No Paths Are Bound

Чуть больше ши спустя Сюн Ли снова сидит на окне. Он неподвижен, как и всегда, с той лишь разницей, что теперь у него в руках новая книга, и его глаза широко распахнуты. Может ли быть… Неужели действительно… Разве это может быть пра…? — Простите пожалуйста, молодой господин? Сюн Ли, подскочив, тут же прячет книгу в рукаве, но, увидев, кто его побеспокоил, расслабляется. Это всего лишь ткач, да ещё и слепой. — Не могли бы вы мне помочь? Сюн Ли впервые думает о помощи кому-то с лёгкой неохотой — всё-таки прямо сейчас он очень занят… — Конечно, — вздыхает Сюн Ли, легко соскальзывая с подоконника на землю. — Что вам нужно? В конечном итоге, не так плохо он воспитан чтобы отказать в помощи слепому человеку. Се Лянь благодарно улыбается. — Я уже очень давно не молился, — объясняет он. — Не мог бы ты отвести меня к храму Вэнь Цзяо? Хоть Сюн Ли немного удивила его просьба, юноша всё равно протягивает руку. — Конечно, — вздыхает он. — Тут недалеко. Сюн Ли не доводилось раньше работать поводырём, но он добр и терпелив. Он идёт медленно, следит, чтобы Се Лянь успевал, и ловит его, когда бог спотыкается. Когда они доходят до ворот храма, Се Лянь начинает понимать. Даже раньше, чем они проходят через главные двери, он догадывается, что происходит. Что здесь случилось. — …Всё в норме, господин Хуа? — спрашивает Сюн Ли, наблюдая за резко изменившимся выражением лица Се Ляня. — Ох… — ткач улыбается, похлопав Сюн Ли по руке. — Да, да… не стоит беспокойства. Они проходят через двери, и Се Лянь прижимает ладонь к одной из ближайших колонн. Он уже был здесь раньше, и это не храм Вэнь Цзяо. Это Центральный Храм Генерала Мин Гуана, защитника Северных земель. Се Лянь узнает местность, узнает расположение, размер и форму — он уже приходил сюда, когда был мальчишкой. Он проходит вдоль молитвенной залы, прислушиваясь. Он слышит только лязг цепей. — …Должно быть, Вэнь Цзяо очень могущественный, раз у него такой большой храм. — Вроде того, — бросает Сюн Ли. Пусть он и вырос в этом храме, особой любви к его владельцу у юноши никогда не было. Шаги Се Ляня эхом отражаются от стен, кончиками пальцев он скользит по вырезанным на ним барельефам. Се Лянь медленно поднимает бровь. — Что символизируют эти солнца? Раньше здесь их не было, и Пэй Мин не имел к светилам никакого отношения. Их добавили позже. — Вэнь Цзяо. Он бог солнца, — объясняет юноша. Се Лянь опускает подбородок. Это ложь. Есть лишь один бог, посмевший посягнуть на Солнце, и это Небесный Император. — …Расскажи мне о нём, — шепчет Се Лянь, снова касаясь барельефов. — Эм… — Сюн Ли вздыхает, опершись о колонну. — Он пришел в Дацин больше столетия назад и освободил нас от гнёта заклинателей из Сяньлэ. Се Лянь закашлялся. — С… Сяньлэ? — выдавливает он, мысленно возвращаясь к даосам, которых видел этим утром. — Я думал, здешние заклинатели поклоняются Повелителю Дождя. Никто не поклоняется Се Ляню, он в этом уверен. — Что? Я имел в виду… те заклинатели были потомками народа Сяньлэ. Это… больше похоже на правду. — Все семьи здесь имеют сложные родословные, которые уходят корнями к древней знати, — объясняет Сюн Ли. — Ворота Дацина закрылись, когда свирепствовало Поветрие Ликов, а потом были войны… Се Лянь помнит. Тогда этот город носил иное название, но Се Лянь помнит, как великая Северная крепость закрыла свои ворота, чтобы пережить последующие бедствия. Когда-то он думал привести сюда своих родителей, спрятать их здесь, но… ему так и не предоставился шанс. — Правители Дацина гордились своим наследием, своей историей, но для всего остального мира они стали узурпаторами. Сюн Ли идёт бок о бок с Се Лянем, вертя головой. Се Лянь не может этого видеть, но юноша смотрит на фрески на стенах, иллюстрирующие его рассказ. — Вэнь Цзяо прибыл в город, подобный сияющей звезде, и он даровал правителям Дацина и их заклинателям один шанс, — Сюн Ли останавливается напротив одной из фресок, запрокинув голову. — Он дал им три дня на то, чтобы сжечь все храмы своих богов и устроить пир в честь Вэнь Цзяо. Если они послушаются, он дарует им богатство и силу. Если нет, он накажет их. Сжечь храмы? Это совсем не похоже на бога. — Но правители Дацина были гордыми людьми и верными служащими своих богов, поэтому они отказали Вэнь Цзяо, — Сюн Ли касается выцветших от времени фресок. Под слоем краски почти угадывается что-то ещё, что-то, что раньше было на их месте. — Вэнь Цзяо вернулся на третий день и разрушил их Золотые ядра. На фреске изображено именно это: бог, сбрасывающий с вершины правителей некогда гордого города. — Он изгнал их, а оставшиеся потомки Сяньлэ… — Сюн Ли, поморщившись, потирает горло. — Мы все расплачиваемся за грехи наших предков и нанесенное оскорбление. — Сюн Ли. Юноша вздрагивает от звуков голоса ткача — настолько серьезным звучит этот голос. — …Да? Слепец в белых одеждах стоит перед статуей божества Вэнь Цзяо, скрестив на груди руки. — Спасибо за твою помощь, но сейчас тебе стоит уйти. Сюн Ли, ничего не понимая, смотрит на него во все глаза. — Вам нужно…? — Я смогу добраться до дома, — успокаивает его Се Лянь. — Но уже поздно. Тебе пора. — …Хорошо, — осторожно соглашается юноша, уже собираясь уйти, но тут ему в спину прилетает: — И Сюн Ли? Он снова оглядывается назад. — Не приходи сюда. Если можешь этого избежать — не приходи. Юноша смеривает его странным взглядом, но потом пожимает плечами и бормочет что-то вроде согласия, прежде чем исчезнуть за дверьми храма. Смертным нечего делать в таком месте. Се Лянь вертит головой. Даже привычная тьма проклятой канги в этом месте кажется ещё темнее. Здесь всё заполнено демонической энергией. Ядовитая трупная ци тут настолько плотная и гнилостная, что её зловоние не даёт Се Ляню дышать. Запах благовоний ничего не может сделать, чтобы её скрыть — всё равно что пытаться спрятать гниющий труп, прикрыв его сверху цветами. Это уже не настоящий храм. И Вэнь Цзяо — далеко не бог. Се Лянь знает, что он такое. Если бы у него ещё была духовная энергия, он бы разобрался с этим прямо сейчас. Может, если бы у него было хотя бы на одну кангу меньше, он смог бы сделать больше. Теперь Се Лянь знает, он не справится с проблемой в одиночку, но… Он знает кое-кого, кто может. Он довольно быстро понял, что за ворота Дацина не позволено выходить никому: железные ошейники остановят любого, кто попытается. Дозорные у ворот — по большей части декорация. Каждый раз, когда Се Лянь подходил к воротам, его мягко отправляли прочь. Никто не видел в слепом ткаче угрозы. Никто не знает, что он тоже из Сяньлэ. Никто не посчитал нужным надевать на него ошейник. Теперь, под покровом ночи, переодевшись в тёмно-синие одежды, он прыгает по крышам, всё ближе подбираясь к великим стенам Дацина. Для современного мира они подобны чуду: среди всех известных человечеству крепостных стен эти выше всех и достигают почти четверти ли в высоту. Построить их было настолько сложно, что инженер, занимавшийся конструкцией стен, по завершении своего изнурительного проекта вознёсся на Небеса. Се Лянь не может видеть их, но он помнит огромные блоки песчаника и белого мрамора, поднимающиеся высоко в небо. Когда он был мальчишкой, эти стены казались ему невероятно впечатляющими и немного пугали. Он помнит даже, что над городскими воротами была вывеска с крупными буквами — каждая с три человеческих роста высотой. Теперь он чувствует тень, падающую от этих стен. — Жое! — шепчет он, спрыгивая с острой крыши дозорной башни. Стоит ему позвать, и шелковая лента растягивается, хватается за зубец на самой вершине стены и тянет своего хозяина наверх. Се Лянь, приземлившись, слепо оглядывается по сторонам. — …Отведи меня в ближайший храм, — шепчет он. Духовное орудие мгновенно подчиняется, помогая мягко спрыгнуть по другую сторону стен. В то же мгновение, как ноги Се Ляня касаются земли, к нему волной возвращаются воспоминания. Название этого города не «Дацин». Он поворачивает голову туда, где, он знает, над воротами висит вывеска (всего на несколько ли восточнее). Теперь