***
— Ключи от машины взял. Первой рукой Серёжа хлопнул себя по карману, одновременно натягивая другой кеды. Олег закатил глаза на такое заявление. — Тут минут сорок ходьбы максимум, нахрена бензин тратить? Пешком дошел бы, полезно… Нет. Серый, нет! Серёжа критически оглядел себя в зеркало и остался доволен. — Вай нот? — Серьезно? В этом ты идти собрался? — Хочу и пойду, отстань. — Не пойдешь. Снимай. По-хорошему говорю! — Ты мне что, угрожаешь? — Мы в Ашан едем, а не на… эту, блин, как её… Пофиг, дай сюда. — Нет. Блять, отойди, не трогай меня. Я сказал… Да сука, Олег!.. — Вредная сука тут только ты. Олег скомкал отвоеванную пёструю бандану и сунул в карман — потом выбросит этот кошмар, нечего лишнее внимание привлекать. Достал с верхней полки черную вязаную шапку и кинул Серому, который нервными движениями укладывал взъерошенные Олегом волосы на место. Он поймал, скорчил недовольную мину и презрительно бросил: — Далеко ехать? Олег вздохнул. — Недалеко. Ты всё? — Всё. Потопали. На улице было прохладно, и Олег почти пожалел, что надеть только любимую тонкую водолазку. Питерское небо было привычно затянуто белесой дымкой, словно кто-то щедро плеснул молоком. Всю ночь моросило, и сырой асфальт стал одним большим зеркалом. Преодолев путь до машины, Серёжа ощупал карман пиджака и виновато сообщил, что забыл ключи. Олег поднял брови. — Отлично, давай прогуляемся до магаза пешком. Сережа скрестил руки на груди и сделал мученическое выражение лица. — Ну Олееег… — Сходи сам тогда, я здесь подожду. — Пойдем вместе. Сам же хотел ножками до Ашана идти. Поле-езно, — передразнил он. Пошли обратно, но только они взобрались на свой этаж, Серёжа случайно залез рукой в карман брюк и неожиданно достал ключи. -Ой, — удивлённо вытаращился он на них. — Нашёл. Олег почувствовал, что начинает закипать. — Издеваешься? — рыкнул он грозно. Серёжа быстро-быстро замотал головой — отрастающие волосы высыпались из-под шапки в разные стороны. В небесных глазах плясали бесы.***
— Когда мы приедем? Олег перестал отвечать Разумовскому ещё шесть таких же вопросов назад. С начала поездки прошло не более пяти минут. Рыжий гений нырнул в бардачок и достал оттуда мятную жевачку, потом включил музыку со смартфона. На первых же звуках «Лебединого озера» Олег закатил глаза и включил магнитолу, терпеть классику он сейчас не был намерен. Пространство заполонили давно выученные наизусть аккорды. Рок, как ни парадоксально, всегда успокаивал его, вытягивал раздражение, выбивал из головы лишние мысли; так было и сейчас, злость и раздражение начинали уходить… Но Кипелов не успел пропеть и строчки, как его снова перебил Чайковский — Серый подключился к магнитоле по блютузу. — Можешь хотя бы потише сделать? — проворчал Олег обреченно. — Конечно, — легко согласился Серёжа. И выкрутил громкость до максимума, победно улыбнувшись. — Кстати, а когда мы приедем? Олег сжал руками руль, представляя, что это чье-нибудь горло. — Серый, твою ж дивизию… Открой навигатор и посмотри!***
