Горячие ночи (и дни) в Тейвате

— И снова вы даже не позволили мне закончить с делами, демуазель, — вздохнул Ризли, едва за ними закрылась дверь его комнат. — Вы заставляете меня подозревать в этом не возмутительную небрежность, а самый настоящий злой умысел. Впрочем, для такой отповеди его взгляд был подозрительно довольным, и может потому совершенно не произвел на Навию прежнего действия. — О! И что из этого? — легкомысленно взмахнула она затянутой в перчатку ладонью. — Те времена, когда ваша пугающая репутация производила на меня впечатление, герцог, уже давным давно в прошлом. Я ни в чем не раскаиваюсь. — Какой кошмар. Видимо придется что-то сделать с тем, что меня больше не воспринимают всерьез даже в стенах собственной тюрьмы, — покачал он головой с очень серьезным видом. — Это позор для любого уважающего себя тюремщика. Ей показалось, что в комнате похолодало вдруг — и что-то колючее, холодное обсыпало плечи, забилось под ее корсаж, обожгло, влагой тая на горячей, впитавшей жаркое фонтейнское солнце коже. Взвизгнув, Навия закрутилась, заерзала, пытаясь торопливо стряхнуть и вытащить лед. В воздухе кружились и оседали на пол снежинки, на которые она засмотрелась по-детски восторженно. Ризли неожиданно привлек ее ближе. На холодной коже ее плеча поцелуй, легкий, точно извиняющийся за детскую, совсем несолидную шалость, показался обжигающим. По спине волной пробежали мурашки удовольствия, колени стали как будто из воска. Задохнувшись вдруг воздухом, она вцепилась пальцами в его широкие плечи. — Так вот как выглядят крайние меры в крепости Меропид, — бросила она на Ризли возмущенно-смешливый взгляд из-под полей шляпки. — Ужасная, ужасная, непомерная жестокость герцога, пытки и издевательства — а ведь я еще даже не заключенная. Мне придется дать разгромное интервью Шарлотте. Его губы дрогнули в едва заметной усмешке. — Прошу, демуазель, воздержитесь. Я не планировал вводить подобное обращение в крепости на постоянной основе и для всех. Обиженно сведя лопатки, Навия поежилась, обхватила себя руками, словно озябнув еще и от этого церемонного, раздражающего «демуазель», которым он словно бы от нее всякий раз слегка отстранялся. Что ж, Ризли был таким — и ей пришлось принимать это. Впрочем, все смягчалось тем, что она знала — просто уже знала то единственное, что должна была знать, ну и пожалуй что все на этом. — Тогда тебе придется загладить свою вину за жестокое обращение, — впрочем, там где его губы касались настывшей кожи это больше походило на сладко ноющий ожог С трудом она удерживалась, чтобы не коснуться его кончиками пальцев. — Или страшными пытками принудить вас к молчанию. — Ты не заставишь меня молчать! — гордо вскинула она голову, едва сдерживая озорной, беззаботный смешок. — Никто не заставит. — Пышно украшенная шляпка сползла, позволяя локонам в беспорядке рассыпаться по плечам. В холодных, колючих как иней серо-голубых глазах Ризли необычно веселыми искрами промелькнуло отражение ее беззаботного смеха, ее легкости. И что-то еще куда более жаркое, волнующее. — Не то что бы я собирался… — усмехнулся он абсолютно недвусмысленно. Медленно он обвел взглядом ее с головы до ног: упрямо сомкнутые губы, обнаженная шея, обрисованные корсажем груди. — Возможно, даже наоборот… Эти стены достаточно толстые, а двери тяжелые. Никто не придет тебя спасти, — прошептал он ей на ухо. Осторожно Ризли сжал ее лицо в шершавых, грубых ладонях — перчатки с набойками, цепочками и обмотками остались лежать на чайном столике, обнажая покрытые глубоко вырезанными на коже шрамами предплечья и кисти с красивыми, длинными пальцами и выступающим рисунком вен. Она снова ощутила его взгляд как прикосновение на коже, властное, жадное, чувственное, слишком, слишком мужское, и по накаленной холодом льда коже прокатилась волна предвкушающей и чуть-чуть тревожной дрожи, жаром собираясь