No Paths Are Bound

В Небесной Столице кучку богов (и прихваченного ими призрачного мальчика) ожидает не самое приятное приземление: стоит Жое ослабить хватку, и их выбрасывает на мощёные улицы. — Ох, держись за меня, Мин-сюн, — бормочет Ши Цинсюань, готовясь позвать на помощь. Но тут он замечает Се Ляня, и его лицо вытягивается от ужаса: — Ваше Высочество! …Что с тобой случилось?! Принц только хлопает глазами и неловко шарит вокруг себя правой ладонью, пытаясь понять, чего младший бог так разволновался. — Ты о чём? — О ТВОЕЙ Р-РУКЕ! Ох. Точно: его левая рука повисла вдоль тела, изувеченная и бесполезная. — …Всё в порядке, — Се Лянь пожимает плечами, пытаясь утешить друга. — Мне совсем не больно. Если бы его рука шевелилась как надо, он бы и не заметил. — Что случилось?! — Ну… — Он заблокировал удары Хуа Чэна и Лан Цяньцю, — выплёвывает раздраженный и уставший Мин И. — Принял на себя силу обоих. И покорёжило его не из-за Лан Цяньцю — удар Тайхуа оставил Се Ляню только пару синяков, гораздо больше досталось духовному мечу младшего бога. Нет, именно Эмин оставил такую серьёзную рану. Сила проклятого ятагана раскрошила все кости в его руке, порвала каждое сухожилие; лишь чудом рука Се Ляня всё ещё прикреплена к телу. Конечно, теперь рука будет мешать, да и Повелителя Ветра жаль — не стоило ему этого видеть — но Се Лянь всё равно глубоко впечатлён мастерством и силой удара. …Ши Цинсюань ему верит: принц не корчится в агонии, а выглядит спокойным и даже заинтригованным. — …Ваше высочество, это был невероятный приём! Как вы —? Се Лянь пожимает плечами и, поднявшись на ноги, пристраивает руку в рукаве, чтобы не болталась. — По призванию я мечник, помнишь? Повелитель Ветра кивает и наконец вспоминает, что собирался сделать, пока не увидел руку принца… — Лекаря! Позовите лекаря! Здесь двое раненых небожителей! Скорее! — Я в порядке, — Се Лянь качает головой. — Пусть лучше позаботятся о Повелителе Земли… Спустя совсем немного времени собираются другие боги — в числе первых прибывает Му Цин и двое его младших служащих. Они споро перекладывают Мин И на носилки. — Что здесь произошло? — Ну… — Ши Цинсюань плотнее запахивает на себе верхний халат Мин И. — Мы… угодили в переделку в Призрачном Городе, но благодаря Наследному Принцу Сяньлэ миссия прошла успешно! — … — Му Цин скрещивает руки на груди и вздёргивает бровь. — Ты…? — Что, чёрт тебя дери, ты на себя напялил?! Ши Цинсюань вздрагивает, и его улыбка становится немного натянутой: — Гэгэ! Хахаха… Я думал… я думал, ты занят?.. Ши Уду с силой отпихивает стоящего на пути младшего бога (он отлетает в сторону), бросается к брату и принимается осматривать каждый его синяк. — Тебя ранил Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём? — Эм… — Повелитель Ветра, похлопав глазами, мотает головой. — Не совсем… Как тебе Гусу? Я думал, ты уехал туда на пару—? — Конечно же я вернулся в то же мгновение, как услышал о твоих ранениях! — рявкает брат. — Во что ты вляпался? И не заставляй меня спрашивать об этом платье ещё раз! Если начистоту, Ши Цинсюаню из них пятерых досталось меньше всех, но он позволяет брату продолжать суетиться и принимает духовную энергию, чтобы залечить синяки. — Мне пришлось притвориться служанкой, чтобы проскользнуть в Дом Блаженства, — слегка пристыженно признаётся он. — Одежда немного… пострадала, и Мин И одолжил мне свою… Повелитель Вод бросает на приятеля своего брата рассеянный беглый взгляд. — …Хорошо. Хоть у кого-то здесь есть здравый смысл, — бормочет он. Мин И не отвечает, только пристально смотрит в ответ. Му Цин нависает над ним, привычно формируя печати; его ладони светятся духовной энергией — он занят ранами, разворотившими Повелителю Земли живот. — Кто-нибудь, осмотрите его высочество, пока я здесь заканчиваю, — бросает он своим подчинённым. — У него что-то с рукой. — Не стоит беспокойства, — отмахивается Се Лянь. — Скоро всё заживёт само. Он знает темпы собственного восстановления гораздо лучше других богов — в конце концов, у него было много возможностей их изучить. Обеспокоенный Ши Цинсюань хмурится в ответ, пока не замечает… кое-что странное. — Лан Цяньцю? — зовёт он, оглядываясь на бога войны. — Вы в порядке? Никогда не видел вас таким тихим. Се Лянь не может видеть потемневшего лица младшего бога — он слышит только повисшую в ответ тишину, и его сердце сжимается от тревоги. — Тогда… я ранил вас? — спрашивает он, протягивая здоровую руку к лицу юноши. — Простите, я лишь пытался остановить— Се Лянь замолкает, когда на его запястье сжимаются пальцы — останавливают, не дают коснуться. — …Ваше высочество? — Се Лянь всё ещё ничего не понимает, пока не… — Ты не можешь причинить мне боль. У Се Ляня кровь замерзает в жилах. Голос у Лан Цяньцю тих, но он дрожит от переживаний. — Вот что вы когда-то сказали мне. У Се Ляня дрожат губы. Под взгляды непонимающих небожителей он опускает голову. — Се Лянь?! — раздаётся голос Фэн Синя, только что прибывшего в Зал Собраний. — Что случилось?! Почему он ранен?! Се Лянь не отвечает. Не поднимает головы. Не пытается вырвать руку из хватки Лан Цяньцю. Боги всё прибывают и прибывают в зал собраний, но для них двоих никого больше не существует. — Я… — шепчет Се Лянь, и сердце колотится у него в горле. — Я не… Даже сейчас, хоть Лан Цяньцю и держит его стальной хваткой, он старается не причинять боль. Не пытается задеть или ранить, а только нежно поднимает пальцами подбородок Се Ляня, чтобы заглянуть в его лицо. Вокруг шепчутся ничего не понимающие