он помнит, что там написано. Это древнее место, гордое место. Место могущественной крови и старых знатных родов. Город наук и просветления, город, чьи улицы раньше наполняла музыка, чьи песни разнеслись далеко за пределы гор и центральной равнины. Два божества вознеслись здесь, эти земли напитаны магией, она бьется и пульсирует тут, подобно сердцу. Этот город не должен был быть тюрьмой. Власть в Дацине когда-то принадлежала справедливым правителям. Эти стены были воздвигнуты, чтобы защитить простой народ. Народ Се Ляня. Люди, которые сейчас заперты внутри этих стен — их прямые потомки. И бог больше не позволит никому отбирать их свободу. Жое ведёт его на север, вверх по крутому горному склону, так высоко, что тропа теряется в облаках. Несколько раз Се Лянь спотыкается, обдирая ладони и колени о торчащие камни, но верная Жое не даёт ему скатиться с горы кувырком. Воздух здесь колючий от холода, но чистый. Се Лянь забирается всё выше, пробирается через плотные слои тумана, пока, наконец, не чувствует под ногами траву — он добрался до плоскогорья рядом с вершиной. Се Лянь слышит, как ветер играет в кронах деревьев, слышит водопад где-то рядом. Это безмятежное и мирное место. Духовная энергия здесь тоже сильна и чиста, её с лихвой хватит, чтобы взрастить секту могущественных заклинателей и поддерживать её очень долгое время. Как минимум тысячелетие, по прикидкам Се Ляня. Тропа, наконец, заканчивается воротами, и возле них его останавливает стражник. — Ваш пропуск? — Мой… что? — Се Лянь вскидывает голову. — В Облачные Глубины допускаются либо ученики секты, либо владельцы пропуска, — объясняет стражник. — Вы подходите под любое из этих условий? — …Сдаётся мне, что нет, — Се Лянь потирает подбородок. Привратник встаёт ещё ровнее. — Тогда вы не можете войти. Се Лянь обдумывает ответ. — …С кем я могу оспорить это решение? — С главой секты, — отвечает стражник. — Но он не выйдет на службу ещё несколько часов. — Ах, я понимаю… — Се Лянь вздыхает и, подумав немного, опускается на голую землю, устраиваясь в позе для медитации. — Я подожду. Стражник долго следит за гостем, но тот сидит неподвижно, и впечатлённый привратник спрашивает: — …Вы заклинатель, молодой господин?.. — Хуа Лянь, — отвечает слепой Даос. — И да. Раньше я был заклинателем. — …Вы пришли сюда учиться? — Нет, нет, — Се Лянь едва заметно улыбается. — Только помолиться. Привратнику, должно быть, понравился его ответ. Се Лянь сам не заметил, как задремал. Когда он просыпается, то чувствует на своих коленях что-то мягкое. Даже пушистое. Это… кролик. И вместе с кроликом лежит жетон-пропуск. Се Лянь легко улыбается, поглаживая кролика между ушей. Какое милое маленькое создание… Храм Повелителя Дождя совсем небольшой, отвечающий скромным предпочтениям этого божества. Се Лянь помнил, что Повелитель Дождя не любил вычурности. Но когда принц встаёт перед алтарём… он не чувствует ничего. Се Лянь хмурится, пытаясь нащупать хоть что-то, похожее на духовную связь. Канга на его шее — та, что запечатывает его собственную ци — не позволяет ему правильным образом накапливать энергию. Даже в сеть духовного общения теперь ему путь заказан. Связаться с кем-то через неё он мог бы только с посторонней помощью (которой у него не было), но вот молитвы… Раньше ничего не мешало ему молиться. Семь столетий назад он молился Му Цину. Всего пару мгновений, но он чувствовал образовавшуюся связь. Даже когда он молился Цзюнь У, принц знал, что Император, скорее всего, его слышит. Но теперь? Ничего. Следующим Се Лянь пытается позвать Цзюнь У, но и здесь его ждет неудача. То, что он не получил ответа, не удивительно, но сам факт полного отсутствия связи… Переборов себя, он всё же пытается помолиться Фэн Синю. Выходит… неловко и скованно, но Се Лянь делает это не ради себя. И снова нет ответа. С ещё большим сомнением он пробует Му Цина. Се Лянь точно знает, что этот бог как минимум однажды уже его услышал… Тишина. Се Лянь медленно поднимается с колен. Он слышит, как прогоревшая палочка благовоний осыпается пеплом, и оборачивается к одному из учеников. — Ваш глава секты здесь? — мягко спрашивает Се Лянь, потирая глаза. Он не знает, почему они болят. — Эмм… — ученики переглядываются. — Он сейчас на собрании с главами других бессмертных орденов… — Отлично! — бросает Се Лянь, проходя мимо них. — Господин! — кричит один из учеников, бросаясь следом. — Стойте…! — Совсем не обязательно указывать мне дорогу, — Се Лянь приятно улыбается. — Я и так их слышу. Где-то в половине ли от центральных павильонов он слышит голоса собравшихся. Ученики, нисколько не поверив, что у этого слабого даоса настолько чуткий слух, всё же бросаются его догонять. Для слепого он… весьма шустрый. — Вам нельзя просто так ворваться на собрание! — Это запрещено! — И я глубоко извиняюсь за это, — Се Лянь уважительно склоняет голову. — Но ситуация не терпит отлагательств. Ученики снова переглядываются, ничего не понимая. Не терпит отлагательств?.. Впервые за несколько месяцев Се Лянь слышит музыку. Настоящую музыку. Ноты разливаются в воздухе, мягкие и успокаивающие… Должно быть, это гуцинь, и играет на нём искусный музыкант. Се Лянь не может припомнить, чтобы он когда-нибудь слушал настолько искусно исполненную мелодию. Спустя пару мгновений он распахивает двери в зал собраний, и музыка обрывается под пораженные вскрики нескольких старейшин. — Это частное собрание!.. Они разглядывают влетевшего в зал молодого мужчину. Он одет в насыщенно-голубое ханьфу, его волосы забраны в простой пучок без единого украшения, и он, сложив перед собой руки, склоняется в глубоком поклоне. — Прошу прощения, прославленные мастера, но вы все находитесь в смертельной опасности! В комнате воцаряется молчание. Сидящий во главе стола заклинатель с серебряными волосами подаёт голос, и по тому, как остальные затихают, Се Лянь решает, что он здесь главный: — О чём вы говорите, юноша? — …Я убеждён, вы все осведомлены о наложенном на город проклятье, — никто не спешит отрицать, и Се Лянь кивает, решив продолжить: — Как много времени прошло с тех пор, как вы получали ответ Небес? Старейшины переглядываются — вопрос сбил их с толку. — …Юйши Хуан — молчаливое божество, чей нрав давно известен, — тихо говорит глава секты. — Долговременное отсутствие вестей от Повелителя Дождей не удивительно. — Но разве вам отвечал ХОТЬ ОДИН бог? — давит Се Лянь. Когда никто не отвечает ему, он качает головой. — Все эти земли отрезаны от Небес. Это объясняет, почему Генерал Мин Гуан не заинтересовался неполадками в собственном храме: ничто в духовном плане не может проникнуть в это место, и ничто не может покинуть его. — Все здесь присутствующие прекрасно осведомлены о проклятье, которое вызвало ваше беспокойство, — Глава Секты поднимается на ноги. — Но оно ограничено городскими стенами. — Нет, — Се Лянь убеждённо трясёт головой. — Должно быть, в самом начале так и было, но проклятье становится сильнее. Оно продолжит расти и захватывать новые земли, пока не станет настолько большим, что вы не сможете его остановить. Как же странно слышать, что такой молодой человек говорит так уверенно и властно. — Молодой господин, — встревает один из старейшин, и по голосу понятно, что он пытается быть мягче. — У вас, без сомнения, добрые намерения, но даже если проклятью действительно удалось вырваться за пределы городских стен, то мы ничего не можем сделать. Принц, нахмурившись, поворачивается на звук голоса старейшины. — Что вы имеете в виду? — Потому что проклятье на город было наложено Богом, — отвечает Глава Секты, поглаживая бороду. — Мы глубоко сочувствуем нашим соседям, но не посмеем ослушаться воли Небес. — Воли… — Се Лянь чувствует, как сводит челюсть. — Воли Небес?! — Я понимаю, что страдания людей могли расстроить и глубоко задеть вас, но все мы здесь — простые смертные. Вмешиваться в дела Небес нам не должно, — глава Облачных Глубин хмурится, присматриваясь к ауре Се Ляня. — Такие заклинатели, как мы с вами, должны это понимать. Се Лянь