***
Несколько недель проходят без упоминания ночевки. Иззи начинает думать, что, быть может, Стид успел позабыть о своём небольшом плане – увлёкся какой-нибудь новой, сверкающей, на ходу сляпанной идеей, которую несомненно поддержал Эд. Но, конечно же, вселенная постановила, что Иззи Хэндс не заслуживает быть счастливым. Во время очередного отчитывания им Люциуса на палубе за проваленное поручение, Стид подкатывает к нему, широко ухмыляясь и несколько напоминая перевозбужденного щенка. Иззи прямо-таки ощущает, как его давление совершает акробатический скачок. – Иззи, вот ты где! – Стид улыбается, будто бы нахождение Иззи на палубе — приятный сюрприз, а не буквально его хренова работа. – Ты готов к сегодняшнему вечеру? – Сегодняшнему вечеру? – тупо повторяет Иззи. – Ну да, знаешь, наш вечер активностей, – Стид шевелит бровями в такой манере, что Иззи хочется содрать их с его лица. – Прости, что у меня столько времени ушло на подготовку. Я надеюсь, ты не чувствовал себя покинутым, но было очень много организационной работы. Я хотел сделать все по-особенному. – По-особенному, – снова говорит Иззи. Краем глаза он подмечает Люциуса, который наблюдает за ними двумя с разинутым ртом. – Послушай, Иззи, я знаю, что у нас были свои разногласия, – продолжает Стид, – но ты важная часть этой команды. Дать добро на все это мероприятие — значит оказать немало доверия с твоей стороны, и ты заслуживаешь вознаграждения за это. Так что да, я приложил дополнительные усилия, чтобы сделать этот вечер особенным для тебя. – Не могу дождаться, – отвечает Иззи, борясь с тошнотой. Стид демонстрирует ему два больших пальца вверх — кто вообще так делает, размышляет Иззи с отвращением — и удаляется. – Что ж, – произносит Люциус, неприкрыто довольный. – Не вздумай— – Из тебя получилась настоящая маленькая соблазнительница, не так ли? – Пошёл нахер! Иззи стремительным шагом удаляется, едва не дымясь от злости. Позади себя он слышит Люциуса: – Пит, детка, подойди сюда, ты не поверишь, что только что случилось—***
Иззи решается попросту не идти на всю эту идиотскую хрень и поберечь свой рассудок, но после ужина Эд объявляется на палубе, чтобы лично сопроводить его в капитанскую каюту. По всей видимости, он становится предсказуем. Люциус похабно свистит вслед, когда они проходят мимо, и Иззи едва успевает среагировать, прежде чем оказывается запихнут в капитанскую каюту, а дверь за ним закрывает Эд. Стид стоит за столом и возится с подставкой для пирожных, набитой всякой всячиной, на которую у Роача, наверное, ушёл целый день. Он одаривает Иззи улыбкой. – Помни, – произносит Эд, руки которого по-прежнему лежат у Иззи на плечах, – вся эта затея для развлечения. Иззи отсчитывает в обратном порядке от десяти и спрашивает: – Так чем мы занимаемся сначала?***
Первым пунктом в повестке у Стида, видимо, стоит дальнейшее унижение Иззи, поскольку он оставляет стол в покое, чтобы сопроводить Иззи к платяному шкафу. – Перво-наперво, вам с Эдом нужно устроиться поудобнее, – вещает Стид, вручая ему стопку одежды. В стопке оказывается мягкая пижамная пара кремового цвета и зелёный шелковый халат. Иззи пихает их обратно Стиду с мрачным выражением лица. – Мне и так удобно, – говорит он. – Ладно тебе, Иззи, – продолжает Стид, ни капли не обескураженный, – я знаю, что кожаная одежда ужасно неприятно сидит по прошествии некоторого времени. К тому же, в ней не очень получается расслабляться, а ведь в этом смысл сегодняшнего вечера! – Просто попробуй, Из, – говорит Эд. Он уже переоделся в свой халат. – Если не понравится, ты всегда можешь вернуть как было. – Ладно, – отрезает Иззи, принимая от Стида дурацкую одежду. Ему представляется, что можно будет надеть ее сейчас, по воле капитанов, потом выждать приличное количество времени и переменить обратно. По крайней мере, тогда они не