небожители. — Значит… — голос Лан Цяньцю кажется совсем юным. Пусть на Небесах Тайхуа считают молодым и наивным, Се Лянь видит, как сильно он вырос. Но сейчас его голос дрожит, наполняясь отзвуками детской боли, потери и… …Так и не утихших неправильных чувств. — …Вот как ты выглядишь на самом деле. Лан Цяньцю столько лет пытался убедить себя, что под этой маской скрывается лицо чудовища. Что тот, кто разрушил его мир, так же уродлив, как и оставленные им раны. Но это не так. Он прекрасен — красив до боли вечной, несравненной, неизбывной красотой. Той красотой, которая трогает самое сердце. Он красивый, и он уставший… И ему больно. Лан Цяньцю ненавидит себя за то, что чувствует беспокойство. — …Теперь понятно, почему вы носили маску, — вырывается у него. Он говорит о проклятой канге, конечно же, — она мерцает, и ресницы Се Ляня от её отблесков кажутся совсем светлыми. Клеймо позора. Знак, указывающий на его истинную сущность. Тайное уродство, о котором он неоднократно предупреждал своего ученика — но Лан Цяньцю никогда не верил. Даже сейчас, когда он пытается изо всех сил, он не может найти в своём наставнике ничего безобразного. Зал наполняет тишина; пальцы Се Ляня бессильно подрагивают в хватке Лан Цяньцю. — Ваше высочество, — снова шепчет он, не зная даже, что собирается сказать — может ли он что-то сказать? — и только кусает губы, опять замолкая. — …Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! — рявкает Му Цин, оторвавшись наконец от раны Мин И. Ши Уду сверлит взглядом сцену перед ним, прижимая к себе брата… Он видит кое-что, чего не замечают все остальные в Зале Собраний: Цзюнь У прибыл. Император стоит позади своего трона, положив на него одну руку, и он, в отличие от всех остальных в зале, не выглядит сбитым с толку. Он, черт возьми, даже не выглядит удивлённым. И его взгляд… Ши Уду знает этот взгляд. Он задвигает Ши Цинсюаня себе за спину. Что бы сейчас ни происходило, Император понимает всё досконально. И он доволен. — …Да, — тихо говорит Лан Цяньцю. — Вам стоило бы объясниться. Лицо Се Ляня искажает гримаса, и Тайхуа продолжает сквозь стиснутые зубы: — Давно пора, Наставник. Тишина накрывает комнату подобно плотному покрывалу; лица небожителей меняются с непонимающих на удивлённые, и вот уже по залу ползут шепотки, отдаются эхом: “О чём это он?” “Посмешище трех миров? Он чей-то Наставник? Не смешите!” “Но они явно друг с другом знакомы…” Се Лянь не поднимает головы, не отвечает на вопрос Лан Цяньцю — просто не может себя заставить. У Фэн Синя, однако, нет таких сложностей. И, в отличие от всех остальных… — Лан Цяньцю, не стоит спешить с выводами. Се Лянь резко поворачивает голову, вглядывается слепыми глазами в своего бывшего телохранителя. Он… У Се Ляня что-то сжимается в горле: он вспоминает разговор с Нань Фэном на горе Юйцзюнь — кажется, он был целую жизнь назад, хотя прошло всего пару недель — Фэн Синь знает. И Лан Цяньцю пришел к тому же выводу. — Вы всё это время знали, так? — бормочет он, так и не выпустив Се Ляня, но прожигая Наньяна взглядом. — Вы знали, что он был Наследным Принцем Сяньлэ, и не сказали мне ни слова, когда он вознёсся! Сердце Се Ляня затапливает боль, смешанная с горькой радостью. Конечно, он не сказал. Фэн Синь делал то же, что и всегда. Защищал Се Ляня. Звучный голос Цзюнь У накрывает зал, и все замолкают: — Не желаете объясниться? После мгновения тишины раздаётся дрожащий голос Лан Цяньцю: — …Человек, стоящий перед вами, не кто иной, как мой бывший Наставник, Императорский Советник Фан Синь. По толпе разносятся ахи, вздохи и шепотки — что за бред несёт этот юноша? В конце концов, это нешуточное обвинение: за последние три столетия не было более проклятого имени, чем имя Императорского Советника, и не было совершено более бесчеловечного преступления. Се Лянь не отвечает, не защищается, но Ши Цинсюань мгновенно взвивается: — Лан Цяньцю! — громко отчитывает он. — Как вы можете такое говорить про человека, который спас вашу шкуру от Кровавого Дождя?! Причём дважды! Повелитель Вод переводит взгляд с одного на другого; лицо у него мрачное. — Замолчи. — …да даже если это и правда он, почему вы узнали своего Наставника только сейчас?! Что за нелепица! Вы—! Пальцы Ши Уду так крепко впиваются в плечо младшего бога, что Ши Цинсюань морщится. Старший брат никогда не поднимал на него руку и никогда не наказывал его без причины; он был строг, но справедлив. Но сейчас он вцепился в Ши Цинсюаня мёртвой хваткой и рычит ему в ухо: — Замолчи, или я тебя заставлю. Младший Ши тут же замолкает, удивлённый и встревоженный. Брат никогда так с ним не говорил. Никогда. И никогда не держал его настолько крепко, что аж больно. Что ему сделал Наследный Принц Сяньлэ? Неужели между ними какая-то застарелая вражда? Почему он не даёт Ши Цинсюаню заступиться за него? В углу, за спиной Му Цина, Мин И садится на носилках, чтобы лучше рассмотреть сцену перед ним. Зажимая рукой живот, он наблюдает, как Водяной Тиран укрывает брата от конфликта, и что-то во тьме его глаз вспыхивает, прежде чем снова обернуться неподвижным мраком. Но не он один наблюдает за разворачивающейся сценой. Ши Уду бросает на Императора быстрый взгляд, только чтобы обнаружить, что он пристально разглядывает их обоих. Уставившись в пол, Ши Уду задвигает Цинсюаня ещё дальше себе за спину. Лан Цяньцю меж тем отвечает на вопрос Повелителя Ветра: — Наставник обучил меня воинскому искусству. Стоило ему взять в руки меч, и я тотчас узнал его. Как Лан Цяньцю мог его не узнать? Они пять