No Paths Are Bound

ГОД СЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЫЙ — Ляо Юн! — одёргивает женщина своего сына. — Не лезь туда! Мальчик так и замирает с протянутой рукой. В самом сердце Центральных равнин, на границе с ныне павшей Юнъаньской Империей раскинулся город-государство Дацин. Это древний город с ещё более древней историей. Когда он только зарождался, шли нескончаемые войны между Уюном и коренным населением равнины. Много позже город стал жемчужиной и достоянием военной мощи Сяньлэ, а после превратился в величайшую неприступную крепость Юнъани. Стены Дацина известны на весь мир; крепость, павшая лишь раз. Это случилось больше тысячелетия назад — её взяла армия под командованием Генерала Мин Гуана (его последняя победа перед смертью Королевы Юйши). Именно в этот город он потом вернулся вслед за провалившимся военным бунтом, здесь он узнал о предательстве своего Короля, здесь сломал свой меч на глазах сотен зрителей и здесь же вознёсся. На центральной площади в его честь воздвигли монумент — статую, отлитую из бронзы и окрашенную золотом. С тех времён стены Дацина оставались неприступными. Даже сейчас, когда Юнъань пала, никто не покорил их мечом. А теперь перед этими стенами стоит маленький мальчик, разглядывая плетёный мячик, укатившийся за городские ворота. Сегодня они широко распахнуты — как и каждый день до этого. Но он не смеет подойти ближе. — А ну вернись назад сейчас же! Мальчик, вздохнув, поворачивается к матери, смирившись с утратой игрушки, но вдруг… — Извини, — раздаётся голос у него за спиной, и глаза ребёнка распахиваются. — Это твоё? Впервые Ляо Юн видит незнакомца. Он не знал, что незнакомцы могут так мягко улыбаться или что они умеют возвращать тебе игрушки, с которыми ты уже попрощался. Хотя Дацин — большой город, весть облетела его в мгновение ока. К концу дня все уже знали, что на торговой площади появилась новая лавочка — впервые за несколько лет. Очень скромная лавочка их нового ткача. Люди шепчутся, что ткани там такие нежные, а вышивка так искусна, что странно видеть за них такие низкие цены. Честно сказать, ткач отдает их почти задаром, ему едва хватает денег, чтобы прокормить себя. Но самого ткача это, кажется, ничуть не беспокоит; для каждого, кто останавливается у его лавки, он находит несколько добрых слов и улыбок. — …Господин? — зовёт однажды один из детей, и ткач поднимает на него голову (бамбуковая шляпа от этого движения покачивается у него за плечами). — Хмм? — Как вас зовут? Ткач улыбается: — О, моё имя Хуа… — и тут же замолкает, не договорив. Мальчик хмурится. — Просто Хуа?.. Се Лянь ведь уже решил для себя, что нужно будет выдумать другое прозвище. Хотя после бардака в Баньюэ прошло уже почти два столетия, инцидент с Поэтом был совсем недавно… — Лянь, — договаривает он, протянув мальчику руку. — Моё имя Хуа Лянь, а твоё? После небольшой задержки мальчик пожимает руку. — Ляо Юн. Когда мальчик тянется к его руке, Се Лянь снова обращает внимание на звук соударения чего-то металлического — он слышит его далеко не в первый раз по всему городу. Се Лянь хмурится. Здесь так много людей, но на улицах тихо. Никто не говорит без крайней необходимости. Мальчик вдруг шепчет кое-что, вырывающее Се Ляня из его размышлений: — Господин Хуа, вы бог? Се Лянь на мгновение замирает, а когда резко оборачивается к мальчику, его уже и след простыл: Се Лянь слышит только топот ног по булыжной мостовой. Дацин — древний город. На его плодородных землях не счесть благословений (как, впрочем, и проклятий), здешние места напитаны силой и превосходно подходят для всех, кто умеет этой силой пользоваться. Но несмотря на это Се Лянь до сих пор не встретил в городе ни одного заклинателя. Здесь есть торговцы и строители, есть учителя и