смогут жаловаться, что он и не попробовал. Они отворачиваются, предоставляя Иззи самому себе, пока он переодевается, а сами усаживаются за столом спиной к нему. До Иззи доносятся звуки их тихого разговора. Его безумно искушает мысль о том, чтобы удрать, пока они заняты, и принять любое наказание, которое за этим последует. Однако он подавляет импульсивное желание и вместо этого меняет одежду, стараясь, хоть и без успеха, не думать о том, что на нем вещи Стида Боннета. Пижама до нелепости мягкая, почти болезненно соприкасается с раздражённой кожей Иззи. Он бы скорее помер, чем признал, что Стид был прав насчёт его обычного гардероба — его одежда была плотной и сковывала движения, и, если он не был осторожен, то она зажимала кожу, вызывая зуд и покраснения под конец дня. Каким-то образом это ощущается неправильным — то, что взамен ему позволено носить столь удобные вещи. Это чувство усугубляется, стоит ему накинуть халат, дорогой и совершенно не необходимый. Люди вроде Иззи не созданы для подобной одежды, и по его спине пробегает холодок, когда он занимает своё место за столом. – Разве ты не выглядишь прелестно? – говорит Стид. Иззи вскидывает голову, рыча и собираясь огрызнуться, но на лице Стида не видно ни следа издевки. Наоборот, он посылает Иззи мягкую улыбку — такую, какую он иногда адресует команде, когда она сделала что-то хорошо и вызвала у него гордость. Иззи подумывает, что так, может быть, даже хуже. Стид, очевидно, принимает его молчание за согласие и начинает накладывать им обоим с подставки для пирожных в центре стола. Это само по себе чудо, что она не рухнула под напором всех миниатюрных булочек и сэндвичей, которые на ней умещены. Иззи не может долго на неё смотреть, а потому переводит взгляд на Эда. Он же, как обычно, пялится на Стида, игнорируя все остальное в комнате. Иззи отводит глаза. Он приходит к выводу, что ненавидит ночевки. – О, Иззи, – произносит Стид, – каким ты предпочитаешь чай? Иззи беспомощно смотрит на Эда, который в ответ пожимает плечами. Ясное дело, ему в удовольствие либо строить глазки Стиду, либо смотреть на то, как Иззи проводит худший вечер в своей жизни. Сволочь. – Как сделаешь, так и будет нормально, – отвечает Иззи. – Не говори так, – отчитывает Стид. – Я хочу сделать чай так, как ты его любишь. Налаживание контакта отчасти и заключается в том, чтобы узнавать друг о друге подобные вещи, знаешь ли. Иззи бы скорее отрезал себе язык, чем признался гребанному Стиду Боннету, что никогда в своей жизни не пил чай. Он всегда перебивался объедками со стола и всем, что мог утащить и запрятать, — и оно отчего-то никогда не включало в себя изысканных напитков в узорчатом фарфоре. Чай для Иззи всегда был напитком других людей; людей, которые позволяют себе дорогие изящества, людей слабых. Иззи всегда гордился своей способностью оставаться сильным и устремлённым, искать выживания, имея при себе базовый минимум. Он никогда не задумывался, что жизнь не обязана быть таковой, — и теперь когда он здесь, сидит за банкетным столом Стида, носит его дорогие одежды, окружённый роскошью, которую он бы сам был не в силах вообразить, он ощущает себя необычайно потерянным. Иззи не верится, что его загнал в кризис чай. Нахуй Стида Боннета, яростно думается ему. Эд наконец, кажется, решает проявить сочувствие. – Почему бы тебе не сделать то, что ты делал для меня? Сваргань чай, как ты любишь, а потом Иззи сможет сам его подогнать. – О! – на лице Стида появляется понимающее выражение. Иззи оно не нравится, но взгляд, который кидает ему Эд, заставляет его промолчать. В место этого он тихо смотрит, как Стид суетится над чашкой чая, а затем встаёт и подносит ему. Все это представление совершенно излишне. Иззи пристально смотрит на чайную чашку и представляет, как разбивает ее об пол. – Ну же, чел, попробуй, – говорит Эд. – Мы тут все умираем от напряжения. Иззи неохотно делает глоток. Жидкость тёплая и сладкая. В ней есть что-то почти успокаивающее. Вполне возможно, что это приятнейшая вещь, что Иззи доводилось пробовать. – Нормально, – сообщает Иззи. Стид снова дарит ему ту самую мягкую улыбку.***
