***
01.09.2022 Чонгук всегда просыпается рано, чтобы до прихода первых покупателей успеть приготовить и разложить на прилавке товар. Принцип того, что выпечка всегда должна быть свежая, ему достался от бабушки. Она же и привила ему любовь к кулинарии, и когда остальные мальчишки за окном гоняли испачканный в слякоти мяч, Чонгук по локти в муке месил очередную порцию дрожжевого теста… Бабушки не стало полгода назад. Когда на полях после долгой зимы пробивались первые зеленые стебли, последний близкий человек решил, что настало время оставить Чонгука совершенно одного. Смерть опять пришла в гости без стука и не спросила парня, готов ли он отпустить. Но Чонгук уже почти смирился, правда. Ему его жизнь нравится… нравится небольшая квартира-студия под самой крышей, в которой стены навечно пропахли запахом кофе, хлеба и ягодной начинки, нравится то, что стоит ему спуститься по лестнице на первый этаж – и вот он уже на работе. Ему нравится процесс готовки, нравится видеть улыбки на лицах знакомых ему посетителей. А знакомы ему абсолютно все: швейцарский городок Моркоте, где он живет, маленький и едва сможет насчитать хотя бы восемь сотен жителей. Все здесь тихо, мирно, идет своим чередом… Места, что окружают Моркоте, очень живописны, природа на фоне маленького городка с белокаменными домиками, крытыми коричневой черепицей, кажется незыблемой и монументальной. В течение года та меняется, и вместе с нею меняет настроение сам Моркоте. Сегодня первый день осени. Она врывается в город задорным ветром и бежит по брусчатым улицам вместе с золотой листвой, оборванной с деревьев. А потом достигает глади озера Лугано и рассеивается там, превращаясь в мелкие волны. Солнце все еще настырно пробивается сквозь бледно-серые тучи и теплом льется в окна, проливая свет на гладко отполированное дерево, которым выстлан пол. Чонгук, наспех умывшись и сменив одежду для сна на брюки и светлую футболку, спускается вниз и решает пока не включать освещение. Ему нравится это недолгое время: когда в полутьме и только-только разгоревшемся рассвете он в пекарне абсолютно один. Здесь тепло, тихо, и весь он тогда наполняется предвкушением нового дня и того, что этот день может за собой принести. И хоть обычно ничего особенного с Чонгуком не случается, он все равно верит, что когда-нибудь… Во Вселенной на все обязательно существует баланс, разве не так? Исходя из этого правила, Чонгук, который лишился в жизни очень многого, однажды просто обязан получить что-то взамен. И кто знает, когда это с ним произойдет. Может, сегодня, может, завтра, может, в следующем году… но в одно парень настырно верит: это произойдет обязательно. Он машинально смотрит на календарь, висящий рядом с кассой, чтобы по привычке свериться с графиком привоза продуктов, и вдруг, осознав, какое сегодня число, весь сникает. Первое сентября… Кстати говоря о лишениях и всяком таком. Сегодня годовщина смерти Ви… Он уже думал об этом на днях, но потом так замотался, что перестал следить за датами, и вот этот день настал. Неприятное чувство пустоты заскреблось на подкорке, трогая сердце тоской. Чонгук вздрогнул, обнимая себя руками, и оглянулся в поисках кардигана, что обычно всегда оставлял где-то внизу на случай, если от входной двери будет слишком сильно тянуть сквозняком. Но его поблизости не оказалось, и пришлось, вздохнув, поставить разогреваться печку. Ладно, погрустить о смерти давнего кумира он может и потом, а работа сама себя не сделает. И все же, Чонгук нашел время для того, чтобы откопать на телефоне плейлист, где им самим когда-то были собраны все сольники Ви. Он вывел звук на колонку, что была приделана к одной из стен в зоне, где располагались столики для гостей, и красивый низкий баритон заполнил светлеющее на глазах помещение. Будто рассвет этим днем пришел на голос Ви. Чонгук грустно улыбнулся, а затем, тихо подпевая себе под нос на втором родном языке, наконец принялся за дело.***
В районе с десяти утра до двенадцати в пекарне наступает относительная тишина, и уставший Чонгук позволяет себе наконец-то позавтракать и присесть, стараясь не обращать внимание на то, как сильно гудят ноги после нескольких часов беготни. Когда здесь трудилась его бабушка, и он был у нее на подхвате, все казалось легче… сейчас же, пытаясь справиться со всем в одиночестве, Чонгук понимает, что такими темпами рано или поздно загнется. Ему нужен помощник, но парень боится, что не потянет лишних растрат. Ладно еще в теплый сезон, когда к ним нередко жалуют туристы, но на время осени и зимы – точно нет. Парень раздражается от самого себя и настырно пытается выкинуть из головы унылые мысли. Не хватало ему еще больше расклеиваться. Он, конечно, планировал сегодня немного даже, наверно, поплакать, но только когда закончит здесь, внизу, и под вечер уйдет к себе. И там, дома, наконец-то расклеится. Пожалеет себя и, конечно, Ви, со страшной смертью которого до сих пор нет никаких сил смириться. Чонгук даже спустя целый год не может поверить в то, что тот не выдержал и… ушел. Чонгук не может поверить, что звезда, сияющая так ярко, погасла, не достигнув своего предела. Ведь у Ви впереди еще было столько всего… столько возможностей, успехов, побед и счастья… А оказалось, что вместо этого его в себя приняла зияющая неизвестностью пустота. На церемонии погребения спустя несколько дней с того часа, когда мир потрясла ужасная новость, родственникам и близким пришлось хоронить пустой гроб, потому что тело в реке так и не удалось обнаружить. В связи с этим, конечно, возникло множество теорий о том, что на самом деле Ви жив-здоров и просто решил привлечь к себе внимание громким скандалом. Но время шло, перетекая в месяцы… вот уже минул год, а опровержения самоубийству айдола так и не случилось. Ви как был мертв, так мертв и остался. Того подонка, что обнародовал