лавочники, лесорубы и камнетёсы… но ни одного даоса. Се Ляню встречаются редкие солдаты (только от них не исходит тот странный металлический звон). Принц слышит бряцанье мечей в их ножнах — хорошо знакомая мелодия — но мечи там и остаются: здесь нет необходимости в охране и сражениях. Се Лянь никогда раньше не бывал в местах, где так мало преступности. За целый месяц на рынке ему не попалось ни одного вора-карманника. Ни одного насильника. Никто даже не приставал (он на собственном опыте убедился, как часто домогательства встречаются в других городах). Здесь не бывало даже драк по пьяни. Дацин — тихий город. Люди шепчутся у порогов своих домов. Никто не торгуется на рынке, надеясь сбить цену. Даже дети мгновенно затихают, когда осознают, что играют и смеются слишком громко. Се Лянь сидит за своим ткацким станком в приятной тишине. Он и сам едва ли издаёт какие-то звуки, бердо в его руках проскальзывает по натянутым нитям основы почти бесшумно, создавая новые и новые полотна. Каждый день он внимательно прислушивается. Дацин — странный город. Се Лянь уже понял, что расспросы здесь бесполезны. Каждый раз, когда он интересовался, почему мальчик назвал его богом, Ляо Юн бросался наутёк, будто полевая мышь, повстречавшая в амбаре кота. Се Лянь учится задавать другие вопросы. Ляо Юну двенадцать лет (исполнилось на прошлой неделе, а когда они только встретились ему было одиннадцать). Его мама работает в трактире, подносит людям еду. Он любит читать, но здесь почти нет книг. (Се Лянь спрашивает, почему, и мальчик тут же находит предлог сбежать поскорее.) У Ляо Юна когда-то был старший брат, но он ушел в армию, когда мальчик был ещё совсем маленьким. Его отряд отправился через пустыню, и никто не вернулся. Теперь остался только Ляо Юн и мама, но он не унывает. Он умеет находить себе занятия. (Се Лянь спрашивает, почему он не на уроках, и мальчик срывается с места.) Сначала принц подозревает, что с ребёнком плохо обращаются, и поэтому он такой пугливый. Но неделю спустя становится ясно, что Ляо Юн говорит больше любого другого ребёнка в городе. Мальчик оказывается куда храбрее своих сверстников — он единственный, кто решается разговаривать с Се Лянем ежедневно. По местным меркам он очень общительный. Се Лянь как-то спрашивает мальчика об этом. Интересуется, неужели с его лицом что-то не так? Не поэтому ли другие дети избегают его? Ляо Юн в ответ трясёт головой, терпеливо раскладывая для Се Ляня нити по навою. — Они просто никогда раньше не видели незнакомцев. Се Лянь думает об этом, склонив к плечу голову. — …Разве у вас не бывает путешественников? Это странно. Се Лянь уже приезжал в Дацин раньше, когда сам был мальчишкой чуть старше Ляо Юна. Он помнит, что уже был достаточно взрослым для верховой езды, но предпочитал делить седло с Фэн Синем, пока они ехали следом за Королём. В те времена в Дацине кипела жизнь: кричали торговцы, наперебой расхваливая привезённый из-за моря товар, на улицах пели и танцевали артисты, звенели ветряные колокольчики, играли и смеялись дети. — Кому в голову придёт приходить сюда? — Ляо Юн пожимает плечами. Се Лянь вдруг понимает: за все время он ни разу не слышал здесь музыки. Ни флейт, ни барабанов, ни народных напевов, никто даже не настукивал в забывчивости какой-нибудь ритм. Даже выпивохи в тавернах сидели тихо. Что-то здесь не так. Очень, очень не так. Се Лянь чует это нутром, чует в самом воздухе. Он спрашивает о музыке мальчика, и тот отвечает только, что пение здесь вне закона и он не знает, почему. Он врёт. Се Лянь чувствует. Однажды он зовёт: — Ляо Юн? — Да? — Если тебе не сложно, проводи меня до храма Мин Гуана? — тихо просит Се Лянь, откладывая в сторону челнок. — Я уже очень давно не молился и не оставлял подношений, боюсь, это может привлечь дурную