No Paths Are Bound

Они идут уже достаточно долго. Должно быть, эта дорога ведёт в столицу. Се Лянь удивлён, что его двоюродный брат посмел искать убежища в самом сердце Юнъани. С другой стороны, Ци Жун сделал немало грязной работы для нынешней правящей династии. Дорогу уже очень давно никто не ремонтировал, и она пребывает в запустении. Се Ляню то и дело попадаются выбоины и мелкие камни. Он спотыкается о булыжник покрупнее и мгновенно выставляет вперёд руки, чтобы смягчить удар. Его колени и ладони давно покрылись царапинами и ссадинами от бесконечных падений. Но в этот раз кто-то ловит его. Даже раньше, чем он успевает по-настоящему потерять равновесие, широкая ладонь подхватывает его под локоть, а другая ложится на поясницу. — Сюда, Ваше Высочество. Умин прекрасно справляется с ролью сопровождающего, он внимателен и осторожен. Се Лянь больше не спотыкается, и дорога под его ногами оказывается ровной и чистой. Странно, ведь за их спинами на многие мили вокруг царит запустение. Се Лянь не может видеть, как под недоброжелательным взглядом Умина вывернутые булыжники бесшумно возвращаются в мостовую, а комья ссохшейся земли рассыпаются в песок. Умин всё ещё поддерживает Бедствие под локоть, просто на всякий случай. Он держит Се Ляня не как немощного слепца, но как спутника. Было время, когда Се Ляня бы это успокоило. Он не один. Теперь же это служит только напоминанием об утраченном. Их долгое путешествие кончается богато украшенной залой. Обстановка тут оказывается роскошнее, чем он думал. С другой стороны, этого стоило ожидать. Ци Жун всегда умел найти самого сильного и пасть ниц у его ног. Он пресмыкался, заискивал и льстил; хотя ему была глубоко безразлична голова, на которой покоилась корона, он жадно хватал всё, что подавали ему власть имущие. Как много храмов он сжег, прежде чем враги Се Ляня позволили ему нежиться в такой роскоши? Скольких последователей Наследного Принца он прирезал? Это была одна из причин, по которой многие отвернулись от Се Ляня ещё в самом начале. Какое-то время после его изгнания люди ещё цеплялись за старую веру. Но всех, кто посмел поклоняться Наследному Принцу, всех, кто приходил в его храмы… убивали на месте. Се Лянь делает шаг вперёд и вдруг останавливается. Он чувствует в воздухе кое-что необычное. Духовная энергия. Она слабая, но исходит от многих источников сразу. Се Лянь хмурится, и Умин склоняется к нему, чтобы прошептать у его уха: — Здесь призрачные огни, Ваше Высочество. Глаза Се Ляня сужаются. Хотя заклинатели и прочие исследующие духовные практики люди довольно часто используют Призрачные огни в ритуалах и магических печатях, Ци Жун таким никогда не интересовался. У него просто дурной вкус и весьма сомнительные представления об украшениях. Это объясняет, почему в зале так холодно. Над головой Се Ляня тысячи зелёных огоньков подвешены в духовных фонарях, их пламя отбрасывает на окружающую их роскошь дрожащие лазурные тени. Умин пристально разглядывает обстановку, на его белой маске играют зелёные отблески. Он задерживается на подвешенных духах нечитаемым взглядом. В прошлом Се Ляню были безразличны дурные привычки Ци Жуна, но теперь он стискивает зубы от отвращения. — Где он? Вместо ответа Умин мягко берёт его под локоть и ведёт вперед, через пустой коридор. Им не попадаются даже слуги: все уже разошлись по своим комнатам. Гостей в этом роскошном доме нет тоже. Хозяин этого места предпочитает пленников. Ци Жун сидит один во главе стола, лениво ощипывая мясо с запечённой куриной тушки. В нынешние времена такая тушка могла бы накормить целую семью. Он ковыряет в зубах тонкой косточкой, заносчиво вещая в подсвеченную зелёным пустоту: — Люди совсем обленились, не могут даже принять приглашение, — он