды. Не запрещено любоваться на красоту, тем более что для меня это означает именно то, что я сказал — просто посмотреть на красивую девушку, красивый танец и получить немного приятных эмоций. Ты тоже на огненном шоу на полуголых монахов любовалось, а не только на танцующие огоньки.       Даже в неверном лунном свете было видно, как у Саны заалели щёки. Она же не виновата, что они в одних набедренных повязках выступали?        — Сана, а хочешь знать, как честно ответить на твой вопрос? — неожиданно наклонился к ней Тэмин с другой стороны.       Любопытная Карина тоже вытянула шею.        — Ну? — с толикой недоверчивости спросила Сана.       — Я бы вдул.       — То есть куда бы дул? — не поняла девушка. А потом поняла, причём вместе с Кариной, и на голову бедного Тэмина сразу с двух сторон посыпались удары веером. Чимин, еле удерживаясь от хохота, перехватил руки Саны, чтобы помочь другу. Карина успокоилась сама, неожиданно обнаружив, что одна из жриц внутреннего круга идёт к ним.        — Ой-ой, тише, сейчас что-то будет…        — Что? — прошипели ей все трое.        — Она будет раздавать нам камни! Отголоски древнего калибрийского жестокого обряда казни, когда лжеца забивали камнями… в общем, самый большой лжец из нас получит самый большой кусок агата… — зачастила Карина, глотая окончания.       — При чём здесь лжецы?       — Шанти почитается храмовницами как двуликая ипостась правды и лжи, — тихо ответил Чимин. — Сегодняшняя ночь, когда Шанти сияет в небесах — поклонение правде…       — Ну держись, ты свой камень тогда не унесёшь, — прошипела ему Сана, не разжимая губ и обратилась к Карине. — А ты что, уже такой получала? Ну, когда была тут первый раз?       — Да, самый маленький…       — А самый большой?       — Мама, и папа очень возмущался по этому поводу. Маменька весьма загордилась тогда и потащила к ювелиру отца, чтобы купить самую дорогую оправу… Но он тогда только баллотировался в губернаторы, так что врал ещё так себе… — Карина замолчала, когда храмовница оказалась в двух шагах от них.       Она была очень высокой, настолько, что Тэмину с Чимином пришлось задрать головы, чтобы заглянуть ей в глаза. Чимин навскидку попытался определить возраст и понял, что не может. На лице и теле, кое-где расписанном татуировками, не было ни единой морщинки. Двадцать? Сорок? Больше? Археологу пришла в голову мысль, что она может быть как младше, так и старше него. На гибкое худощавое тело был наброшен кусок тёмной ткани, цвет которой казался неверным из-за яркого лунного освещения. Длинные белые волосы могли быть как седыми, так и выкрашенными до белёсого цвета. Мелкие косички с бусинами держали густую шевелюру, чтобы не застилала храмовнице глаза. У неё всё было большим: большие светлые, почти прозрачные глаза, большие крупные губы странного изгиба, острый с горбинкой нос. Крупные кисти рук с длинными тонкими пальцами, которыми она перебирала горсть таких же светлых, как её глаза, агатов.       Храмовница застыла напротив них на чёрной обсидиановой дорожке, будто не чувствуя впивающихся в ступни мелких камушков. Она не отводила взгляда от их глаз, не интересуясь ни их одеждой, ни их внешностью. От него было трудно оторваться — каждый почувствовал это на себе, едва её взор прилипал к их глазам.       Храмовница легко и быстро вдруг переступила с ноги на ногу, оказавшись напротив Саны. Медленно подняла руку.       — Можно тебя коснуться? — спросила она густым глубоким голосом, от которого продрал мороз по коже.       Сана кивнула загипнотизировано, как сомнамбула. Женщина склонилась ниже, подцепила пальцем её подбородок, медленно повела телом из стороны в сторону, изгибая позвоночник, будто змея. Выпрямилась.       — Ну ты такая вся… Девочка-девочка. Шляпки, сумочки, бусики. Много врёшь. Очень много. Себе — больше всех. Врать — не хорошо и не плохо. Плохо вранью верить. Своему — особенно. Вырасти уже, детство закончилось…       В руку Саны лёг маленький, с ноготь большого пальца, светлый агат. Женщина снова сделала один широкий шаг в сторону, застыв теперь перед Кариной. Та навстречу её пальцам голову подняла бесстрашно, словно бросая вызов. Храмовница улыбнулась уголком рта, также касаясь подбородка девушки.       — Хорошо врёшь. Правильно. Вовремя. Умно. Но мало. Ты ещё маленькая, дочь губернатора, — в руку Карины тоже лёг маленький камень.       И снова шаг в сторону — пришла очередь инженера.       На Тэмина храмовница смотрела долго. Хмурилась, вглядывалась в глаза, затем оглянулась через плечо на храм. А потом, кривясь от отвращения, перехватила его кисть и вложила в неё агат, крупный, как куриное яйцо. И отступила к Чимину быстро, будто у неё горели пятки. И замерла, снова изогнувшись, чтобы глаза в глаза вровень с чиминовыми. Смотрела пристально, внимательно, долго, так, что у молодого человека, который даже моргнуть почему-то боялся, заслезились глаза. Затем отодвинулась, выпрямилась, провела ладонью почти по его лицу, не касаясь при этом, и еле шепнула, позволив расслышать шёпот только Сане.       — Ты отмечен Луной… Хороший. Лёгкий. Как пёрышко. Дар полнолуния Шанти — всегда груз. Но ты его так легко несёшь. Завидую.       И жрица развернулась к ним спиной и направилась обратно, оставив Чимина с пустыми руками.       — Да ну вот же ёжкины дети! — эмоционально воскликнула Карина, едва храмовница вышла за пределы слышимости. Девушка расстроено смотрела на камень в своей руке. — Опять маленький!       — Ты расстраиваешься из-за того, что мало врёшь? — удивилась Сана. Свой камень она рассматривала озадаченно, подавив желание попросту выбросить.       — Разумеется! Хана карьере, надо больше тренироваться, а то папенька не одобрит…       — Ты делаешь это ради папеньки?       — … а избиратели меня никуда не изберут. Нет, я делаю это ради славы и из чувства собственного величия. А тебе такой здоровый почему достался, а? — Карина обернулась к Тэмину.       Гости потихоньку двигались по тропинке обратно к стоянке дирижабля. Женщины вокруг них словно выходили из транса, в который их загнала песнь дюн и танец — вставали, медленно разминались, очень тихо переговаривалась и спокойно расходились. Кто-то продолжал сидеть или стоять, любуясь полнолунием Шанти.       Тэмин, последним следуя за остальными как по ниточке, рассматривал свой агат со странным выражением на лице, но на Карину взгляд поднял очень растерянный.       — Ну… в какой-то мере она права. У меня нет аристократических корней, как у всех вас, я из бедных кварталов. Мои родители были простыми работягами, и в Университет на инженера меня отправил один из меценатов, которому я попался на глаза в школе для бедных, когда что-то мастерил после урока физики. Но я изо всех сил хочу попасть в высшее общество — старательно копирую манеры, стиль, речь… так что… в какой-то степени эта ведьма права — я не тот, кем являюсь.       — Кажется, она с этим не согласна, думая, что рваное и потрёпанное знамя бедности надо нести напоказ, — фыркнула Карина с презрением и тут же утешила молодого человека. — Твои стремления очень похвальны. А со своими навыками, я надеюсь, ты действительно добьёшься успеха!       — Спасибо, — поблагодарил Тэмин с мягкой улыбкой и снова склонился над агатом, скрыв лицо за упавшей светлой чёлкой.       Сана оглянулась на Чимина. Тот шёл, засунув руки в карманы крутки и сдвинув брови. Девушке очень хотелось так же дерзко, как Карина, наехать на археолога с таким же напористым вопросом — почему тебе ничего не досталось? Но она почему-то смолчала. Песнь дюн всё ещё билась в ней, пела, звенела в мышцах, и из-за неё дышалось через раз. И такое приятное чувство не хотелось нарушать дурацкими вопросами.       А может — она просто боялась услышать ответ.