карму. — Эмм… — мнётся мальчик. — В Дацине нет храма Мин Гуана. Се Лянь хмурится: он знает, что это не может быть правдой. — Раньше был. Принц не следил за политикой Верхних Небес так пристально, как, наверное, должен был, но Мин Гуан вознёсся в Дацине. Конечно, здесь был его храм. Огромный и роскошный. Се Лянь молился в нём, когда приезжал сюда в детстве, как и все другие представители знатных семей. Тогда он в первый и последний раз в жизни поклонялся не Цзюнь У, и принц хорошо запомнил те времена. В тогдашнем храме Мин Гуана было непривычно оживлённо. Люди не только молились, они танцевали и пели, задорно смеясь. Се Лянь помнил, что после возвращения в Сяньлэ ещё долгое время храмы Цзюнь У казались ему похожими на склепы. Тогда он решил, что в его собственных храмах никто не будет падать на колени и отбивать поклоны. — Ну а теперь нет, — пожимает плечами Ляо Юн. В это сложно поверить: даже Се Лянь знает, что Мин Гуан — известный и почитаемый бог. — Что ж… — Се Лянь пытается придумать что-нибудь другое. — А как насчёт Наньяна, у него здесь есть храм? — …Нет, — качает головой мальчик. — А у Сюаньчжэня? — Нету. — Лан Цяньцю? — Не-а. — …Хорошо, — вздыхает Се Лянь, чувствуя лёгкое раздражение. — А где тогда храм Цзюнь У? — …У нас нет храма Цзюнь У. От удивления Се Лянь не сразу находится с ответом. Такой огромный город — и ни одного храма для Небесного Императора? — …В Дацине вообще нет храмов? — Эм… один есть, — бормочет мальчик. — Но это всё. — И чей он? — брови Се Ляня сходятся на переносице. — Вэнь Цзяо. Как бы Се Лянь ни пытался вспомнить, имя кажется ему совершенно незнакомым. Возможно, это божество вознеслось на Небеса совсем недавно, но… — Если местные почитают его так сильно, что он остался единственным богом в городе, то почему при его храме нет заклинателей? — …Ему они не нужны. Мы все и так ему молимся. Кроме того… — Ляо Юн немного ёрзает. — Заклинательство в Дацине было объявлено вне закона больше сотни лет назад. Се Лянь замирает. — …Вне закона? — мягко спрашивает он. Мальчик воровато оглядывается, прежде чем склониться к сидящему на земле Се Ляню и зашептать (не зная, что за ними уже внимательно наблюдают): — Вэнь Цзяо всех выгнал, когда пришел в город. Какой бог станет выгонять заклинателей? Это всё равно что пилить сук, на котором сидишь. — Заклинатели ушли в другие города, а кто остался… Они сделали себе секту на вершине горы к северу отсюда, — мальчик говорит тихо и торопливо, будто боится, что их подслушают. — Там они занимаются самосовершенствованием под началом Повелителя Дождя. — …Если они ушли столетие назад, то откуда ты знаешь, что они до сих пор там? — тихо спрашивает Се Лянь, не прекращая ткать. Где-то неподалёку городской стражник отлепился от стены, на которую опирался, и начал пробираться в их сторону. — Им дозволено время от времени входить в город чтобы набрать учеников, — Ляо Юн низко опускает голову. — Вэнь Цзяо не хочет, чтобы способные к заклинательству люди ошивались в городе, так что… Се Лянь хмурится, пытаясь сопоставить разрозненные факты. Что-то не так с Дацином. Он почувствовал это ещё на входе — холод, пробравший вдоль позвоночника, который с каждым днём всё труднее и труднее не замечать. Здесь происходит что-то ненормальное. — Вот почему я задал вам тот вопрос, когда вы только пришли, — бормочет мальчик, и Се Лянь поворачивает к нему голову. — Почему? — …Потому что вы не из горной секты, —объясняет Ляо Юн, и Се Лянь про себя удивляется, как тот умудрился понять это так быстро. В голосе мальчика не было ни капли сомнения. — Но у вас на шее нет… Се Лянь бездумно протягивает руку к шее мальчика и находит то, что искал. Находит источник того металлического звука. Что-то не так внутри стен Дацина. Се Лянь, шипя, отдёргивает руку. Он