В конце концов, они допивают чай. Подставка из-под пирожных почти пустует, пока Эд счастливо поедает все, что Стид кладёт перед ним. Иззи же ковырялся в одном и том же куске торта, делая вид, что вслушивается в диалог, и полагаясь на односложные ответы, чтобы его высидеть. Стид не пытался его разговорить, но он то и дело отслеживал состояние его чайной чашки, наполняя ее так же, как и тарелку Эда. Иззи не был уверен, что чувствует на этот счёт, поэтому предпочёл не обращать внимания. – Так-с! – восклицает Стид, как только его с Эдом тарелки опустели. На иззиной тарелке лежат искромсанные остатки куска торта, который он усердно расталкивал в пюре. Благо, никто это не комментирует. – Я думаю, следующий этап в расписании нашей ночевки — это немного ухода за собой. Иззи совершенно не нравится то, как они оба поворачиваются, смотря в его сторону.***
– Ну же, Иззи, – вздыхает Стид. – Не веди себя столь неразумно. – Не веду я себя неразумно! – огрызается Иззи. – Только посмотри на меня. Я ношу твои гребанные тряпки. Я веду себя разумно, я просто не хочу, чтобы ты красил мне ногти. – Иззи, – продолжает Стид самым невыносимо ноющим тоном, который Иззи приходилось слышать. – Это стандартная процедура на ночевке! Ты должен! Иззи не знает, как сообщить Стиду, что сам он никогда не был на элитной тусовке богатеньких мальчиков, которую тот пытается воссоздать. Для Иззи представление о совместной ночевке заключается в нужде делить гамак, потому что на каждого члена команды не хватает своего. Он открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, но захлопывает обратно, увидев убийственный взгляд Эда. Он ведь должен налаживать отношения со Стидом. Выкладывание всего, что он на самом деле думает по поводу этой рутины изнеженных богачей, только вернёт его к самому началу и очевидно разозлит Эда. Вместо того, чтобы рассказать Стиду Боннету, куда именно он может запихнуть свою коллекцию лаков, Иззи делает несколько глубоких вдохов. Он протягивает Стиду левую руку и говорит: – Можешь покрасить в чёрный, пожалуйста? Ответная улыбка Стида ослепляющая. Позади него Эд кивает в одобрении. Иззи хмурится на них и хранит молчание, пока Стид работает. Он усиленно пытается не думать о том, что не помнит, когда в последний раз кто-то столь бережно держал его за руку.***
– Что это ещё за хуйня? – Это, – увлечённо обьясняет Стид, держа в руках банку с какой-то зелёной пастой, – маска для лица. Она хорошо влияет на кожу. – О-о, люблю их, – отзывается Эд. – Сделай сначала мне. Иззи с нездоровым интересом наблюдает, как Стид маленькой кисточкой наносит толстый слой маски Эду на физиономию. Все это выглядит излишним и неприятным, и Иззи нервирует сама мысль о том, чтобы Стид Боннет находился так близко к его лицу. – Этого дерьма и рядом с моим лицом не будет, когда он закончит, – говорит Иззи. – Да ладно, дружище, – отвечает Эд. – Все с тобой будет нормально. Оно расслабляет. – Даже, блядь, не думай об этом, – произносит Иззи в сторону Стида.***
Стид, тем не менее, успешно принуждает Иззи к нанесению лицевой маски. К своему бесконечному внутреннему опустошению, тот действительно находит ее расслабляющей.***