подробности личной жизни звезды, к слову, вычислили довольно быстро. Из-за обрушившегося на него хейта со стороны преданных поклонников BTX и непосредственно самого Ви тот мужчина был вынужден даже переехать в другую страну, и на том все известия о нем оборвались. Скролля ленту Инстаграма и попивая свой мятный латте со взбитыми сливками, Чонгук отстраненно все же пребывал в мыслях о Ви. В этот день по-другому быть просто не могло. Сам он не знал, насколько верит в смерть своего кумира, потому что была в его жизни очень неоднозначная теория… Все началось с того, что где-то спустя месяц с самоубийства Ви в сети распространилась новость о том, что сразу два мембера BTX одновременно подписались на аккаунт некого thv, но затем сразу же отменили подписку. Общественность отреагировала молниеносно построением различного рода догадок, и самая главная из них – та, в которой владельцем аккаунта был не кто иной как живой и невредимый Ви. Аккаунт был открытым и периодически пополнялся фотографиями различных пейзажей. Небо, водоемы, деревья, полевые цветы, летящие по небу птицы… ни одного лица, ни одного упоминания какой-либо географической точки, ничего, что могло бы бросить малейшую тень на личность того, чьей руке принадлежат эти фотографии. Владелец аккаунта все это время оставался анонимом. И все это время в сердце Чонгука, как в сердцах сотен миллионов других людей, тлела слабая надежда на то, что за всем этим стоит Ви. Что он и никогда не кончал жизнь самоубийством, а живет где-то здесь, на одной с ними планете, и тихо радуется своей жизни, которую начал с чистого листа. Конечно, звучало это все как глупая сказка, но легче было поверить в сказку с добрым концом, чем в жестокую реальность, где человек, который полжизни был единственным, кто вдохновлял тебя, сам не смог справиться с тяжестью, пришедшей в его жизнь. Разве Ви мог… Спустя столько слов, в которых просил каждого своего фаната никогда не сдаваться, бороться, любить свою жизнь, так просто… отказаться от своей? Сдаться самому?.. Телефон в руках парня неожиданно начинает вибрировать, чем пугает его и заставляет вздрогнуть. Чонгук, чувствуя, как неприятно сердце сжимается в груди, хмурит брови, но тянется пальцем к верхней части дисплея, чтобы раскрыть уведомление. И это оно. То самое, чего он постоянно ждет с особым волнением. Пользователь thv запостил очередное фото. И это… – Черт… Чонгук трет глаза пальцами, решая, что зрение его подводит, но на дисплее ничего не меняется. Все остается прежним: и вересковые заросли, и тихая озерная гладь, и каменная колокольня церкви на холме… Чонгук за секунду узнает то место, откуда была сделана фотография, и после осознания этого весь он как будто падает со стула, на котором сидел, и проваливается куда-то глубоко… к самому ядру Земли. В глазах темнеет. Волнение оплетает клешни вокруг горла и давит на адамово яблоко. "Пока сентябрь не кончится", – гласит подпись в опубликованном посте. Чонгук кое-как берет себя в руки. Он осторожно откладывает телефон на столешницу и обеими руками зарывается в волосы, треплет их, массируя короткими ногтями кожу головы. Пытается убедить себя в том, что все в порядке, ничего из ряда вон не произошло. Это просто фотография, которую сделал обычный человек, наверняка не имеющий к Ви никакого отношения, но… У Чонгука странное предчувствие, что все эти его убеждения – пустые слова. А правда, в которую так отчаянно хочется всем собой верить, в конце концов все равно скоро пересилит его. Потому что он все еще чертов фанат, которому очень хочется, чтобы его любимый кумир оставался жив и невредим. Потому что он не хочет, чтобы его последняя надежда оборвалась и разбила то, что еще осталось от его сердца. Чонгук просто… не хочет окончательно понять, что в этом мире он совершенно один.***
Ночью Чонгуку спится откровенно плохо. Он ворочается с боку на бок в каком-то бреду, пребывая на грани фантазий и яви. Перевозбужденный мозг то и дело подкидывает странные видения и звуки, что отбрасывают в реальность, но ею отнюдь не являются. Вот на входной двери внизу звенит колокольчик, приветствуя очередного гостя… но уже глубокая ночь, и Чонгук помнит, как в конце дня заперся на замок. Вот знакомый до мурашек голос обращается к нему на том языке, что услышать здесь, в Швейцарии, большая редкость… но Чонгук знает, что в этом городе встретить корейца – что-то из разряда фантастики. Вот перед глазами мелькает красивый образ в легком пальто нейтрального цвета, наполовину скрытое объемным шарфом, как он всегда любил… но этого не может быть, ведь он… ведь он умер целый год назад… Но во снах Чонгука Ви жив. Во снах Чонгука он рядом и стоит с фотоаппаратом в руках, с легкой улыбкой вещает что-то про свой новый пост в Инстаграме. А потом заказывает какао с кокосовой стружкой, потому что не любит кофе. Чонгук просыпается и чувствует, что весь мокрый от пота, и по-глупому улыбается. Следующие дни он проживает в сладком тумане предвкушения. Он весь погружен в свои мысли, среди которых главенствует одна: он обязательно встретит его. Здесь, в этом городе, совсем скоро, он обязательно встретит Ви. Потому что тот жив и никогда не умирал. Вера в свою правоту становится навязчивой идеей и не дает Чонгуку ни секунды покоя. Ему все время кажется, что он встретит его за очередным поворотом… Потому старается теперь выходить на улицу чаще. После закрытия пекарни наливает себе стаканчик с кофе и слоняется с ним по улицам, делая вид, что наслаждается последними теплыми деньками. Туристы уже покинули эти места, насладившись летним кемпингом и рыбалкой. Теперь с озера тянет прохладой, и капризный дождь делает тротуар темнее, чем он есть на самом деле. Листва наливается желто-красным, и кленовые посадки у набережной притягивают горожан. Чонгук намеренно туда не ходит, вместо этого сворачивает на более тихие, пустынные улицы, и причиной тому служит мысль в его голове: "Будь я на его месте…" Он ждет. И верит. Верит и ждет. Время от времени, когда позволяет рассудку достучаться до него, чувствует себя жалким, но затем снова бросается с головой в омут соблазнительно ярких фантазий. Тех, где ему судьбой подарен исключительный шанс разгадать чужую тайну, надежно скрытую от всего остального мира. И эту тайну Чонгук клянется самому себе во что бы то ни стало сохранить. Даже если она – всего-то плод его разыгравшегося воображения.***