редко чувствует боль, но теперь подушечки его пальцев горят огнём. На шее мальчика висит железный ошейник. И тёмная энергия внутри металла настолько сильна, что при контакте с плотью божества она вызвала яростную отдачу. Этот ошейник… нет, весь город… Всё вокруг пропитано злом. Городской стражник проталкивается всё ближе, не стесняясь пихать горожан локтями. — Эй! — рявкает он. — Ты..! Ляо Юн мгновенно замолкает, побелев, как полотно. Се Лянь напрягается тоже и незаметно несколько раз постукивает себя по горлу — знак, что Жое следует приготовиться, пока не… И тут вдруг раздаётся ещё один голос, и впервые с тех пор, как Се Лянь оказался здесь… — И придёт новый день, мне оставив лишь тень от тебя, о возлюбленный мой… Се Лянь слышит пение. В окне напротив сидит юноша, в руках он держит книгу, а стопа перекинутой через оконную раму ноги плавно покачивается. У него мягкий, глубокий и ясный голос. Он поёт, не отводя взгляда от городского стражника. Се Лянь не может видеть, как потрясающе красив этот юноша: глаза у него сияют будто жидкое золото, а волосы похожи на гладкий блестящий шелк — они собраны у лица, открывая фарфоровую кожу. Судя по звуку его голоса, он едва переступил порог юношества. Стражник, грязно выругавшись, резко развернулся к молодому человеку. — Сюн Ли! — рычит он, позабыв о ткаче и ребёнке. — Тебе нравится нарываться на неприятности?! Юноша только едва заметно улыбается. Гнев стражника его не останавливает: захлопнув книгу, он поёт следующие строчки: — Разойдутся пути, Мне тебя не найти, Сердце вновь захлебнётся тоской… Он выпрыгивает из окна, ничуть не стесняясь грохота, с которым его тяжелая обувь ударяется о мостовую. Несколько прядей покороче падают ему на лицо. Стражник, доведённый до белого каления, орёт: — Довольно! Улыбка Сюн Ли становится шире. —Тебе не нравится? — теперь юноша ухмыляется, легко уворачиваясь от каждой попытки мужчины схватить его, даже не расцепляя сложенных за спиной рук. С притворной обидой и стеснением юноша тянет: — Ты ведёшь себя так грубо… А ведь я написал эту песню для тебя. Стражник был как минимум на декаду старше Сюн Ли, и от слов юноши стал лиловым. — Ах ты паршивый недоносок!.. Стражник бросается на юношу, и Сюн Ли шагает ближе, в один разворот оказываясь за спиной у напавшего. Юноша толкает его в поясницу. — Мой любимый, позволь Мне остаться с тобой Или сам передумай идти… — Я не шучу, сученыш, тебя за это так высекут, что мать родная не узнает! Пальцы Се Ляня к этому времени уже совсем забросили ткачество. Принц хмурится: юноша только спел песню стражнику, и за это его высекут? За спиной Се Ляня Ляо Юн видимо понимает, что ради него делает молодой человек, и как можно незаметнее выскальзывает из ткацкой лавки. Сюн Ли продолжает петь, уворачиваясь от каждого броска стражника, он ловкий и быстрый, как маленький вьюрок. Краем глаза он следит за отступлением ребёнка. — Ты поверь мне, прошу, Что пока я дышу… — напевает он, и Ляо Юн успевает прошмыгнуть за угол. — …Я хочу быть с тобою в пути! Едва допев, юноша склоняется в театрально-глубоком поклоне, а потом срывается с места, дразня и усмехаясь, уводя стражника всё дальше и дальше от дома Ляо Юна. Крики затихают в отдалении, и встревоженный шепот расползается по городской площади. — …В этот раз он легко не отделается… — Он сам виноват… никогда не слушает… Неужели этого юношу действительно так жестоко накажут? И если это правда так… В какой опасности был Ляо Юн, раз юноша посчитал, что его спасение стоит такого наказания? Юноша — Сюн Ли — не возвращается на площадь несколько недель. Когда он всё же появляется, Се Лянь слышит хрипы в его дыхании, замечает его хромоту. Юноше едва ли больше семнадцати, и его уже избили до полусмерти. За то, что он пел. За то, что он спас