No Paths Are Bound

Бедствие стоит в отдалении, пока Умин сторговывается с продавцом духовных артефактов в ближайшем ларьке. Как недавно убитая душа, наполненная ненавистью и негативной энергией, Ци Жун довольно ценен. За него можно выручить неплохую сумму, но Умин торгуется не так рьяно, как мог бы: есть что-то приятное в том, чтобы признать этот дух дешевкой. Когда призрак юноши возвращается, он кладёт небольшой мешочек золота в протянутую руку своего бога. — Этого должно хватить с лихвой… — бормочет Се Лянь, взвешивая в ладони мешочек. — Хватить на что, Ваше Высочество? Бедствие ничего ему не объясняет, только говорит, куда его проводить и что купить. Совсем скоро в руках Се Ляня оказывается серебряная цепочка, и принц… Под маской он мимолётно улыбается. Цепочка замещает тот кожаный шнурок, на котором раньше висел прах. Теперь она держит гладкий чёрный камень. Ци Жун забрал у Хун-эра несопоставимо больше, но это — единственная расплата, которую Се Лянь может пока ему предложить. Какое-то время Се Лянь стоит неподвижно, вертя в руках обратившийся камнем прах. Ему так хочется перестать чувствовать. Не ощущать вообще ничего. Иногда у него получается. Иногда он думает о мире вокруг и хочет только разрушить его до основания. Но он не может вытравить из своего сердца эту привязанность, эти воспоминания… эту боль потери. Постоянное ноющее чувство отсутствия. — …Умин, — шепчет он, опустив голову. — Да, Дянься? От этого титула в горле встаёт комок, и Се Лянь тяжело сглатывает, вспоминая… вспоминая… Он заставляет себя никак не реагировать. — Ты когда-нибудь кого-то любил? Между ними повисает напряжённая тишина. — …Да, — наконец признаётся юноша сдавленным голосом. — Ты скучаешь по этому человеку? Юноша в маске вскидывает голову, вглядываясь в небо. Стоит глубокая ночь, луна висит высоко над горизонтом, окруженная мерцающими звёздами. — Каждый день, Ваше Высочество. Каждое мгновение. Се Лянь почти спрашивает, отчего он не двинулся дальше, но… у юноши на это может быть дюжина разных причин. Теперь он об этом знает. Скорее всего, одной из причин была затаённая злоба. Эта причина держит здесь и самого Се Ляня, хочет он того или нет. — Со временем… становится легче? — шепчет он, и получает мгновенный ответ. — Нет. Умин поклялся, что не станет лгать своему богу, даже если его слова придутся Се Ляню не по душе. Даже если он скажет вовсе не то, что тот хочет услышать. Се Лянь за это благодарен. И он безнадёжен… и… — Куда вы хотите отправиться теперь, Дянься? Под маской его глаза крепко зажмурены. Дянься. «Гэгэ, ты видел..!» Се Лянь отпускает камень и опускает руки вдоль тела. Кожу на них покалывает, как от ожога. Хун-эр принадлежит человеческой части Се Ляня. Тому осколку его души, который чувствует. Который надеется. Который болит. Се Лянь больше не хочет чувствовать эту боль. Не хочет чувствовать ничего вообще. Раньше, когда Се Лянь хотел перестать думать о Хун-эре, он не мог. Он дал слово мальчику, что никогда его не забудет. Сейчас Се Лянь… Се Лянь отомстил за него. Се Лянь его оплакал. Какая-то его часть всегда будет скорбеть. Но сейчас Се Лянь откладывает это в сторону. Оставляет позади злость. Это не больно. Всё остальное он запирает в маленькую коробочку и прячет её подальше. Во тьму, так глубоко, что ничто больше не может выбраться из неё и ранить. — Отведи меня к королю Юнъани, — наконец отвечает Се Лянь. Ветер путается в его волосах. Умин склоняет голову к плечу и молча смотрит… Но, прежде чем Се Лянь успевает выразить недовольство, под локоть его подхватывает знакомая рука. — Да, Дянься. Се Лянь предполагает, что запачкавшая его одежды кровь каким-то образом исчезла: в толпе, через которую они проходят, никто не вопит от ужаса и даже не судачит. Он слышит только торговцев, зазывающих покупателей в свои лавки, да крики матерей, под смех и веселый визг зовущих детей домой. Скоро стемнеет, предупреждают они. Ты не можешь знать, что тебя ждёт. Се Лянь медленно улыбается. У городских ворот они ненадолго останавливаются. Вдалеке о них перешептываются стражники: Се Лянь слышит, как они обсуждают между собой, стоит ли ради нищих беженцев поднимать шумиху. Уйдут ли эти попрошайки, если их просто игнорировать, или придётся выгнать силой. Се Лянь улыбается под маской так широко, что становится больно. У него вырывается смешок. В прошлый раз всё начиналось точно так же: его отец закрыл городские ворота перед отступниками, нищими и беженцами. Как быстро пропадает даже иллюзия порядочности, когда это перестаёт быть удобным. Се Лянь не станет спускать это с рук. Он не позволит им отделаться так легко. — Умин, — равнодушно приказывает он. Призрачный юноша мгновенно склоняет голову. Ему даже не нужно объяснять приказ, он покорно шепчет: — Дянься. Се Лянь начинает своё медленное шествие к городским воротам. На этот раз знакомая рука не держит его под локоть, но он спокоен. Он не упадёт. Он слышит, как хаос постепенно зарождается вокруг него. Вскрики стражников, звон сабли. Ему ни разу не приходится менять размеренный темп собственных шагов, ни разу не приходится остановиться. Даже если на его пути падает сражённое тело, от него избавляются раньше, чем Се Лянь задевает его. Один-единственный солдат… осаждает целый город. Когда Се Лянь приближается к воротам, они уже распахнуты для него. Рука снова поддерживает его за локоть, помогает ему преодолеть порог, и затем губы склоняются к его уху: — Держитесь прямее, Ваше Высочество. Направляя его. Так же, как когда-то