Это случается. Это случается, и на первой же секунде Чонгуку кажется, что он своими же мыслями свел себя с ума. Потому что в происходящее ему не верится до последнего. Но все – реальность. И человек, что появляется на пороге пекарни и открывает дверь максимально осторожно, так, чтобы колокольчик не издал слишком много шума – он реален. Он реален, черт возьми! Он реален, он… он… – Живой, – тихо шепчет Чонгук и чудовищно рад тому факту, что голос на эмоциях подвел его, не дав словам прозвучать. На часах послеобеденное время. В этот период осенью в пекарне обычно никого нет, кроме ее непосредственного хозяина, дежурящего у печи, в которой готовится вечерняя порция песочных десертов. Но теперь в помещении появляется он, и… Чонгук судорожно пытается взять себя в руки. Сделать это у него получается на удивление быстро. Скорее всего, нескончаемые фантазии о том, как это случится, делают свое дело… черт, он ведь реально все эти дни готовился именно к этому моменту..! Он заходит внутрь, попутно оглядывая небольшое пространство с круглыми столиками и плетеными стульями, замечает в конце зала витрину с Чонгуком за ней. Их взгляды встречаются, и Ви тотчас же замирает на пороге. "Потому что я тоже кореец", – взволнованно догадался Чонгук, – "Он испугался, что я могу его знать, и теперь убежит…" Но Ви остается. Берет себя в руки… и пальцами вцепляется в карманы своего длинного светлого пальто. Прячет лицо в объемном бежевом шарфе по самый нос и медленно подходит к витрине, обращая взгляд на меню. Чонгук пытается на него не смотреть. Но взгляд живет своей жизнью, жадно и нетерпеливо обводя и узнавая: это точно он, точно Ви! Хоть его волосы теперь и выглядят иначе – скорее всего, прошли химическую завивку и окрашены в естественную карамель, хоть на лице ни грамма косметики, и видны следы недавно затянувшихся акне, не узнать его истинному фанату просто нельзя! Эти разные веки, эту родинку на кончике носа, эти красивые пухлые губы, эти длинные пальцы с аккуратной ногтевой пластиной, которыми мужчина бесшумно проходится по деревянной столешнице… – Salve, siete pronti per ordinare? – Обращается к нему Чонгук, вежливо улыбаясь, и Ви закусывает губу, красноречиво хмурясь. – I'm sorry, I don't understand… Do you speak English? Теперь начинает черед Чонгука красноречиво хмуриться. "Инглиш" он не знает от слова совсем, ему всегда и с двумя родными языками жилось неплохо, учить специально еще третий он желанием особо не горел. Корейский и итальянский его вполне себе устраивали. Поэтому Чонгук решил не разыгрывать театр двух актеров и не усложнять им обоим жизнь, ответив Ви на чистом корейском: – Все в порядке. Вы можете говорить со мной на родном языке, я хорошо его знаю… чего не скажешь об английском. Думаю, так нам обоим будет легче понять друг друга. Помолчав немного, Ви согласно кивнул и наконец высунулся из шарфа, в котором все это время прятался. Кожа на его шее покраснела от жары в помещении. – Я… хотел бы пообедать. У вас есть что-нибудь с курицей? – Есть круассаны и сэндвичи. Еще есть киш, но должен предупредить Вас, что там также брокколи… – Чонгук наверняка знал, что Ви их терпеть не может, но прикусил язык тут же, как только проболтался, а затем торопливо добавил, чтобы реабилитироваться: – Немногие же любят брокколи, правда? В общем, выбирать Вам, но я бы порекомендовал круассан. Помимо курицы в нем также поджаренный бекон, сыр и свежие томаты… – Хорошо, значит, пусть будет круассан, – в согласии кивнул Ви. – Круассан и кружку какао, пожалуйста. Чонгук кивнул и попросил выбрать один из столиков, пока он будет собирать заказ. Тот прошел совсем недалеко, выбрав место у стены, которое было бы не увидеть из окна. Он стянул с себя шарф и пальто, оставаясь в мягких вельветовых брюках, зауженных книзу, и белом свитере с высоким горлом. Свои мягкие, блестящие карамелью кудри мужчина аккуратно заправил за уши, в которых не было ни одной сережки, хоть Чонгук наверняка знал о нескольких проколах в каждой мочке. Никогда он еще так старательно не готовил для кого-то заказ. Он все тысячу раз перепроверил и чуть не сжег пирожные, за которыми до этого наблюдал у печи, прежде чем направиться к столику, за которым устроился его единственный гость. Ви встретил его взглядом, внутри которого и не думала стихать настороженность. Чонгук видел, что тот напряжен и, скорее всего, чувствует себя загнанным в угол, запутавшийся в мыслях о том, узнали ли его. Чонгук и правда узнал… Вот же фигня: каков был шанс, что в этой глуши, где про k-pop звезд помимо самого Чонгука никто и знать не знает, Ви наткнется именно на него? Вздор да и только! Однако… Чонгук тепло ему улыбается, пока расставляет еду и напиток за небольшим столиком, хоть обычно так не делает: все знают, что здесь самообслуживание. И только после того, как возвращается к прилавку с пустым подносом, понимает, как сильно у него от напряжения трясутся руки. Ви ест быстро и кажется чересчур голодным. Чонгуку хочется спросить у него, что с ним такое, но он банально не успевает завести разговор, потому что парень поднимает на него взгляд и, немного повысив голос, просит принести ему счет. И здесь Чонгук все-таки дает себе слабину. Он рассчитывает гостя, приносит ему небольшую папку, внутри которой