Ляо Юна от ещё более страшного наказания (и всё из-за того, что мальчик рассказал принцу о железном ошейнике у себе на шее). Почти каждый человек в этом городе носит такой же ошейник. И Се Ляню остаётся гадать… Что же здесь происходит? Се Лянь подозревает, что всё это связано с тем «Вэнь Цзяо», которому поклоняются в этом городе, но… Он не понимает, ради чего это всё может понадобиться богу. Не понимает, как Цзюнь У позволил заковать целый город смертных в цепи. Иногда он думает, что ему стоит уйти. Что его дурная карма и невезение навлекут ещё большие беды, но… Он слышит, как дети на улице пытаются перебрасывать друг другу мячик, не издавая лишних звуков. Се Лянь всё равно слышит тихий лязг их ошейников, и в это же мгновение он понимает, что не сможет уйти. Ни один ребёнок не заслуживает жить на цепи. Поэтому он остаётся, и он прислушивается. Проходит немного времени, и в городе без песен и смеха случается переполох. Ляо Юн поднимает голову со своего места возле Се Ляня и едва не роняет нити. Се Лянь прислушивается и поворачивает голову в сторону шума. — Что там такое? — Там заклинатели, — шепчет Ляо Юн, распутывая пряжу, — Те самые, с горы. Се Лянь прислушивается, пока городские жители толпой окружают группку пришедших. Ему требуется время, чтобы понять, что… Эти люди — родители. И они умоляют. — Прошу, пожалуйста, мой сын! Мой сын, он лучший в классе! Он станет идеальным заклинателем! — Моя малышка Ма Лихё бегает быстрее других детей, у неё точно дар, милые господа, возьмите её! Возьмите мою Лихё! И в каком-то ужасающем смысле их всех можно понять. С тех пор, как Се Лянь пришел сюда, город не покидала ни одна живая душа. Он готов поспорить, что ошейники не дадут сбежать никому. Заклинательская школа на горе — единственный шанс обрести свободу. Судя по голосам, в группе шесть заклинателей. Они ведут себя тихо, но их тишина отличается от вынужденной, испуганной тишины жителей Дацина. Они хорошо воспитаны и порядочны. Каким бы методом самосовершенствования они ни пользовались, Се Лянь практически видит, что они преуспевают. Один из заклинателей отделяется от группы. Шаги у него лёгкие, так что он, наверное, младший ученик. Дети высыпают на площадь встречать его, радостно перешептываясь. — Ан-сюн! — вскрикивает Ляо Юн, улыбаясь от уха до уха. Он бы бросился навстречу, но у него в руках всё ещё зажаты нити… Се Лянь мягко улыбается мальчику и похлопывает его по руке. — Иди, — тихо говорит он, забирая у мальчика пряжу. — Я с этим справлюсь, а ты поздоровайся. — … — Мальчик торопливо кивает, подскакивает на ноги и бросается встречать гостя. — Ан-сюн! — Ан-сюн, ты так вырос! — Ан-сюн, а вас там правда учат магии?! Дети помладше окружили его, прыгая и путаясь под ногами, цеплялись за его рукава. Он гладил их по головам и здоровался, но будто бы не смотрел на них по-настоящему. Он не сводит глаз с юноши, сидящего в оконном проёме. Он растрёпан, несколько длинных прядей обрамляют его лицо, а остальные волосы забраны белой лентой. Взгляд заклинателя останавливается на ссадине на его скуле, и он решительно проталкивается через детей к окну. Сюн Ли притворяется, что заметил заклинателя только когда он подошел вплотную. — Ах, Ан-сюн, — вздыхает юноша, поднимая глаза от книги. Из его уст уважительное «сюн» звучит немного саркастично, в уголках его губ таится хитрая улыбка. — Ты почтил нас своим присутствием. Сначала молодой заклинатель молчит, разглядывая кровоподтёки на лице Сюн Ли. — Ты опять ввязываешься в драки? — Нет! — Сюн Ли, фыркнув, захлопывает книгу. — Я вел себя очень достойно, просто чтобы ты знал. Я был настоящим героем-спасителем! — Конечно. — Я… — ворчливо начинает Сюн Ли, отводя взгляд. Поверх плеча Ана он видит, как столпившиеся дети терпеливо ждут, когда на них обратят