У Серого приступ сучности, диагностировал Олег со стопроцентной уверенностью. Иначе не объяснить, зачем он всё время, пока они ходили по супермаркету, фальшиво мурлыкал «Бесов» Арии прямо на ухо Волкову, куда бы тот ни направлялся, ни на какие просьбы прекратить не обращая внимания. Олег знал — Разумовский со своим почти идеальным слухом специально коверкал ноты, чтобы его позлить. Серого пока спасала только армейская выдержка наемника, иначе давно бы уже схлопотал подзатыльник. Под конец Олег был готов проклясть и Кипелова с его чертовыми песнями, и рыжую бестию, и весь грёбаный мир в придачу. Не объяснить, зачем Серый три раза наступал ему сзади на пятку со своим лёгким «Ой, прости», так что приходилось останавливаться и поправлять ботинки. Не объяснить, зачем в забегаловке, где они решили перекусить, Серёжа «нечаянно» столкнул со стола стакан с водой прямо ему на брюки. Волкову было по большому счету плевать, что подумают люди, увидев мокрое пятно в области его паха, но сам факт… Не объяснить, зачем он начал флиртовать с молоденькой официанткой и, вставая из-за стола, почти мазнул ей щеку кончиком носа. А потом выловил ее, смущённо хихикающую, около служебного помещения и, слегка приобняв, потянулся к губам, но на середине пути перехватил взбешённый взгляд Олега и, подмигнув ему, с широкой улыбкой отстранился. Сережа вис у него на локте и постоянно дёргал, отвлекая внимание, Олег с трудом концентрировался на своей изначальной цели — купить сковородку. Путь до отдела с посудой оказался невероятно тернист. Корзина была почти доверху забита пачками чипсов, шоколадками, алкоголем и прочими Сережиными хотелками, каждую из которых он с кровью и потом отвоевал у наемника. Олег наконец сдался и просто позволил ему брать всё, что хочется, про себя решив, что минимум половину выложит на кассе. Его пять косарей, которые он брал с наивным убеждением, что их хватит с лихвой, эту гигантскую кучу не окупят. На выбор сковородки Олегу времени почти не предоставили — среди несъедобного Серёже было скучно. Он заприметил вдали молочный отдел, и глаза у него загорелись нехорошим пламенем. — Сырочки мои, — шепнул он предвкушающе и потянул Олега за рукав. — Шоколадненькие… Пришлось поторопиться с выбором. Серёжа срывался на бег (как будто сырки куда-то денутся от него, думал Олег с досадой), сильно дёргая корзину, и они, не вписавшись в поворот, чуть не въехали в стеллаж с художественной литературой. Сотрудники магазина отовсюду кидали на них косые взгляды, но Олег их не осуждал: покупатели из них довольно буйные. С полчаса они стояли на кассе, задерживая очередь, потому что Серёжа не мог решить, что же ему выложить из того, что он хотел взять, — денег ожидаемо не хватило, пришлось выбирать. Складывал продукты в пакет Олег уже на автомате, настолько гудело в голове, и тешил себя мыслью, что как только они приедут домой, Волков этой бестии задаст… На парковке Серёжа достал вдруг из-под куртки яркую баночку с каким-то напитком и приложился к ней губами. Олег грозно нахмурился. — Это что? Серёжа довольно оскалился. — Энергетик. — Откуда? Он слегка поразмыслил над ответом. — Ну, допустим… спиздил. И что ты мне сделаешь? Олег яростно зашипел, надвигаясь на него: — Ты в курсе, какой от этого вред организму? Живо отдал сюда и в машину! Но здесь не узкий коридор квартиры: Серёжа мгновенно отскочил в сторону и, показав средний палец, в два глотка прикончил отраву. — Разумовский, мать твою! — возопил Волков. — Засунь свою заботу в жопу, Олеж, — Серёжа игриво подмигнул ему. — Как дед старый, ей богу. — А ты как отвратительный подросток. В машину. Разумовский закатил глаза и нырнул внутрь. Олег уложил сумки на заднее сиденье и сел сам. Завел мотор и резко вырулил назад, чуть не въехав в стоящую рядом Ладу. Чайковского он больше не слышал, и лишь сережино фальшивое бормотание Арии нарушало идиллию молчания. Он до скрипа в зубах стискивал челюсти. До дома оставалось пятнадцать минут.***