лет денно и нощно тренировались вместе, принц бы никогда себя не простил, если б не понял, кто перед ним. Хотя характер его Наставника теперь совсем другой, мастерство и техника выдают его с головой. Неожиданно для Се Ляня раздаётся ещё один голос: — …Но вы не узнали его лицо. Или, например, голос? — мягко спрашивает Му Цин. — У меня и Его Высочества был один и тот же наставник, и такие случаи не редкость. Наши стили боя похожи. Се Лянь не поворачивает головы в сторону Му Цина, пораженно замерев. — Советник носил маску сколько я себя помню, и я не видел его лица, — признаёт Лан Цяньцю, покачав головой. — Он никому никогда не позволял увидеть себя без неё… скорее всего, она была нужна чтобы прятать проклятую кангу. Надо признать, его слова не лишены смысла. Рука принца чуть крепче сжимает запястье Се Ляня, и он продолжает: — Голос с самого начала показался мне знакомым, но я не придал этому значения, пока не… Пока не увидел секретную технику своего Наставника, безупречно исполненную Наследным Принцем Сяньлэ. Технику, позволяющую погасить удар двух клинков, приняв его на себя; Лан Цяньцю умолял научить его, но Фан Синь всегда отказывался. Говорил, что эта техника опасна. Что она не подходит для принца. — Довольно скудные доказательства для такого серьезного обвинения, — Фэн Синь выходит на шаг вперёд, сжимая кулаки. — Я знаю принца с детства, он никогда бы так не поступил. Се Лянь ещё ниже опускает голову. — …Но это не так. Се Лянь даже не знал, что Мингуан присутствует в зале, пока не услышал его голос; слова Генерала, кажется, ещё больше взбесили его бывших спутников. — Генерал Пэй, что вы такое говорите? — Вы не знали его всё это время. Му Цин бросает на него раздражённый взгляд: — Мы встретились, когда нам ещё и тринадцати не было. Я знаю принца почти всю его сознательную жизнь. — Меня приставили к принцу, когда нам было семь, — добавляет Фэн Синь. — И вы пытаетесь доказать, что мы не знаем, что он за человек? — Насколько я знаю, никто из вас не поддерживал с ним связи во время его второго изгнания, — замечает Пэй, нахмурившись и скрестив на груди руки. Он не выглядит враждебным или разозлённым... И его слова справедливы. — Изгнания длиной в восемьсот лет, если я правильно помню. Генералы Наньян и Сюаньчжэнь чуть бледнеют; разумеется, они оба прекрасно знают, сколько прошло времени, но всё же… — Если перевести всё время, которое вы знали друг друга, в размах человеческой жизни… Генерал Мингуан бросает взгляд в сторону Ши Цинсюаня. Повелитель Ветра морщится — ему самому не в радость ослаблять защитников принца, но отказаться ответить он не может. — Тогда получится, что Генерал Наньян знал принца в течение четырёх месяцев и пяти дней… Когда его высочеству было шесть месяцев от роду. Ши Цинсюань, сморщившись ещё больше, добавляет: — Два месяца, одна неделя и шесть дней в случае Генерала Сюаньчжэня. Пэй Мин пожимает плечами: его позиция предельно ясна. — На Небесах мало божеств старше вас троих. Ещё меньше тех, кто старше меня. Как сильно каждый из вас изменился с юношества? Не особо, если Се Лянь будет честен с собой. Точнее… не совсем. Му Цин, кажется, действительно поменялся со времен их последних разговоров — успокоился и повзрослел. Пусть и предпочитает прятать эту взрослость под снисходительной ядовитой усмешкой. Фэн Синь… Фэн Синь вот не изменился вообще. Се Лянь не согласен с Пэй Мином и его аргументами: тогда получается, что проведённое с Хун-эром время было в сравнении лишь незначительным, мимолетным мгновением. Будто бы в истории жизни Се Ляня Хун-эру уделено не больше пары предложений. Но это не так. Он любит Хун-эра сегодня так же сильно и полно, как и восемь сотен лет назад. В жизни есть некоторые неизменные вещи. Пальцами неповреждённой руки Се Лянь сжимает цепочку с кольцом на шее. — И всё равно… — Фэн Синь упрямо продолжает цепляться за соломинки. — Нельзя вот так обвинить человека во всех грехах, не дав ему и слова сказать в своё оправдание… — Я ничего не отрицаю. Впервые с тех пор, как Лан Цяньцю назвал его Наставником, Се Лянь подает голос… и это другой голос. Ледяной. Отстранённый. Наследный Принц Юнъани стискивает зубы. — …Значит, вы признаёте, что являетесь Советником Фан Синем? Се Лянь не поднимает головы; он чувствует, как сотни взглядов впиваются в него, когда он отвечает: — Признаю. Волна изумлённого шепота накрывает зал, и Цзюнь У хмурится. — Тогда я бы желал услышать твою версию событий, произошедших в ночь Пиршества Чистого Золота. — … — Всё это время пальцы Лан Цяньцю удерживали Се Ляня за подбородок, и, наконец, он дергается прочь. — Всё так, как и сказал принц. Нет нужды и дальше ворошить старые раны. Его бывший ученик весь дрожит. — Наставник, вы—! Се Лянь окончательно отстраняется и отворачивается. Хоть одна его рука бесполезно болтается вдоль тела, он всё ещё завораживающе красив, когда идёт к трону с высоко поднятой головой. — Ваше Величество, — тихо говорит принц. — Это дерзкая вольность с моей стороны, но я хотел бы просить об одолжении. Цзюнь У только вскидывает бровь — и хватило же духу, в такой-то ситуации — но не выглядит оскорблённым. — Говори. Замерев у подножия его трона, Се Лянь тяжело падает на колени и низко склоняет голову. — …Сяньлэ молится, чтобы повелитель вновь изгнал его. Коленопреклоненный принц приковал взгляды всех присутствующих — поэтому никто не видит, как Му Цин резко отворачивается, зажимая рукой рот, вжав голову в плечи. Он не касается Фэн Синя, но практически прячет лицо у него на груди. — …И в наказание заковал Сяньлэ ещё одной проклятой кангой. По зале проносятся полные ужаса шепотки. Фэн Синь ничего не говорит по поводу Му Цина и его близости, только смотрит в пол, стиснув зубы. “...