внимание. Улыбка пропадает с лица юноши, он хмурится, затем вздыхает. — Тебе следует уделить им немного твоего времени. Один из них может потом подняться с тобой на гору. Взгляд Ана остаётся прикованным к нему; он всегда смотрел на людей слишком долго и пристально, и Сюн Ли это ненавидел. — Как и ты. — Клянусь, если ты заговоришь об этом ещё хоть раз..! — Вернись со мной, Сюн Ли. Бам! Сюн Ли бьёт другого юношу в плечо, соскальзывая с окна и собираясь уйти. — Ты пришел сюда по делу, вот им и занимайся, а не меня донимай! Се Лянь со своего места слышал весь их разговор. Он не мог не улыбнуться вначале: Сюн Ли мог притворяться холодным и равнодушным, но Се Лянь слышал, как зачастило его сердце. Но чем дольше юноши разговаривали, тем больше у бога появлялось вопросов. — Ты здесь долго не протянешь, — бормочет Ан с тревогой и беспокойством. С этим Се Лянь согласен. Сюн Ли избили и высекли чуть ли не до смерти уже три раза с тех пор, как Се Лянь пришел сюда (а прошло совсем немного времени), к тому же… В городе без заклинателей, где детей с даром отсылают прочь… Сюн Ли не должен был до сих пор быть здесь. Он куда образованнее и сильнее других юношей своего возраста, он талантлив, а ещё… Пусть Се Лянь и слеп, но он чувствует тепло сильного золотого ядра Сюн Ли. Он стал бы отличным заклинателем. Но юноша ведёт себя так, будто всё это ему неинтересно. — Раз я так слаб, то на гору точно не заберусь… — театрально вздыхает он и, развернув Ана к детям, подталкивает его в спину. — Ах, бедный-несчастный я!.. — Сюн Ли… — Ан говорит тихо, и его голос наполнен тревогой пополам с раздражением. — Ты даже не знаешь, на что похож мир снаружи. — Да он такой же дерьмовый, как здесь. Для простого слушателя эти переругивания выглядят обычными подростковыми разборками. Но Се Лянь — не простой слушатель. — Ты хоть понимаешь, сколько вещей нас заставили забыть? — спрашивает Ан. Он всегда был красивым: острые брови, тонкий нос, сильная челюсть. Теперь даже красоту перекрыло беспокойство. Забыть? — Даже название этого города… Название. Се Лянь прекращает ткать, его пальцы замирают над последним рядом нитей. Так и есть. Это место… не всегда называлось «Дацин». Когда он приезжал сюда ребёнком, этот город носил другое название. Но какое? Он назывался… Так странно, что Се Лянь не может… Се Лянь тоже не может вспомнить, как раньше назывался Дацин. Его память с годами стала плоховата. Он научился выбирать, что он запомнит, а что выкинет из головы, ведь ему приходится держать в памяти целые столетия. Он предпочитает запоминать только важное. Но всё же… Се Лянь даже не осознавал, что когда-то Дацин назывался по-другому, пока Ан не сказал об этом. А теперь он не может вспомнить, хотя очень пытается. Это не просто странно... Здесь замешано какое-то проклятье. Но… как это возможно? Се Лянь никогда о таком не слышал. Украсть имя… разве бывают такие проклятья? И не просто имя, а название древнего города, прославленного в трёх мирах. И судя по тому, что говорит Ан… Как только ты выйдешь за ворота, ты вспомнишь. Скорее всего, в тот момент, когда Се Лянь подходил к городским воротам, он точно знал, что это за место. Получается, он пришёл сюда с какой-то целью? Это были не обычные скитания, а целенаправленное путешествие? И если это действительно так, как Ан и другие заклинатели сохраняют свои воспоминания, когда спускаются в город? Наконец, Сюн Ли убеждает Ана уделить минутку столпившимся детям, которые из кожи вон лезут, чтобы молодой заклинатель заметил их таланты. Се Лянь прислушивается к их разговорам и узнаёт, что Ану семнадцать и они с Сюн Ли ровесники, он родился в храме Вэнь Цзяо и там же вырос вместе с остальными сиротами. Его взрастили и воспитали последователи единственного бога Дацина. Так он и