положил счет… и небольшую записку. Как только папка оказывается на столике, Чонгук спешит вернуться к себе, в безопасное место, и уже оттуда краем взгляда наблюдает за тем, как Ви раскрывает предмет и пялится в него несколько долгих секунд. В течение этих секунд сердце Чонгука не бьется. На той записке написано всего несколько простых слов: "Не бойтесь. Я никому о Вас не расскажу. Обещаю Вам". Чонгук отводит взгляд и суетливо принимается выкладывать из печи наполовину остывшие пирожные, когда чувствует, что Ви смотрит на него. А после за спиной у Чонгука шелестят пальто с шарфом, шаги сопровождают мужчину до входной двери, которая открывается так же тихо, как и в прошлый раз. Оставшись в одиночестве, Чонгук выдыхает. Он оглядывает опустевшую пекарню, останавливаясь взглядом на месте, за которым ранее сидел Ви. На трясущихся ногах подходит, чтобы забрать папку с деньгами. Как и ожидалось, Ви расплатился наличкой… и оставил неплохие чаевые. И забрал записку Чонгука с собой. Почувствовав, как ноги его подводят, парень шумно опустился на тот самый стул. И от четкого осознания того, что именно сейчас с ним приключилось, громко рассмеялся.***
Чонгук и рад бы сказать, что на следующий день он не ждет, но… черт возьми, было бы кого обманывать. Он смотрит на часы так часто, что это даже замечают посетители, пару раз спрашивая его, что с ним такое. Чонгуку приходится соврать про внеплановую поставку муки и потом все время, когда взгляд хочет упасть на стену с часами, одергивать себя. Время завтрака подходит к концу, затем то же самое приключается и с обедом. И затем наступает тот самый момент, когда вчера пришел он. Но на этот раз Ви не приходит. Чонгук расстроен, но сам себя убеждает в обратном. Силится оправдать чужой поступок тем, что Ви, скорее всего, испугался. Конечно, а кто бы не… Наверное, еще вчера, как только вышел из пекарни, покинул город, чтобы больше никогда не пересекаться с Чонгуком. Ну и ладно, пусть так, зато Чонгук теперь наверняка знает, что тот жив-здоров, и это для него главное. Ви – жив… И неважно, зачем год назад подстроил собственную смерть, неважно, что теперь скрывается ото всех по вот таким маленьким городкам в чужих странах, где мало кто может о нем знать. Все неважно, если он в порядке. В конце концов Чонгук, успокоенный самим собой, обнаруживает в себе даже способность улыбнуться, когда за последним посетителем закрывается дверь. Наступает время уборки, и парень выходит в зал, чтобы поднять стулья. И вдруг замирает, слыша, как вновь звенит колокольчик. – Эм, добрый вечер. На этот раз он в сером пальто, которое практически полностью сливается с сумерками за окном. В сером пальто, зато во все том же бежевом шарфе, который перекинут через плечо, будто у художника. И Чонгук знает, что улыбка, расплывшаяся в этот момент у него на лице, самая идиотская на свете, но ничего не может с собой поделать. Это вышло у него искренне. Он искренне рад его видеть. – Добрый вечер, – говорит, когда все-таки вспоминает о вежливости, и даже склоняется в некоем подобии поклона, как когда-то учила мама. – Что бы Вы сегодня хотели заказать? – Что-нибудь… сытное? – Ви чешет голову, немного растерянный, да и ответ его звучит больше как вопрос. Но после следующих слов все становится ясно. – Не знаю, я просто голоден, не ел со вчерашнего дня… – Что ж, тогда садитесь вот здесь, – предлагает Чонгук, указывая на место за стойкой, что плавно перетекает в прилавок. – Уже поздно, и блюд осталось не так много, но, думаю, кое-что я приготовить для Вас все же смогу. – Тебя. – Что Вы сказали? – Чонгук, возившийся у витрины, не расслышав, поднимает глаза. – Я сказал, что не стоит говорить со мной так официально, – пожал плечами мужчина и, поняв, что все еще находится в верхней одежде, потянул за край своего шарфа, чтобы его снять. – Я родился в тысяча девятьсот девяносто седьмом, – хмыкнул Чонгук, – Вы на два года старше. Ви замер на миг. Шарф, соскользнув с плеч, плюхнулся ему на колени. А затем он слабо усмехнулся, прищурившись. – Сразу узнал, да? Чонгук кивнул, стараясь, чтобы лицо его оставалось невозмутимым. Чтобы сохранить образ, он вновь принялся за готовку, мастеря ужин на двоих. – Я знал, что Вы… ты здесь, еще до того, как увидел вчера в пекарне. – Каким образом? – Узнал место из поста, – пожал плечами Чонгук. – В Инстаграме. Тоже твой? – Мой, – согласился мужчина и принялся стягивать ещё и пальто. Любопытный темный взгляд внимательно следил за парнем, и Чонгук это чувствовал, но старательно не обращал внимания. – Как тебя зовут? – Чон Чонгук, – Чонгук поставил перед Ви тарелку, на которой лежала пара сэндвичей – с тунцом и ветчиной – а еще корзинку, в которой ворохом было сложено печенье. Для себя он тоже поставил тарелку с сэндвичем, а также разлил по чашкам вкусно пахнущий цитрусом чай. – Фанат? – осторожно предположил Ви. – С самого дебюта, – подтвердил Чонгук, и в ответ ему присвистнули. – Нехило. Чонгук, не сдержавшись, взглянул на него, сразу же наткнувшись на чужой проницательный карий взгляд. Красивое лицо Ви в этот момент было настолько близко к его собственному, что год назад Чонгук от такого просто бы умер. Но сейчас, можно сказать, держался молодцом… еще бы, не каждый день увидишь восставшего из мертвых. Он усмехнулся своим же рассуждениям, чем заслужил явный вопрос, возникший в чужих глазах. – Ты живой, – озвучил Чонгук свои мысли, медленно качая головой. – Я знал это, но все равно, черт возьми, не верю… Ви пожал плечами и сделал это так легко, будто ничего такого и не случилось. Возможно, для него и правда было так, ведь весь этот год он продолжал жить где-то, продолжал дышать… это для всего остального мира он оставался мертвым. А теперь не был. Для Чонгука – не был. Парень через силу заставил себя взять в руки сэндвич и начать жевать вслед за гостем. Тот