Небожитель вообще может пережить четыре канги за раз?” “В такой ситуации казнь была бы гуманнее…” “Это будет медленная смерть…” — …Такое наказание излишне сурово, — тихо отвечает Цзюнь У. — Я уже запечатал твои силы, твою удачу и твое зрение. Что ещё у тебя осталось? — … — Се Лянь делает глубокий вдох. — Вы можете запечатать мой голос. Лан Цяньцю невыносимо на него смотреть, и бывшие друзья принца тоже не поднимают глаз. Но кое-кто всё же смотрит — сапфировые глаза широко распахнуты, и постепенно наполняются тошнотворным осознанием. Кажется, никто больше не понимает. Не может уместить у себя в голове, отчего кто-то сам предложил возложить на себя канги — остаться без силы, слепым и немым, без единого проблеска удачи, который мог бы уберечь от несчастий. Даже Цзюнь У не может представить себе ответ. — Отчего Сяньлэ просит меня об этом? Губы у принца вздрагивают, и он ещё ниже склоняет голову. — В нашу прошлую встречу я не знал, почему мои канги не исчезли при вознесении, — шепчет он. Се Лянь много чего не понимал в их прошлую встречу. Не понимал, почему Небеса казались ему такими одинокими. Почему посреди отстроенного дворца Сяньлэ он чувствовал себя несчастнее всех живущих. Знал, что отвык от богов и небесной столицы, что больше сюда не вписывается, но… — Они остались, потому что я сгубил бессчетные жизни и причинил много боли, — принц поднимает на Цзюнь У свои слепые глаза. Он не заслуживает здесь быть. — Мне неизвестно, отчего я вознёсся в третий раз, — шепчет Се Лянь. — Но я знаю, что заслуживаю наказания. Император молчит. Его голова опущена, чтобы лучше видеть Се Ляня, и соскользнувшие с плечей волосы бросают резкую тень — не разобрать лица. В этой тени никто не может увидеть… Что Цзюнь У улыбается. — …Что толку от изгнания, он снова вознесётся, — трясёт головой Лан Цяньцю. — Я не хочу его изгонять, я хочу настоящего объяснения или дуэли… — Склонен согласиться, — отвечает Цзюнь У, поднимаясь на ноги. — Сяньлэ, в твоей просьбе отказано. Се Ляню кажется, будто его ударили в живот; весь воздух разом покинул его, оставив только дрожащую плоть. Цзюнь У стоит рядом, но его голос отчего-то доносится издалека. — Ты не раскрыл деталей случившегося. Не зная всех фактов, я не могу рассудить вас справедливо. — …Но… я… — Мингуан, — Цзюнь У легко перебивает принца. — Сопроводите Сяньлэ в его дворец и поместите под стражу, — он идет прочь, оставив сгорбившегося Се Ляня стоять на коленях у трона. — Позже я сам проведу допрос, и истина будет раскрыта. У выхода Император останавливается, чтобы шепнуть пару слов Лин Вэнь, а потом выходит из Зала Собраний. Генерал Пэй не оспаривает приказ, но и не волочит Се Ляня прочь из комнаты, скрутив, как преступника. Он опускается на колени рядом с принцем и протягивает ему руку, чтобы помочь подняться. Когда Се Лянь оказывается на ногах, Генерал едва слышно говорит ему: — Что-то мне подсказывает, что вы в любой ситуации сказали бы дать вам идти самому, но вы серьёзно ранены. Се Лянь только пожимает плечами: его вообще это не беспокоит. — Мои ноги целы, генерал. Ходить я могу. На это Пэю возразить нечего. Одной рукой поддерживая принца под локоть, он выходит из Зала Собраний… Стоит им оказаться наедине, где другие боги не видят, как он щёлкает пальцами, призывая носилки. — Генерал Пэй, не стоило… Но Се Лянь не успевает ничего сказать: носилки подсекают его под колени, буквально заставляя принца лечь. — Лжец из вас на редкость дерьмовый, — замечает Пэй, прогулочным шагом идя рядом с носилками. — Но надо отдать вам должное: делать хорошую мину при плохой игре вы умеете. Се Лянь слепо смотрит в небо, его больная рука прижата к телу. — Я не знаю, о чём вы, генерал. — Даже если допустить — а я вполне допускаю эту мысль — что болевой порог у вас действительно настолько высок, вы не глупый человек, — Пэй пожимает плечами; подол его плаща колышется с каждым шагом. — Если будете так разгуливать, восстанавливаться потом придётся дольше. Это непрактично. Се Лянь знает, и напоминание заставляет его поморщиться. — Не понимаю, как это связано с ложью и умением держать лицо. — …Потому что вы всех убедили, что у вас нет гордости, — мягко отвечает бог войны Севера, наблюдая, как замер от его слов наследный принц. — Может быть, вы даже убедили себя самого. После дня как этот сама идея кажется Се Ляню смешной. — …Я и правда не знаю, чем бы я мог гордиться, Генерал, — бормочет он, покачав головой. Когда-то он был гордецом. Когда был молод. Ему дорого это обошлось. — Люди — сложные создания, ваше высочество, — под сапогами Пэя мягко похрустывает гравий. — Мы вечно пытаемся найти оправдание собственному существованию. Для этого нам и нужна гордость. Се Лянь перекатывается на свой целый бок, закусив губу. А что, если его существование ничем не оправдать? Что тогда? — В большинстве случаев гордость похожа на сделку со своими пороками. Пороков Се Ляню не занимать. — Люди торгуются как только могут. Совершают преступления, а потом указывают на хорошие дела. Бывают жестоки ко всему миру, но любят и ценят семью. Выигрывают войны и говорят, что наступивший мир оправдывает насилие. Горе собирается у Се Ляня в уголках губ, пальцы целой руки сжимаются в кулак. — …Тогда что за сделка у меня? — хрипит он, сворачиваясь в клубок. — Какой мне толк от гордости? Пэй