кидает косточку в один из духовных фонарей, попадает, и тот опасно раскачивается. — Местные благородные господа не узнали бы благородства, даже если бы его засунули им в задницы! Тётушка всегда учила его, что на любое приглашение нужно ответить, даже если ты не планируешь идти. Ци Жуну никогда не приходилось отвечать на приглашения: ему их не присылали. Князь Сяоцзин имел привычку запугивать людей. — Даже не знаю, ради чего я…! Его прерывает скрип двери. Поднявший голову молодой лорд встречается взглядом с двумя фигурами в дверном проёме. Один человек был высок, худ и одет в чёрное. Второй был ниже ростом, изящнее, и он был одет в белое. Лица обоих скрывают маски. Одну из масок Ци Жун узнаёт и удивлённо хмыкает. — А, это ты! — радостно тянет князь. С его места у стола он не может видеть, что руки Бедствия сжаты в кулаки. — Я думал, ты давно ушёл. Ци Жун вздёргивает бровь, и Бедствие отвечает с ледяным спокойствием: — Я ответил на твоё приглашение, молодой господин. Ци Жун хмурится. — Я не… Я не приглашал тебя! — Разве? — шепчет фигура в маске. Забавно, Ци Жун помнит, что раньше Безликий Бай был выше. Крупнее. Возможно, он утратил часть своей силы после того, как выпустил чуму, и ему нужно время восстановиться. — Я лишь ответил на твоё приглашение не сразу. Белые ботинки мягко ступают по отполированному мрамору, их сопровождает размеренный звук шагов. Бедствие подходит всё ближе и ближе, зелёное пламя Призрачных огней подсвечивает его маску потусторонним светом. — Я не звал… — Звал, — мягко повторяет Бедствие. — Разве ты не помнишь? Лицо молодого князя замирает, он задумчиво хмурится, копаясь в памяти. Бедствие в белом склоняет голову к плечу. — Хочешь, я напомню тебе? — спрашивает Бедствие. У него дружелюбный голос. Даже терпеливый. — Это случилось, когда ты в последний раз видел эту маску. Ци Жун всё равно не понимает, о чём он; тогда они расстались, вполне довольные друг другом. — Сначала я не заметил твоего приглашения, — поясняет Бедствие, останавливаясь у стола прямо напротив Ци Жуна. Он продолжает почти ласково: — Прошло некоторое время, прежде чем его сняли. Но ты ведь этого и добивался, не так ли? Ци Жун подозрительно щурится. Он протягивает руку, собираясь коснуться маски, но его запястье оказывается поймано в железной хватке: тот юноша в черном перехватил его руку. — Эй! — взвизгивает Ци Жун, прожигая юношу взглядом. — Ты кем себя возомнил! Ладонь Бедствия опускается призрачному юноше на грудь. — Умин, отпусти, — мягко говорит он. — Я сам с ним разберусь. — Ваше Высо… — Позаботься о Призрачных огнях, — Бедствие осторожно подталкивает юношу в сторону коридора. — Освободи их. Умин мгновенно разжимает пальцы, отбрасывая руку молодого князя, как мерзкий мусор. — Как пожелаете, — тихо отвечает он. Юноша в чёрном отступает на шаг назад, и Ци Жун с ещё большим подозрением рассматривает Белое Бедствие. В конце концов… Раньше он был не таким. Совсем не похоже. Будто бы перед ним стоит кто-то другой. — …Это действительно ты? — Ци Жун недоверчиво щурится. — Неужели ты правда не помнишь, Ци Жун? — голос из-под маски доносится эхом. — Ты сам позвал меня. — Я… Наконец, глаза Ци Жуна удивлённо распахиваются. Он знает эту тварь. Он узнаёт этот голос. Но это не Безликий Бай. Тварь в белом снимает маску. Когда лазурные отблески высвечивают это лицо, Ци Жун замирает от потрясения. Но сразу за потрясением следует злорадство и ликование, и безумная усмешка искривляет его лицо. — Мой царственный брат! — Ци Жун заходится хриплым смехом, похожим на лай, и этот смех прокатывается по пустой зале, эхом отражаясь от стен. — Ты всё-таки соизволил ответить на приглашение! Забавно, ужасно забавно. — Я отправлял тебе их много лет! Сколько их было, ты