стискивает зубы. Это безумие, форменное безумие! Богам говорят, что им нельзя лезть в дела смертных. Смертным твердят, что им не должно претить Небесам. А за бездействие каждый раз расплачиваются простые люди. Впервые за очень долгое время — Се Лянь действительно не может вспомнить, когда в последний раз говорил так громко, с такой твёрдостью и убеждением — он кричит: — Вэнь Цзяо — не бог! По зале пробегают пораженные вдохи, и Се Лянь стискивает кулаки. — Вы были внутри того храма? — …Нет, — признаёт один из заклинателей. — Одним из условий для беспрепятственного входа в город был запрет на посещение Великого Храма. — Это храм Мин Гуана, а не Вэнь Цзяо. Старейшины замолкают. — И его используют не как храм! — Се Ляня передёргивает от отвращения, стоит ему вспомнить гротескную природу истины. — Теперь это огромная печать, собирающая жизненную силу с жителей города. Она активна уже более столетия, и стала настолько сильной, что отрезала связь между Облачными Глубинами и Небесами! — Печать? — выплёвывает Глава Секты, неверяще качая головой. — Я никогда прежде не слышал, чтобы построения использовались таким образом… — Это очень древнее и чрезвычайно сложное в исполнении заклятье, — в отчаянии объясняет Се Лянь. — Для людей вашего поколения оно за гранью реальности. — Людей нашего поколения?! — выплёвывает один из старейшин. — Мальчик, каждый из присутствующих здесь годится тебе в отцы! В этой комнате нет человека, достаточно взрослого, чтобы приходиться Се Ляню пра- пра- пра- пра- правнуком, но это не имеет значения. — Вы боретесь не с богом, а с демоном, — Се Лянь бьёт кулаком по столу (несколько старейшин подпрыгивают на месте от удивления: они явно не ожидали от него такой решительности). — С могущественным, разумным, коварным демоном. Он напитался такой мощью, что уже способен побороть некоторых богов… — Демон не может держать в заложниках целый город, — Глава Секты качает головой. — А если такое всё же произошло, подобный вопрос решают Небеса. Се Лянь едва сдерживается, чтобы не наброситься на него. — Небеса не знают, что здесь происходит! — Допустим, ты прав, и эта тварь способна превзойти бога… — начинает один из старейшин, нахмурившись. — Тогда что ей можем противопоставить мы? В конечном итоге, кто они такие в сравнении с богами? У Се Ляня нет на это готового ответа, и Глава Секты предлагает компромисс: — Мы уже договорились отправить несколько учеников в Пристань Лотоса в следующем месяце, они будут проходить обучение в клане Цзян всё лето. Пока они там, они могут помолиться о помощи в местном храме Мин Гуана. Это… не сработает. — Вы не понимаете, — Се Лянь трясёт головой. — Эта ситуация требует масштабного ответа Небес и помощи сразу нескольких богов войны! Чтобы заручиться такой поддержкой, нужно куда большее, чем молитвы пары учеников, и даже так только на то, чтобы получить ответ, уйдут годы! — Проклятье было наложено больше столетия назад, — хмурится другой старейшина. — Какое значение имеет пара лет? И откуда ты осведомлён о внутреннем устройстве Небес, хмм? — У этого города нет пары лет! — Се Лянь, наконец, срывается. — Если им повезёт, они проживут ещё год, но затем каждый внутри этих стен умрёт! Он слышит, как кто-то вздрогнул. Не из тех, кто сидит за столом, а в отдалении, на подушке в углу. Должно быть, тот, кто играл на гуцине. — И что ты предлагаешь? — …Отправьте всех своих учеников в Пристань Лотоса немедленно! Пусть они молятся денно и нощно, пока не получат ответ, или пусть спускаются в город со мной, и тогда мы сможем… — Всех учеников? — Глава Секты качает головой. — Даже если бы я вам поверил, это невозможно. Вы хоть представляете себе, что произойдёт, если оставить такой большой регион без заклинателей? Се Лянь замолкает, потому что… он может себе представить. — Наша секта отвечает за образование, медицину, сохранение правопорядка и контроль за соблюдением законов на всех территориях отсюда до Юньмэна. Если отослать из секты всех заклинателей, регион погрузится в хаос. Если мы сейчас спустимся с тобой в город, сколько наших учеников умрёт? Если говорить правду — много. — Мне очень жаль людей, которые там живут, — бормочет старик, и Се Лянь… Се Лянь ему верит: в его голосе истинная мука. — Но мы уже помогаем им всем, чем можем, и нам попросту нечего больше отдать. — Возможно, я бы рискнул, если бы знал наверняка, что ты прав, — Глава Секты тяжело опускается на стул. — Но я не могу поставить на кон судьбу всего Севера ради подозрений одного человека, который… Небеса, да ты едва ли старше Лань Ана. Се Лянь замирает, догадавшись, кто играл на гуцине. На мгновение он почти срывается — почти ведёт себя так, как вел себя, будучи юным богом. Жалость к себе, злость, отчаяние, неспособность повлиять на ситуацию, мысли о собственной бесполезности… Он лишен зрения, лишен духовных сил, лишён даже малейшей крупицы удачи… Но он сам когда-то попросил Цзюнь У о кангах, и у этого была причина. Се Лянь выбрал их себе в наказание, да. Потому что он заслуживает одиночество, и он заслуживает боль, с которой теперь живёт. Но ещё он принял канги, потому что не хотел повторять прошлые ошибки. Потому что не хотел, чтобы где-то пало ещё одно Сяньлэ. Не хотел снова подвести кого-то, как он подвёл Хун-эра. Не хотел встретить ещё одного Умина и отнестись к нему, как к должному. Се Лянь принял канги, потому что он хотел вынести из своих ошибок урок. И кое-что он действительно усвоил. Он узнал, что он человек. Что он несовершенен, и он может ошибиться. Принцу, выросшему в обожании, негде было этому научиться. Но он узнал кое-что ещё: можно обладать всем могуществом мира и быть не в силах что-то изменить. А можно не иметь ничего, и всё равно менять судьбы людей до неузнаваемости. Се Лянь знает, что в этот момент он не бессилен. Даже без зрения, даже с заблокированной ци, даже с его дурной удачей… Он умный. Находчивый. И, в конечном итоге, храбрый. Это лишь крошечная доля того, что он думал о себе раньше — скорее прагматическая оценка оставшихся у него ресурсов, но всё же. «Я лучше умру, пытаясь помочь этим людям, чем сбегу и спрячусь» Сюн Ли был закован в цепи с рождения. Он не знал жизни без ошейника — и всё равно был достаточно храбр, чтобы сказать эти слова. Се Лянь не может обещать, что спасёт всех. Но он сделает всё, что в его силах, чтобы попытаться. И… он вспоминает кое о чём из давнего прошлого. — …Хорошо, так тому и быть, — тихо говорит Се Лянь. — Тогда кто-то из вас может сказать мне, как вы избегаете проклятья внутри стен города? Скажите мне только это, и я уйду. Старейшины сомневаются, тишина длится, пока её не прерывает тихий знакомый голос: — …Это из-за меня. Лань Ан. — Я могу его подавлять. Се Лянь резко оборачивается на звук голоса юноши. — Как? Лань Ан опускает руки на струны гуциня, и в воздухе разливается успокаивающая мелодия… Но это не просто музыка: к удивлению Се Ляня, в самих звуках сокрыта духовная энергия. У этой задумки большой потенциал. Последнее тысячелетие мир заклинателей испытывал эпоху застоя. Молодое поколение заклинателей использует те же техники, талисманы и приёмы, которым когда-то учил Се Ляня его Наставник. Эта грубая попытка манипулировать светлой ци через музыку… уже огромный шаг вперёд. Се Лянь ни разу не видел, чтобы смертный заклинатель попробовал подобные техники, пусть и на таком примитивном уровне. — Это Песнь Ясности, — объясняет Лань Ан. — Она очищает разум от проклятий. Я использовал её, чтобы помочь пациентам с искажением ци, но… На окружившем город проклятье она тоже сработала. Се Лянь кивает. Услышав мелодию однажды, он сможет воспроизвести её, если потребуется. Ему просто нужно где-то разжиться духовной энергией, но… У него есть план. Он знает, что делать. Се Лянь снова кланяется, на этот раз Лань Ану. — Благодарю, — тихо говорит он, распрямляясь, и направляется на выход. — … — Глава Секты следит за ним с нарастающим беспокойством. — Что ты собираешься делать? Се Лянь останавливается у дверей, одна его ладонь уже лежит на створках, он