снова ел быстро, будто за ним гнались, но на этот раз Чонгук понимал, что Ви просто был очень голоден. – Почему ты так долго не ел? – Меня периодически тошнит от полуфабрикатов, а сам готовить я не умею от слова совсем, – честно признался мужчина и облизал губы, на которых остался соус. Его щеки слегка потеплели. – Это – единственная пекарня рядом с моим домом, а ходить куда-то дальше я пока не рискую, вот и приходится питаться раз в день, чтобы… ну… это не выглядело слишком странным. – Из тебя ужасный конспиратор, ты в курсе? – позволил себе пошутить Чонгук, изогнув бровь. – И как долго ты протянул бы на сэндвичах, которые ешь один раз в день? – Ну, они у тебя довольно неплохие… – И все равно, Ви… – Тэхён, – перебил его мужчина, заставив позабыть, в чем Чонгук собирался его упрекнуть. – Ч-Что? – Мое настоящее имя. Тэхён. Приятно познакомиться. Чонгук смотрел на мужчину перед собой и не верил, что все это взаправду. Неужели такое бывает? Неужели такое случилось с ним? Невозможно, немыслимо… но реально. Так реально, что мыслей о каком-либо ином исходе уже и не представлялось Чонгуку. И потому он нашел в себе силы лишь на то, чтобы мягко улыбнуться своему гостю, подхватить чайник и, доливая им обоим чай в кружки, ответить: – Мне тоже, Тэхён.***
С тех самых пор Тэхён к нему зачастил. Он приходил обычно в то время, когда иссякал утренний наплыв, чтобы не попадаться лишний раз кому-то на глаза. Завтракал вместе с Чонгуком, беседуя о всякой неважной всячине, а потом набивал сумку свежей и приготовленной специально для него выпечкой, расплачивался и уходил до следующего утра. Чонгук быстро к этому привык. Так привык, что даже принялся готовить для Тэхёна супы на обед, которые упаковывал в специальные контейнеры-непроливайки. И пусть это занимало дополнительное время утром, зато он знал, что с желудком его нового знакомого все будет в порядке. Нельзя же постоянно есть только мучное, это к добру не приведет. Также он расширил ассортимент какао… так, просто, в преддверии холодного времени года. Ви… то есть, Тэхён, был удивительным. И не только потому, что в глазах Чонгука он представлялся суперзвездой, а потому, что во время своих не таких уж и длинных визитов открывался с приятной, теплой, уютной стороны. Он много улыбался, шутил, говорил всегда этим красивым глубоким голосом, от которого в свое время так оглушительно визжали фанатки. Он мог, не замечая, тихо подпевать песням по радио, и Чонгук млел, слушая пение того, на кого раньше бесстыже пускал слюни. Ту ситуацию, что случилась год назад, никто из них ни разу не обсуждал. Чонгук чувствовал, что эта тема для Тэхёна была болезненной, раз тот решился бежать от нее, так сильно изменив собственную жизнь и наведя столько шума. Потому он не тревожил чужое прошлое ради удовлетворения собственного любопытства и просто жил настоящим. И это было довольно легко, ведь в настоящем был он – больше не Ви, а Тэхён. Тэхён, в которого Чонгук очень быстро оказался влюблен гораздо сильнее, чем когда-то был в его звездную копию.***
На следующей неделе на город обрушиваются сильнейшие холодные дожди. В понедельник Тэхён застает начало непогоды в пекарне и, уходя, легкомысленно отказывается от зонта, заверяя, что до дома ему рукой подать. И на следующий день не приходит. Чонгук каким-то шестым чувством догадывается, что тот заболел, и оказывается полностью прав, когда на сообщение в директ ему приходит ответ от Тэхёна о том, что чувствует он себя неважно. Недовольно бурча себе под нос проклятия, Чонгук наспех готовит жирный бульон, закрывает пекарню и, завернув по пути в аптеку, идет по адресу, который ему не без боя скинул Тэхён. Тот встречает его на пороге, отперев дверь небольшого домика и правда совсем рядом с тем местом, где расположена пекарня Чонгука. Босоногий, в коротких спортивных шортах и огромной растянутой футболке, зато с неизменным шарфом, что обмотан вокруг шеи в несколько слоев. – Ну как, успел вчера добежать? – деловито интересуется Чонгук. – Успел, – хмыкает Тэхён, пропуская Чонгука внутрь и закрывая за ним дверь сразу на несколько массивных замков. Чонгук не хочет с ним ругаться. Все равно в этом нет никакого смысла, раз дело уже сделано. И потому заставляет его лечь в кровать под одеяло. Прибавляет отопление в доме, наливает в тарелку бульон, ставит Тэхёну градусник подмышку и цокает, когда видит на табло "38,5". – Я умру? – наигранно драматично спрашивают его, и Чонгук изгибает бровь, цокая. – Да ты и так, как бы, давно уже… Тэхён не сдерживается и начинает смеяться, но потом сразу же морщится, заходясь сухим кашлем, за что получает недовольный взгляд от Чонгука и виновато просит того: – Не злись, мам… Чонгук вздыхает. Он протягивает руку и осторожно зачесывает Тэхёну назад его влажные от пота волосы, чтобы челка не попадала на глаза. Лоб у него горячий и покрыт испариной. Злиться Чонгуку не хочется… хочется плакать из-за того, что дорогой ему человек сейчас чувствует себя очень плохо. – Тебе нужно поесть, на голодный желудок вредно принимать лекарство. Не волнуйся, мы тебя быстро вылечим, и снова будешь каждый день разгонять мою утреннюю фанатскую тоску. – Пока сентябрь не кончится, – неразборчиво шевелит тяжелым языком Тэхён, и Чонгук хмурится. – Что ты сказал? – Я говорю: пока сентябрь не кончится… Я не задерживаюсь на одном и том же месте больше месяца. Слишком опасно… Поэтому я должен буду уехать еще куда-нибудь в конце сентября. И хоть из них двоих температура сейчас у Тэхёна, Чонгук чувствует, будто горит.***