Олег устало сгрузил сумки на пол кухни; вошёл Серый, поставил остальные. Пришло наконец время и для яичницы… Волков быстро заглянул в каждую сумку. Сковородки обнаружено не было; он нахмурился озадаченно… И понял вдруг, что и на кассе ее не видел, и в сумку, кажется, вовсе не укладывал… Он медленно повернулся к Серёже. — Разумовский, падла, — процедил он сквозь зубы. — Где сковородка? Серёжа поднял голову. — Какая ско… — Сука, не выделывайся, не выводи меня из себя ещё больше, куда ты, черт тебя подери, дел гребаную… — Заткни пасть, — беспечно перебил он. — Наверняка сам же забыл взять. Разумовский выпрямился и, вызывающе вильнув бедрами, покинул кухню. Это стало последней каплей. Олег кинулся за ним, по дороге случайно задев ногой бутылку Изабеллы; хрупкое стекло разлетелось, запах терпкого винограда затопил воздух. Под звон стекла Волков вдавил худое тело в стену, хищно потянул носом и продолжил строить догадки. — Ты ее выложил. Тебе не хватило денег на свою вредную гадость и ты решил убрать ее! — Может быть… — мурлыкнул Серёжа. — Вот ведь… Да как ты посмел… Какого черта ты себя сегодня так вел? Как полная сука. Как вредная, капризная… — Дааа… — Ты… Олег вдруг замер, почувствовав, как Серёжа выгнулся в пояснице и потерся задницей о его пах. В голове мелькнула шальная мысль. — Ты это… Специально это всё, да? Чтобы меня вывести. На эмоции. — Мгм. — И сцену эту в кафе… И сковородку для этого испортил, да? Серёжа тихо рассмеялся. — Я думал, когда же ты догадаешься. — Да ты… Знаешь ли… Серёжа попытался повернуть голову, чтобы посмотреть Олегу в глаза, но тот крепко держал его. — Давай, Олеж, дорогой… Ты же тоже этого хочешь, правда? Трахнуть меня, как последнюю шлюшку, — он повел плечами, и Олег отступил на шаг, давай пространство. Он пошло застонал. — Я был таким плохим мальчиком, как думаешь? Накажи меня, ну, — Разумовский уткнулся носом ему в шею, мокро провел языком по ключицам, спрятанным под водолазкой. От влаги коже мгновенно стало холодно. — Папочка, — это прозвучало так издевательски и провокационно, что Олег не выдержал. Поймал тонкие руки, уже вовсю гулявшие на его пояснице, завел любовнику над головой и чуть ли не вгрызся в его губы, ловя довольной смешок, рыкнул по-звериному. Они целуются долго-долго, пока хватает воздуха — целую вечность. Олег отпускает его, Серёжа кладет узкие ладони ему на плечи, пока тот резкими движениями сдирает с него элементы одежды одну за другой: дёргает за ворот рубашки, так, что пуговицы разлететаются в разные стороны, срывает брюки вместе с боксерами, оставляя валяться внизу. Разумовский переступает через них и сам тянется к ремню брюк наемника, но он шлепает его по руке и наклоняется к самому уху, чуть прикусывает мочку, вызывая рваный вздох — о, сегодня он услышит море звуков куда лучше этого, — и шепчет, опаляя жарким дыханием: — Накажу, Серёж, непременно накажу, — Разумовский восхищенно стонет, его ногти остро царапают спину. Олег ведёт носом по любезно поставленной шее, нежно выцеловывает быстро пульсирующие артерии. — Вот только не так, как ты думаешь. Олег вдруг резко разворачивает его, одним движением руки отрывает от стены и вталкивает в спальню. Он полностью одет, в отличие от Серёжи, который в костюме Адама остановился и ждёт его посередине комнаты, бесстыдно широко расставив ноги и тяжело дыша. Накопившаяся за бесконечно долгий день злость требует немедленного выхода. Олег знает — то, что он планирует сделать с Серым, тот несомненно заслужил, а потому не сомневается ни секунды, в два шага