поворачивает в сторону говорившего подбородок. Каждого старейшину в зале тогда поражает решимость, написанная на этом юном лице. — Я возвращаюсь в Гусу, — твёрдо объясняет он. — И я постараюсь сделать что-то для этих людей. Потому что даже поражение лучше бездействия. Он покидает залу быстрым шагом и знает, что никто из старейшин не пойдёт за ним. Но идёт один человек, и это замечательно. Се Лянь улыбается, склонив голову, думая о простой истине, которую недавно вспомнил: ему достаточно одного человека, который ему поверит. Всего одного. Когда Се Лянь отходит на достаточное расстояние, он останавливается. За спиной раздаётся голос Лань Ана — тихий, но полный обжигающего беспокойства: — …Вы правда думаете, что все в городе погибнут? Се Лянь кивает, не оборачиваясь. — Если ничего не предпринять, то это неизбежно. — …Почему вы так уверены? — спрашивает Лань Ан. — Откуда вы столько знаете? Юноша рассматривает затылок слепца, пытаясь предсказать его возможные ответы, но… Чего он совершенно не ожидает, так это того, что Слепой Ткач Гусу вдруг обернётся и раскроет глаза. Стоит ему поднять веки, как воздух замирает у Лань Ана в груди, и он отшатывается, спотыкаясь: в этих глазах сияет древний узор. Се Ляня совсем не обижает его реакция: должно быть, чего-то подобного он и ждал. — Ты знаешь, что это? Юноша трясёт головой, сердце грохочет у него в груди. — …Нет, — признаётся он. — Не знаю. Но он знает, что оно не принадлежит миру смертных. — Это проклятая канга, — объясняет Се Лянь. — Ты знаешь, зачем она нужна? Лань Ан сухо сглатывает, намертво вцепившись в ствол ближайшего дерева, чтобы устоять на ногах. — …Да, — выдыхает он. Чтобы запечатать силу Бога. А это значит… Он действительно знает, о чём говорит, но ещё… — …Я смертный, — шепчет Лань Ан. — Мне не позволено видеть… Се Лянь снова закрывает глаза. — Всегда есть исключения, — тихо отвечает он. — Я не мог показать её старейшинам и Главе Секты. Ты знаешь, почему я показал её тебе? Лань Ан качает головой. — Твой уровень самосовершенствования достаточно высок. Многие люди неправильно понимают вознесение. В мире хватает достойных заклинателей, превосходящих по силе служащих Средних Небес, которые так и не смогли вознестись самостоятельно. Вознесение — вопрос судьбы и обстоятельств. Для Божеств Войны существует некий порог силы, преодолев который, они могут подняться на Небеса в любой момент. Таким заклинателям остаётся лишь ждать своей Небесной Кары, и на этом этапе разница между ними и богами лишь в обретении истинного бессмертия. За почти восемь столетий блужданий Се Лянь ещё ни разу не встречал настолько сильного смертного, которому можно было бы открыться так легко. Даже Цзян Чи он не открылся, хотя тот догадался сам — как и Хун-эр. А Лань Ан — юноша всего семнадцати лет. Он гений. Ни один заклинатель не продвинулся дальше него (кроме самого Се Ляня). — …Ты пошел за мной, потому что ты хочешь спасти Сюн Ли, — шепчет бог. Лань Ан слегка розовеет, но отвечать нет необходимости — это был не вопрос. Он просто кивает. — У меня есть план, — признаёт Се Лянь. — Но он не сработает без помощи заклинателя. Лань Ан не колеблется: — Что я должен сделать? — …Тренируйся, — отвечает бог, отворачиваясь. — Следующие триста шестьдесят четыре дня ты должен посвятить самосовершенствованию — и ничему больше. Каждый день, каждое мгновение. — Это… — Се Лянь пробирается к границам Облачных Глубин, и Лань Ан торопится следом, ничего пока не понимая. — Когда я закончу, что вы хотите, чтобы я сделал? Куда вы пойдёте? — В город. А ты… ровно через год возвращайся в Гусу, — отвечает Се Лянь, его волосы покачивает ветер. — Когда ты придёшь, ты поймёшь, что делать. Се Лянь уходит, и молодой заклинатель, чуть приоткрыв рот, провожает его взглядом. Только когда бог оказывается далеко за воротами Облачных Глубин, Лань Ан понимает, что так и не спросил его имени.

***

Се Лянь покинул Гусу под покровом ночи — и так же вернулся. Какое-то мгновение он стоит на вершине крепостной стены, жалея, что не может увидеть раскинувшийся внизу город. Глаза под проклятой кангой снова ноют. Он кладет ладонь на белый мрамор. Гусу — древний и могущественный город, многие называли его Кузницей Богов. Два божества вознеслись внутри этих стен, вопреки расхожему мнению, что молния не бьёт в одно место дважды. Все самые сильные заклинатели последнего тысячелетия совершали паломничества в богатые энергией земли Гусу хотя бы однажды. Даже Се Лянь — не исключение. Здесь живут сильные и гордые люди, сплоченные общей историей. И они заслуживают свободы. Се Лянь запускает руку под верхние одежды и вытаскивает серебряную цепочку. Он подносит к губам алмазное кольцо и чувствует, как первые лучи восходящего солнца проливаются на город внизу. — …С добрым утром, Хун-эр, — шепчет бог, чувствуя ветер на своём лице. Он сказал это уже двести пятьдесят пять тысяч шестьсот тридцать пять раз. — Сегодня будет хороший день. С этими словами он спрыгивает с края стены. Жое помогает ему мягко опуститься на землю. Позднее, когда открывается рынок, он уже сидит на своём обычном месте и прядёт как ни в чём не бывало. Но теперь кое-что изменилось. Теперь все дети Дацина стекаются по утрам к его лавке и, сбившись в кучу, слушают, как он говорит. В отдалении, устроившись на окне, как заинтересованный кот, Сюн Ли прислушивается к его историям. Руки Ткача летают над полотном, и дети смотрят, раскрыв рты: он не просто рассказывает, он использует нити в своих руках, чтобы показать им свои истории — о богах, принцах и чудовищах, о женихах, демонах и золотых дворцах. Се Ляню со скрипом давалось ткачество, когда он только начал. Если уж начистоту, его первые полотна были хуже некуда. Но теперь? Огромные вышитые картины, вышедшие из-под его руки, достойны императорского дворца, а не какой-то уличной лавочки. Они невозможно сложные, они рассказывают истории, возвращающие его в прошлое. Такие искусные и детальные полотна принято посвящать божествам и изображать на них сюжеты мифов и легенд, но Се Лянь… Се Лянь рассказывает о людях. О сиротах, упавших с неба. Слугах, мечтающих о большем. Телохранителях, оставшихся верными до самого конца — и после. О бродячих заклинателях с задорными улыбками и добрыми сердцами. О конкурсах красоты, вышедших… совершенно из-под контроля. О катастрофах с цирками и фиаско с поэтами. О принцах, убивающих своих наставников, и маленьких девочках, мечтающих о семье. И чем больше он говорит, тем больше у него маленьких слушателей. Пока, наконец, каждый ребёнок в Дацине не находит себе местечко у станка, с нетерпением наблюдая за Ткачом и его работой. Даже юноша, сидевший на окне, прекращает притворяться, что не слушает, и подбирается ближе. В его глазах… Подозрение. И вдруг, когда все взгляды прикованы к нему, ткач делает кое-что, от чего Сюн Ли пораженно замирает. Он начинает петь. У него нежный, но сильный голос, он поёт легко и чисто. Его песня… прекрасна, и она разносится далеко и звонко. Он поёт на непонятном языке, но сами звуки… что-то кажется в них знакомым. Дети, словно зачарованные, пододвигаются ближе, но Сюн Ли… Сюн Ли видит, что городские стражники уже повернули к ним головы, и сердце у него ухает в пустоту. — Хватит… — бормочет он, проталкиваясь сквозь толпу. — Кто-нибудь, остановите его! Его высекли бессчетное количество раз за пение на улице, он сам на это шел, чтобы спасти кого-нибудь другого, но… Сюн Ли видел вещи и похуже. Он может это выдержать. Может, он и не такой крупный, как Лань Ан, но он живучий, и он… он не слепой, и… Они могут убить господина Хуа. Дети даже не смотрят на него — песня Ткача увлекла их с головой, и Сюн Ли знает, что он не успеет вовремя. Единственная возможность здесь — броситься на кого-нибудь из стражников, отвлекая их на себя, но… Когда Сюн Ли бросает последний взгляд на Ткача, Хуа Лянь как раз остановился, чтобы набрать в грудь воздуха. И в это мгновение тишины, повернув голову точно в сторону Сюн Ли, он одними губами произносит… «Верь мне» Юноша