познакомился с Сюн Ли — ещё одним сиротой. Мальчики вместе выросли, оба были сильны и исключительно талантливы. Но когда пришло время, Ан выбрал подняться с другими заклинателями на гору, а Сюн Ли — остаться внизу. Визит заклинателей быстро подходит к концу: скоро старшие начинают готовиться к отъезду, и их младший ученик, пусть и неохотно, собирается с ними. Уже уходя, он чуть поворачивает голову и краем глаза смотрит на Ляо Юна. — Ты можешь идти с нами, если пожелаешь. Мальчик так и замирает с открытым ртом. — …Я? Се Лянь не удивлён: Ляо Юн смекалист и храбр, он выделяется на фоне других детей Дацина. Но после нескольких минут глубоких раздумий мальчик вдруг качает головой и отступает немного назад. — …Нет, спасибо, — мямлит он. Сюн Ли, похоже, разделяет подход Се Ляня «делай, как я говорю, а не как делаю» — он таращится на мальчика во все глаза. — Ты совсем дурной? — он подталкивает ребёнка в спину. — Иди с ним! — …Нет, — упрямится мальчик и отбегает, прячась за Се Ляня. — Я нужен моей маме! Смерив ребёнка долгим взглядом, Ан всё же тихо вздыхает, покачав головой. — Это твой выбор. Он разворачивается и идёт прочь мимо торговых рядов рынка. Сюн Ли, бросив последний раздражённый взгляд на ребёнка, догоняет его. — Я не говорил ему оставаться, Ан. — Я знаю. Сюн Ли оглядывается на мальчика — тот всё ещё прячется за спиной у нового ткача — и пристыженно потирает локоть. — …Ты как будто меня обвиняешь. — …Он тебя обожествляет, Сюн Ли, — голос Ана тихий и бесцветный. — Как и все они. — Не так сильно, как тебя. Ан закатывает глаза. Но… Он может видеться со своим другом только раз в год, и он не хочет потратить всё отведённое им время на споры. — О чём та книга, которую ты читал? — Хммм? — Сюн Ли бросает на него взгляд. — О, тебе бы не понравилось. Она глупая и про любовь. И очень неприличная. Лицо Ана заливается краской от одного слова «неприличная», но его голова всё ещё повёрнута к рыночным лавкам, прочь от Сюн Ли, так что его друг ничего не замечает. Сюн Ли продолжает болтать, идя рядом: — Кстати, я совсем забыл… — тянет он, широко раскрыв глаза. — Сегодня мы стали совершеннолетними, так? Вот что ещё следует знать об этих юношах: они родились в один день. Ан кивает и прячет руки за спину, чтобы не было видно, как он нервно теребит рукав. — С днем рождения, Ан, — Сюн Ли улыбается и, дразня, копирует его позу. Затем он наклоняется и подталкивает друга плечом. — Не хочешь тоже меня поздравить, а? — …С днём рождения, Сюн Ли, — бормочет он, так и не повернувшись. В глазах Сюн Ли искрится веселье. — А как с поисками твоей родственной души? Нашел? — Нет, — Ан смотрит четко на противоположный конец площади. — В это сложно поверить, — Сюн Ли цокает языком и склоняет голову, пока не задевает виском плечо Ана. В прошлом году они были одного роста… Когда он успел так вымахать? — Ты ведь само очарование… — Ты смеёшься надо мной, — Ан сжимает зубы. — Прекрати. Он не может видеть мягкости в глазах друга. На самом деле Сюн Ли совсем не смеётся. — Ладно, ладно, — он вздыхает, распрямляясь. — А ты тогда прекрати ворчать. Сегодня ты сможешь выбрать себе фамилию. Какие мысли на этот счёт? Мать Сюн Ли оставила с младенцем записку, но вот Ан… Ан был рождён ни с чем. У него даже не было имени. «Ан» — прозвище, которым Сюн Ли наградил своего друга, когда едва научился разговаривать. Когда мальчик подрос и начал лучше понимать имена, он сделал это прозвище своим настоящим именем. Теперь, когда Ан достиг совершеннолетия, он имеет право выбрать себе фамилию. Сюн Ли знает, как сильно друг этого хотел. — …Лань, — тихо отвечает заклинатель. — Лань, — повторяет Сюн Ли, склонив голову, пробуя новое имя. — …Лань Ан? — Думаешь, плохо? — Нет, нет… Мне нравится, — успокаивает его Сюн Ли. Сочетание звуков кажется