замолкает на мгновение, разглядывая приближающиеся стены Дворца Сяньлэ. — …Думаю, вы гордитесь своей способностью выносить страдания, — тихо отвечает он. — Это единственный способ смириться с наказаниями длиною в жизнь. Странная из них выходит пара: Пэй Мин, самый верный солдат Императора, самый сильный боец Небес… и Се Лянь, упавший ниже некуда, их самое большое разочарование. Но в этот момент… Пэй подобрался до странного близко к тому, чтобы его понять. Чтобы посмотреть на него так, как на Се Ляня уже давно не смотрели: без осуждения или жалости. Се Лянь ничего ему не отвечает — не потому, что злится или отрицает сказанное, а лишь потому, что не знает, что сказать. Пэй Мин понимает и это тоже: у него хватает опыта в вопросах гордости. Его собственная гордость — его погибель. Он гордится своей силой. Своей способностью очаровывать, тем, как охотно люди ведутся на беззаботного весельчака и ловеласа, которого генерал показывает миру. И никто не может задеть эту гордость, ведь они свято убеждены, что Пэю всё равно. Это не так, конечно же. С другими, более очевидными, более невыносимыми видами гордости Пэй знаком тоже. Такая гордость держит всех на расстоянии, она мучительна, она разрушает. Пэй Мин любит многое и многих. Но всего дважды в жизни он был влюблён, и оба раза — в очень гордых людей. Отчаянно гордых. В конечном итоге именно гордость стоила ему его первой любви. И, хотя он ещё об этом не знает, та же гордость погубит вторую.

***

Се Лянь молчалив, когда его устраивают во Дворце Сяньлэ отдыхать и дожидаться Императора. Всё здесь такое же, каким было во времена его первого вознесения, от отполированных полов до мраморных стен. Се Лянь падает на кровать и закрывает глаза. Голова у него тяжёлая. — …Хун-эр, — шепчет он, нащупав под одеждой кольцо и крепко сжав. — Кажется, я не знаю, что мне дальше делать. Он переворачивается на бок и подтягивает к груди колени, пока не сворачивается в тесный комок поверх покрывала. Сегодня был ужасно длинный день, всё тело потяжелело от усталости, но тоска и горе сжимают ему трахею. — Я всё только порчу. Его друзья. Дом Блаженства. Лан Цяньцю. Не важно, что он делает, всё всегда заканчивается одинаково… Сон забирает его, но и там ему нет покоя. “Наставник! Вы видели? Видели?” Тревожная гримаса искажает его лицо. “Гэгэ, ты видел?” Он беспокойно ворочается, с его губ срываются беззвучные бормотания. “Я никому больше не позволю причинить вам боль. Никому и никогда!” “Я не такой как вы, ваше высочество. Я не красивый” “Что если я уродлив внутри?” Темнота сна кажется удушающей. Будто захлопывается ловушка. “Я не хотел…” Се Лянь давится, отчаянно пытаясь вдохнуть. “Зачем вы заставили меня это сделать?!” Он не может пошевелиться. Почему — почему он не может пошевелиться?! “НАСТАВНИК!” “Ваше высочество, вернитесь…” Он пытается поднять руки, но плечи не слушаются, а воздух кажется затхлым. “Ваше высочество, поверь мне.” Я верю. Он хочет сказать. Я верю тебе. “Я навеки ваш самый преданный верующий” В часы бодрствования Се Лянь давно разучился плакать, но во сне он плачет, и слова, которые он хочет сказать, так и не вылетают из его рта. — Я не… — хрипит он, отмахиваясь, отчаянно пытаясь освободиться. — Я не верю тебе! Но его ладони упираются во что-то наверху. В ледяные и влажные доски. “Дянься…” В крышку гроба. “Что следует сделать, повстречав зло?” — Нет… — стон вырывается из его горла, он пинается в окружившей его тьме. — Нет, нет, нет — ! Дрожащий шепот бередит тьму: “Но ты не зло” Он сражается, и слёзы катятся по его щекам. Он пинается, извивается и бьёт, пока внезапно гроб не рассыпается в щепки — и он летит в пропасть. Се Лянь с такой силой врезается в землю, что не может даже приподняться на руках. Но когда он поднимает голову… Он может видеть. Под его руками гладкие серые камни мостовой, вокруг дома собираются в город. Солнце падает за горизонт над заливом Ланэр. Последнее, что он видел в жизни. “ ...Ваше высочество… ” Голос эхом разносится в его сознании, и Се Лянь, сглотнув густую слюну, резко оборачивается. Посреди улицы стоит, сжимая в руках проклятую саблю, молодой солдат. Высокий и худой, одетый в чёрное, с белой маской поверх лица. Не той маской, которую принц научился бояться, нет… Эта маска только улыбается. — …Умин? — шепчет принц, дрожа, как лист на ветру. “Красивый” Вот о чём он подумал когда-то давно, хотя никогда не видел лица под маской. Се Лянь знает, мгновенно и безоговорочно, что это лицо было красивым. И видеть всё это ещё невыносимее… Потому что он знает, что будет дальше. — …Не надо, — всхлипывает Се Лянь. Он подскакивает на ноги, бросается наперерез. — ПОДОЖДИ! В воспоминании он не успел. Мог только смотреть, как белая маска исчезает во тьме под вой и крики. Но во сне они сталкиваются, и Се Лянь в отчаянии обвивавает юношу руками. — Не оставляй меня, — он едва может дышать, прижимаясь лицом к плечу Умина, держась изо всех сил, так крепко, как только может. Эти руки обнимают его в ответ, прижимают ещё ближе, прижимают так крепко, что Се Лянь начинает плакать ещё горше. Потому что он не хочет просыпаться. — Было… так сложно… когда я потерял тебя… — он давится слезами, прижимаясь щекой к холодным черным звеньям кольчуги призрака. — Не оставляй меня! Измученная мысль вдруг вспыхивает в его сознании. Поцелуй. Се Лянь… В тот день Се Лянь так и не отплатил Умину за поцелуй. — Я… я всё ещё тебе должен, — он отстраняется, заглядывает в эту маску, губы у него дрожат. — Умин, ты обязан остаться, я всё ещё не