делал Хун-эр… Бедствие стискивает зубы. От ощущения ледяного дыхания у своей шеи по телу Се Ляня пробегает непроизвольная дрожь. Это… не неприятно. Се Лянь молча идёт вперёд. Его сопровождают звуки мелких стычек, но один за другим голоса неприятелей стихают навсегда. Каждый раз, когда нужно пройти дверной проём или повернуть в нужную сторону, Умин оказывается рядом. Он прикасается легко и почтительно, не пытаясь изменить скорость и ритм шагов принца, а только направляя. В воздухе раздаётся свист, потом шипение: стрела, пущенная со спины Се Ляню в затылок, вспыхивает и на лету осыпается пеплом. Впервые с тех пор, как его дом сравняли с землёй, наследный принц ступает под своды дворца. Под его ногами отполированный мрамор. Он останавливается и касается пальцами ближайшей стены. Её украшает позолоченный барельеф, изображающий сцену битвы. Пальцы Се Ляня оглаживают вырезанные в стене золотые колесницы, батальоны маленьких пехотинцев, вооруженных копьями. Маленькие лучники натягивают свои луки и стреляют в небо. Се Лянь прослеживает направление этих стрел: они летят к позолоченному солнцу, а там… Человеческая фигура, в одной руке меч, в другой — цветок. Падает с Небес. Губы Се Ляня кривятся в оскале, и он отдергивает руку. Они напали на Сяньлэ, крича о своей нищете, о своей несчастной судьбе. Они разрушили его дом, они вырезали его народ. Теперь Се Лянь живёт в их мире. И этот мир всё такой же нищий. Они не исправили мир. Они не излечили болезнь, не помогли нуждающимся. Лан Ин поднял восстание и уничтожил династию, воспользовавшись незнанием и глупостью простых людей, прикрываясь их страданиями. Он записал на свой счёт окончание засухи, но никак не облегчил положение своего народа. Он просто вырезал про это барельефы. Се Лянь до боли стискивает зубы. Сколько стоил этот барельеф в серёжках из красного коралла? А сколько в человеческих жизнях? БАМ! Сцена баталии идёт трещинами под его кулаком, кусочки позолоты и мраморная крошка осыпаются ему под ноги. Какая издевка. Какая ложь. Се Лянь отворачивается и продолжает свое медленное, неотвратимое шествие. Он не позволит. Не позволит им отделаться так легко. Не позволит ему отделаться так легко. Дворец, как и всё королевство, просто дешёвая подделка. Подделка, призванная сымитировать то, чем эта ситуация на деле никогда не была: улучшение. Во всём, к чему он прикасается, чувствуется эхо Сяньлэ. Мебель. Отделка. Материалы. Но всему недостаёт мастерства, во всём нет искусства, нет радости. Только вонь крови, пропитавшей каждую деталь этого дворца до основания. Такова цена, которую они заплатили, чтобы спать в роскоши. Рука снова возвращается на его локоть. Она направляет Се Ляня вниз по коридору, помогает преодолеть поворот. Почти мгновенно Се Лянь чувствует что-то неожиданное. Очень плотно сконцентрированная духовная энергия. Защитные талисманы. Их так много, что собранная в них сила разъедает Се Ляню нос с каждым вдохом. Он ненадолго поворачивает голову в сторону своего спутника: при таких концентрациях Умину должно быть нелегко, но… Мгновение спустя он слышит запах гари: сотни сильнейших талисманов обращаются пеплом, истлевают, даже не успев долететь до пола. Наконец, с протяжным скрипом двери в тронную залу распахиваются. Се Лянь осторожно отнимает у Умина руку, и тот покорно отпускает своего бога. Держась за стену коридора кончиками пальцев, Се Лянь доходит до дверей, потом скользит пальцами и по ним. В плотном дереве отпечатались глубокие шрамы, оставленные сгоревшими талисманами. В тронной зале только одно живое существо (испуганное дыхание и частое сердцебиение). Улыбка медленно растягивает губы Се Ляня. — Вы беспокоились, Ваше Величество? — зовёт он с легкой насмешкой. Бедствие ловит клочок плотной бумаги для талисманов, медленно круживший в воздухе, и зажимает его между двумя изящными пальцами. — Вы очень старались защититься от зла, — Се Лянь задумчиво склоняет голову к плечу. Остатки талисмана в его руках вспыхивают и прогорают в мгновение ока, пепел струится на пол сквозь пальцы Бедствия. — Что-то преследовало вас? Тишина растягивается, и в этой тишине Се Лянь слышит, как успокаивается чужое сердце. — …Это ты? От одной мысли, что Лан Ин узнал наследного принца Сяньлэ и это его успокоило, грудь Се Ляня сдавливает злость. — Я, — холодно подтверждает он. Где-то плачет ребёнок. — …Ты пришел убить меня? — бормочет Король, и в нём нет того, чего Се Лянь так желал… В нём нет страха. Раньше Се Лянь не мог его тронуть. Аура правителя и печать благословения Небес не позволяли Се Ляню даже обороняться. Ему оставалось только позволить герою смертных сбросить себя с Небес. Сейчас же нет нужды вступать в бой: даже не нанеся ни единого удара, Се Лянь знает, что король Юнъани утратил неприкосновенность. Его тело не источало более светлую ауру, только… Се Лянь замирает, раздувая ноздри. Совсем наоборот. От него несёт болезнью, гнилью и смертью. Всё это место… проклято. Принц идёт вперед, его голос от злости утрачивает всякую интонацию: — Что это такое? Вонь проклятья становится сильнее. С каждым шагом ближе вонь усиливается, а детский плач становится громче. Се Лянь замирает напротив Лан Ина, и его руки бессильно опускаются вдоль тела. — …Ты заразился, — начинает принц низким, не верящим тоном. — …как это возможно? Поветрие Ликов. Этого не должно было произойти. Лан Ин был таким же убийцей, как и сам Се Лянь. Как и любой другой солдат, сражавшийся в той войне. И всё же… — Нет… — дрожащим голосом