Всё для твоего счастья

Марулк ожидал увидеть двух, трёх, максимум пять или шесть бабочек, но к моменту, когда они с Озен, утомлённые от ласк, вернулись в лагерь, казалось, весь камень в убежище сменили на оживлённо шевелящийся ковёр из насекомых. – Некоторые коконы подсыхают, чтобы не привлекать внимания птиц, и хорошенько размокают только после сильного дождя, – Недвижимый лорд не без труда нашла место, куда поставить ноги, – Так что у нас нашествие. – Ну и пусть, это безумно красиво! Вот только как мне готовить ужин? – С бабочками, – кривовато улыбнулась Озен. – С их присутствием или добавлением в блюдо? – Это уж как получ… – Белый свисток напряглась так стремительно, что глаза Марулка заметались по поляне, отыскивая, что стало причиной волнений. Взгляд Озен был прикован к бабочкам нежно-розового цвета, которые, сбившись в кружок, чинно подбирали что-то с земли. – Зарницы-повитухи. Точно такие же были возле Лайзы, когда отошли воды, – в голосе Недвижимого лорда просквозила оторопь, – Это значит, что… –Вот она, – Марулк указал за один из валунов, где виднелась усеянная иглами туша, – Думаешь, она... Как правильно? Ощенилась? – Без понятия. Стой тут, попробую посмотреть, – на этот раз не обращая внимания на бабочек, пошла к Кюфте Озен. Островки из розовых бабочек и не собирались взлетать, с трудом отлипая от крупных тёмных пятен. При подходе Озен самка шарокола развернулась, и Белый свисток ласково погладила подставленную морду, а затем, рассмотрев что-то внизу, поманила следом и Марулка, жестами показав, чтобы он шёл осторожно. На приближение юноши Кюфта отреагировала каким-то ворчливым писком, поразительно высоким для неё, но быстро успокоилась, поняв, что ей не желают зла. В бестолковом подобии гнезда, собранного из камней и растительного мусора, кряхтели пятеро новорождённых шароколов, каждый размером чуть больше расстояние от запястья до локтя. Розовые тела были покрыты белым пухом, в котором угадывались ещё только формирующиеся иглы, но самым удивительном было не это: мордочки детенышей кардинально отличались от материнской. Вместо карминно-красной блямбы, похожей на половинку мяча, у них были лишь красные пятнышки на переносице. Должно быть, этому органу восприятия силового поля Бездны ещё только предстояло вырасти, став универсальным инструментом для своих владельцев. Наверное, Кюфта успела накормить их, поскольку маленькие шароколы и не думали ползать, а их лапки бестолково болтались возле наполненных молоком животов. В целом, если судить по мордочкам, детёныши напоминали морских свинок. Прижатые к голове уши и плотные зажмуренные глаза говорили о том, что пока информация о внешнем мире для них весьма и весьма ограничена. Зато розовые носики втягивали воздух очень жадно, пара малышей даже издали угрожающее похрюкивание при приближении людей. – Устала, наверное. Есть хочешь, – Озен снова погладила свободный от колючек участок на морде Кюфты, которая улеглась на выбранное для гнезда место, тяжело вздыхая, – Оставлю Марулка приглядывать за тобой и детьми, а сама схожу за едой. Ты заслужила... А ты чего ждёшь? У тебя ванна. – А как же ужин? – Как вернусь, – Недвижимый лорд кивнула на клубок из детёнышей, – Они же её досуха опустошили. – Тогда я приготовлю и сразу на лечение, – бросив полный умиления взгляд на малышей, Марулк поспешил разделывать рыбу. Выпив весь доступный нектар, слетевшиеся на цветение бабочки принялись покидать их убежище. Нескольких всё же раздавили, и Марулк сохранил крылышки на память. Последними улетели зарницы-повитухи, зачистившие следы родов настолько хорошо, что на каменистой почве не осталось и намёка на пятна. Кюфта не была похожа на опытную мать: она обнюхивала своё потомство с подозрительным сопением, будто не понимая, откуда на неё свалилось такое счастье, и дёргалась, когда кто-то из них принимался пищать. Когда самка шарокола приподнялась, Марулк заметил, что её шерсть местами слипалась от капель молока. Несмотря на то, что малыши выглядели сытыми, когда путники вернулись в лагерь, они снова принялись пищать и прильнули к матери с едва ли не истеричным хрюканьем, стоило той повернуться к потомству животом. – Гора еды для роженицы, – успевшая до заката Озен вывалила еду возле морды Кюфты, – Видимо, настала моя пора возвращать тебе долг за охрану наших жизней в убежище. Подождав, пока Белый свисток сядет, Кюфта, словно ощенившаяся сука, положила голову ей на колени. Не желая мешать этой трогательной сцене, Марулк снял еду с огня и молча разложил по мискам. Рыба не подкачала по части качества, и пусть некоторые кусочки и казались рыхлыми, запах стоял что надо. Зная, что может влететь, юный Джесеку поступился собственными правилами и забрался в купальню вместе с ужином, поставив посудину на оставшуюся после разделки лопатку рогатого плакальщика, которая отлично складывалась поперёк купальни, превращаясь в подобие столика. – Вот это условия, – по достоинству оценила приспособление Озен, возвращаясь к костру, – Есть хочу как незнамо кто. Тефтелина, конечно, задала жару. – Но это же хорошо, – подождав, пока