знаешь? Слишком много. Се Лянь никогда не отвечал на них. Сначала Се Лянь был слишком занят самосовершенствованием, потом он стал богом, а потом… Ци Жун улыбается, обнажая зубы и скалясь. Потом Се Лянь стал никем. — Теперь ты не слишком занят, чтобы навестить своего двоюродного брата! Лицо Се Ляня остается неподвижным, таким же полностью лишенным выражения, как и скрывавшая его до этого маска. — Ты знал, кто он? — Кто? — переспрашивает Ци Жун в перерыве между хихиканьем. — Мальчик, которого ты убил, — тихо поясняет Се Лянь, тщательно подбирая слова. — Ты знал, кто он? — Я видел, как он за тобой увивался, — вспоминает Ци Жун, постукивая пальцем по подбородку. — Потом я рассмотрел его глаз, и всё понял. Это ведь тот самый оборванец… «Его глаз» Что он имел в виду? — О, ты ж не знаешь, — Ци Жун ухмыляется. — Ты никогда не видел монстрёныша без бинтов! Ци Жун всегда слишком сильно любил слушать собственный голос. Он продолжает разглагольствовать, не обращая внимания на реакцию собеседника: — Считай, что тебе повезло! Его глаз такой мерзкий, совершенно отвратительный! Се Лянь не может видеть, как на другом конце залы Умин замирает с духовным фонарём в руках, низко склонив голову. — Разве тебя никогда не интересовало, отчего он себе замотал половину лица? — Ци Жун смеётся всё громче, захлебываясь новыми смешками. — Я удивлён, что он не вырвал этот глаз к чёртовой матери! Ци Жун бьёт по столу ладонью с такой силой, что дребезжат поставленные на него тарелки. — Лучше б вырвал! Тогда бы больше никому не пришлось на такое смотреть! — Хватит. Голос Се Ляня тихий, низкий и сочится ядом. Но Ци Жун его не замечает, не слышит, не слушает. Ци Жун никогда его не слушал. — Ты должен сказать мне спасибо! — Ци Жун аж взвизгивает от удовольствия от этой мысли и вальяжнее раскидывается в кресле. — Этот маленький извращённый уродец постоянно за тобой таскался! Кто знает, какое дерьмо он мечтал с тобой сделать. Он, наверное, был этим гадким обрезанным… Удар сердца, и Ци Жун больше не может говорить. Он давится и кашляет, выпучив глаза: чужая рука сдавила его горло. Изящные тонкие пальцы с кожей белее драгоценного фарфора сомкнулись на его шее в стальной хватке. С хирургической точностью и без малейших колебаний эта гладкая ладонь пережимает его артерии, сдавливает трахею. Голос Се Ляня лишен всякой интонации: — Достаточно было ответить «да» или «нет», — Пальцы Се Ляня сильнее впиваются в чужое горло, пока под его хваткой не начинают трепетать мышцы и вибрировать сухожилия, пока не лопаются от напряжения сжатые хрящи. — Мне всё равно, что ты думаешь о его облике. Мне всё равно, что ты думаешь о его намерениях. — Царственный… брат… ты!.. — За всю твою жизнь ты ни разу не подумал ни одной достойной мысли, — даже сейчас голос Се Ляня всё ещё спокоен. — Так почему меня должно волновать твоё мнение? Кожа молодого князя приобрела фиолетовый оттенок, но он всё ещё как-то умудряется выглядеть заносчивым. Се Лянь отпускает его горло, и Ци Жун падает грудью на стол, отчаянно кашляя. — Когда… об этом узнает… тётушка… она т-тебя… накажет! — Моя мать мертва, — бесцветно отвечает Се Лянь. — Даже будь это не так, ей была бы безразлична твоя судьба. — Она… Голос Ци Жуна звучит потерянно и ошарашенно, и ярость сжимает Се Ляню горло. — …Она мертва? У Ци Жуна хватает наглости выглядеть опечаленным. — Я бы пожелал тебе подготовиться к скорой встрече, — губы Се Ляня кривятся в усмешке. — Но даже в посмертии ты никогда не сможешь до неё дотянуться. Ци Жун замирает, с удивлением уставившись на своего двоюродного брата. Се Лянь не ошибся. Юный князь вовсе не был безумцем, не осознающим последствий своих действий. Он знает о них, всегда знал. В своей жестокости он всегда был