Он остается с Тэхёном на весь день и не отходит от него даже когда тот после того, как поел и принял лекарства, засыпает. Чонгук же, пойдя на сделку с совестью, исследует чужой дом. Не без тоскливого тепла на сердце он замечает на прикроватной тумбочке в спальне фотографию, где все мемберы BTX стоят вместе на сцене перед многочисленной толпой и держатся за руки, готовясь сделать финальный поклон. В этом фото заключено столько неподдельного счастья, что у Чонгука сами собой на глаза просятся слезы. Общаясь с Тэхёном в эти дни, он и забыл, оказывается, как много для него значило и значит творчество этих замечательных людей. Ви был его любимым участником, но остальными мемберами Чонгук тоже не уставал восхищаться. После "смерти" Ви группа распалась, и каждый участник начал сольную карьеру: кто-то в роли продюсера, кто-то продолжил петь, кто-то даже стал актером… Их пути разошлись… а прошлое осталось в прошлом. Фанаты продолжали любить их, но каждый скорбел о былом. Каждый жалел о том, что время, уделенное для того, чтобы быть вместе, так быстро и неожиданно закончилось. Домик Тэхёна был небольшим, но уютным. Спальня, ванная комната, небольшой коридор, а после него гостиная и кухня. В гостиной – синтезатор, диван и огромная плазма. На кухне в холодильнике – мышь повесилась. Чонгук, заметив последнее, цыкнул и, вооружившись зонтом, решился выйти под дождь за продуктами. К тому времени, как Тэхён проснулся, успел наступить вечер, а Чонгук заканчивал готовить ужин, нарезая пекинскую капусту для салата. – Пахнет так, как будто эту кухню в кои-то веки используют по назначению, – хрипит хозяин дома, притираясь боком к дверному косяку. Чонгук оборачивается на него и прыскает, не удержавшись. Тэхён забавный, весь взъерошенный после сна, закутавшийся в толстое одеяло и почему-то с единственным носком на правой ноге. – Поешь, снова примешь таблетки и можешь спать дальше, – говорит Чон, отворачиваясь к столешнице. Он не смотрит, но зато слышит, как к нему, шаркая по полу, приближаются, а потом чужой лоб упирается ему в место чуть ниже шейных позвонков. Чонгук замирает. – Спасибо, – выдыхает Тэхён, слегка бодая его и дыша горячим воздухом между лопаток. – Пожалуйста, – очень мягко отвечают ему.***
После ужина Тэхён упрямится и не хочет возвращаться в кровать. Чонгук мысленно делает пунктик о том, что во время болезни тот молодеет на двадцать лет и становится капризным ребенком. Они устраиваются перед телеком и включают какой-то сериал по местному каналу. Тэхён какое-то время настырно пялится в экран, но затем сдается, признаваясь, что ни черта не понимает. Чонгук смеется и отключает у телевизора звук. Тишина разливается между ними, но несет в себе больше комфорта, нежели какую-либо неловкость. Они оба укрыты одним одеялом, и хоть лежат по разные стороны дивана, их ноги друг друга касаются, потому что у них у обоих достаточно высокий рост. Тэхён откидывает голову на подлокотник, смотря в потолок. – Почему ты ни разу не спросил меня о том, зачем я так поступил? – Как "так"? Чонгук чувствует, как Тэхён под одеялом пытается пнуть его, но промазывает, и хватает его за икру, на что тот фыркает. – Не прикидывайся идиотом. Ты знаешь, о чем я. – Подумал, что для тебя это слишком личное. – Угадал. Тэхён вздохнул, на время пряча лицо в раскрытых ладонях, но затем опустил их и взглянул на Чонгука. – Тот парень, обнародовавший переписку… он был моим другом когда-то. Давно, еще до того, как я стал популярным, мы жили с ним по соседству. Вместе росли, ходили в одну школу, а потом… потом я уехал в Сеул, а он – остался там, где раньше были мы вдвоем. – Тэхён перестал смотреть на Чонгука и вновь уставился в потолок. – А потом, спустя столько лет, когда я уже стал знаменитым, когда группа была на пике славы, он нашел меня. У айдолов не так много друзей, чтобы ими разбрасываться, потому я был очень рад, что мой друг меня не забыл, что мы общаемся, как и раньше… а потом между нами все… завертелось. – Вы с ним… – Я думал, что у нас серьезно, – пожал плечами Тэхён, стараясь выглядеть так, будто ему все равно, но Чонгук слышал, как дрожит чужой голос, и понимал, что все это для Тэхёна не так просто. – Раньше у меня уже были связи… с парнями. Я осознавал свою ориентацию и принимал ее, не стыдился, но и не раскрывал, прекрасно понимая, какой это будет скандал, если общественности станет известна правда. Но этот человек… мы начали встречаться, признавались, как сильно любим друг друга, целовались, ходили на свидания… мы не спешили, двигались медленно, я был так влюблен…думал, что раз судьба свела нас во второй раз, то ошибки быть не может. Я открылся ему, отдал всего себя… а он… Он дождался, когда я приглашу его к себе. Я пил в тот вечер, и после мы переспали, а он остался у меня. На следующее утро… – Тэхён глубоко вздохнул, стараясь выровнять дыхание, что норовило все чаще сорваться. – На следующее утро во всех новостях уже было все: снимки, переписки, статьи… Моя жизнь – жизнь Ви – была кончена. И я вынужден был поставить на ней точку. Ради своей безопасности, ради своей семьи и ради остальных мемберов. И я сделал то, что сделал – подстроил собственную смерть. – Почему ты решил рассказать мне все это сейчас? – осторожно спросил у него Чонгук. Тэхён вновь встретился с ним глазами. Он смотрел серьезно, сдержанно и устало. – Потому что тебе я тоже доверился. И очень надеюсь, что доверие не станет моей ошибкой во второй раз. – Мне незачем предавать тебя, – развел руками Чонгук, хмурясь. – Как насчет денег? Это же сенсация: звезда восстала из мертвых, – предложил Тэхён, криво усмехнувшись. – Тому ублюдку нужны были деньги? – Ему нужна была месть. Мудак завидовал, что я, выросший с ним в одинаковых условиях, получил все, а он – так и остался ни с чем. Думал, что все дело в удаче, в случайности… Все так думают и почему-то никогда не берут во внимание, как много мы, айдолы, отдаем ради того, чтобы быть теми, кем являемся. Я пошел дальше всех – отдал все… Тэхён откинулся на подлокотник с глухим звуком удара, и в глазах его заблестели слезы. Чонгук был прав: эта тема слишком тяжелая для него, и не стоит ту ворошить. Но причину, по которой Тэхён все равно это сделал, Чонгук мог понять. И понимал. Понимал чужие страхи, боязнь довериться и панику от того, что довериться все равно случилось. – Я не такой, клянусь тебе, – произнес он, вставая с дивана и склоняясь над ослабевшим тэхёновым телом. Из глаз мужчины продолжали катиться слезы. – Не такой. Я никогда не предам тебя и твое доверие. Я знаю, что они бесценны. Для меня – бесценны. – Помешавшийся фан-бой, – прошептал Тэхён, окинув его блестящим от слез взглядом. – Помешавшийся, – согласился Чонгук. – Помешавшийся на тебе парень. "Но все это лишь до тех пор, пока сентябрь не кончится", – шепнула Чонгуку жестокая реальность.***