преодолевает расстояние до кровати и за руку тянет на себя Разумовского, парень падает ему поперек коленей. Олег властно кладет ладонь ему на поясницу, чтоб не дергался, и нежно оглаживает ягодицы, пальцами разминая белую кожу. — О, знал бы ты, как давно этого заслуживаешь, — ласково шепчет Олег. Он ведёт подушечками по ложбинке между половинками, и Серёжа просяще выгибается в пояснице, что-то мыча. — Порой ты становишься такой вредной сукой, что я с трудом сдерживаюсь от того, — легонько касается созвездия веснушек на пояснице и поднимает ладонь, — чтобы не выдрать тебя, как мальчишку, — опускает резко, но не причиняя боли, на пробу, и Серёжа вздрагивает от неожиданности, — но сегодняшний случай, — Олег опускает ладонь ещё раз, — Когда ты намеренно издевался надо мной… — он снова бьёт по мягкой ягодице, уже гораздо сильнее, — Целовался с этой дурой официанткой, — Волков начинает пороть парня почти без остановки, сильными движениями ладони распаляя нежную кожу и одновременно продолжая воспитательную лекцию, — Выставил меня перед людьми полным идиотом, — Серёжа сдавленно шипит в сгиб локтя, извиваясь как змея и пытаясь уйти от ударов, — А уж одни эти твои махинации со сковородкой чего стоят… Если бы не полная уверенность, что Птица мертв, Волков бы мог подумать, что он вернулся, настолько наглым и дерзким показалось ему сегодняшнее поведение Разума. Мужчина припоминает Серёже все его грехи, подкрепляя каждое сказанное слово шлепком. Олег бьёт больно, у Олега рука тяжёлая — бывший миллиардер дёргается от каждого удара и, задыхаясь, витиевато матерится. — Тебе бы рот с мылом помыть, — наставляет Олег, — или кляп вставить. — Пошел ты… нахуй, — выговаривает Разумовский. Он вдруг ловко выворачивается и зубами крепко вцепляется в голень Олега, до искр из глаз, одновременно пытаясь соскользнуть с его колен. Наемник чертыхается, парой уверенных движений скручивает ему сзади руки и сильно встряхивает, приводя в чувство. Тянет на себя и рявкает в самое ухо: — Ещё раз так сделаешь — свяжу и выпорю ремнем, ясно тебе? У Разумовского в голубых глазах — бесовское безумие, но угроза действует, и оно постепенно уходит, возвращая осознанность. Тяжело дыша, он закусывает губу и кивает — понял, мол. Олег укладывает его обратно, успокаивающе растирает пальцами покрасневшую кожу, ждёт, пока Серый расслабится. Сейчас нельзя заканчивать экзекуцию, это будет выглядеть так, как будто он дал слабину, то есть сродне поражению, и поставить на место Серёжу ему уже больше не удастся. Олегу непременно нужно показать Разумовскому, как сильно он порой зарывается: злой гений получит сполна все, что заслужил. Впрочем, один шанс он готов ему дать. — Ну что, Серый, извиниться не желаешь? — Иди к черту, Волков, — Серёжа обиженно сопит, но в его тоне наемнику слышатся игривые нотки — значит, всё-таки не против происходящего, нравится ему; да и красноречивый стояк с самого начала у него так и не опал. Олег принимает это как сигнал продолжать и поднимает ладонь, чувствуя, как Серый в ожидании удара задержал дыхание. Раздаются новые шлепки, прерываемые приглушёнными жалобными стонами. Голое тело выгибается дугой на его коленях, красная кожа горит под ладонью — вот оно, настоящее искусство, его собственная прекрасная Венера. Волков восхищённо выдыхает. - Эх, Серый, Серый… Вредина ты моя. Тебя бы после в угол, на колени, чтобы подумал как следует над своим поведением. Серёжа поворачивает голову, смотрит снизу вверх сквозь прилипшие к мокрому лбу