осторожен, всегда проверял границы дозволенного. Он никогда не думал, что его двоюродный брат может зайти так далеко. Что бы он ни вытворял в прошлом, Се Ляня всегда заставляли спускать это ему с рук. Не обращать внимания, забывать, двигаться дальше. Смотреть на его выходки сквозь пальцы, как и все остальные. Ци Жун не понял, что пересёк черту, пока она не оказалась далеко позади. — Ты..? Меч падает на стол перед Ци Жуном с громким клацаньем. — Ты узнаёшь этот меч, не так ли? — задумчиво тянет Се Лянь. Ему не нужно видеть страх на лице двоюродного брата, чтобы знать наверняка. — Вы хорошо друг с другом знакомы. Ци Жун отшатывается так резко, что падает назад вместе со стулом, растягиваясь на полу. — Ты не… Ты не станешь! Он закашливается, приподнимается на руках, пытается отползти назад, но только нелепо перебирает ногами. Се Лянь снова заносит меч. — Ты не можешь! Ты не посмеешь… — он в отчаянии пытается придумать хоть одну причину, по которой двоюродный брат пощадит его, и его озаряет: — Боги не могут вредить смертным! Ци Жун ожидал от Се Ляня чего угодно, но только не смеха. Се Лянь смеётся. — Но я не бог, — губы Се Ляня кривит усмешка. Ци Жун никогда не видел у своего царственного брата такого лица. В былые времена подобное высокомерие было бы слишком оскорбительным, непочтительным, неподобающим. Теперь же Се Ляню всё равно. — Ты ведь поэтому и отвернулся от меня, разве забыл? Ци Жун суетливо вскакивает с пола и пытается сбежать. — Ты мог угрожать мне и раньше, но… — в голосе Ци Жуна плохо замаскированный страх. — Но ты уже не такой, ты не можешь… Се Лянь смеётся громче. По его щеке скатывается одна кровавая слеза. — Ты думаешь, мне нужны глаза, чтобы ранить тебя, Ци Жун? — Се Лянь несколько раз щёлкает языком о нёбо. — Как же я мог забыть… Обычно ты сражаешься с детьми и женщинами. Или с кем-то, кого уже ослабило Бедствие. Се Лянь знает, что в честном бою его Хун-эр легко одолел бы Ци Жуна. В конце концов, он сам учил мальчика. — Что ж, давай немного уравняем шансы, — Се Лянь криво усмехается. — Умин, отдай ему свою саблю. Какое-то мгновение юноша в черном не двигается, наблюдает за своим богом, склонив голову к плечу. — Умин. — Да, Ваше Высочество. Юноша шагает вперёд и вкладывает саблю в дрожащие руки Ци Жуна. Того трясёт так сильно, что сабля чуть не выпадает у него из рук. — Ты… — бормочет Ци Жун, пятясь. Он неотрывно следит за медленно приближающимся к нему Се Лянем. — Ты убьёшь меня из-за этой мелкой КРЫСЫ?! Я твоя семья! У нас одна кровь, я..! Ци Жун вскрикивает от боли, когда что-то рассекает его щеку. Он даже не успел заметить само движение. Но теперь он видит. Знакомый меч нацелен на него, Се Лянь держит Фансинь, будто бы тот ничего не весит, будто бы меч — естественное продолжение его руки. Сама поза заставляет Ци Жуна ненадолго замереть. Одна рука держит меч, другая прижимает что-то к груди… Его царственный брат выглядит как собственная статуя божества. Сколько их было, этих статуй? Сколько Ци Жун помогал создавать, а сколько разрушил своими руками? Но вот лицо… Лицо Се Ляня утратило своё спокойное, благостное выражение. Его исказила ненависть. — Я никогда не считал тебя семьёй, — шипит наследный принц. — Родители лишь заставляли меня терпеть тебя, а жаль! Ци Жун пытается отразить следующий удар, но отстаёт на три удара сердца. Боль пронзает его левое предплечье. — Для моего отца ты всегда был обузой, а моя мать… — Се Лянь смеётся отвратительным, резким смехом, очевидно пародируя хихиканье самого Ци Жуна. — Она чувствовала себя виноватой перед своей сестрой! Ей было наплевать на ТЕБЯ! Каждый раз, когда Ци Жун пытается увернуться или заблокировать удар, на его теле появляется новый глубокий порез. На плечах. На лице. На