– Хорошо, – говорит Иззи на грани истерии. – Я попробовал твои пирожные. Я носил твой халат. Я покрасил ногти и сделал маску. Могу я теперь, пожалуйста, пойти спать? – Сон звучит как отличная идея! Сегодня был долгий день, не так ли? – отвечает Стид. Эд уже на ногах и раздвигает шторы, скрывающие за собой их до одурения большую кровать и абсолютно несоразмерное количество подушек. Чудо, что корабль вообще остаётся на плаву. Иззи проглатывает очередное колкое замечание и фокусируется на избавлении себя от идиотского халата Стида, устремляясь прямо к двери. Он старается не переходить на бег, но он и так совершенно на пределе. С него хватит хороших манер, он уже с нетерпением думает о благословенной тишине и уединении своей комнаты— – Куда намылился, Из? – окликает Эд. Судя по голосу, он не впечатлён. Иззи отворачивается от двери, только чтобы увидеть, что оба они уже в кровати. Между ними остался зазор, который Стид пригласительно похлопывает. – Собрался спать? – выдаёт Иззи, на пробу. – Это ведь совместная ночевка, Иззи! – смеётся Стид, жестом снова указывая на пустующее пространство между ними. – Это значит, что ты спишь с нами. Мы оставили тебе место. На краткий миг Иззи представляет, как выбегает из кабины и швыряется за борт. Но Эд снова начинает хмуриться, а лицо Стида носит такое странное выражение, которое оно иногда принимает рядом с Эдом, в случае если Стиду особенно грустно по поводу их всеобщего существования. Видя это же выражение, направленное на себя, Иззи ощетинивается, но он уже слишком устал, чтобы затевать ссору. По-видимому, до сих пор ночь протекала хорошо, а он не из тех, кто легко отступает. Иззи глубоко вздыхает, усмиряет остатки своей гордости и заползает в кровать между Эдом и Стидом. Матрас невероятно мягкий; как только он утопает в нем, легкая, постоянная боль в спине пропадает. – Тебе удобно, Иззи? – спрашивает Стид. – Да, – отвечает он, к своему удивлению, правдиво. Эд и Стид устраиваются рядом с ним, не то чтобы касаясь, но достаточно близко, чтобы он их присутствие очень даже чувствовал. – Так хорошо, – говорит Стид. – Для меня это был приятный вечер. – Ага, – соглашается Эд. Дальше следует молчаливая пауза, после которой Эд слегка пихает Иззи. – Наверное, – отзывается Иззи. Он закрывает глаза и силится представить, что не отправляется ко сну в кровати Стида Боннета, зажатый между ним и Эдом. – Мне стоит предупредить тебя, Иззи, я до некоторой степени тянусь обниматься, – говорит Стид. Он задувает свечу на прикроватном столике, погружая комнату в приятную темень. Невозможность краем глаза уловить лица Эда и Стида помогает, и Иззи расслабляется, даже не осознавая этого. – Конечно, ты тянешься, – вздыхает Иззи. – Ночи. – Ночи. – Спокойной ночи, Иззи. Спокойной ночи, Эд. Следуют несколько минут блаженной тишины. Иззи позволяет себе дрейфовать вместе с качанием судна под звук волн снаружи. Это удивительно приятно. Он почти уже засыпает, как вдруг— – Иззи, а был бы ты все ещё первым помощником Эда, если бы он был червем?***
– О-о, я придумал одну, – отзывается Эд некоторе время спустя. Иззи, вновь находившийся на грани сна, резко приходит в себя. – Окей, так, предположим, у тебя есть миллион долларов, но взамен ты получаешь улитку— – Какого хера, Эд? – стонет Иззи. – Нет, погоди, выслушай меня. Ты получаешь улитку, которая преследует тебя, типа, оставшуюся вечность, и если она тебя коснётся, ты умрешь. Как ты от неё избавишься? – Звучит очень проблематично, – говорит Стид. – Стоит ли это таких денег? – Это ж гребанная улитка, – не выдерживает Иззи. – Пусть кто-нибудь другой на неё наступит — и всё. – Неа, не сработает, – отвечает Эд. – Она бессмертная. – Чего? Ты не можешь просто так выдумывать новые правила к своей тупой ебучей загадке про улитку просто потому, что я легко ее решил— – Я ведь сказал, что она преследует тебя вечность— – Мальчики, – говорит Стид с осуждением, и они оба замолкают. – Иззи, твой ответ мне показался хорошим. Эд, не будь к Иззи несправедлив. Это очень практичное решение. – Наверное, – ворчит Эд, и все трое вновь успокаиваются. Вот только теперь вместо того, чтобы уснуть, пока у одного из капитанов не появилась возможность стрельнуть мозговой