возражает Лан Ин, покачивая головой. В его голосе, несмотря на дрожь, чувствуется умиротворение. Будто бы он обрёл покой. — Я не болен Поветрием Ликов. Брови Се Ляня сходятся на переносице, и он отступает на полшага назад. Он бросает тревожный взгляд в сторону Умина, потому что мысль о том, что ему придётся прикоснуться к этому человеку, чтобы проверить, вызывает мгновенное отвращение. — У него есть наросты, Дянься, — отвечает Умин. — Он вам лжёт. — Я не лгу! — выкрикивает вдруг Лан Ин, хватаясь за грудь и сгибаясь пополам. Пусть Се Лянь не может видеть, как он любовно, с обожанием оглаживает пробивающиеся сквозь кожу человеческие лица, но до принца доносится плач и вонь. — Это моя жена, — медленно объясняет Лан Ин. — И мой сын. Се Лянь замирает, пытаясь это осмыслить. — …Кто тебе такое сказал? — …Он, — бормочет Лан Ин, и Се Ляню не нужно спрашивать, кто. Ответ на этот вопрос всегда один и тот же. Тот же голос, только разные маски. — Это был подарок. Нет. Лицо Се Ляня искажает отвращение. Это была ловушка, замаскированная под награду. Безликий Бай, должно быть, от души веселился, пока этот человек ползал у него в ногах, осыпая его благодарностями. Он ждал, пока король Юнъани пожнёт плоды своих трудов. — Скажи мне, — спрашивает Се Лянь, стоя над скорчившимся Лан Ином. — Как эта тварь убедила тебя, что это дар? — …Если я подожду, они вернутся ко мне, — отвечает Лан Ин дрожащим голосом (наполовину безумная надежда, наполовину — безумная агония). — Так он сказал мне. Где он? Где же он? Я всё делал, что он мне прикажет, я… Его голос постепенно слабеет и стихает, и Се Ляня трясёт от запоздалого осознания. Он… Он до сих пор учится слишком медленно. Лан Ин умирает. Наследный принц по счастливому стечению обстоятельств застал его последние минуты. Нет. Его тело дрожит. Нет, нет, нет. Умин подходит ближе и замирает чуть в стороне, его голос мягок: — …Дянься, вы… Призрак резко замолкает: он больше не может говорить. «Что ж, — отстранённо осознаёт Се Лянь, — по крайней мере он не притворялся в тот раз. Он действительно был серьёзен». Пальцы бога плотно сжимают горло Умина, ногти глубоко впиваются в плоть. «Он действительно позволил бы мне развеять его без малейших колебаний». Какой храбрый. Се Лянь сильнее сжимает чужое горло. Глупый, но храбрый. Кожа лопается под ногтями Бедствия, и он без колебаний забирает духовную энергию призрака. Энергия такого качества не заполняла его меридианы долгие годы; она затапливает его пульсирующим, обжигающим льдом, удивительно мощная и чистая. Этот призрачный юноша явно сильнее, чем казалось на первый взгляд. Проходит всего мгновение, но принц уже забрал достаточно. Он ослабляет хватку и ждёт, что призрак бросится бежать. Но ничего не происходит. Умин остаётся на месте, спокойно обвиснув в хватке своего бога, и выжидающе смотрит на него сверху вниз. В нем нет ни крупицы страха. Се Лянь отпускает его и отворачивается, пару раз сжимает и разжимает пальцы, подавив подступающий стыд. У него нет на это времени. Не сейчас. — …Ты глупец, — бормочет он, оборачиваясь к Лан Ину. — Эта тварь никому не помогает. — Он сказал… — ОН СОЛГАЛ! — голос Се Ляня гремит под сводами тронной залы, и от его силы содрогаются стены. Духовная энергия, которую Се Лянь забрал у Умина, поднимает короля Юнъани в воздух. Его сердце не остановится. Се Лянь будет заставлять его биться. — ПОСЛУШАЙ ИХ! — кричит Се Лянь вне себя от ярости. — СЛУШАЙ! В зале наступает тишина, и в ней слышны всхлипы и болезненный плач. Измученные души, вынужденные существовать в агонии. — КАК ТЫ МОГ ПОДУМАТЬ, ЧТО ЭТО ДАР?! Лицо Лан Ина замирает, руками он закрывает свою грудь. Он… Он слушал, он… — Белое Бедствие, он…! — ОН НЕ ДЕЛАЛ ЭТОГО! — Се Лянь кричит и мечется перед умирающим королём, его широкие рукава развеваются от каждого резкого движения. Агония захватывает Се Ляня с головой, потому что… Се Лянь ничего не может сделать с этим человеком. Не может даже пытать его. Что бы он ни сделал, Се Лянь не сможет заставить Лан Ина страдать сильнее, чем он уже страдает. — ЭТО СДЕЛАЛ ТЫ! Плач становится громче, отчаянней. Безликий Бай никого не заставляет. Се Лянь уже усвоил этот урок. Он лжёт и заманивает в ловушки, он подстрекает, манипулирует и мучает, но он не заставляет. Ошибки, которые ты совершаешь, принадлежат лишь тебе одному. Как и вина за преступления, на которые ты пошёл. — ВСЁ РАДИ ЭТОГО?! — всхлипывает Се Лянь. Он смог отомстить за Хун-эра, и только это ещё приносит ему облегчение. Безликий Бай забрал всё остальное, украл у наследного принца Сяньлэ шанс отомстить за себя, за свою семью, за своё королевство. Се Ляню нечего забрать у этого человека. — ЭТО ОН ПООБЕЩАЛ ТЕБЕ, ЕСЛИ ТЫ ЕГО ПОСЛУШАЕШЬ?! Неужели Се Лянь потерял всё ради лжи? Ради отчаяния одного одинокого человека, которого скорбь ослепила настолько, что он согласился последовать за этой тварью? Ради этого его семья лишилась дома? Ради этого Се Лянь утратил божественность, утратил зрение, утратил... — Нет, — шепчет Лан Ин. Се Лянь замирает, подрагивая. — …Я чувствовал себя призраком, — продолжает король, с трудом выталкивая из себя слова. — Весь мир… всё вокруг было совершенно нормальным, но мой мальчик… мой сын… Глаза Се Ляня начинает жечь. — …я нёс его так долго… так далеко… но никто даже не попытался его осмотреть, — у короля ломается голос. По его запавшим щекам и пергаментно-тонкой коже катятся слёзы, но он продолжает бормотать через всхлипы: — Он был… такой маленький… совсем маленький… я нёс его так