ногах. Мучительные, но недостаточно глубокие, чтобы лишить его возможности стоять. — Ты всегда смотрел на меня свысока! Я ЗНАЛ об этом, поэтому я… — О, перестань. Се Лянь закатывает глаза. Каждый его удар изящен и точен, наследный принц давно превратил битву в искусство. Устрашающий танец. Так похоже на… Только в прошлый раз был совсем другой день, совсем другое праздничное шествие, совсем другая маска. Крики тысяч людей и… Мальчик, летящий с неба в его руки, как падающая звезда. Се Лянь не может видеть, как Умин опускается на пол в дальнем конце залы. Как он подтягивает к груди колени и крепко держит последний духовный фонарь, наблюдая. По его белой маске пляшут отблески потустороннего лазурного свечения. — Я никогда не скрывал, что я о тебе думаю! Се Лянь рычит: — Не смей этим оправдываться! — Ты..! — Ты стал таким не потому, что я тебя презираю, — Се Лянь начинает кричать. — Я презираю тебя, потому что ты грязный СКОТ! Следующий удар глубоко рассекает Ци Жуну бедро. Се Лянь слышит, как его двоюродный брат мешком валится на пол, и чувствует глухое раздражение. Как глупо. Он забыл свою силу. Он был слишком расстроен. Ему хотелось, чтобы этот человек продержался на ногах дольше. Ци Жун, стеная, пытается отползи, толкаясь одной ногой. Вторая бесполезным грузом волочится следом: последний удар перерубил в ней слишком много мышц и сухожилий. — Но ты всегда знал, так ведь? — бормочет Се Лянь, приподняв подбородок и вслушиваясь в болезненные вдохи и сдавленные всхлипы. — Ты всегда знал, что ты такое. Се Лянь идёт на звук, и кончик опущенного Фансиня с низким скрежетом провозится по мраморному полу. — Ты знал, что под богатством, титулами и славой прячется мелкий извращённый уродец. Никому не нужный бастард. Сирота. Кончик меча замирает у Ци Жуна между лодыжек. — Ты ничем не отличался от того мальчика, только вот на него я обратил внимание, — принц усмехается и качает головой. — Сама мысль об этом была для тебя НЕВЫНОСИМОЙ, не так ли? — Мы не похожи! — взвизгивает Ци Жун. — По крайней мере я не калека! Ци Жун захлёбывается собственным криком: единственным взмахом в темноте Фансинь поразил его глаз. Сабля Умина выпадает у Ци Жуна из рук, он отчаянно закрывает правую половину лица, и кровь течёт у него между пальцами. — Теперь калека. Се Лянь склоняет голову к плечу, выбившиеся из прически пряди скользят по его лбу, падают на закрывающий глаза шелк. Его посещает интересная мысль. — Знаешь, — шепчет принц. — Мой отец тоже мёртв. В дальнем конце залы замирает Умин. Ци Жун давится. — Что..? Как они?.. Се Лянь не отвечает ему. Он не заслуживает знать. Пусть их смерти мучают его, пусть преследуют его по пятам. Он слишком долго мучил других. — Я больше не бог, — задумчиво повторяет Се Лянь. — Это значит, что мои смертные титулы вновь вступили в силу. Фансинь замирает над грудью Ци Жуна, на его лезвии играют зловещие блики. — Теперь… Я являюсь главой Правящего Дома Се. Смешно. Для подавляющего большинства все его титулы обратились пеплом после войны. Но Ци Жун остаётся членом правящей семьи, и для него это всё ещё имеет огромное значение. Пусть Се Ляня уже никогда не коронуют (он сам не хотел для себя такого пути), но этот титул дарует ему редкую возможность. Теперь Се Лянь может забрать у Ци Жуна то, чем тот дорожит больше всего. Пусть сейчас Ци Жун отрицает, но… — Я тебя изгоняю, — Се Лянь улыбается. Его губы растягиваются в широкой усмешке от уха до уха, будто бы сейчас сбывается его заветная детская мечта. (Так и есть.) У Ци Жуна дрожат губы, он пытается смеяться, но его голос ломается и захлёбывается. Ци Жун пытается отползти и оставляет за собой кровавый след. — Что?! — Я отрекаюсь от любого родства между нами, — медленно повторяет Се