останавливается, нахмурившись. …Что? Поверить—? — Что это здесь происходит?! — один из стражников, растолкав детей, добрался почти до передних рядов. Ткач перестаёт петь и, убрав со станка руки, поворачивается к страже, вскинув бровь. — Я просто рассказываю детям разные истории, — вежливо отвечает он. — Хотите послушать? — …Бог Вэнь Цзяо запретил музыку! — шипит стражник. — Правда? — Се Лянь улыбается, склонив голову. — Это звучит немного несерьёзно. Как что-то из детской сказки. Намеренно провоцировать людей у него выходит не лучшим образом: он не привык быть грубым. Но когда того требуют обстоятельства, он пытается представить, что сказал бы на его месте Хун-эр. — Ты! — выплёвывает ещё один стражник, сжимая руки в кулаки, но… Они не торопятся избивать слепца, по крайней мере прилюдно и на главной площади. Улыбка Се Ляня становится немного колючей. — Что случится потом? Он похитит принцессу? Или этот бог окутает земли вечным льдом? Остолбеневшим стражникам только и остаётся, что переглядываться. Даже дети не знают, как реагировать. Где-то среди толпы Сюн Ли совсем скис — как же обидно, что он не додумался до этого первым. — О, не говорите мне, — ткач наклоняется вперёд. — Что заклятье разрушит поцелуй истинной любви? БАМ! Се Ляня бьют по лицу наотмашь, да так сильно, что его голова дёргается в сторону. — Его Преосвященство не терпит неуважения! И ещё… — стражник прожигает его взглядом. — На каком языке ты пел? Се Лянь улыбается, прижав ладонь к щеке. — Сяньлэ. Стражники снова замирают и переглядываются. — …Что? Се Лянь поднимает подбородок. — Это язык Государства Сяньлэ. Вы его не узнаёте? — расползается тишина, и его улыбка превращается в усмешку. — А я думал, ваш бог знаток. Кто-то встряхивает его, схватив за воротник. Сюн Ли с недоумением наблюдает за разворачивающейся сценой. Неужели этот ткач… хочет попасть под заключение? Но зачем? — Откуда ты знаешь язык Сяньлэ?! Усмешка Се Ляня остаётся на месте, даже когда его поднимают выше и его ноги отрываются от земли. Он никогда не был хорошим лжецом — поэтому он предпочитает не отходить далеко от истины. — Я последний оставшийся в живых потомок Правящего Дома Се. По толпе пробегает единый вдох, кто-то прикрывает ладонями рот. — Первым членом Дома был основатель рода, Се Болинь, — объясняет он. — А последним стал я. Се Лянь. — …Что ж, — выплёвывает стражник, схватив и потащив его за собой. — Позволь устроить тебе королевский приём! Се Лянь даже не пытается изобразить сопротивление, он и так знает, куда его волокут. В храм «Вэнь Цзяо», «Бога Солнца» и «Защитника Дацина». Даже сейчас аура этого места кажется удушающей. Се Лянь не издаёт ни звука, когда его резким пинком сталкивают у дверей, чтобы он скатился по ступеням вниз. — Ваше Преосвященство! — кричит один из стражников. — Мы поймали ещё одного отступника! И этот утверждает, что он потомок Сяньлэ! Потомок Правящего Дома Се! Поначалу вокруг тихо. Се Лянь приподнимается на локтях, потом садится и ждёт. Он сомневается, что теперь, узнав это, демон окажется в состоянии устоять. — …Встань на колени! — рявкает на него стражник. — Ты находишься перед алтарём самого Бога Солнца! Се Лянь садится ровнее, раздумывая. — Хммм… нет, — он качает головой. — Я не стану этого делать. Стражники замирают, сверля его взбешенным взглядом. Один даже отвешивает короткий яростный удар Се Ляню по затылку — с такой силой, что из-под линии роста волос начинает течь кровь. — Как ты смеешь оскорблять его в его собственном храме?! Этот слепой мужчина, даже истекая кровью, выглядит так, будто совсем не чувствует боли. — Это не его храм. Плотное зловоние становится внезапно ещё гуще, и Се Лянь морщит нос, за что тут же получает пинок по рёбрам от стражи. — Моли о прощении, если хочешь жить! Се Лянь снова садится. Если он и чувствует какую-то боль, то не показывает этого; когда он улыбается, его зубы перемазаны кровью. Он слеп, но каким-то невероятным образом поворачивает голову точно к алтарю. — Я молюсь только богам, — сухо отвечает он. — Так что я не могу. Взбешённый стражники уже собираются избить его снова, но… Откуда-то позади алтаря раздаётся шипящий голос: — Оставьте нас. Стражники, услышав голос своего божества, отшатываются прочь, отступают на пару шагов назад. Лица у них становятся белые. Их пленник, впрочем, выглядит ничуть не обеспокоенным. — Так даже лучше, — соглашается ткач. — А то будет немного неловко. Один из стражников выглядит так, будто с удовольствием пнул бы его ещё разочек просто за эти слова, но… Позади алтаря раздаётся предупреждающее шипение, и стражники торопятся поскорее скрыться за храмовыми воротами. Се Лянь опускается на пол и принимается ждать. Какое-то время спустя он слышит тяжелые шаги, и зловоние трупной ци становится таким густым, что ему приходится подавлять нарастающую дурноту. — Какое большое представление ты тут устроил, просто чтобы умереть, — шипит эта тварь, и Се Лянь улыбается. — Я не умру. Он теперь хорошо знаком с пределами того, что способно вынести его тело. Никакой демон не может его убить. — Храбрый маленький смертный, — шипит это создание, подбираясь ближе. Се Лянь не может видеть его бледной кожи, кроваво-красных глаз и бритвенно-острых зубов, но даже если б мог, вряд ли они бы его впечатлили. В любом случае, в этой зале кроме самого Се Ляня находится только демон, так что бог без колебаний открывает глаза, и эта тварь непроизвольно отшатывается при виде канги. — Смертных здесь нет. Вэнь Цзяо замолкает, Се Лянь слышит только его тяжелое дыхание. — На площади я рассказывал истории… твои стражники донесли тебе, о чем я говорил? Донесли, я уверен, — задумчиво тянет бог, наматывая на палец прядь волос. — Одну историю я так и не рассказал. Видите ли, когда он был в Облачных Глубинах, Се Лянь ненадолго наведался в их библиотеку. Там не было ничего особо ценного, но зато превосходно сохранились архивы. А кончики пальцев Се Ляня достаточно чувствительные, чтобы считывать узор высохших на бумаге чернил. Се Лянь слышит, как демон медленно обходит его по кругу, будто бы эта тварь ещё не решила, что с ним сделает — и он улыбается. — Однажды в городе Гусу жил молодой заклинатель по имени Вэнь Цзяо. Шаги замирают, и улыбка Се Ляня становится шире. — У него была мечта: он жаждал стать богом. Он пытался вступить в каждую заклинательскую секту, существовавшую тогда на Центральных равнинах, но каждая секта отказывала ему… — принц делает театральную паузу, откинувшись назад и облокотившись на ступень храма. — Потому что он был жесток и не чурался насилия. Раздаётся рассерженное шипение. — В отчаянии он решил привлечь внимание богов во время фестиваля середины осени. Он забрался на самую высокую точку городских стен и выпустил с этой невероятной высоты свои духовные фонари… да только совсем забылся и упал вниз, разбившись насмерть, — Се Лянь качает головой, постукивая ногтями по мрамору ступеньки. — Какая жалость. — Какая жалость, — рычит демон, сощуренными глазами следя за Се Лянем и его проклятой кангой. — Что ты никогда не расскажешь эту историю кому-то ещё. Даже если я не могу тебя убить, я всё ещё могу запереть тебя здесь навечно. — Так и есть, — легко соглашается Се Лянь. — Но это не важно. Демон смотрит на него с недоверием, и Се Лянь поясняет: — Я уже довольно долго живу в твоём городе. Разве до этого я мешал тебе? Из Се Ляня не самый лучший лжец. — …Нет. Но солгать подобной твари он может без сожалений. — Какое мне дело до того, что ты пытаешься выдать себя за бога? — Се Лянь дёргает плечом. — Посмотри, во что Небеса превратили меня. В конечном итоге, он знает, что по сравнению с его былым величием теперь он выглядит жалко. Вэнь Цзяо окидывает его взглядом с головы до ног… и приходит к тому же выводу. — Зачем ты сюда пришёл? Се Лянь садится на ступеньке и потягивается, сцепив руки над головой. — Потому что я знаю, что ты пытаешься сделать, — тянет он, вглядываясь в непроглядное марево тёмной ци вокруг. — Сначала я решил, что печать на этих землях призвана наложить проклятье, но