долго… и никто не слушал… Се Лянь склоняет голову, обхватывает себя руками. — …Я знаю, — всхлипывает он. — Я помню. — Я стоял в твоих храмах, я смотрел, как люди осыпают твои статуи золотом. Твои чаши ломились от подношений, люди бросали столько монет в те пруды… Но они не позволили мне взять даже ГОРСТЬ! — Лан Ин срывается на крик. — НЕУЖЕЛИ ЭТИ ПОДНОШЕНИЯ БЫЛИ ЦЕННЕЕ МОЕГО СЫНА?! ИХ МОЛИТВЫ БЫЛИ ТАК ВАЖНЫ?! Се Лянь трясёт головой и отступает на шаг, сжимая дрожащие губы. — …Нет, — признаёт он тихим голосом, опуская плечи. — Нет, они… Он чуть не падает, споткнувшись о свою же ногу, но его поддерживает под спину чужая ладонь. — Твой сын был уже мёртв, — раздаётся равнодушный голос Умина. Горе Лан Ина было глубоко ему безразлично. — Всё то золото не спасло бы его. — Но были и другие, совсем как он! Было так много других детей, но эти люди… ОНИ ДАЖЕ НЕ ПОСМОТРЕЛИ! — Лан Ин трясёт головой, седеющие пряди прилипают к его лицу. — КАК ОНИ МОГЛИ ПРАЗДНОВАТЬ?! Се Лянь ниже опускает голову. — КАК ОНИ МОГЛИ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫ… — он кричит… нет, плачет. — В МИРЕ, ГДЕ МОЙ СЫН МЁРТВ?! — …Дети всё ещё умирают, Лан Ин, — устало вздыхает Се Лянь. Он чувствует опустошение. — Тебе просто больше не приходится их нести. Се Лянь однажды нёс на руках ребёнка. Очень… очень давно. Теперь он мертв, и ради чего? Потому что Лан Ин не хотел скорбеть в одиночку? Потому что пришёл демон, протянул дураку смертный приговор под видом дара, и тот с радостью устроил расправу? — Как много золота ты потратил чтобы построить этот дворец? — шепчет Се Лянь, вскидывая подбородок. — Когда знать, что раньше вставала на колени передо мной, танцевала на твоих балах и пировала из твоей посуды, стало ли тебе легче быть счастливым в мире без твоего сына? Се Лянь шагает ближе, эхо его шагов отдаётся под сводчатым потолком. Умин отходит в сторону и наблюдает, сложив за спиной руки. — Когда золото моих храмов было разграблено чтобы построить тебе трон, твой сын перестал кричать? Они оба знают ответ на этот вопрос. В конце концов, он до сих пор кричит. Не из-за Се Ляня. Не из-за его родителей, или Сяньлэ, или Хун-эра. Даже не из-за той засухи, что унесла его жизнь. Из-за Лан Ина. Лан Ин сделал это. Это всё абсолютно бессмысленно. Вообще всё. Все страдания. Боль. Утрата. Всё, что Се Ляню пришлось вынести из-за одного человека, желавшего разделить своё горе. Он не может видеть, как Лан Ин улыбается сквозь слёзы. У короля Юнъани вырывается болезненный смешок. — Нет, — признаёт он. — Но это всё равно было лучше бездействия. Се Лянь отшатывается от злости, оскорбления и угрозы уже готовы сорваться с его языка, как вдруг… Звяк! Что-то маленькое ударяется о мраморный пол и подкатывается павшему богу прямо под ноги, ударяется об его обувь. Се Лянь опускается на колени и нашаривает брошенный предмет. Се Лянь замирает. Бусина. Маленькая коралловая бусина. Се Ляню не нужно зрение, чтобы знать глубину её цвета, знать, как она блестит. — …Ты сохранил её, — шепчет божество, вспоминая. Когда-то он помог Лан Ину. До Хун-эра. До падения. До чумы и войны. Се Лянь пытался ему помочь. Се Лянь выслушал его. Се Лянь видел его маленького сына, тогда он… …он осмотрел ребёнка. И Лан Ин всё равно проклял его. — …Я должен поблагодарить тебя, — хрипит король. — За жемчужину. Се Лянь не поднимает головы, сжимая серьгу в руках с такой силой, что начинают ныть суставы. — Если бы ты… отдал мне её раньше… — глаза принца наполняются слезами. — Возможно… всё сложилось бы… иначе. Се Лянь прижимает бусину к груди. Как?! Он отдал серьгу Лан Ину в тот же день, когда встретил его. Сразу же, как узнал о его страданиях. Как всё могло сложиться для Се Ляня иначе?! — …Я тебя ненавижу, — шепчет он. Обе серьги Се Лянь так или иначе отдал. Одну добровольно, человеку, который затем предал и проклял его. Вторую ненамеренно, мальчику, который верно следовал за ним до самого конца. Позже он подарил ту серьгу ему, позволив ей сгинуть вместе с мальчиком в пламени погребального костра. Две серьги из одного комплекта, а какие разные у них судьбы. Он чувствует, как мягко соударяется бусина и гладкий камень, в который превратился прах Хун-эра. Такими разными дорогами они вернулись к нему. — Я тебя не ненавижу, Ваше Высочество, — хрипит Лан Ин, борясь с клокотанием в груди. Принц замирает. — Когда мой мальчик умер… — плач становится тише, слабее. — …ты единственный был добр ко мне. Се Лянь медленно поднимает голову, сверля мужчину перед собой слепым ошарашенным взглядом. — Я всегда… считал тебя другом. Тишина. Нет криков, нет плача. Только тишина. Считал другом?.. Он..? Се Лянь давится вздохом, ярость, неверие и скорбь пробирают его до дрожи. — ДА КАК ТЫ ПОСМЕЛ ТАКОЕ СКАЗАТЬ?! — кричит он, и ногти впиваются в его ладони. — Ваше Высочество… — ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО ТЫ СОТВОРИЛ СО МНОЙ, КАК ТЫ ПОСМЕЛ ТАКОЕ СКАЗАТЬ?! Тело падает на пол с глухим стуком, и Се Лянь резко замолкает. Позади него Умин поясняет осторожным и тихим голосом: — Ваше Высочество… он уже умер. Он..? Се Лянь подрагивает, вертя в пальцах бусину. Он уже истратил всю духовную энергию? Но он же… Се Лянь ещё не закончил. Ему столько нужно было сказать, столько сделать… Как Лан Ин может быть уже мёртв?! Это… Он чувствует себя ребёнком. Тем избалованным принцем, что бежал в материнские объятия, стоило только проиграть Фэн Синю в спарринге. Даже когда они были детьми, Фэн Синь был крупнее. Быстрее. Сильнее. «Это нечестно!» Он