пряди, небесные глаза полны слез. Волков глядит в ответ, но порки не прерывает, поэтому слова Серого звучат отрывисто. — На коленях можно, мгм… Стоять… И при других о-аауу-бстоятельствах. Надо же, удивляется Олег про себя, сам чуть не плачет, еле держится, а всё ещё способен на пошлости. В этом весь Серый — в любой ситуации может играть свою роль. Олег усмехается. — Обойдешься. Со злости ещё ведь откусишь мне что-нибудь, м? — Ну Олежик… — Не заслужил. Я все ещё жду извинений. — Извини? Глаза так невинно широко открыты, блестят от солёной влаги и смотрят виновато… Но Олег видит, он хорошо научился различать за эти годы, проведенные вместе, как в глубине они чуть заметно сверкают красной искоркой. Бесы никуда не делись, лишь затаились где-то там, внутри, Олегу рано останавливаться. — Не верю, — заявляет он, с ласковой усмешкой оглаживая ягодицы. Теперь он бьёт с интервалами в несколько секунд, давая прочувствовать удар каждой клеточкой его тела, и нежно поглаживает кожу, слегка унимая раздражение. Разумовский скулит и воет умоляюще, не прекращая ерзать; его ощутимо потряхивает от напряжения. Если бы Олег считал удары с самого начала, сейчас счёт точно перевалил бы за полтинник. Задница из алой становится малиновой, и Серёжа не выдерживает наконец: безвольно повиснув, сбивается на хриплые рыдания и несвязные извинения. Вот теперь, убеждается Олег, точно хватит. Он перехватывает обессиленного Серёжу под грудь, поднимает его и укладывает животом на кровать, сам стаскивает уличные грязные брюки и ложится рядом. Серёжа сразу же доверчиво прячет на его груди мокрое лицо, жмется всем телом, горестно всхлипывая, и Олег молча прижимает его к себе, мягкими движениями ладоней поглаживая дрожащие плечи. — Серёж, — зовёт он тихо. Тот что-то обиженно бубнит. — Чего? — не понимает Олег. Серёжа слегка отстраняется, но только чтобы трехэтажно выматерить его и спрятаться снова, все ещё недовольно бурча. Его, кажется, прорвало: пока Олег продолжает нежно ласкать его, ожидая, когда он выплачется, он трясется от рыданий и ругает его последними словами. — Пить хочешь? — прерывает Олег нескончаемый поток грязных ругательств. Разумовский сбивается на полуслове и, подумав, кивает. Олег привстает и тянется к тумбочке с графином, наливает полстакана. Серёжа одолевает его в пару глотков и тяжело дышит, смаргивая слезы. Волков укрывает его тяжёлым одеялом до самого носа, стягивает водолазку, оставаясь в одних боксерах. — Позволишь? — спрашивает он. Серый кивает, не сводя с него больших влажных глаз. Олег ныряет к нему под одеяло и заключает в стальное кольцо рук. По-собачьи тыкается носом в изгиб шеи, откидывает прилипшую ко лбу прядь волос, прижимается губами к горячей щеке, сцеловывая солёную влагу, слизывает капельку крови с истерзанной нижней губы. Разумовский откидывает шею, подставляясь под поцелуи. Вот он, настоящий Серёжа, отбросивший маски высокомерия и пафоса, которого Олег так любит, за которого готов и в огонь, и в воду, и под пулю, и на плаху: доверчивый, отзывчивый, любящий. Такие планы по его соблазнению строил, глупыш, наверное, ночь не спал, а ведь мог бы просто попросить, Олег для него что угодно бы сделал. Под одеялом вдвоем невыносимо душно и жарко, зато так уютно, что Олег готов задохнуться от нехватки кислорода, лишь бы продлить этот момент. Но Серёжа прижимается к его бедру пахом, лукаво поглядывая из-под слипшихся ресниц, и Олег наконец вспоминает про свой и его стояк. Он на секунду прижимается к его губам. — Чего бы