Три недели сентября пролетают так быстро, словно длились один миг. Тэхён болеет долго и упорно, и Чонгук не может постоянно держать пекарню закрытой, поэтому приходит его навещать лишь после того, как заканчивается рабочий день. Они вместе ужинают, каждый раз пытаются найти что-то дельное, щелкая каналы по телеку, но всегда терпят фиаско и просто разговаривают. Много разговаривают. О детстве, юношестве, планах на будущее. Чонгук рассказывает, что лишь наполовину кореец. Мама у него была кореянкой и выросла в Пусане, но затем без памяти влюбилась в отца, который был родом из Швейцарии и как-то прилетел в Корею по работе. В итоге мама уехала с ним, вскоре они поженились, и на свет появился Чонгук. А затем, когда Чонгуку было тринадцать, случилась автомобильная катастрофа. Он сам отделался испугом и парой сломанных ребер, которые теперь имеют привычку ныть по погоде, а родители… – Я предпочитаю думать, что это не конец, и когда-нибудь мы снова встретимся. Мы не перестали быть одной семьей, просто на какое-то время не сможем оказаться рядом, – пожал плечами Чонгук, когда заканчивал историю. Тэхён же подумал о своих собственных родителях, которые сейчас были в Тэгу и, хоть правда о инсценировке самоубийства была им известна с самого начала, не могли с ним увидеться. Получается, у Тэхёна с Чонгуком было что-то общее. После смерти родителей Чонгука забрала к себе бабушка по линии отца. Как раз от нее ему и досталась пекарня, а также познания в кулинарии. История чужой жизни, такой простой на первый взгляд, заставила душу Тэхёна в тот вечер встрепенуться и отозваться в ответ теплом. Он увидел Чонгука по-новому: сильным, великодушным и самостоятельным. Умеющим разумно принимать все лишения, что ему в лицо кидает судьба, порой не знающая меры жестокости. Бессердечная, черствая сука. – Ты не злишься, что жизнь так несправедлива к тебе, раз оставила совершенно одного? – спросил Тэхён. Чонгук улыбнулся ему и покачал головой. – Не злюсь. Я верю, что счастья и горя должно быть у каждого поровну. Я много горевал… но посмотри на меня: я сижу на одном диване с настоящим айдолом и почти единственный во всем мире знаю правду о нем. И имею право назвать себя его другом… по крайней мере, до конца сентября, так? –...так… – с огромным усилием вытолкнул из себя Тэхён, наблюдая, как чужие губы растягиваются в теплой улыбке, и чувствуя, как внутри его собственной груди что-то тяжело ухает вниз, сминая органы к черту.***
Чонгук просыпается из-за странного шума, что доносится с черного входа в пекарню и раз слышен аж на втором этаже, кто-то пытается этим утром быть очень настойчивым. Смутно догадываясь, кто этот "кто-то", Чон, не глядя, залезает в тапочки, конечно же, путая левый с правым, и, чертыхаясь, плетется вниз. – Где пожар? Но видя лицо Тэхёна с широко распахнутыми в явном испуге глазами, Чонгук быстро берет себя в руки и, не мешкая, затягивает мужчину внутрь и захлопывает за ними двумя тяжелую дверь. Тэхён, оказавшийся с ним зажатым в тесном коридорчике, тяжело и прерывисто дышит. Он до сих пор в пижаме и каких-то шлепанцах, на голове нечесаный беспорядок, вдоль щеки краснеет складка от подушки, и все это – на расстоянии от Чона всего сантиметров в десять, не больше. Желание поцеловать вдруг бьет сильно и наотмашь. Но рассудок вовремя стучит уже с другой стороны, заставляя собраться. – Что случилось, Тэ? – Там репортеры. Прошли мимо дома. Он испуган, белеет на глазах и говорит свистящим шепотом. Заражает паникой и Чонгука, но тот мотает головой и настырно не поддается. Бросает взгляд на календарь, что так удобно висит в пределах видимости, и кивает сам себе. – Хорошо, Тэхён. Делай то, что я тебе сейчас скажу, ладно? Глубоко вдохни и затем выдохни. – Ты слышал, что я… – Делай! Тэхён закатывает глаза, но решает, что потратит больше времени на пререкания, а оно слишком драгоценно, чтобы им вот так просто расшвыриваться. Ему нужно что-то делать, действовать, спрятаться! Потому он и прибежал на порог Чонгука: надеялся, что тот согласится и пустит к себе, наверх. Там его точно никто не подумает искать. – Это не по твою душу, – за размышлениями Тэхён даже не сразу уловил смысл чужих слов, но минули секунды, и его брови озадаченно сошлись на переносице. – Как это не по мою? Я же видел… – Этот городок бывает очень популярен среди туристов, и его иногда приезжают осветить репортеры, вот и все, – пожал плечами Чонгук. – В последнюю пятницу сентября здесь проводят фестиваль, и репортеры приезжают специально по этому случаю каждый год. Так что, уж прости, но сегодня ты здесь – не самое главное событие. Тэхён какое-то время продолжает стоять и пялиться на чужие губы, которые уже закончили объяснение. Он чувствует себя глупым паникером. – Я, кажется, тебя разбудил, – вздыхает он в конце-концов и приваливается к стене затылком и лопатками. У самого от пережитого стресса колени трясутся. А он всего-то встал с кровати, чтобы дойти до кухни и выпить воды… ага, напился, блин, на всю жизнь вперёд. – Странно, что ты это понял, ведь время уже целых… без пятнадцати пять утра… здорово… Тэхён виновато улыбается и зябко передергивает плечами. Раннее сентябрьское утро наполнено осенней прохладой, и Тэхён, выбежавший из дома с коротким рукавом, вдруг отчетливо это понимает. Чонгук, наблюдая все это время за ним, сокрушенно вздыхает и шаркает по коридору, намереваясь вернуться обратно в постель и доспать свои законные час и пятнадцать минут. На полпути до лестницы он останавливается и говорит: – Долго еще собираешься там стоять? От двери тянет сквозняк, ты так снова заболеешь… идем. Нам обоим не помешает сон. Тэхён послушно следует за Чонгуком, и хоть все еще ощутимо дрожит от холода, его сердцу в этот момент необычайно тепло.***