плакал и повторял это, зарываясь лицом в мамино платье. «Нечестно!» Она тогда подхватывала его на руки и успокаивала. Отец в таких ситуациях держался строго. Он брал маленького принца за плечи и говорил: «Прекрати рыдать! Пока он лучше, чем ты сейчас». По телу принца пробегает дрожь. «Хочешь победить в следующий раз — работай усерднее!» Се Лянь не может работать усерднее. Он уже пытался. Он… Он пытался изо всех сил, и это ни к чему не привело. Потом он поднимает голову и только тогда замечает свист сабли, рассекающей плоть. Сабля кромсает тело Лан Ина на куски, пока оно не становится неузнаваемым, нечеловеческим… Кости и мясо вперемешку с обрывками ткани. Се Лянь остаётся сидеть на полу неподвижно, обняв себя руками и подрагивая. — Я не говорил тебе делать этого, — бормочет он с лёгким раздражением. Умин, закончив, возвращается к нему и опускается на колени, низко склонив голову. — Дянься не должен пачкать руки о такое низкое создание, — отвечает призрак юноши. Лицо Се Ляня под маской искажается. — …Мне жаль, — выплёвывает он, и он удивлен, что действительно чувствует укол сожаления. Он думал, что больше на такое не способен. — Я не должен был этого делать. Умин не меняет позы и не уточняет, что имел в виду его бог. — Быть полезным Вашему Высочеству честь для меня. Се Лянь дергается. Он вспоминает другого человека, который однажды служил ему верой и правдой. «Мне жаль, что я не смог быть вам полезен, Ваше Высочество» Сейчас, спустя время, воспоминания об этих словах приносят ещё большую боль. Се Лянь качает головой, и ненависть к себе просачивается в его голос: — Я не должен был этого делать, — повторяет он, сухо сглатывая. — Я плохо забочусь о тех, кто следует за мной. В его словах всеобъемлющая тоска, и она ощущается как воющий ветер, как физический холод, крадущий тепло у Се Ляня из самых костей. После недолго молчания, юноша в чёрном отвечает: — Если это успокоит Ваше Высочество, этот слуга может попросить кое о чём. Бог поворачивает голову в сторону Умина и медленно переспрашивает: — …Попросить? — В награду за службу, — кивком подтверждает Умин. Сначала Се Лянь колеблется, он осторожен и недоверчив. Спустя какое-то время он всё же медленно кивает. — Я могу дать совсем немногое, — вздыхает Се Лянь. — Но я исполню твою просьбу, если это в моих силах. Голос Умина мягок и наполнен сложной эмоцией, которую Се Лянь не в силах понять: — Я бы никогда не стал просить о чём-то, чего Дянься не может сделать. Наверное, Се Лянь должен чувствовать благодарность… или, возможно, стыд, ведь этот воин дал ему так много, а он отплатил ему лишь страданиями. — Чего ты хочешь, Умин? Под тихий шелест одежд Умин подвигается ближе. — Вашу руку, — тихо просит юноша. Се Лянь хмурится. — Может ли Дянься дать этому слуге свою руку, совсем ненадолго? Се Лянь всё ещё ничего не понимает, но… это такая простая просьба, как он может отказать? Он подчиняется, медленно протягивая вперед руку ладонью вверх. Легко и быстро другая рука в перчатке перехватывает его запястье, притягивая кисть Се Ляня ближе. Это движение столь осторожное, что ни на мгновение не вызывает в Се Ляне беспокойства, но… Он не замечает, что Умин снял маску, пока не чувствует его губы на своей коже. Они прохладные и оставляют поцелуй на костяшках пальцев принца. Это самый нежный поцелуй из всех, что Се Ляню доводилось ощущать, не прикосновение — намёк на него. Затем, стоит юноше осознать, что его бог не гонит его прочь, это холодное касание становится настойчивее, длительнее. Несмотря ни на что, сердце в груди Се Ляня часто и сильно бьётся о рёбра. Он не помнит, когда последний раз кто-то касался его и он не был напуган. Он не помнит, когда последний раз кто-то касался его и он не молился, чтобы это быстрее закончилось. Его пальцы сжимаются на ладони Умина. — …Это всё, чего ты хотел? — шепчет Се Лянь дрожащим голосом. — После всего..? Умин ещё раз прижимается губами к его коже, быстро и мягко, будто бы непроизвольно, будто бы он поддался в минуту слабости своим желаниям. На мгновение тревога сдавливает Се Ляню грудь. Он вспоминает того торговца в лесу, который готов был взять его силой, как он разозлился, стоило Се Ляню передумать. Он вспоминает мужчин в храме. Вспоминает, чего они хотели, когда он не мог сопротивляться. Хочет ли Умин чего-то подобного? И если да… …позволит ли ему это Се Лянь? Он думает… возможно, он… Умин поднимает голову, и сердце Се Ляня сжимается, стоит этим губам покинуть его. Будто бы он не хочет, чтобы это заканчивалось. Будто бы ему хочется продлить эту ласку ещё на пару мгновений. — Это большее, на что этот слуга мог надеяться, — тихо отвечает Умин, возвращая на место маску. — Спасибо, Дянься. Это ведь… так мало. Такая малость в сравнении с той жестокостью, через которую Умин прошел ради него. Се Лянь был жесток к нему сам. Как неблагодарно… Почему же он..? — Д-дядя..? Се Лянь не отпускает руки Умина, но поворачивает голову на звук. Говорит ребёнок, и он напуган до ужаса. — ДЯДЯ?! ЧТО… ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?! Стражники — те из них, кого Умин оставил в живых — трубят тревогу и перекрикиваются. Призраки! Здесь призраки! Умин помогает Се Ляню подняться на ноги, и принц почти улыбается. Должно быть, он действительно стал призраком. Он теперь ничем от них не отличается. Среди живых у него не осталось любимых. Он невидим, забыт всеми. В тех, кто ещё узнает его, он пробуждает ненависть и страх. И он не может умереть. — …Сожги здесь всё, — бросает