затем я понял… — бог вскидывает подбородок. — Это твоя попытка продолжить самосовершенствование, ведь так? Ключевое слово — «попытка». Больная, примитивная заклинательская практика, это совершенно очевидно. — Ты всё ещё пытаешься вознестись, да? Вэнь Цзяо сверлит его злым неподвижным взглядом, его раздвоенный язык то и дело мелькает между губ, пробуя воздух. — Ты накопил невозможно много духовной энергии, но всё равно ничего не вышло. Се Лянь продолжает накручивать прядь волос на палец — тем же ловким отточенным движением, которым подцепляет нити за ткацким станком. — Если бы дело было в запасах ци, ты бы вознёсся уже не раз, — бог пожимает плечами. — Но ничего не изменилось. — А тебе какое до этого дело?! — шипит демон, мгновенно вспыхнув. — Меня вышвырнули с Небес, если помнишь, — принц вытягивает ноги. — Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем плюнуть им в лицо и помочь вознестись тому, кого они отвергли. Я в некотором роде мастер своего дела, — легкомысленно добавляет Се Лянь. — Я вознёсся дважды. Вэнь Цзяо замирает. Он… слушает. — Что ты можешь предложить такого, чего я ещё не пробовал? — Силы у тебя в избытке, но тебе нужна Небесная Кара, — Се Лянь будто бы разговаривает сам с собой. Он держится очень близко к правде, лишь иногда едва заметно отклоняясь, и потому звучит особенно убедительно. — И я знаю, как её спровоцировать. — …Как? Бог фыркает, поднимаясь на ноги. — Я не скажу тебе. Если узнаешь, я стану тебе не нужен. Вэнь Цзяо скользит вокруг бога раз, другой, а потом обвивается вокруг ближайшей колонны с раздраженным шипящим вздохом. Интересы у них совпадают, а ещё… что он потеряет, если согласится? — …Что для этого потребуется? — Главное — правильно подгадать момент, — объясняет Се Лянь. — Ближайший подходящий день наступит через одиннадцать месяцев. Когда время придёт, я помогу тебе вызвать Небесную Кару. А до этого момента я буду работать над твоим гобеленом. Вэнь Цзяо замирает, его ногти впиваются в колонну. — Гобеленом? — Да, да, — немного рассеянно кивает бог. — Все боги на Небесах… У каждого во дворце висит вытканный мной гобелен, повествующий об их жизни и вознесении. Представь, как они позеленеют от зависти, когда ты придёшь с уже готовым? Вэнь Цзяо, похоже, понравилась идея. — Мне нужен новый ткацкий станок и нити высочайшего качества, — Се Лянь останавливается в середине залы, постукивая себя по подбородку. — О, и ещё помощник. Он склоняет голову к плечу и чуть поворачивает подбородок в сторону демона, будто действительно может его увидеть. — Сможешь это организовать? — Разумеется, — фыркает Вэнь Цзяо. Он не успевает увидеть улыбки на лице бога: Се Лянь уже отвернулся. — Отлично. Тогда мы в деле. Ему немного совестно прибегать к уловкам, но… вокруг него всё так плотно пропитано злом, от тёмной ци слезятся глаза и забивается нос, так что обман не кажется Се Ляню таким уж грязным делом. Его отводят в дворец Гусу. Здание сохранилось нетронутым: изящное, тонкое, со стенами из белого нефрита и полами всех оттенков зеленоватого и голубого. Оно должно было олицетворять могучую реку, огибающую городские стены. Дацин — вольный город, и править здесь должен свободный король, а не наместники. В сложившейся ситуации правителем Дацина выступает Вэнь Сыцун, сын и наследник Вэнь Цзяо. Впрочем, правитель он только номинально: этот жадный и самовлюблённый человек целые дни проводит, запершись в своих комнатах и упиваясь до состояния трупа в компании куртизанок. Принц Дацина приходится его «богу» внуком. Вэнь Мао всего семь лет, и от природы он тих и стеснителен. Мальчик наблюдает за Се Лянем издалека, ему явно любопытно, но волнение каждый раз оказывается сильнее желания подойти. Се Лянь находит это весьма печальным обстоятельством: ребёнок не имеет никакого отношения к грехам своего отца и деда, но Вэнь Цзяо совершил настолько непростительное преступление, что бедствие рано или поздно настигнет весь его род. Быть может, самому Вэнь Мао повезёт избежать воздаяния кармы, но его потомки всё равно будут страдать. Се Лянь устраивается в восточном крыле дворца, оборудовав несколько комнат под мастерскую. Здесь так много пустых помещений, что все крыло, по сути, достаётся ему одному. Что ж, ему подходит. Но кое в чём новое место никак не может ему угодить. — НЕПРИЕМЛЕМО! — бронзовая чаша с грохотом врезается в стену, и новый помощник дергается прочь, не переставая дрожать. — Я… Простите, г-господин… мне очень жаль, я все сделаю правильно в следующий раз! — Ты думаешь, я дам тебе ещё один шанс?! — рычит ткач. (Он чувствует себя просто ужасно. Абсолютно отвратительно. Возможно, потом он будет из-за этого плакать.) Он ловит одного из стражников, дежурящих у его дверей. — С меня довольно! — выплёвывает он, сложив на груди руки. — Просто приведите моего старого помощника. А то тащите мне сюда всякий сброд! Молодой стражник мнётся, переводя взгляд с господина Хуа на помощника и обратно. Но прежде, чем он успевает что-то сказать, ткач хватает его за грудки и встряхивает с удивительной силой. — Я неясно выразился? (Новый план: он будет плакать из-за этого всю ночь, пока не уснёт.) — …Как зовут вашего помощника, господин Хуа? Вся враждебность исчезает из позы бога даже слишком быстро, но Се Лянь и так подошел впритык к пределам своего актёрского мастерства (изначально оставлявшего желать лучшего). — Вы его знаете. После захода солнца конвой притаскивает к дверям Се Ляня его официального «помощника». Сам юноша мечется и воет, будто кот перед мытьём. — Я сказал ПУСТИ! Я даже в этот раз ничего не сделал! — стражникам приходится крепко держать подростка под руки и практически волочить по коридору, пока он брыкается и упирается пятками. — ЭЙ! Он, конечно, тощий — как и все в этом городе — но прыти в нём хватает, чтобы тащившим его стражникам приходилось тяжко. — Знаете, что, Капитан Чэн!? — кричит юноша главе конвоя. — Я всегда знал, что вы мерзкий старый ИЗВРАЩЕНЕЦ! Капитан стражи останавливается впереди процессии и поворачивается к юноше, потемнев лицом. — Чего?! — Вам всегда слишком уж нравилось меня наказывать! Вам нравилось сечь меня кнутом! — продолжает обвинять юноша. Он брыкается так яростно, что волосы хлещут его по щекам. — И только посмотрите на себя сейчас! Вам уже не нужен повод, чтобы притащить меня сюда! Чтобы вы знали: я буду хранить невинность до брака! Или отдамся первому, кто попросит, но уж точно не вам! — Паршивец, мы не собирались тебя сечь, но ты искушаешь судьбу. — Видите?! Видите, о чём я?! Вы…! Конвой доходит до нужной двери, она открывается, и Сюн Ли без особых церемоний кубарем летит внутрь, пока не оказывается ничком у ног Се Ляня. — Господин Хуа, ваш помощник прибыл. Юноша поднимает голову, не совсем понимая, что происходит. С одной стороны, ткач жив, и это однозначно облегчение. А с другой стороны… за всю его юную жизнь он ещё не был в таком смятении. — Благодарю, Капитан Чэн, — Се Лянь вежливо улыбается и кивает страже. — На сегодня всё. Когда двери закрываются, Сюн Ли садится и оглядывается, потирая затылок. Это место на голову превосходит всё, что он видел… за всю его жизнь. Здесь есть настоящая дверь, для начала. И несколько спален. И на стенах висят картины. В центре комнаты стоит массивный ткацкий станок, а все пространство вдоль стены занято катушками с нитями всех форм и расцветок. — Так я теперь… буду помогать вам ткать? — спрашивает Сюн Ли. Се Лянь, слегка смутившись, чешет висок. — Прошу прощения за то, как они с тобой обошлись, — бормочет он. — Но мне нужен был предлог, чтобы они привели тебя, и этот был самым правдоподобным. Сначала Сюн Ли отмахивается, ничуть не расстроенный: — Вы не виноваты, они всегда со мной так обращаются, — тут юноша задумывается. — Но… зачем я вам? Что вы делаете во дворце Вэней? И где вы были..? Се Лянь поднимает палец, останавливая поток вопросов, и юноша покорно замолкает, не сводя с него пристального взгляда. — Мне бы очень хотелось, чтобы всё было проще, — вздыхает бог. — Но придётся возложить на твои плечи