Хоть цель репортеров и не несет в себе того, о чем успел надумать паникующий Тэхён, те все равно представляли для скрывающегося айдола серьезную опасность, и потому Чонгуку не оставалось ничего кроме как спрятать того у себя наверху. Таким образом студия была предоставлена в распоряжение Тэхёна на весь день. Тэхёну в ней понравилось. Тесно, совсем не похоже на тот простор, в котором он жил еще будучи всемирно известной звездой, но в этом месте была душа. Она ощущалась в потертостях на старом паркете, в желтых пятнах на занавесках, в пылинках, что красиво закручивались в воздухе, подсвеченные солнцем. Напротив кровати были развешаны несколько плакатов, на одном из которых Тэхён не без самодовольства узнал себя и свою бывшую группу. На подоконнике в разноцветных горшках были высажены фиалки, но цвела в этот период всего одна – темно-бордовая с белыми краями. Еще у окна стоял заваленный всяким мусором письменный стол, а рядом – стул с навешенными на него толстовками. В одну из них Тэхён решил переодеться, оправдывая свой поступок тем, что ему на самом деле холодно. В ожидании Чонгука (и мыслях о нем же) он провел весь день. К счастью, подумать было над чем. Если честно, думал он об одном и том же уже очень долгое время… практически весь сентябрь. И очень нервничал, понимая, как близок его конец. Билеты в другую страну, в другой город, были им куплены еще по прилете в Швейцарию, дорога звала… а Тэхён больше всего на свете хотел оказаться глухим. Не слышать ее.***
Сумерки приводят за руку тихую, темную ночь. И Чонгука, который, уставший, поднимается снизу и, дойдя до кровати, рушится на нее лицом. – Ненавижу туристов, – жалуется он. – Но люблю деньги. Это какой-то замкнутый и очень жестокий круг. У Тэхёна есть деньги, и он бы был только рад отдать часть из них Чонгуку, вот только знает, что тот не возьмет и цента. Потому предпочитает молчаливо протянуть руку и зарыться пальцами в чужие черные волосы. Тэхён тоже сидит на кровати за неимением какой-либо другой мягкой мебели в студии, и поэтому они вдвоем сейчас близко. Чонгук довольно мычит и поворачивает голову лицом к нему, приоткрывая один глаз. В комнате горит всего одна маленькая лампочка в торшере около кровати. Мягкий золотой свет пытается бороться с тенью, но по большей части проигрывает. Чонгук подтягивается на руках, а Тэхён подается вниз, к нему навстречу, одновременно. И так выходит, что встречают друг друга они ровно на полпути. Сначала губы мягко сливаются, а затем отстраняются, чтобы выпустить тепло вместе с воздухом. И снова друг к другу, уже более влажно и тягуче, теснее, смело… вплотную. Поцелуй выходит шумным и дополняется тихим скрипом старой кровати. Руки ловят лица в свои нежные объятия, чтобы задать направление и приникнуть отчаяннее. Горячее и так, будто в последний раз в жизни. И кто-то из них правда ведь верит, что в последний… а кто-то – наоборот, отчаянно надеется на обратное. Одежда покидает тела. Чонгук мельком замечает, что с тэхёнова тела почему-то снимает свою собственную толстовку, но сейчас не до этого. Потому что сам Тэхён здесь, с ним, напротив, над ним… и Чонгук растворяется в нем. В его идеальном теле, в стройной талии с едва заметными линиями пресса, в узких бедрах и стройных, длинных ногах, на которых ни единого волоска, в широкой груди и выразительных острых ключицах, которые хочется укусить при первом же взгляде на них. И Чонгук кусает, вырывая задушенный стон, а затем целует, лижет, проходится пальцами, послушно выгибаясь, потому что в это же время с него настойчиво пытаются стянуть джинсы сразу вместе с нижним бельем. У них ничего нет для чего-то серьезного, и это глупое фиаско заставляет смеяться. Но остановиться кажется чем-то немыслимым, и они решают просто отдаться ритму. Бедра встречаются, стоны глотаются поцелуями и топятся в чужой теплой коже, когда на ней танцуют голодные губы. Тэхён берет их обоих, болезненно возбужденных, в свою большую ладонь и, устроившись сверху, начинает имитировать толчки. Это сводит с ума, заставляет Чонгука прогнуться навстречу, задохнуться восторгом и уплыть куда-то в другую реальность. Он ведь еще никогда… еще никогда… ни с кем. Он пытается это сказать, но губы заняты делом совершенно иным, да и Тэхён, кажется, все и сам прекрасно знает. Знает, и поэтому такой осторожный с ним, бережный, сам ведет и не пытается зайти далеко. Сам доводит их двоих до беспамятства, смятых влажных простыней и хриплых стонов в унисон. До того, что они одновременно пачкают белым чонгуков живот, тэхёнову руку и совсем немного постельное. А потом еще долго лежат, тесно прижавшись друг к другу на полуторной кровати, и тихо дышат, боясь нарушить то хрупкое, что между ними выстроилось. – Я тебя люблю, – признается Чонгук и блестит глазами, не пытаясь скрыть слезы. – Слышишь? Люблю тебя. И буду самым счастливым, пока сентябрь не закончится. Тэхён, не отрывая от него взгляда, ласково накрывает щеку парня своей ладонью. Вокруг них все еще ночь, все еще маленькая лампочка рисует на нагих телах золотом. Вокруг них все еще жива тайна, что одна на двоих. И ее продолжение в том, что… – Когда сентябрь закончится… – шепчет Тэхён, а у самого губы дрожат, – ...я останусь.