внизу живота. Демуазель Спина-ди-Росула Навия Каспар неизменно была сильной — и телом, и духом, а иначе как бы вообще она стала той, кем была. Но он просто сильнее. Опаснее. И это одновременно смутно тревожило как все, что не поддавалось контролю, и пробуждало внутри непривычный заманчивый, сладкий трепет. Все равно ничто не могло бы заставить ее застенчиво и пугливо отвести глаза. — Не то что бы я нуждалась в чьем-то спасении, — с вызовом рассмеялась Навия и сама, первая потянулась к его и так распущенному галстуку и к его губам. Впрочем, когда ее платье осталось на полу спальни смятой шелестящей лужицей черного и золотистого шелка, а под спиной была мягкость чистых подушек и простыней, на мгновение она замерла, глядя как Ризли неспешно раздевается сам, как нависает над ней — тяжелый, широкоплечий, щедро изукрашенный шрамами, почти каждый из которых был историей, которую он никогда, ни единого раза не захотел ей рассказать подробнее неприкрыто глупого «порезался, когда брился». Глубокий, неровный шрам под глазом, слишком ранняя проседь в темных волосах… Вспомнилось отчего-то как его имя, его присутствие, пусть даже короткое — все, что было связано с подводной тюрьмой и ее жестоким, непредсказуемым, ненадежным герцогом — вызывало инстинктивную тревогу и отторжение, желание держаться как можно дальше. Теперь же она слишком отчетливо видела в этих холодных как лед серых глазах самого обычного мальчишку, искалеченного злыми взрослыми, несправедливо лишенного и беззаботности детства, и легкомыслия юности. И видела, как понемногу теплеет этот лед, когда взгляд Ризли устремлен на нее. В конце концов, разве это не главное умение хорошего босса — смотреть немного глубже других и видеть больше. — Вытяни руки, пожалуйста, — попросил он негромко, но легкое напряжение заставило ее поерзать на подушках. Если это его тюремные наручники… Ох, этого она точно бы совсем не хотела, но любопытство как обычно было сильнее. И странное, основанное больше на интуиции знание — он не причинит боль. Сжимая ее светлые, теперь кажущиеся кукольными запястья в широкой, грубой ладони, он завел их ей за голову, и Навия тут же выдохнула с облегчением — никаких наручников. А его пальцы были теплые, осторожные, хоть что-то подсказывало ей что при желании он бы мог и одной рукой без труда сломать ее две. С какой-то особенной чуткой пристальностью Ризли вгляделся в ее лицо, и в ответ она улыбнулась беззаботно и чувственно. Сама удобнее откинулась на подушках, словно невзначай принимая такое положение чтобы ее груди заманчиво находились прямо перед его носом, а на мягкую сливочно-светлую кожу отблесками ложился теплый свет лампы. Воздух ненадолго словно бы снова стал холодным, тревожа обнаженную кожу. Прозрачный, гладкий кусочек льда коснулся ее губ коротким, жгучим ощущением холода. По правде Навия ждала поцелуя, но вместо этого он лишь медленно провел льдом по ее шее, по выемке ключиц. Дыхание перехватило. Опустив взгляд, она смотрела как лед медленно скользит по ложбинке между грудей, оставляя после себя на покрывшейся мурашками коже мокрую блестящую полосу. Сердце теперь стучало часто и быстро. Прикосновения льда оказались неожиданно и сладко дразнящими. Ничего, кажется, теперь не хотелось сильнее чтобы прямо сейчас ощутить прикосновение теплых, умелых губ Ризли там, где лед оставил на ней свой след. Когда подтаявший кубик льда в его пальцах влажно обвел еще мягкий сосок, она тихо ахнула, дернула заведенными за спину руками — больше от неожиданности, чем из желания освободиться. Его взгляд тут же стал настороженным. — Так легко тебе меня не сломить, — рассмеялась Навия, вновь откинувшись на постели. Смех был хрипловатым, чувственным. Скорее женским, чем девичьим, и ей отчего-то понравилось в себе это новое, еще непривычное. Уголки его рассеченных шрамами губ слегка изогнулись в усмешке. — Никогда