извилиной и сказать что-нибудь идиотское, Иззи размышляет о логистике бессмертной улитки, следующей по пятам за кораблем. Он жалеет об этом ещё до того, как открывает рот: – Если она тебя преследует, но ты капитан пиратского судна, не мог бы ты попросту… продолжать плавание? Только не говори мне, что у этой ублюдской бессмертной улитки есть лодка, она же просто потонет, не так ли? Каким хером тогда улитка может достать твой корабль со дна океана? – Показушник, – бормочет Эд. – Ты слишком хорош в решении задач. – Умей проигрывать с достоинством, он просто сообразителен, – произносит Стид. – Очень умно, Иззи. Хорошая работа. От похвалы у Иззи слегка трепещет в груди. Должно быть, подцепил какую-то заразу.***
– Ты видел, как Френчи смотрел сегодня на Крошку Джона, Эд? Как думаешь, между ними что-то есть? – Ктобзнал. Что думаешь, Из? Ты много ошиваешься рядом с командой. Есть что рассказать? Иззи так устал. Он обычно встаёт на рассвете, проверяет запасы и выполняет ту работу на корабле, с которой, он знает, остальные члены команды непременно облажаются. Все, чего он хочет, так это насладиться этой абсурдно удобной кроватью за те несколько часов, что у него к ней есть доступ, и выспаться хоть раз за свою жалкую жизнь. Все, чего хотят его капитаны, по всей видимости, так это свести его с ума. Он пытается придумать, что бы сказать жестокого, но он попросту слишком утомлён. Вместо этого он бормочет: – Крошка Джон запал на Френчи. Стид вдыхает с открытым ртом. – Правда?! Как думаешь, это взаимно? – Вероятно, – Иззи зевает. – Они всегда пялятся, когда им кажется, что другой не смотрит. Тошнотворное зрелище. – А ты в кого-нибудь влюблён, Иззи? – спрашивает Стид после паузы. Иззи ощущает прилив сразу нескольких сложных эмоций и назвать может примерно ни одну из них. – Спи, черт подери, Боннет, – говорит он взамен.***
– Иззи, – глубокомысленно говорит Стид, – как думаешь, каким бы я был хлебом? Иззи на краткий миг представляет, как вырывает Стиду все волосы из его ебучей безмозглой башки. – Какого хера это значит? – Ну, – продолжает Стид, игнорируя ядовитый тон Иззи, – есть ли какой-то конкретный сорт хлеба, напоминающий тебе меня? Иногда разговоры одновременно с Эдом и Стидом заставляют Иззи чувствовать себя так, будто он с другой планеты. – Хлеб же и в Африке хлеб, разве нет? – Да брось, Из, – недовольно вздыхает Эд. – Включи, блин, немного воображения. – Господи, ладно, – говорит Иззи. – Я, блядь, не знаю. Наверное, ты был бы — круассаном. – Круассаном? – с интересом отвечает Стид. – Что же навело тебя на эту мысль? Иззи с теплотой вспоминает свои дни службы Чёрной Бороде, когда на палубе часто пороли, и сам он жил в постоянном страхе оказаться с переломленной шеей. Тогда времена были проще. – Я не знаю. Потому что ты — изысканный. – Слышишь, Эд? – довольно сообщает Стид. – Иззи считает, что я изысканный. – Не знаю, – произносит Эд задумчиво. – Я думаю, ты был бы, типа, халой. Потому что, да, ты изысканный, но ещё ты особенный, и мягкий, и нежный. – О, Эд, – отвечает Стид подозрительно сдавленным голосом и — он что, плачет? – Это так мило с твоей стороны. Прошлые жизни существуют, решает Иззи, и в своей он, должно быть, был ужасным человеком. Нет буквально ни одной другой причины, способной объяснить, почему он заслуживает лежать здесь, зажатый в бутерброде из своих капитанов, пока Стид плачет над тем, каким, по мнению Эда, видом хлеба он является.***