отплатил тебе — ! Маска наклоняется, пока не прижимается к его коже. На ощупь она прохладная. Будто бы призрак поцеловал его в лоб. — Не волнуйтесь, ваше высочество, — слёзы наворачиваются Се Ляню на глаза, и он обнимает юношу ещё крепче. — Отплатите в другой раз. Из его горла вырывается задушенный всхлип. — Не будет никакого другого раза, Умин, — шепчет он. — Ты не вернулся. Его ответ заставляет весь мир Се Ляня замереть. — Не бойся, Дянься. Даже слёзы перестают катиться, пока он широко распахнутыми глазами смотрит на маску перед собой. Этот голос… такой знакомый. — Я всегда возвращаюсь. У принца дрожат губы, когда он тянется к холодному фарфору. Его ладони прижимаются к маске Умина, пальцы скользят под её края, и на мгновение… Он касается чего-то похожего на выделанную кожу. Глазной повязки. У Се Ляня сердце бьётся в горле. — Сан—? ТРЕСК! И всё рассыпается. Мир вокруг них затапливает чёрный дым, и больше нет никаких “их”. Никакого Умина. Только Се Лянь, и он падает. Далеко и быстро, пытаясь ухватиться хоть за что-то, пока наконец… Скрип… Его ноги болтаются и подёргиваются. Скрип… Что-то сдавливает его шею как стальной капкан, пережимает трахею — но он не задыхается. И не задохнется, он уже знает. Се Лянь бесполезными руками царапает удавку на горле. — …Жое, — беззвучно хрипит он, вслушиваясь в омерзительный, ужасный скрип сухой балки. Скрип… Скрип… — П-помо… — Иди. Се Лянь не мог этого сказать, но лента на его шее сжимается ещё крепче, вздёргивает его выше, ещё выше, и ещё… — НЕТ! Голос звучит как чужой. — Нетнетнетнетнет! Только не так… — плачет он, пока не срывается на крик: — ТОЛЬКО НЕ ТАК! Когда он открывает глаза и смотрит вниз, то видит самого себя. Себя в траурных одеждах с длинными рукавами, свои собственные глаза и проклятую кангу в них, пылающую в темноте. — Не найдётся ни одного человека во всем мире, кто будет тебя оплакивать, — голос у него сочится ненавистью, с кончика его меча капает кровь. Он знает. Се Лянь знает. Он отворачивается и находит взглядом Умина: призрак сидит в углу, прижимая к груди фонарь с призрачным огнём внутри, и наблюдает. Сломанный человек, пришедший отомстить убийце. Но… Скрип… Его лёгкие горят огнём. Се Лянь и есть убийца, подвешенный над сценой собственного преступления. Когда он смотрит вниз, на молодого себя, его грудь сжимает стыд. Он не… Пальцы Се Ляня ещё отчаяннее скребут Жое. Он пытается вырваться. Он больше не хочет быть этим человеком. Принц крепко зажмуривается. Он не… ТРЕСК! Что-то лопнуло, раздался глухой стук, и… ТРЕСК! И ещё раз. Се Лянь поднимает веки, и его встречают родители — болтаются подвешенные перед ним, тараща слепые глаза. Се Лянь не видел их тогда. Так почему…? — …Нет, — стонет он, изворачиваясь. — НЕТ! ТРЕСК! В этот раз Жое рвется на его шее, и он снова падает. Несётся сквозь тьму. Но в этот раз по приземлении его встречает не веревка на горле. Что-то дергает его за руки и подвешивает, связав запястья над головой. Звяк… Звяк… Но это не призрачные бабочки. Звяк… И не серебряные колокольчики. Звяк… Это цепи, и Се Ляню отлично знаком их звон. Когда он открывает глаза, то мгновенно узнаёт алтарь, к которому прикован. Вокруг его шеи теперь нет удавки, но он всё равно не может дышать. Он узнаёт этот храм. Он никогда в жизни не знал такого холода — лёд пронзает его от лёгких до костей. — …Отпусти меня, — шепчет он, натягивая жилы в кандалах. — ПОЧЕМУ ТЫ НИКАК НЕ ОСТАВИШЬ МЕНЯ В ПОКОЕ?! Наконец, ему отвечает голос. Тот самый, который он никогда в жизни не желал услышать. — Я уже столько раз отвечал тебе, мой принц, — голос эхом отражается от стен храма, бесформенный, бестелесный, но Се Лянь всё слышит. Тяжёлые шаги и лязг металла по каменному полу. Звук, с которым острие меча царапает мрамор. — Неужели ты так легко всё позабыл? Теперь этот голос шепчет ему прямо на ухо, и Се Лянь дергается прочь — его бедро мгновенно сжимает ледяная рука, не давая сдвинуться ни на цунь. — Я никогда тебя не оставлю, — воркует он, пока Се Лянь бьётся в кандалах, и его дыхание ласкает принцу горло, из которого вырываются полные ужаса всхлипы. — Я единственный, кто никогда тебя не оставит. Се Лянь чувствует, как к волосам прижимаются губы, и тошнота скручивает ему внутренности вместе с подавляющим отчаянием и черной беспомощностью. Потому что так и есть. Он опустошил Се Ляня уже очень давно. Забрал, украл, вырвал… И Се Лянь, как бы он ни пытался, не может вернуть всё назад. И в этой образовавшейся пустоте теперь прячется что-то тёмное. Он бы порезал сам себя на куски, лишь бы это вытравить, но бесполезно. Эта тьма всегда прорастает назад. Как паразит всегда находит хозяина. Он не вздрагивает, когда меч пронзает его насквозь. Не кричит, когда лезвие распарывает плоть и кость. Это больно, но это всегда было больно. Кровь капает с его подбородка, и чужие пальцы ласково смахивают её, осторожно очерчивая губы. — Знаешь… Се Лянь замирает. Медленно поднимает голову, и между его разведённых колен… Стоит он. Держит Се Ляня за подбородок. Его волосы — смесь серебра и черноты — мягко треплет ветер, гуляющий по разрушенному храму. На него в ответ смотрит маска, и одна её половина улыбается, а другая плачет. — …У тебя всегда были самые красивые глаза. Вот теперь Се Лянь захлёбывается криком. Выворачивающим нутро, полным ужаса криком — снова и снова он вырывается из горла, и стены храма усиливают его эхо. Се Лянь не может перестать. Он бьётся в цепях из последних сил, кровь заливает мрамор, и он слышит… Слышит этот ужасный