Лянь, произнося каждое слово предельно чётко. — Я лишаю тебя всех титулов и званий. — Ты..! — выплёвывает Ци Жун, скалясь. Кровь окрасила его зубы, в его глазах — затаённый ужас, но он всё равно пытается насмехаться. — Кому они вообще нужны! Новый удар Фансиня приходится на бок, рассекает тело поперёк рёбер. Из горла Ци Жуна вырывается полный боли стон. — Тебе, — шепчет Се Лянь. — Ведь теперь ты просто сирота. Без денег, без статуса. Без семьи. Ты обычный калека. Люди будут смотреть на тебя с отвращением, над тобой будут глумиться до самой смерти, а после не найдётся ни одного человека во всём мире, кто будет тебя оплакивать. Тот мальчик жил и умер достойнее тебя. Се Лянь не произносит имени. Только не здесь. Он не желает слышать это имя в устах Ци Жуна. Ци Жун давится смехом. — Оплакивать меня? Ха! Да кто вообще стал бы оплакивать того мелкого..?! — Я, — тихо перебивает его Се Лянь. — Я скорбел по нему. Он всё ещё скорбит. Часть его души уверена, что он никогда не перестанет. Сначала Ци Жун думал, что его венценосный брат с годами утратил хватку, раз промахивается раз за разом. Удары меча оставляли только бесчисленные неглубокие раны, ни одна из которых не была смертельной. Но со временем он начинает понимать. Се Лянь не бьёт в одно место дважды. Се Лянь не знает, сколько раз Ци Жун порезал Хун-эра. Тогда он не смог сосчитать. В тот день он утратил столь многое, что боль потери затмила его рассудок. Сотни порезов должно хватить. Се Лянь знает эту боль слишком хорошо. Он осторожен, стараясь не проливать слишком много крови. Он методичен в своём стремлении заставить Ци Жуна пережить каждую минуту этой боли. Красные капли ложатся Се Ляню на щеки, на его белоснежные одежды; кровь забрызгала отполированный мрамор. Даже когда тело Ци Жуна изувечено до неузнаваемости, он всё ещё чувствует. Се Лянь отводит Фансинь в сторону, кровь блестит на лезвии, стекает с него и крупными каплями падает на пол, формируя лужицы. Частично она уже начала подсыхать и сворачиваться. — …убей меня, — всхлипывает Ци Жун, держась за своё лицо. Когда-то оно было красивым. Оно так походило на лицо наследного принца. Теперь оно превратилось в окровавленную маску. — Убей меня! Се Лянь склоняет голову набок и глубоко, удовлетворенно вздыхает. Ци Жун часто молился ему в прошлом. Он просил множество ужасных вещей, молился об исполнении своих омерзительных, низменных, грязных желаний. Сейчас впервые бог войны в короне из цветов готов ответить на мольбу этого верующего. Не быстро. Не так, как того желает сам Ци Жун. — Жое, — тихо зовёт он. Духовное оружие подрагивает на его глазах, откликаясь на зов. — Иди. Шелковая лента скользит на пол, обвивается вокруг искалеченного тела, ползёт по нему вверх, пока не обматывается вокруг шеи. Только тогда Ци Жун начинает кричать и метаться. — НЕТ! — визжит он, пока лента поднимает его в воздух, обмотавшись другим концом за потолочную балку. Из всех его ран сочится кровь. — НетнетнетнетНЕТ! Кровь стекает с него тяжелыми каплями, льётся на пол с частым глухим стуком, будто начался дождь. Се Лянь прислушивается, склонив голову набок. — Только не так, — всхлипывает Ци Жун. Его голос становится всё тише и тише: лента туже обхватывает его горло и вздёргивает тело повыше. — Брат… ТОЛЬКО НЕ ТАК! ХРУСТ! Его хребет ломается с оглушительным треском, этот звук эхом отдаётся у Се Ляня в ушах. Затем остаётся только тишина… и размеренный скрип. Глухой стук тяжелых капель, падающих на мраморный пол. Должно быть, на этой же балке Ци Жун подвешивал пойманные Призрачные огни. Бедствие ждёт. Слушает, как сердце наверху отчаянно колотится, бьётся всё громче и громче в попытках удержать в теле ускользающую жизнь. Слушает, как оно слабеет. Кровь лужей растекается