ты хотел, Серёж? Серёжа рукой наклоняет его за макушку к себе, утягивая в длинный поцелуй. Они делят на двоих одно дыхание, и под одеялом стремительно кончается кислород; выныривают на свежий воздух одновременно, и он приятно холодит кожу. Серёжа отстраняется, смотрит весело и опять язвит. — У меня вдруг появилось право выбора? Олег усмехается и накрывает рукой область одеяла, где по его представлениям должны находиться Сережины достоинства, и, судя по рваному вздоху, не ошибается. — Оно всегда у тебя было, Серый. Без твоего согласия, пусть и невербального, я бы тебя и пальцем не тронул. — Неужели. — Скажи ещё, что тебе не понравилось. — Совсем не понравилось! — заявляет Серёжа с вызовом. Олег скептически поднимает брови, и уголки губ Серёжи все же разъезжаются в довольной улыбке. — Плохо же я тебя выдрал, если ты всё ещё остришь, — хмурится Волков, продолжая начатую игру, и садится. Бросает так холодно, как только может. — На живот. У Серёжи загораются глаза, и он покорно кивает, принимая новые правила. Переворачивается и сексуально прогибается в пояснице, сдувая прядь с лица и стреляя глазками. Олег срывает боксеры, кидая их в общую кучу к водолазке и брюкам, и седлает чужие колени. За бедра дёргает назад и вверх, ставя парня в нужную позу, и восхищённо разглядывает открывающийся вид: выпоротые малиновые ягодицы, красиво контрастирующие с бледной кожей бедер, и полностью открытая для него промежность. Серёжа, бесстыдник, выгибается по-кошачьи и призывно стонет. Олег наклоняется ниже, ведёт языком по внутренней части бедра, целует такую чувствительную теперь кожу ягодиц и слегка прикусывает. Реакцией ему служит громкий вскрик. Серёжа слегка зажимается, но Олег не даёт ему это сделать, раздвигает красные половинки и вторгается внутрь языком — и это так узко и хорошо, Серый так восхитительно всхлипывает и подаётся на него, что от одного этого, даже не прикасаясь к себе, он готов кончить. Он отстраняется, оставляя немного слюны для смазки, вводит сразу два пальца — проходят легко, он пускает их волной, шарит подушечками по шелковым стенкам внутри родного тела, нащупывая нужную точку — и Серёжу словно током прошибает, подкидывает на постели. Олег вытаскивает пальцы. — Я смотрю, ты готовился, а? Серёжа мычит что-то в подушку. — Не слышу ответ. Он с трудом поднимает голову. — Да. Да, Олег, пожалуйста, ну чего ты тянешь, я не могу больше, давай, ну… Под подушкой — упаковка клубничной смазки и целый склад презервативов; выверенным движением раскатать по стволу, приставить прохладный тюбик ко входу и выдавить прямо внутрь, раскрывая его двумя пальцами под вымученный стон. Серёжа давится им, когда Олег за бедра насаживает его на всю длину и замирает на пару секунд, чтобы удостовериться, что всё в порядке, но только на пару — и начинает резко двигаться, выходя почти полностью. Прикосновения к горячей коже обжигают Серёжу сильнее кипятка, который он утром случайно пролил себе на ногу. Разумовский кричит от невероятной остроты ощущений, мотает головой и тискает простынь между пальцев. Тянется к себе, но Олег не даёт, перехватывает обе руки и властно хрипит на ухо. — Никакой дрочки. Сегодня кончишь только от моего члена внутри или вообще не кончишь, Серый. На его имени голос срывается, и Серёжа тонко всхлипывает, оборачивается к нему, демонстрируя мокрое от слез лицо. Его опять трясет, и ноги от перенапряжения разъезжаются в разные стороны. Олег аккуратно и уверенно удерживает его в нужном положении, вбиваясь короткими