он, делая шаг вперёд. Ладонь Се Ляня легко выскальзывает из пальцев Умина. Падший бог идёт прочь, не заботясь об окружившем его хаосе. Теперь никто не посмеет коснуться его. Умин склоняет голову, положив одну руку на грудь. Под его ладонью оказывается гладкая косичка, и он вертит между пальцами небольшую вплетённую в неё бусину. — …Слушаюсь, Дянься, — шепчет он. Се Лянь медленно идёт в сторону выхода по петляющим коридорам. Теперь он знает дорогу. Позади он слышит звуки битвы и низкий гул разгорающегося пламени, перемежающийся шипением и треском. Он идет по дворцу и слушает, как трескаются позолоченные барельефы. Как люди пытаются потушить огонь прежде, чем всё пойдёт прахом. Разве они не знают? Се Лянь замирает ненадолго на мосту, ведущему к дворцовым воротам, и оглядывается назад. В конце концов, золотые дворцы всегда падают. В этом и есть весь смысл. Таков естественный порядок вещей. Он так сильно отвлекся, что не услышал человека, рванувшего ему наперерез. Этот человек так быстр, что даже Умин… Нет же, это всё вина Се Ляня. Он сам отослал Умина, чтобы тот поджег дворец. — ЧЁРТОВ МОНСТР! — крик неизвестного солдата раздаётся прямо напротив лица Се Ляня, и этот резкий звук заставляет его отшатнуться, отступить на шаг назад. Молодой солдат толкает его… сильно. Монстр? Се Лянь поворачивает голову, прислушивается, напрягает чутьё. Безликий Бай вернулся? Он здесь? Но с чего бы ему… Ох. Се Лянь не знал, что у моста были перила, пока он не перелетает через них от очередного сильного толчка. Он падает прямо в ров. Это… это он. Он монстр. Воздух свистит у него в ушах, но он не чувствует даже страха перед болью, что, несомненно, последует за падением. Се Лянь успевает испытать только лёгкое раздражение: потребуется время, чтобы его тело залечило все повреждения. А потом он больше не падает. Кто-то ловит его, подхватывает на руки, будто он — бесценное сокровище, драгоценность из тончайшего хрусталя. Нагрудник доспеха довольно жесткий, но щекой Се Лянь прижимается к незащищенному месту у ворота, и чувствует он только мягкую ткань нижней рубашки. Прохладную, но успокаивающую. Она пахнет, как лес после дождя. Чем-то мягким, диким и чистым. Вокруг них всё ещё свистит воздух, и Се Лянь вздрагивает, готовясь к неминуемому приземлению. Эти руки крепче прижимают его к груди, а над ухом раздаётся шепот: — Не бойся. О. У Се Ляня сдавливает горло. Се Лянь не боится. Он чувствует отстранённое облегчение, когда Умин легко опускается на землю, затем невесомость, когда юноша одним прыжком снова оказывается на мосту, так и не отпустив своего бога. Но он печален. Так невыносимо печален. Когда-то так падал не он. Он вспоминает, как дрожал от страха Хун-эр, цепляясь за его одежды, пока принц продолжал выступление с мальчиком на руках. Сейчас ему кажется невозможно глупым, что тогда он не остановил шествие в то же мгновение. Тогда он только прижал ребёнка к себе и шепнул: «Не бойся». Руки сжимают Се Ляня чуть крепче, и Се Лянь жмурится, пытаясь выровнять дыхание. Он не хочет думать о Хун-эре. Больше нет. Хун-эр слишком тесно вплетён во всё человеческое, что осталось в Се Ляне, во все те чувства, которые он не хочет испытывать. Это больно. После всего, что сделал Безликий Бай, это — единственное, что всё ещё причиняет боль. Но после того, как Се Лянь здесь закончит, он будет свободен и от этого. Он сомневается, что Цзюнь У после подобного позволит ему уйти с миром. Скорее всего, его признают слишком опасным, и на этом его существование будет окончено. — …Отпусти меня, — тихо просит Се Лянь неожиданно слабым голосом. Умин ничего не говорит и только подчиняется, помогая своему богу устоять на ногах. — Куда теперь, Дянься? Се Лянь замирает, задумавшись. Он уже знает ответ… и также он знает, что это, так или иначе, будет их последнее путешествие. Как ни странно, даже прожив столь известную и запутанную жизнь, он не может придумать ни одного незавершённого дела, ни одного прощания. У него не осталось семьи. Му Цин не хочет его знать, Фэн Синь… скорее всего остался в одиночестве и обвиняет себя в совершенных Се Лянем ошибках. Весьма иронично, что последнее существо, знающее Се Ляня достаточно хорошо, чтобы прощание вообще имело смысл… это Белое Бедствие. И Се Лянь уверен, что Бедствие покажется до того, как принц примет последнее наказание. Все его сожаления… Их невозможно исправить. Больше ничего не осталось. Кроме… Кроме одной вещи. Эта мысль пришла к нему в голову ещё в тронной зале. — …Умин, — шепчет он, снимая маску. Касание воздуха к коже приносит некое подобие облегчения, будто бы он не дышал слишком долго, и, наконец, с трудом сделал первый вдох. — Да, Дянься? — …Подойди, — голос бога тих, и юноша в чёрном мгновенно опускается на колени. Се Лянь тянется вперёд, пока кончики его пальцев не нащупывают улыбающуюся маску. Её поверхность твёрдая и идеально гладкая. Се Лянь оглаживает её и скользит пальцами вбок в поисках крепления. Он почти уверен, что юноша остановит его, но он молчит. Он ждёт. Се Лянь недолго молчит, вслушиваясь в собственное частое сердцебиение. — Не мог бы ты… — Умин вглядывается в лицо своего бога, следит за его подрагивающими губами, которые затем сжимаются в упрямую линию. — Не мог бы ты сделать это снова? Юноша склоняет голову, собираясь спросить… — Поцелуй меня снова. Се Лянь не может видеть, как распахиваются глаза юноши, как зрачок затапливает его радужку, как приоткрываются его губы. Принц чувствует пальцы на своей кисти, которые уже