немного корявым, но само имя простое и вполне в духе его друга. — Долго выбирал? — Да… — Хорошо, — юноша фыркает, сложив на груди руки. — Это дело важное. — Я знаю. — Это имя, которое ты однажды передашь своей жене и детям, — Сюн Ли шмыгает носом и потирает его кончик. — Фамилии… и всё такое… Молодой заклинатель резко переводит на него взгляд, и его глаза в закатном солнце выглядят подсвеченным серебром. — Я знаю, — повторяет Лань Ан, оглядывая Сюн Ли с ног до головы. — Я принял это в расчёт. До городских ворот остаётся не больше пары десятков чжанов, и улыбка Сюн Ли немного меркнет, как бы он ни старался удержать её на лице. Лань Ан всё ещё смотрит на него, и глаза у него становятся печальнее. — …Ты написал новых песен? — А как я, по-твоему, заработал это? — Сюн Ли хмыкает, наконец встречая его взгляд. Он имеет в виду ссадины, разумеется. И, судя по легкой хромоте, его снова высекли кнутом. — …Ты ведь не собираешься попросить меня спеть? — улыбка Сюн Ли снова становится хитрой (так он пытается отвлечь Лань Ана от его беспокойства). — Прости, но я пою только для юношей, которые мне нравятся, — он пожимает плечами. — Только не плачь, ладно? Я совсем не знаю, что делать с людьми, которые не могут вынести отказа..! — Сюн Ли, — молодой заклинатель кладёт руку ему на плечо. — …Что? От тяжести взгляда Лань Ана можно задохнуться. Когда он на тебя смотрит, кажется, что во всём мире нет больше других людей. Этот взгляд… Сюн Ли сухо сглатывает, и вопреки своим собственным поддразниваниям, отступает на шаг, чувствуя дрожь в коленях и заполошный бег собственного сердца. Этот взгляд так бесит. — Пойдём со мной. Стоит этим словам прозвучать, и момент упущен. Сюн Ли закатывает глаза и пихает друга в плечо. — Когда ты уже оставишь это в покое? Я не пойду! И вообще, слишком настойчивые парни никому не нравятся, просто чтобы ты знал! Взгляд Лань Ана опускается ниже, скользит по горлу и останавливается на железном ошейнике. — Если ты останешься здесь… — ему тяжело об этом даже говорить. — Ты умрёшь. Лицо Сюн Ли на мгновение застывает, его улыбка становится болезненной, хрупкой, но она остаётся. — Все умирают, Лань Ан. Он так легко принял новое имя — этого почти хватает, чтобы Лань Ан улыбнулся. Почти. — Не все, — шепчет он. — … — Сюн Ли поджимает губы и оглядывается назад, на рынок. На людей. Торговцев, учителей, детей, играющих на улицах. Замечает даже слепого ткача, с которым ни разу не разговаривал. — Я остаюсь. — Сюн Ли… — Я лучше умру. Глаза Лань Ана распахиваются, и он замолкает. — Я лучше умру, пытаясь помочь всем этим людям, — объясняет Сюн Ли. — Чем сбегу и спрячусь на горе. Он не из тех, кто прячется. Его взгляд скользит по лицу Лань Ана. — …Кроме того, — шепчет он. — Даже там ты всё равно скован. Лань Ан кончиками пальцев касается своего лба. Он чувствует себя неуверенным, выбитым из колеи. Улыбка Сюн Ли невозможно далека от счастливой — но это не значит, что он не пытается выдать её за искреннюю. — Позаботься о себе, Лань Ан. Но он не успевает развернуться и сбежать: друг ловит его запястье. — …Тебе достанется от твоих наставников, если не поторопишься, — начинает он и тут же затихает, почувствовав, что Лань Ан вложил что-то в его ладонь. Книгу. — Почему…? — Сегодня наш день рождения, — тихо отвечает Лань Ан, и Сюн Ли понимает. Это подарок. — Никому её не показывай. — … — Сюн Ли поиграл бровями. — Это такая книжка, да? Лань Ан не обращает на его поддразнивания никакого внимания. — Пообещай мне, Сюн Ли. Они смотрят друг на друга в тишине, и юноша кивает, не отрывая внимательного взгляда от лица Лань Ана. Заклинатель кивает тоже и отпускает чужое запястье. Он торопится за своими наставниками, и они вместе выходят через открытые городские ворота. Се Лянь погружается в размышления.