смех. — П-помогите!.. — хрипит он. — ПОМОГИТЕ МНЕ! К-КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ МЕНЯ—! Ещё один удар мечом, на этот раз в его левую руку, и лезвие прокручивается в ране, и он больше не может этого вынести, и он кричит, кричит, кричит. — ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА, БОГИ… УМОЛЯЮ, ДАЙТЕ МНЕ УМЕРЕТЬ! КТО-НИБУДЬ! КТО УГОДНО—! БОЛЬНО! — плачет он. — БОЛЬНО, БОЛЬНО, БОЛЬНО, БО—! Он садится. — БОЛЬНО! Вокруг темно. Ни храма, ни криков, ни смеха… И никаких масок. Се Лянь пытается перевести дыхание, он весь дрожит. За его спиной раздаётся поражённый голос: — Я бы помог тебе раньше, но ты сказал сначала позаботиться о Мин И. Бог пытается проморгаться, тяжело дыша. — …Му Цин? — неуверенно шепчет он. Голос у него срывается. — Это ты? Бог войны кивает и рассматривает принца, сведя на переносице брови. Он бледен как полотно и покрыт холодным потом. — …Да. Ты в порядке? Сильно болит? В конечном итоге, он только что во все горло кричал “БОЛЬНО”, о чём ещё мог подумать Му Цин? — …Нет, — бормочет Се Лянь, всё ещё пытаясь совладать с дыханием. — Просто… Я… Он замолкает, крепко зажмурившись, и делает длинные размеренные выдохи через нос. Му Цин не сводит с него глаз, с тревогой наблюдая, как все следы ужаса и боли стираются с лица принца, будто их накрывает маска. Где-то в отдалении раздаётся низкий грохот, но никто не придаёт этому значения. — Прошу прощения, — голос у Се Ляня идеально ровный, такой, к какому Му Цин и привык. Спокойный и безмятежный. — Мне приснился кошмар. Надеюсь, я тебя не напугал. Му Цин всё ещё смотрит на него, стараясь не сильно таращиться… хотя какая к демонам разница? — Не напугал, — отвечает бог. — И часто тебе… такое снится? — …Часто, — тихо соглашается Се Лянь. — Но я уже всё забыл, так что ничего страшного. Му Цин не может себе такое представить, но вместо споров решает заняться рукой принца. — …Тебя действительно так ранил Кровавый Дождь? — спрашивает он, нагревая в ладонях ци. Духовная энергия помогает собирать обломки костей и сращивать сухожилия. — Не по своей воле, — Се Лянь быстро встаёт на его защиту и только тогда замечает, что они больше не одни. Фэн Синь стоит у стены, скрестив на груди руки, и не сводит с принца взгляда. В его голове так много мыслей и ни одной хорошей; впрочем, так можно сказать про обоих друзей Се Ляня. Между ними повисает давящая тишина. Сначала Се Ляню кажется, что причина — сказанные Пэем слова. Они явно задели двух генералов, но… — Лан Цяньцю всё мне рассказал, когда ты послал его ко мне, — голос у Фэн Синя тихий и напряжённый, и сердце Се Ляня будто бы падает в пропасть. — …Прости, что так тебя обременил, — он опускает голову. — Когда я посоветовал ему обратиться к тебе, никто не мог знать, как всё обернётся. — … — Му Цин фыркает и бросает на принца раздражённый взгляд (не лишенный, впрочем, некоторой привязанности). — Дурак, — вздыхает он и качает головой. — Ты ведь понимаешь, что теперь яснее ясного, что ты тут ни при чём? Се Лянь не отвечает и только закусывает губу; он и подумать не мог, что когда-нибудь ему придётся врать обо всей это истории своим старым друзьям. Они бы в жизни не поверили, что это сделал он, даже будь Пэй сто раз прав. Даже если и так, Фэн Синю наплевать. — Сколько ты там провёл? Му Цин напрягается, что-то вздрагивает в его запястье, нарушив печать; Се Лянь хмурится: — Я не… — Лан Цяньцю все мне рассказал. О том, что случилось. И что он сделал, — твёрдо повторяет Фэн Синь, и в живот Се Ляня будто падают камни. — Сколько ты там провёл? Теперь уже вопроса не избежать — он точно знает, про что Фэн Синь спрашивает. Про гроб. Он опускает голову и отвечает едва слышно: — …Не так уж и долго. Я не люблю об этом говорить. Фэн Синь скрещивает руки на груди и ждет, и когда Се Лянь сжимается под тяжестью его взгляда, встревает Му Цин: — Он только что сказал, что не хочет об этом говорить— — А ты и рад, — шипит Фэн Синь. — Ещё бы, ты ведь отказался помогать мне его искать. Тогда случилась их самая большая ссора, они почти два века не разговаривали. — …Потому что сама идея показалась мне ПОЛОУМНЕЕ НЕКУДА! — рявкает Му Цин, отнимая руки от раны Се Ляня. — Да и ты его не нашел, так что какая разница?! Голос у него язвительный, а губы искривлены в ухмылке, но Се Лянь может слышать кое-что, чего не слышит Фэн Синь. Как у Му Цина колотится сердце. — Что ж, давай проверим, насколько она была полоумная! — рычит Фэн Синь. — Ваше высочество, Лан Цяньцю запирал тебя в гробу? — Эм… — Се Лянь пытается пошевелить большими пальцами, но правая рука всё ещё его не слушается, так что ему приходится использовать левую, чтобы неловко почесать затылок. — Не то чтобы прямо-таки запер… Скорее… Сила тяготения сделала всю работу за него… придавила крышку… — Ага. В голосе у Фэн Синя столько злости, будто бы он копил её веками, а Му Цин лишь подливал масла в огонь, преуменьшая его тревоги, и Се Лянь не может винить его за скопившиеся чувства… Ему лишь хотелось бы, чтобы они вырвались на свободу в более подходящее время. — Прошу меня простить, — сухо выплёвывает он, сверля Му Цина взглядом. — Лан Цяньцю положил его в гроб и погреб заживо. — … — Му Цин скрещивает руки на груди и отвечает самым язвительным тоном, который Се Лянь только слышал: — Ты бы злился на меня меньше, если б это был Мавзолей? У Се Ляня против воли вырывается смешок, и он под неверящим взглядом Фэн Синя торопится прикрыть рот ладонью. — Как ты можешь над этим СМЕЯТЬСЯ?! — Может, он так справляется с ситуацией! — рявкает