по полу, пачкает обувь Се Ляня. Становится тихо. Он протягивает руку вперёд и ждёт. Он знает, что существо столь злонамеренное, заполненное презрением и ненавистью до краёв, никогда не сможет упокоиться с миром. Постепенно на его ладонь опускается маленький ледяной Призрачный огонь. Се Лянь впивается пальцами в духа и подносит его к лицу. Какое-то время он позволяет душе Ци Жуна дрожать в его ладони. Эта душа слаба и потеряна, она не может говорить, не может знать, кем (чем) она была. Се Лянь не развеивает её, нет. Это было бы слишком милосердно. — Умин, — тихо зовёт он. Спустя мгновение ему отвечает немного хриплый голос: — Ваше Высочество? — Остались ли ещё духовные фонари, или ты уничтожил их, когда отпустил духов? — спокойно спрашивает Се Лянь, крепче сжимая в ладони Ци Жуна. — …Один остался, — отвечает юноша. Се Лянь улыбается, призрачное пламя отбрасывает на его лицо зелёные тени. Он приказывает: — Принеси. Се Лянь слышит медленные, уверенные шаги, и вскоре юноша замирает рядом с Се Лянем, покорно исполняя приказ. Умин открывает створки духовного фонаря, чтобы принцу было удобнее поместить внутрь только что сформировавшийся Призрачный огонь. Се Лянь медлит. Он подносит Ци Жуна ближе, к самым губам. — Ты собирался назвать его обрезанным рукавом, да? Умин держит фонарь и наблюдает за своим богом. Се Лянь тихо смеётся, и две кровавые дорожки тянутся из его глаз. — Я такой же. Когда-то его ужасала мысль о возможной огласке. Ему казалось, что это самое отвратительное, что только можно о нём узнать. Но есть вещи куда хуже. Теперь Се Лянь об этом знает. Возможно, он всегда будет стыдиться того, что чувствовал когда-то к Фэн Синю. Возможно, несостоявшийся разговор с матушкой о Хун-эре всегда будет причинять ему боль. Когда Му Цин вытащил на свет его грязную тайну, он был до смерти напуган. У него отобрали даже возможность спрятать стыд и страх. Сейчас Се Лянь не боится. Он чувствует себя сильным. Будто теперь, мучая этим Ци Жуна, он постепенно возвращает что-то себе. — Тебя убил один обрезанный рукав, — шипит Се Лянь, сжимая духа так сильно, что тот начинает болезненно всхлипывать. — Который мстил за другого обрезанного рукава. Он не уверен, считался ли Хун-эр, ведь ему нравились и мужчины, и женщины. В любом случае… Это больше не имеет значения. Ему достаточно и того, как Ци Жун дрожит в его ладони от злости и унижения. — А сейчас… — он поворачивается к Умину и осторожно прячет Призрачный огонь в духовный фонарь, закрывая створки и запечатывая духа внутри. —…впервые в жизни ты будешь полезен. Бедствие поднимает голову. — Жое, возвращайся. Тело Ци Жуна падает на обеденный стол, истерзанное и сломанное. Удар такой сильный, что остатки его ужина разлетаются по полу. Шелковая лента обматывается вокруг предплечья Се Ляня, и тот поднимает руку с зажатой в ней маской Скорби и Радости. Вторую руку он протягивает Умину. Маска скрывает лицо наследного принца. Ему не нужно говорить ни слова, Умин мгновенно шагает к нему, принимая протянутую ладонь. — Куда вы хотите отправиться теперь, Ваше Высочество? — В это время рынок ещё открыт? Призрачный юноша кивает, и Се Лянь улыбается. — Продай его. Под смеющейся маской скрывается острая, мстительная усмешка. Умин крепче сжимает в руках бамбуковый шест, на конце которого покачивается последний фонарь. — Да, Ваше Высочество. Одной рукой держа ладонь своего бога, другой — пойманного в фонарь духа, призрак юноши ведёт Се Ляня прочь из дворца, на городские улицы. Они выглядят странной парой: один одет в чёрное, другой в белое, оба забрызганы кровью, оба носят маски, их руки плотно сплетены меж собою. А перед ними, покачиваясь на бамбуковом шесте, источая мягкий нездешний свет, плывёт лазурный фонарь в ночи.