знакомо подносят его костяшки к… Раньше, чем эти губы успевают коснуться кожи, Се Лянь перебивает дрожащим голосом: — Не здесь. Всю дорогу прочь от проклятого храма Се Лянь размышлял о тех пытках, которым Безликий Бай отчего-то не хотел его подвергать. О неожиданных жестах со стороны Белого Бедствия. Он до сих пор не знает, отчего эта тварь тогда сменила его одежды и расчесала волосы. Может, это должно было заставить Фэн Синя что-то подозревать, но… Се Лянь думает о том мужчине в храме, что жадно шарил у него между ног. Тогда Безликий Бай отпустил Призрачный огонёк, и дух забрал у этого мужчины жизнь… (Думать о Призрачном огне теперь трудно и очень больно) Се Лянь не мог понять, почему Безликий Бай с удовольствием использовал прочие пытки, но пощадил его в этом. К чему была эта демонстрация милосердия? Теперь он понимает, почему. «Придёт день, когда ты встанешь на мою сторону» Се Лянь начинает подозревать, что демон имел в виду нечто большее, чем Се Лянь изначально предположил. Тогда те моменты, когда эта тварь носила лицо Фэн Синя, предстают в новом свете. Если бы настоящий Фэн Синь подарил Се Ляню его первый (и единственный) поцелуй, павший бог был бы не против. Было в этом что-то… закономерное. Что-то в нём хочет засчитать и то прикосновение Призрачного огня, но… он не может. Сейчас ему кажется, что Безликий Бай наслаждается этим знанием. Ему кажется, что демон украл у него что-то, будто бы он добрался до самых внутренностей и вырвал их, оставив Се Ляня пустой, безжизненной оболочкой, как фонарь без свечи внутри. Се Лянь не сразу это понял. В те времена он учился слишком медленно. Но он усвоил урок. Он знает, что бесполезно думать, что всё кончилось. Непозволительно думать, что в будущем Безликий Бай не отберёт у него ещё что-то. Всем, чем Се Лянь никогда не хотел с ним делиться, Бедствие завладеет с огромной радостью. Он будет упиваться осознанием, что он первый и единственный. Се Лянь ждёт, сердце заходится у него в груди, его пальцы подрагивают в ладони Умина. Юноша держит его так невесомо и, против обыкновения, не отвечает мгновенно. Но он не отшатывается и не отталкивает Се Ляня. Се Лянь отнимает свою руку, но Умин не отпускает, и они остаются сцепленными. Когда Се Лянь поднимает руку, рука Умина покорно следует за ним. Се Лянь легко прикасается к своим губам. — Здесь, — шепчет он. Умин резко втягивает в себя воздух. — Поцелуй меня здесь. Всё в порядке, так ведь? Се Лянь замолкает и ждёт, что сделает призрак. В прошлом это было бы крайне соблазнительное предложение. Сейчас это уже не так? Возможно, он утратил своё очарование после того, как Умин увидел, на что он способен. Возможно ли вообще теперь его возжелать? Может, он, наконец, перестал быть красивым? Ему даже хочется, чтобы это было правдой. Может, тогда никто больше не будет ничего от него хотеть. Может, тогда у людей пропадёт желание всё у него отнять. Может… Чужие пальцы соскальзывают с его запястья, и Се Ляня мгновенно затапливает стыд. Раньше, когда Се Лянь кричал на Ци Жуна, Умин не показал никакой дурной реакции, никакого отвращения. Позже, когда он припал губами к руке Се Ляня, принц подумал… подумал… Призрак склоняется над ним, он чувствует, и у Се Ляня пересыхает в горле. Он заставляет себя замереть, задержать дыхание, не делать никаких мелких нервных жестов… Он чувствует прикосновение чужих губ. Не там, где он просил. Эти губы невозможно мягко прижимаются к его лбу. У Се Ляня подрагивает нижняя губа и он снова начинает дышать, тяжело втягивая воздух. Умин пытается осторожно сказать ему «нет»? Или… Губы Умина движутся ниже… медленно. Дыхание Се Ляня становится чаще. Принц не сразу понимает, что юноша намеренно даёт ему возможность передумать. Пытается предупредить его, чтобы этот поцелуй не случился неожиданно, чтобы… Его глаза крепко зажмурены, но их всё равно начинает печь. …чтобы не напугать. «Не бойся» Они случайно сталкиваются носами, и от призрачного прикосновения становится холодно. Но это не тот холод, что ассоциируется со злыми духами. Се Лянь думает о холоде зимнего утра в далеком детстве, когда он выбегал посмотреть на снег, выдыхая облачка пара. Думает о холодных ночах, когда пытался согреть руки дыханием. В такие ночи он особенно скучал по длинным летним дням, когда послеполуденная жара укрывала сад, и матушка звала его в тень дома и ругала, что он не смотрит, куда бежит, отвлекаясь на красивых бабочек. Прикосновения Умина холодны, но каждое пробуждает в Се Ляне воспоминания. Их рты, наконец, оказываются на одном уровне. Умину приходится приподнять его голову за подбородок, и они замирают так. Се Лянь знает, что Умин даёт ему последний шанс передумать. Се Лянь сам, издав тихий звук, полный тревожного нетерпения, преодолевает оставшееся расстояние. О. Се Лянь понимает, что, в теории, надо закрывать глаза, когда целуешь кого-то. Честно сказать, он не знает, в чём разница. Скорее всего, это просто неприятно для второго участника процесса. Но какое-то мгновение он невидяще смотрит вперёд, будто погружённый в густой туман. Это не больно. Прикосновение чужих губ мягкое и осторожное, пусть Се Лянь и начал это прикосновение так нервно и неуклюже. Эти губы ничего от него не требуют, и принц не может представить себе, чтобы требовали; призрак, наверное, понятия не имеет, что на Се Ляня нашло… Се Лянь прикрывает глаза, не углубляя поцелуй, но будто бы тая, расслабляясь в объятиях юноши, и что-то в этом… заставляет того среагировать. Поцелуй неуловимо меняется, рука