Белый свисток подсядет поближе, продолжил разговор Марулк, – Такие славные малыши. – Славные-то славные, да вот только придётся нам тут задержаться, хотя бы до тех пор, пока она не сможет выбираться на поиски пищи. – Разве мы торопимся? – Не, точно нет. Главное случайно не набрать барахла, с которым не захочется расставаться, – Озен с намёком повела бровью в сторону, где были припрятаны её находки, а также пилюли из горбыльков. – Кстати, никогда не спрашивал. А у тебя были питомцы? Белый свисток покачала головой. – Почему? – Я ведь часто пропадала в экспедициях. Могла бы, конечно, на Закри оставить, но он лазал по Бездне вместе со мной, а другой родни у нас не было. А приручать кого-то в Бездне, чтобы потом оно либо скулило вслед, либо помирало от подъёма, либо шло под нож, если скуднели припасы… – она красноречиво вздохнула. – Поэтому ты и не хочешь бросать Кюфту в такое время? – Выходит, что так, – Озен принялась есть, чуть полюбовавшись на кусочки рыбы, – Как всегда очень вкусно. – Кстати о барахле, – Марулк вытащил из закромов один из хрящевых выростов рогатого плакальщика, – Я знаю, что из них делают музыкальные инструменты, по крайней мере, из тех, которые водятся у нас на уровне, но это... Это наверняка будет звучать просто невероятно. – Уверена, что да, – Озен моргнула вместо кивка. – Вроде есть какой-то метод, где не надо приторочивать меха, и тогда в него дуют особым образом. – Да, верно. Нужно срезать часть хряща под нужным углом. Предвосхищая твой следующий вопрос, я без понятия, получится ли добиться хоть какого-то звучания, поскольку я не мастак в изготовлении музыкальных инструментов. Юный Джесеку без раздумий сделал умильные глаза, сложив руки в молитвенном жести, и Озен с тяжёлым вздохом пошла за ножом: – Но учти, я ничего не обещаю. – Меня устраивает! – Как накатит на этих молодых, так хоть стой, хоть падай, – проворчала Белый свисток, отмеряя нужно расстояние каким-то сложным методом, при помощи затейливо сложных ладоней, – Вроде так, где максимальная ширина. А после разрезается полукругом, должно легко пойти, там полости. Пока она была занята рогом, Марулк краем глаза увидел, как Кюфта встала попить, спровоцировав писк оставшихся без тёплого брюха матери детёнышей. Порядком озадаченная, самка шарокола на секунду остановилась, будто спрашивая себя, настолько ли велика её жажда, а затем, лизнув воду в источнике всего пару раз, поспешила к потомству. Озен была права: лучше не бросать её в таком состоянии. – Ещё не понимает толком, на что подписалась, – тоже заметив эту сценку, пожала плечами Недвижимый лорд, – Как думаешь, у неё есть хотя бы подозрения насчёт того, откуда они взялись? – Даже если и да, животные, похоже, забывают об этой нервотрепке на следующий год, – Марулк с интересом наблюдал за тем, как Белый свисток поддевает ногтями край разрезанного хряща, и на свет появляется сложная структура из множества воздушных полостей, – А как теперь играть? – Вот тут, в узкой области, делается крестообразный надрез, вытряхивается всё лишнее, и… – перехватив рог поудобнее, Озен подула в получившийся инструмент, не прислоняясь к нему губами. Пусть звук и не был чистым, на весьма мелодичным. Взгляд юного Джесеку вдруг стал отстранённым, он нахмурился. – Да ладно тебе, я же сразу предупредила, что не дока в изготовлении музыкальных инструментов. – Нет-нет, дело не в этом, я… помню этот звук. – А. Возможно, в Орте играли на каком-нибудь празднике. Юноша замотал головой: – Не в Орте. Дома. У… моей мамы был такой инструмент. Только покрытый лаком и украшенный цветными вставками. И иногда она принималась на нём играть. Озен молча отложила рог в сторону, но, не дождавшись комментариев, всё же произнесла: – Ты никогда не рассказывал мне о ней. – Я не знал её толком. С момента, как лекари поставили мне диагноз, она захандрила, уверена в том, что это её вина, ведь из рода Джесеку было как раз она. Должно быть, мой вид заставлял маму чувствовать себя некомфортно, и чаще всего со мной сидела няня или отец. Папа говорил, что она болеет, поэтому и не показывается, – он посмотрел куда-то в сторону, словно сверяясь с воспоминаниями. – Что случилось потом? – решила не оставаться с интригой Озен. – Она не выдержала. Я был слишком маленьким, а сейчас понимаю, что, возможно, мама покончила с собой. Где-то через пару месяцев папа объявил, что мы отправимся в Бездну, чтобы найти лекарство для меня, мол, это было последнее мамино желание. Дальше ты знаешь. – Вот оно что. Выходит, ваше путешествие было актом отчаяния, – кивнула сама себе Озен. – Выходит, что так. – Только не говори мне, что винишь себя в её смерти. – Должно быть, нет, но это до сих пор слишком сложная тема, – нервно усмехнулся юноша, – Болезнь не совладала со мной, зато её последствия сделали меня сиротой. Правда, – Марулк снова обернулся к Озен, – Не будь этой болезни, я не встретился бы с тобой. Очень в стиле Бездны. – Но я не твоя семья. – Ты больше, чем моя семья, – подождав, пока Белый свисток подвинется, Марулк приобнял её за шею, зарываясь носом в любимое плечо, – Ты моё всё.