толчками. Пара движений, и Серёжа с криком изливается на кровать, безвольной куклой повисая на родных руках, Олег быстро догоняет его и падает рядом. Волков снимает наполненный презерватив, завязывает в небрежный узелок и не глядя кидает на пол. Гладит Серёжу по взмокшим прядям, разворачивая к себе лицом. Разумовский, разморенный долгой поркой и изматывающим сексом, закидывает на него ногу и тянется к губам, на все послушный. Они нежно целуются, усталые и довольные, как коты. Всё-таки посуда сегодня действительно к счастью билась — эти мгновения в объятиях друг друга искупили все Серёжины сегодняшние проделки и срывы Олега. Серёжа вдруг прыскает ему в лицо. — Чего ты? — усмехается Олег. — Шутку вспомнил, — Серёжа смотрит на него хитрым лисом. — Из-за такого как ты, Олеж, я стал геем, а теперь вот раком. — Дурак, — беззлобно хмыкнает Волков на его глупое похихикивание. Он ерошит ему волосы и спрашивает неожиданно обеспокоенно. — Серый? — М? — Всё в порядке? Серёжа хмурится вопросительно. — В каком смысле? — Ну, ты… Тебе все понравилось? Ты не злишься? Морщинка на его лбу разглаживается, и появляется понимание. Он улыбается ласково и чуть устало, дарит ему мягкий поцелуй — и это лучше любых слов. — Я более чем в порядке, Олеж. Меня всё устраивает. Даже очень. Олег счастливо улыбается в ответ. — Люблю тебя, — шепчет он, заглядывая в небесные глаза, из которых наконец пропали все до одного бесы. — И я тебя. И добавляет, расплываясь в пошловатой улыбке: - Я бы с удовольствием повторил нечто подобное... - Тогда нам нужно придумать стоп-слово. На всякий случай. Сережа фыркает и заходится в беззвучном смехе. - Как тебе "Сковородка", Олеж? Олег весело скалится в ответ. - Я не против. Только давай ты в следующий раз обойдешься без вредительства, ладно? Зачем вообще это всё было устраивать? Просто попроси, я сделаю всё, что хочешь. Серёжа снисходительно закатывает глаза. - Олеж, ну ни какой фантазии... Так же неинтересно! Они ещё некоторое время лежат вместе, но идиллическую тишину вдруг разрезает звонок домофона, и несколько мгновений оба пытаются понять, кто это там пришел и что вообще происходит. — Лера, — с ужасом выдыхают они одновременно и подрываются с кровати, чудом не стукаясь лбами. Олег по-армейски быстро натягивает брюки и идёт открывать, Серёжа, нагой, прячется в душе. Студентка медицинского вуза Валерия Макарова как всегда заспанная и усталая, косметика не скрывает черных синяков под глазами и мутные зрачки. На голый пресс всклокоченного Волкова, бесформенную кучу одежды Сережи у стены и бардак, который творится в кухне, она только чуть поднимает бровь. Олег сажает ее за стол, предлагая ей выпить чаю, включает электрочайник и просит немного подождать, а сам быстро разбирает продукты из сумок, уже успевшие хорошенько пропитаться сладкой липкой Изабеллой. Идёт в спальню, наскоро переодевается в спортивную одежду, забирает в стирку испачканные одеяло и простыни, пока сперма на них не засохла мертвым слоем. Из ванны до него доносится нетерпеливый стук: Серый забыл взять полотенце. После, ловя гневные взгляды ерзающего на ноющей заднице Серёжи, усаженного пить с ним и Лерой чай, он усмехался, размышляя, что Разумовский с ним сотворит, когда они останутся наедине, и чувствовал себя очень счастливым. Олег Волков — человек поистине везучий. Обладать самой красивой в Петербурге занозой в заднице, например, ему просто невероятно повезло. Несмотря на все сопутствующие неудобства, этой самой занозой создаваемые.