тяжёлую ношу. — …Какую такую ношу? — хмурится Сюн Ли. Он даже не пытается подняться на ноги — по крайней мере, не сейчас. Он упал совсем не так удачно, как притворялся, и плечо теперь отчаянно протестует любому движению. Мгновение спустя Се Лянь опускается на корточки возле юноши. Се Лянь и в лучшие дни не отличался традиционным подходом к решению задач, но даже для него идея спасти целый город из лап могущественного демона с помощью двух подростков, не имея ни капли духовных сил… Требует некоторого воображения. Но он всё равно должен попытаться. — Я собираюсь передать тебе очень много сведений одновременно, — медленно говорит Се Лянь, разминая пальцы. — И я не смогу объяснить тебе, откуда я знаю большинство из них. Сюн Ли хмурится: это не самые утешительные слова. Но Се Лянь знает, что сказать. — Когда ты увидишь Лань Ана в следующий раз, — шепчет он, чувствуя, как Сюн Ли застывает, едва услышав имя. — Он подтвердит каждое сказанное мной слово. В мире мало вещей, в которые Сюн Ли верит… но слова Лань Ана в их числе. Он единственный, кому Сюн Ли безусловно доверяет. Раз он согласен, тогда… — Почему я? — бормочет он, всё ещё не понимая, почему из всех людей города Се Лянь послал именно за ним. Если говорить правду… Се Лянь позвал его, потому что он сильнейший смертный из всех, кто остался внутри стен Гусу. Но ещё… — В день, когда заклинатели спустились с горы, — объясняет Се Лянь. — Я услышал, как ты сказал своему другу, что скорее умрёшь, пытаясь помочь людям, чем сбежишь. Ты действительно так думаешь? Юноша напрягается. Он не ожидал, что у ткача такой хороший слух… но всё же он кивает. Бог улыбается и собирается с силами. Сюн Ли чуть из собственной кожи не выпрыгивает, когда ткач тянется к его горлу, прикосновения чужих людей всегда вызывали у него естественное недоверие, но… Пальцы Се Ляня оборачиваются вокруг железного ошейника на шее юноши и крепко сжимают. — …Что вы —? ТРЕСК! Всё тело Сюн Ли замирает, его глаза широко распахиваются. Если ты рождён в Дацине, то носишь ошейник с младенчества. Свою первую метку дети получают, не успев покинуть рук матери. Ошейник меняют, пока ребёнок растёт, но… Всю его жизнь он кожей чувствовал вес своих оков. Теперь, впервые… он видит, как железный ошейник, давивший ему на горло всю жизнь, трескается, рассыпается, ржавеет и падает на пол в виде нескольких ни на что не годных кусков. Сначала он может только сидеть и смотреть. Се Лянь теперь редко реагирует на боль. Но это… это больше, чем нанесённые телу увечья. Чтобы разрушить такое проклятье, не имея духовной энергии, нужно обладать недюжинной силой, а твое тело… становится уязвимым. Пальцы Се Ляня обуглились до костей — но это его дух заходится в агонии. У него вырывается короткий стон боли, он прижимает к груди руки и заставляет себя проглотить все остальные звуки. А Сюн Ли… Сюн Ли продолжает сидеть на месте, глаза у него распахнуты невозможно широко, а руки обёрнуты вокруг собственного горла — голого, впервые за всю его жизнь. — Вы… как… Как вы…? Се Ляню требуется время, чтобы ответить. У него дрожат губы. Он не привык действительно чувствовать боль, больше нет. И теперь, когда она вернулась к нему вот так… Он не знает, смеяться ему или плакать. — Я… уже сказал, — хрипит он. — Что не смогу объяснить. Пальцы Сюн Ли всё ещё держатся за горло, у него в голове не укладывается, что только что произошло. За прошедшее столетие никто в Дацине так и не смог снять с себя железный ошейник. Оковы либо снимал сам Вэнь Цзяо, либо они оставались навсегда. Без исключений. А теперь… Он насухо сглатывает и заставляет себя сосредоточиться на другом. — Вы… Вы в порядке? — зовёт он, запинаясь. Юноша отпускает своё горло, чтобы наклониться к Се Ляню, который всё ещё прижимает ладони к груди, будто обжегшись. — Ваши руки… — Всё в порядке, — тихо отвечает Се Лянь, качая головой. — Заживут. На нём всегда всё заживает. И пусть процесс не из приятных, Се Лянь сомневается, что придётся ждать больше одной ночи. Он знал с тех самых пор, как впервые прикоснулся к железному ошейнику Ляо Юна, что его тело не одобрит идею прикоснуться к этой штуке снова. Он был к этому готов. Сюн Ли снова садится ровно, не прекращая подрагивать. Он чувствует… Теперь он всё чувствует острее. Холод, касающийся его кожи, все синяки и ссадины на своём теле. Как он голоден, как он устал. Но ещё улучшилось его зрение, будто с мира вокруг спала мутная пелена. Звуки и запахи стали чётче и резче. Будто бы он прожил всю жизнь под тонким покровом, приглушающим все его чувства, а теперь впервые в жизни… Ладонь Сюн Ли спускается ниже, прижимается к груди, и его глаза наполняются слезами. Он свободен. Под его рукой что-то тёплое. Незнакомый жар бьётся в его груди, будто там разгорается, потрескивая, небольшое пламя. Он поднимает на Се Ляня растерянный взгляд и шепчет: — Господин Хуа, что происходит? — Это… — Се Лянь прикрывает глаза, силясь унять дрожь в пальцах. — Ты чувствуешь своё Золотое ядро. Сюн Ли пытается понять, о чём он, и его брови сходятся на переносице. — Но… у меня нет… Се Ляню приходится ненадолго облокотиться на ближайшую колонну: сидеть без поддержки слишком сложно. — При жизни Вэнь Цзяо был в лучшем случае посредственным заклинателем, — бормочет бог. — Он не может разрушать Золотые ядра. Дети, которые покинули Дацин и выросли в Облачных Глубинах, уже это знали… но Сюн Ли негде было это узнать. Он дышит глубоко и неровно, будто… впервые чувствует себя живым. И с каждым вдохом пламя в его груди разгорается всё ярче. — Почему… — он сухо сглатывает. — Почему вы пошли на такое ради меня? И что… что вы имели в виду, когда назвали Вэнь Цзяо посредственным заклинателем?.. Что ж, они дошли до той части плана, где Се Лянь вываливает на юношу очень много информации разом, ничего не объясняя. Вэнь Цзяо не бог, а демон. Этот город называется Гусу, а не Дацин. Цепи на жителях — это не искупление и не покаяние. Они нужны, чтобы Вэнь Цзяо питался их Золотыми ядрами, как паразит, пока они не умрут. — Гусу… — медленно повторяет Сюн Ли, глубоко задумавшись. — Так вот почему… — Что почему? — Се Лянь утирает скопившийся над бровью пот. Его тело всё ещё борется с тьмой из железного ошейника, которую ему предстоит очистить. Юноша, покопавшись, достаёт небольшую книжку, которая была заткнута за пояс его штанов. — Лань Ан… когда он был здесь в последний раз… Книга, которую он подарил Сюн Ли… была очередной романтической историей. Лань Ан всегда знал, что его друг питал к такой литературе слабость, и, хотя сам не читал про любовь, исправно приносил эти истории Сюн Ли в подарок каждый год (и юноша читал их, пока от частого сгибания не рвался переплёт). Но этот год был иным. Лань Ан никогда прежде не дарил Сюн Ли книжку, которую нельзя было бы показывать другим. Сколько бы Сюн Ли не читал её, он не мог понять, почему её надо было держать в секрете. Это была обычная выдумка про принцессу и генерала. Даже не особо романтичная. Сюжет был интересный, но кончилось всё тем, что она перерезала себе горло, а он вознёсся и стал богом, так что Сюн Ли не особо понравился финал. И всё же он прислушался к совету Лань Ана и никому её не показывал. Но сейчас он вдруг понимает, что генерал, о котором говорилось в истории… Вознёсся в Гусу. А это значит… не только ткач говорит правду, но и сама история… скорее всего действительно случившаяся история. — Гусу… существует, — медленно повторяет юноша. — И мы в Гусу? Се Лянь кивает, подтянув колени к груди. — И это один из старейших городов мира. Сюн Ли массирует виски, удивление никак не сходит с его лица. — И… — он бросает быстрый взгляд на Се Ляня, который всё ещё не дал ответа на один вопрос. — Почему вы выбрали меня? Бог вздыхает и концентрируется на каждом вздохе, чтобы удержать себя в своём теле. — Причины две. Первая: мне нужен был кто-то одарённый. Се Лянь не может сам собирать и накапливать духовную энергию… но без железного ошейника это может сделать Сюн Ли. Ему хватает одного чутья, чтобы понять — даже без должных тренировок