на его лице держит крепче, и чужая губа проскальзывает между его собственных. У Се Ляня сбивается дыхание. Пальцы под его подбородком давят чуть сильнее, но это… не неприятно. Нет, нет, Се Лянь… он… Что-то обрывается в его животе, когда призрак начинает отстраняться. Мысли Се Ляня лихорадочно мечутся. Нет. Принц прижимается ближе, обхватывает Умина руками за шею. Пожалуйста… Ладонь ложится Се Ляню между лопаток, поддерживает его, пока Се Лянь слепо цепляется за шею и плечи призрака. «Ещё немного» Наконец, Се Лянь чувствует, как расслабляется юноша, прижимается ближе, подаётся навстречу. «Ещё пару мгновений» Первый поцелуй наследного принца даже не был настоящим поцелуем. Это была уловка. Годы (столетия) спустя он поймёт, что это была особая форма насилия. Но то, что происходит сейчас… ощущается как выбор. Выбор, который Се Лянь сделал сам, который не причиняет боль. Это… Волосы Умина под его пальцами мягкие и прохладные, как шёлк. Прикосновения его губ уверенные, но не настойчивые. Он ничего не пытается забрать, он просто… Наслаждается Се Лянем, не требуя большего. Сердце принца сжимает неуверенная, болезненная эйфория. Хорошо… это… Это приятно. В мире столько вещей, которых у него, он знает, никогда не будет. Се Лянь знает, что никогда не обнимет своего самого желанного человека. Никогда не сыграет свадьбу, никогда не заведёт своей семьи. Всеобщее обожание и восхищение, к которым он так привык в юности, тоже остались в прошлом. В мире так много слов, которые он хотел бы услышать, но никогда не услышит. Столько воспоминаний, чувств и переживаний, что никогда не будут его; столько прикосновений другого рода, которых ему никогда не доведётся испытать. Но… Это останется с ним. Эти мгновения всегда будут принадлежать ему, даже если… Очень медленно Се Лянь отстраняется, но его руки всё ещё обвиты вокруг шеи Умина. Принц закусывает губу. — …Прости меня, — шепчет он, стараясь выровнять дыхание. Румянец всё ещё держится на его щеках. Се Лянь сухо сглатывает и опирается ладонью о грудь Умина, слегка отталкивая их друг от друга. — Я не должен был… не должен был этого делать. Юноша позволяет ему отстраниться, но не убирает ладони со спины Се Ляня. — Дянься не сделал ничего дурного, — мягко успокаивает его Умин, но даже голос призрака стал другим, нетвёрдым, будто бы немного задыхающимся. Се Лянь чувствует… — Этот слуга рад быть полезным. У Се Ляня подрагивают губы. В этом и проблема. Умин здесь не потому, что питает к Се Ляню подобные желания. Он здесь, потому что… Потому что он был солдатом Сяньлэ, и он хочет служить своему принцу. Потому что он умер за своё королевство, забытый собственным народом, и он хочет мести. Он здесь не ради этого. Но он всё равно сделал это, потому что Се Лянь попросил. И принц не может об этом не думать. Он помнит, что чувствовал, когда демон поцеловал его, нося лицо Фэн Синя. Как ему было тоскливо и страшно… и как сильно он желал, чтобы Фэн Синь остался. Это сейчас чувствует Умин? Поэтому он был так осторожен, так нерешителен? Поэтому он сомневался, притягивая Се Ляня ближе? Губы Се Ляня подрагивают, и он отворачивается. Внутри него эйфория от возвращения чего-то неуловимого смешивается с виной от осознания… В своих попытках вновь обрести целостность, Се Лянь забрал что-то у Умина. Он… он поступил так же, как и Безликий Бай. Как он… мог?.. Умин возвращает на лицо маску, Се Лянь слышит мягкий щелчок застёжки. — Если это успокоит Ваше Высочество… — призрак юноши повторяет те же слова, но в ином контексте они звучат иначе. — …этот слуга может попросить кое о чём. Се Лянь кивает, заставляя себя ничего не чувствовать. Губы всё равно предательски покалывает. — Говори, чего хочешь. Он использовал Умина в своих целях, и никакая просьба не в силах этого изменить. Он использовал своего верующего жестоко и бездумно, но… Его ладонь накрывает другая, и длинные пальцы Умина мягко сжимают его. Доброта, которой Се Лянь не заслуживает. — Позвольте мне сделать это. Се Лянь замирает, его брови сходятся на переносице. — Сделать что? — удивлённо спрашивает он. — Выпустить Поветрие Ликов. Что-то внутри Се Ляня обрывается и камнем летит вниз. О. — …Ты хочешь сделать это сам? — тихо спрашивает он, отворачиваясь. — Да, — отвечает призрак. Его рука всё еще сжимает ладонь Се Ляня. — Народ Юнъани принёс бесконечные страдания моему любимому человеку. Се Лянь опускает подбородок, вслушиваясь в речь юноши. — Я буду рад стать их погибелью. Се Лянь отнимает руку. — …Нет, — тихо говорит он. — Это должен быть я. Умин не отвечает, а только наблюдает за ним из-под гладкой улыбающейся маски. — Тебе стоит придумать другую просьбу. Даже сейчас призрак не возражает. — …Как пожелает Дянься, — легко отвечает он. Се Лянь не надевает маску. Он подносит к глазам свою кисть; пусть он не может её увидеть, он пытается представить, как она выглядела в руках Умина. — Чего ты хочешь? — Это подождёт, — отвечает Умин, склонив голову. Знакомые руки снова берут Се Ляня под локоть и мягко сжимают. — Этот слуга всё скажет, когда Дянься закончит свою работу. Се Лянь прикрывает глаза и кивает. Хорошо… Это хорошо. Тогда Се Лянь даст ему всё, о чём он попросит. Между ними повисает тишина. В конце концов, юноша нарушает её: — …Куда Дянься хочет отправиться теперь? В место, где эта история завершится. В место, где она началась. — …залив Ланэр, — отвечает он неожиданно холодным голосом. — Отведи меня в залив Ланэр. — Да, Ваше Высочество. Они снова начинают свой медленный путь.