и не думал об этом, Навия. Но прежде чем Навия успела снова открыть рот, он слегка подул на мокрую кожу, и вернувшееся ощущение холодка заставило ее тихо всхлипнуть вместо дерзких слов. Обжигающие прикосновения льда чередовались с дыханием, иногда его губы были так близко, что она чувствовала их сладкое тепло там где им полагалось бы сейчас быть. Теперь соски были такими твердыми что почти болезненно ныли. Если бы ее руки были свободны, если бы она могла немедленно запустить пальцы в его жесткие, непослушные волосы и прижать ближе… — Ризли! — требовательно впилась Навия глазами в его красивое лицо, как всегда обманчиво невыразительное, словно из этого самого льда выточенное. Неожиданно Ризли послушался — коротко слизнул капли талой воды из ложбинки между грудей, языком проследил влажный след льдинки вокруг соска прежде чем, наконец, втянуть его горячим, умелым ртом. Переместился к другому и снова обратно, пока обожженная холодом, чувствительная болезненно плоть вновь не согрелась. Это было так хорошо, что ей хотелось плакать от удовольствия. Мозолистые, шершавые пальцы легли между ее бедер и она уже сама развела колени шире. Звук, с которым он ритмично вталкивал их внутрь нее был ужасно бесстыдным и мокрым, но его губы, его пальцы глубоко в ней быстро заставили ее выгнуться на постели в первом всплеске удовольствия. Сквозь влажную дымку она видела улыбку на его губах. На мгновение его глаза, цветом сейчас похожие на раскаленный, горячий туман, сузились. Вновь она ощутила всплеск крио холода, вырвавшийся из переплетения лей-линий, и прозрачный лед драгоценными камнями безжалостно рассыпался по всему ее телу. У нее вырвался громкий вскрик. С тихим шорохом лед осыпался на простыни с каждым новым глубоким, неровным вдохом, таял в ямках ее ключиц, в ложбинке между грудей. Даже растрепанные локоны теперь были украшены им словно необработанными алмазами. Почему-то она замерла вместо того чтобы стряхнуть их с себя поскорее. Льдинки таяли на ее горячей, впитавшей жгучее фонтейнское солнце коже, медленно расчерчивали влажными дорожками плоский живот, каплями воды собираясь в ямке пупка, стекая между ее широко разведенных ног. Мышцы живота были так напряжены что она почти дрожала уже, с трудом сдерживаясь чтобы не выломиться в спине, с не извиваться в попытке избавиться от этого сладкого мучения, пока руки все еще безжалостно заведены им за голову. По Ризли почти невозможно предсказать что еще придет ему в голову. Впрочем, болезненное напряжение скул, стиснутые добела челюсти, голодный, хищный взгляд, от которого сама она невольно горела и плавилась… Должно быть, под оковами этого льда все чего ему сейчас хочется — подмять ее под себя, устроить на широких плечах ее ноги и вбивая в постель трахать, трахать — ох, вульгарное, некрасивое, неприличное слово, но другого не подворачивалось — пока у нее не сорвется голос, пока он сам не забудет своего имени, пока не исчезнет весь остальной мир за стенами этой спальни в стенах крепости Меропид. Мысль об этом вдруг отдалась странной, сладкой дрожью где-то так глубоко в ней как никогда прежде. — Ризли, — повторила она, вложив в голос всю эту новую, манящую чувственность, незаметно заменившую в ней девчачье легкомыслие и игривость. Сжимающая ее запястья ладонь разжалась. Под тяжестью его тела лед грубо вдавился в ее чувствительную, нежную кожу жгучими поцелуями холода. Кусая губы, она дрожала — совсем не потому что замерзла. Смотреть прямо ему в глаза в момент, когда его член неспешно погружается в ее жаркую, тесную, мокрую глубину — это было что-то совсем особенное. Как и чувствовать себя настолько наполненной. Лбом Ризли коротко прижался к ее влажному лбу, что-то неразборчиво прошептал, оставляя на ее щеках и губах поцелуи. Оставшиеся льдинки обжигали и царапали кожу холодом между их телами, с каждым его движением. Но ее руки