– Хорошо, Из, трахнуть, жениться, убить, – говорит Эд по прошествии какого-то времени. – Я, Стид и Люциус. Иззи погружается в молчание на минуту, не уверенный в том, как переварить всю эту кучу ментальных образов, предоставленную ему вопросом Эда. Любой ответ, который он может дать, ощущается преступным. В конце концов он останавливается на: – Трахнуть Люциуса, выйти за Стида, убить тебя. Он предполагает, что на этом все и кончится, но Эдвард издаёт шокированный звук, как будто его пырнули ножом. – Убить меня? Иззи, как ты мог?! Ты не должен был меня убивать! – Это же все в теории, ты не взаправду мёртв, – стонет Иззи. – Какая разница? – Ну же, Эд, – говорит Стид чересчур самодовольно, – не обижайся на Иззи за то, что у него хороший вкус. – В жопу ваш хороший вкус, – дуется Эд. – Мне нужно объяснение этой — этой херне. Этому предательству. – Люциус — ну, – Иззи не тянет обзывать его, если только не прямо в лицо. – Ты знаешь. Эд и Стид оба выражают согласие. – А у Стида есть деньги. У нас бы была прекрасная недолгая брачная жизнь, потом он бы умер при загадочных обстоятельствах, а я бы скрылся с его состоянием. На этот раз уже Стид поражённо вдыхает, тогда как Эд смеётся. – Иззи! Ты — ты подлец! Я думал, у нас с тобой что-то особенное! Может быть, дело в позднем часе и в том, что он плохо соображает, или всему виной темнота, из-за которой другим не видно его лица, но Иззи с удивлением обнаруживает, что улыбается, пока Эд и Стид пререкаются поверх него. Он почти что наслаждается происходящим.***
– О нет, Иззи, – шепчет Стид сокрушенно. – Мы успели позаниматься почти всем, что ты предложил, но мы забыли позаплетать кому-нибудь волосы. Эд наконец-то заснул, тихо храпя поблизости от Иззи. В комнате так надолго воцарилась тишина, что Иззи едва пребывает в сознании, — он понимает, что Стид что-то произнёс и что ему следует ответить, но он не задумывается о словах, которые вылетают из его рта: – Значит, в следующий раз. Он смутно слышит шёпот Стида, но проваливается в сон прежде, чем успевает осмыслить сказанное.***
Иззи просыпается, лёжа на животе. Он наполовину придавлен Стидом, который, по-видимому, пытался погрести его под собой где-то в течение ночи. Эд прижался сбоку, перекинув руку через Иззи и Стида. Колено Эда неприятно впивается ему в живот, и они с ним находятся так близко, что кусочки эдовых волос оказались у Иззи во рту. Вполне возможно, что эта самая неудобная поза, в которой Иззи только пребывал за всю жизнь. Но также, этой ночью у него был лучший сон за всю жизнь. Это утро разительно отличается от всех прочих, по его опыту, — обычно он выбирается из кровати, стоит ему только проснуться, а его мыслям начать разбегаться в миллион разных направлений. Однако в кои-то веки он спокоен, и его манит перспектива просто валяться, довольствуясь относительной тишиной утра. Даже если эта тишина влечёт за собой Стида, прижимающего его к матрасу. Он ещё некоторое время лежит с закрытыми глазами, лавируя между сном и бодрствованием, пока не слышит звук открывающейся двери. – Утречка, капитаны, прошу прощения за беспокойство, но Роач интересовался насчёт завтрака и — оу. О мой Бог. Мне не дозволено иметь ни одного приятного момента на этом идиотском ебучем клоунском судне, думает Иззи. Потому что, разумеется, то единственное утро, когда Иззи здесь, да ещё и очевидно обнимается с Эдом и Стидом, очевидно будучи в стидовской одежде, — это то утро, когда Люциусу приспичивает пойти разбудить капитанов. – Ладушки, эм, – он слышит, как Люциус неуверенно пробирается к кровати. – Эм — капитан? Эд? Иззи? Иззи вот-вот примет самое ошибочное решение в своей жизни. – Отъебитесь, мистер Сприггс, – говорит он приглушённым голосом. Трудно внушать ужас, когда половина твоего лица вжата в подушку. – Мы пытаемся спать. – Ага! Да! Конечно! – Люциус переходит на писк. Иззи слышит удаляющиеся шаги. – Я тогда — это. Пойду. Э-э, скажу Роачу не беспокоиться. Пока! Пожалуйстанеубивайтеменя! Иззи чувствует прилив благодушия сегодня, а оттого странным образом не расположен к убийствам. Вместо этого он позволяет себе заснуть обратно, планируя подходящее унизительное наказание для Люциуса. Потом будет время для неловкости по поводу всего случившегося.