у Сюн Ли невероятно сильное ядро. Оно сияет ци, будто новорождённая звезда. А ещё юноша умён, проницателен и крепок телом — идеальное сочетание для заклинателя. — И вторая… — Се Лянь вздыхает. — Большинство магических печатей вроде той, которую Вэнь Цзяо наложил на Великий храм, запечатываются кровью. Но Вэнь Цзяо был уже мёртв, когда создал её. Сюн Ли хмурится. Речь идёт о магии высочайшего уровня, о заклятьях далеко за гранью его понимания, но он старается не отставать. — Почему это важно? — Его кровь не смогла бы закрыть печать, — объясняет Се Лянь. — Как много ты знаешь о самосовершенствовании? — Практически ничего, — признаётся юноша. — В большинстве случаев заклинатели с рождения обладают одинаковыми задатками. Есть талантливые люди, чьи силы растут заметно быстрее, но Золотые ядра при рождении одинаковы у всех. Сила заклинателя определяется тем, как он тренируется и формирует своё ядро. Не имеет значения ни твоё происхождение, ни социальный статус. Му Цин, например, был сыном резчика по дереву и девушки-служанки, но уровень его мастерства всегда был и будет выше уровня того же Лан Цяньцю, в чьих жилах течёт королевская кровь. Они оба сильны, этого не отнять, но у Му Цина есть острый ум и природный дар, которые позволили подняться на уровень выше. Хотя обществу разница в положении чрезвычайно важна, голой заклинательской науке нет до неё никакого дела. — Но… — Се Лянь глубоко втягивает в себя воздух, разминая пальцы. Теперь они не так болят, а значит его тело, наконец, начинает восстанавливаться. — Исключением из этого правила является магия крови. — Вроде… той, которая запечатала заклинание в храме? — Да, — Се Лянь кивает. — Не думаю, что потомки Сяньлэ стали жертвами Вэнь Цзяо из-за мести. Се Лянь успел поговорить с демоном, и тот был безучастен к политике. А ещё слишком молод, чтобы иметь реальные причины возненавидеть народ Сяньлэ. — Думаю, он выбрал народ Сяньлэ, потому что именно их кровь была изначально использована в заклинании. Настолько мощная печать… для неё нужна старая кровь. Древний род, могучий род, даже по меркам Гусу. — И… какое это имеет отношение ко мне? — хмурится Сюн Ли. — Конечно, я потомок Сяньлэ… но ведь и все остальные в Даци… Гусу тоже. Се Лянь делает глубокий вдох. — Как я понимаю, тебя не учили ничему о Сяньлэ? Юноша мотает головой, распахнув глаза. — Основатель рода… Его звали Се Болинь, — начинает бог. — Ничего не известно о семье, что была до него, только то, что его род уже тогда считался древним. Он основал город Сяньлэ, и его старший сын по имени Се Фэн продолжил род и унаследовал трон. Но… — Се Лянь поднимает палец. — Центральные равнины охватывают огромные территории. Среди народа принято говорить, что власть в равнинах меняется так стремительно от того, что все рождённые ей люди слабы духом, но это не так. Просто земли Равнин необъятны, и со всех сторон надвигаются враги — их сложно защищать. Сяньлэ продержалось дольше своих предшественников — и определённо дольше Юнъани, которая была после. Потому что Болиня вырастила война, и он хорошо усвоил её уроки. — В те времена Сяньлэ подвергалось нападкам с Севера, так что… Се Лянь чувствует себя старым. Он повторяет наставления, которые слушал ещё ребёнком (тогда он с трудом мог сконцентрироваться на старых страницах, ныл и пытался прилечь поспать на коленях у Мэй Няньцина — но его учитель был строг и настаивал, что важно знать собственную историю). — Он отправил своего сына, Се Чэна, чтобы он помог возвести и защитить великий город-крепость севера, Гусу. С тех пор Сяньлэ повидало ещё множество набегов с юга, востока и запада… но никогда с севера. — После падения Сяньлэ Гусу стал независимым городом, а правящая здесь ветвь клана Се взяла себе новую фамилию. Сюн. Сюн Ли замирает, не смея вдохнуть. — Но… Я… Он никогда не знал своей матери или других родственников. Никогда не знал… откуда он пришел. — Когда Вэнь Цзяо прибыл в город, здесь не было рода древнее и могущественнее этого, — осторожно объясняет Се Лянь. — Последнего короля Гусу звали Сюн Чжань. Я проверил записи… его не было среди тех, кто покинул город с приходом Вэнь Цзяо. А значит, Вэнь Цзяо скорее всего убил правителя Гусу, и это его кровь подпитывает теперь печать. Его кровь сковывает проклятьем его собственных подданных. Из того, что Се Ляню удалось узнать… Сюн Ли — последний оставшийся в живых внук старого короля. Сначала Се Лянь надеялся, что его собственной крови хватит, чтобы сломать печать — он был предком всего клана Сюн. Он уже попытался провернуть это в храме, когда провоцировал стражу бить его до крови перед алтарём «Вэнь Цзяо», но всё без толку. Родство оказалось слишком отдалённым. И пусть кровь Се Ляня обладает силой сама по себе, она не может сломать печать. У Сюн Ли, однако, шансы куда выше. — Эмм… — задумчиво мнётся юноша. — Это значит, что мне придётся… умереть? Се Лянь замирает, потом смеется: мрачность мыслей этого молодого человека почти его удивляет. — Нет! Так много крови не понадобится, хватит и маленького пореза. Ты будешь в порядке. Сюн Ли кивает, уже обдумывая план. — Кажется… я знаю, как прокрасться внутрь… — Это не потребуется, — Се Лянь качает головой. — Вэнь Цзяо убьет тебя ещё на подходах. Нет… когда придёт время, ты сможешь войти через главные двери. — И… что мне делать, пока время ещё не пришло? Се Лянь снова разминает пальцы, проверяет себя, и они болят ещё меньше. — Тренироваться. — Тренироваться… в чём? — Что ж… — Се Лянь опирается затылком о стену и поворачивает голову в сторону окна. Теперь, когда Сюн Ли его не видит, он позволяет себе открыть глаза. С каждым днём они болят всё сильнее, и он не знает, почему. — Я собираюсь сделать из тебя заклинателя.

***

Теперь дни Се Лянь проводит, склонившись над ткацким станком. Сначала приходится нелегко: пальцы ноют от каждого движения. Но уже ко второму дню все полностью заживает. Сюн Ли сидит рядом с ним, держа в руках нити. Когда их навещает стража, он пытается выглядеть так, будто что-то в этом понимает. Но ночи проходят совсем иначе. Се Лянь учит юношу, как развивать своё ядро и совершенствовать тело, учит новым духовным путям… Но не своему собственному Пути, требующему невинности тела — Сюн Ли отказался от этой идеи напрочь, а когда Се Лянь спросил о причине… юноша покраснел до самых ушей. Вдвоём они отрабатывают стойки и выпады, тренируясь с утащенными из оружейной мечами. Се Лянь учит его старым приёмам, отработанным веками. Сюн Ли впитывает каждый урок, будто цветок впитывает солнечный свет. Яркий, стремительный, полный таланта и жажды. Се Ляня иногда удивляет, как двое молодых людей с таким несравненным талантом — Се Лянь не видел такого с тех пор, как сам был молодым заклинателем — могли родиться одновременно в одном городе. Это почти выглядит происками Судьбы. Почти восемь столетий назад мир совершенствующихся изменился. Молодой и невозможно талантливый принц, обожаемый своим народом, встретил и победил Небесную Кару, которую никогда прежде не доводилось пережить простому смертному. Шанс забраться так высоко — крайняя, невозможная редкость. Но будто бы неумолимая сила притяжения призвала его к себе, тот наследный принц пал, как никто другой. Он сделал этот выбор сам. Он отказался поворачиваться к миру спиной. И теперь, столетия спустя, тот же отказ изменит мир совершенствующихся снова. И в этот раз он отметит не начало падения, а первый шаг к вознесению. Не трагедию, как все прочие истории, рассказанные Се Лянем, Богом Войны в короне из цветов, Наставником Фан Синем, Генералом Юнъани, прославленным Слепым Ткачом. Это будет началом новой истории. Истории о лжи, смерти и предательстве. Но ещё о надежде, прощении и храбрости. Начнётся новая веха в истории Небес — и новая эра для мира смертных заклинателей. Революция, которая изменит весь мир. И все начинается здесь: с павшего бога, двух юношей и города рабов. До битвы за Небеса будет битва за Великий город-крепость Севера. Не трагедия, а история искупления и любви. И она начинается в Гусу.