скользнули по его бедрам, легли на широкие плечи, прижимая его к себе еще ближе, еще теснее. Неловко ткнувшись носом, Навия дотянулась поцеловать его в шею и куда-то под ухом, и с удовольствием ощутила как он вздрогнул от удовольствия, тяжело сглотнув. Рывком снова подался вперед так глубоко как только мог, вышибая из ее горла стоны и свое имя. Лед таял медленно и безвозвратно, оставляя мокрые пятна на простыне. Она и вправду сорвала голос. А недолгое время Ризли выглядел так, словно и вправду забыл и собственное имя и где находится. Но все равно вскоре она обнаружила себя, заботливо завернутой в теплое, сухое одеяло и с чашкой горячего чая в руках. — Если я позволю вам разболеться, демуазель, то вся Спина-ди-Росула устроит охоту за моей головой, — словно пушинку он перенес ее в кресло, пока менял простыни, небрежно отправив их прямо на пол. — Мы знаем, что они все равно ее не получат, но зачем эти неприятности, если можно их избежать. Даже охрипший его голос снова звучал полушутливо, почти небрежно даже, но она все равно видела что его пальцы едва заметно дрожали, когда он вытащил из путаницы ее волос чудом уцелевшую льдинку. Ужасный и глупый упрямец. — Не называй меня «демуазель», — вздохнула Навия, мелкими глотками смакуя согревающий пряный вкус чая. — Если не хочешь, чтобы я обращалась к тебе «ваша милость», даже когда мы в постели. С легкой усмешкой он пожал плечами. Со стуком на отставила чашку на тумбочку у кровати. — Эй, ваша милость, — рассмеялась она, накидывая на голые плечи сползшее одеяло, и дождавшись когда Ризли подошел ближе, сжала его шершавые от дневной щетины щеки в ладонях. — Знаете, я лю… Он коснулся пальцами ее губ, обрывая на полуслове. — Не стоит разбрасываться такими громкими словами, Навия, — словно ненароком его пальцы, грубые, мозолистые, удивительно нежно соскользнули с губ на ее щеку, как будто не желая разрывать это короткое касание. Он заправил ей за ухо мешающий локон, вдохнул глубже, словно желая что-то сказать и все равно промолчал. Но дело было даже не в этом дурацком его молчании. — Я же предупреждала — никто, даже ты, никогда не заставит молчать меня! — взвилась она на ноги пружиной. — Навия… — уже мягче вздохнул он. Ее палец теперь невежливо упирался прямо в его широкую грудь. — Никто не будет мне указывать что я чувствую, а что нет. И никто не заставит меня молчать о том, что я чувствую. Даже ты! Особенно ты! Нравится или нет — я тебя люблю, дурацкий, дурацкий упрямец! Люблю! — сердито выпалила она в сердцах, с достоинством завернувшись в одеяло словно в плащ на манер древних ремурийцев. — И я буду об этом говорить, нравится тебе или нет. Особенно если не нравится, — в порыве эмоций она даже стукнула его по груди маленьким кулаком — небольно, больше чтобы придать чуть больше веса словам. — Попробуй мне запретить. Впрочем, с таким же успехом она могла бы пинать крио-слайма, наверное. Лицо Ризли вдруг изменилось. — Навия… Навия, я… — его губы искривились так словно говорить стало совсем больно. — Навия, пожалуйста… Горло дернулось, когда он сглотнул. Может, впервые он выглядел таким уязвимым, как если бы невзначай она обнаружила в его многолетней, прочной броне слабость и незажившую рану среди старых шрамов и прихоти ради ткнула туда пальцем. Это заставило бурю внутри нее успокоиться и утихнуть, понемногу уступив место мягкому, теплому чувству нежности, окутывающему словно одеяло после долгого холода и согревающему как чай. — Прости,— уткнувшись в нее лбом, пробормотал он глухо. И все же заставил себя поднять на нее взгляд, на который она ответила открытой, искренней и немного лукавой улыбкой, отразившейся в его серых глазах теплыми, удивительно нежными искрами. — Тише, тише, — успокаивающим жестом прижала она его голову к своей груди. — Не заставляй себя. Не надо. Я подожду. Самое главное, что и без слов она уже давно это знала.