Му Цин. — В любом случае, он не хочет про это говорить, так что ПРЕКРАТИ! — Да он скорее всего молчит чтобы не выставлять ТЕБЯ куском дерьма! — Фэн Синь делает шаг прочь от стены. — Давай-ка ЕЩЁ РАЗ! — Му Цин резко взмахивает руками. — Ты тоже его не нашёл, так что КАКАЯ РАЗНИЦА, помогал я тебе или нет?! — Большая, потому что ты УМНЕЕ меня! — у Фэн Синя трясутся руки, сжатые в кулаки. — Если бы ты помог мне искать… если бы мы вместе—! — Не мог он там так надолго застрять! — Му Цин вскакивает на ноги, и его кресло отъезжает назад с противным скрипом. — Он бы молился о помощи! У Фэн Синя темнеет лицо. — Ты так не хочешь взять вину на себя, что готов отрицать очевидное?! Му Цин резко, коротко смеётся, покачав головой. — А ты сам себя ТУПИЦЕЙ назвал, лишь бы выставить меня дерьмом повонючее! — Я… вы двое… — СКОЛЬКО ТЫ ТАМ ПРОБЫЛ?! — Фэн Синь, кажется, на границе сердечного приступа, и Се Лянь от удивления отвечает: — К-какое-то… время… Его голос затихает, и в наступившей тишине двум генералам становится очевидно… “Какое-то время” подразумевает под собой некоторый промежуток. Вряд ли все закончилось за пару минут. — Н-ну… — Му Цин сухо сглатывает, и Се Лянь слышит, что его сердце колотится ещё быстрее. — Он бы молился, если бы ему была нужна помощь! — Возможно, он не знал, что МОЖЕТ молиться нам! — НУ РАЗУМЕЕТСЯ он бы тебе помолился, — язвит Му Цин. — Своему самому преданному, самому благородному, так любящему СУДИТЬ ВСЕХ ПОДРЯД… — он замолкает и в притворном удивлении распахивает глаза. — Ох, я, кажется, понял, о чём ты. — ТЫ—! — Но не волнуйся, — Му Цин качает головой. — Я НИКОГДА не тешил себя надеждой, что он решит обратиться за помощью к кому-то вроде меня! Я НИКОГДА не ждал, что он будет мне молиться. И ТЫ ЕЩЁ УДИВЛЯЕШЬСЯ, ПОЧЕМУ Я НЕ ПОМОГ ТЕБЕ ИСКАТЬ?! Се Лянь и Фэн Синь замирают. У Му Цина дрожит голос: — Я ДУМАЛ, ЧТО ОН НЕ ЗАХОЧЕТ, ЧТОБЫ ЕГО НАШЕЛ Я! — … — Фэн Синь прижимает пальцы к вискам, его затапливают сожаления. Этот спор был так давно, и он был в те времена так молод, глуп и потерян… Ему было больно, и он так отчаянно хотел обвинить в этой боли кого угодно ещё… Но Му Цин ничего не забывает. Не имеет значения, что Фэн Синь хотел бы забрать свои слова назад. Се Лянь переводит взгляд с одного бога на другого, пытаясь придумать что-нибудь, что утешит его друга, и по незнанию… — …Я молился тебе, Му Цин. …он говорит худшие слова из возможных. Фэн Синь и Му Цин замирают, будто ледяные статуи, широко раскрыв глаза; один выглядит донельзя взбешенным (полагая, что Му Цин всё это время слышал молитвы Се Ляня и промолчал), а другой — испуганным и растерянным. — …Что? — хрипло спрашивает Му Цин, будто бы что-то сломалось у него в горле. У него внутри. — Я… Я не… — Ещё до гроба, — торопится объясниться Се Лянь. Ему хочется лишь, чтобы Му Цин увидел, что никто не презирает его, не смотрит свысока. — В начале изгнания и зашел в твой храм и начал молиться, но… Принц закусывает губу. — …Подумал, что ты не захочешь получать от меня вестей, — заканчивает он, обхватывая себя здоровой рукой. Он отвык от людей, отвык просыпаться рядом с кем-то после кошмара. Единственным, кто возился с ним после таких ночей, был Хун-эр, и он… Он просто обнимал Се Ляня. Даже когда был маленьким, он крепко обвивал принца руками и шептал: “Всё в порядке, Дянься, это просто плохой сон”. И тогда тревога утихала. Се Лянь чувствовал себя в безопасности. Теперь, когда его окружают крики, хаос и чужая боль… Он сам себе кажется оголенным нервом. Вывернутым наизнанку, выставленным на всеобщее обозрение. Долгую тишину нарушает Фэн Синь: явное беспокойство принца заставило его позабыть о своем гневе: — …Ваше высочество, конечно же мы— БАМ! Звук такой громкий, что даже Се Лянь морщится, а Фэн Синь… За всю его жизнь его пинали, колотили, кусали и царапали сотни раз — это неотъемлемая часть любых сражений, а он вырос на поле битвы. Но ему никогда так сильно не давали в челюсть: он чувствует, как встряхнуло глаза в глазницах. Всё его тело мотнулось вперёд. — …Что… — он морщится, сплёвывая кровь, и потирает скулу, пережидая темноту в голове. — …Что за херь?! — Ты… — рычит Му Цин (Се Лянь не раз видел своего друга злым, но обычно его злость холодная, язвительная и расчётливая. Не в этот раз). — АХ ТЫ ОБМУДОК! Взбешенный Му Цин с яростью накидывается на Фэн Синя, нанося удар за ударом, до трещин вбивая его голову в стену. — ЧТО ЗА—?! — ТЫ ВЕКАМИ УБЕЖДАЛ МЕНЯ, ЧТО ОН НЕ ЗАХОЧЕТ ДАЖЕ СМОТРЕТЬ В МОЮ СТОРОНУ! — Фэн Синь, Му Цин, перестаньте… — ПРОСТИ! — Фэн Синь сверкает глазами, пытаясь вырваться, пока они катаются по полу, нанося удар за ударом. — Я ЛЯПНУЛ ХЕРНЮ, И МНЕ ЖАЛЬ! ТЫ ХОТЬ РАЗ ГОВОРИЛ ТАКИЕ СЛОВА?! — Я НЕ СТАНУ ИЗВИНЯТЬСЯ ПЕРЕД ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ МЕНЯ НИ В ГРОШ НЕ СТАВИТ! — Му Цин извивается, пытаясь ударить ещё, ударить сильнее. — Я ХОТЬ РАЗ ГОВОРИЛ, ЧТО НИ В ГРОШ ТЕБЯ НЕ СТАВЛЮ?! Се Лянь сжимается в комок у стены, подтянув ноги к груди. Одно ухо он зажимает здоровой рукой, а другое прижимает к колену. — Пожалуйста, просто… — НЕ ПРИТВОРЯЙСЯ! — рычит Му Цин, позабыв все боевые тренировки. Обычно в вопросах силы они равны, но сейчас он слишком расстроен, чтобы думать, и только слепо царапает и бьет все, до чего может дотянуться. — ТЫ БЫ НЕ ВЕЛ СЕБЯ ТАК, ЕСЛИ БЫ УВАЖАЛ МЕНЯ! — ЧТО ТЫ НЕСЁШЬ?! Се Ляню тоже интересно: пока кажется, что он очень многое пропустил. И всё равно здесь слишком громко, и у него стучат зубы, и… — ТЫ И САМ НЕ ПОДАРОК, ЕСЛИ ВДРУГ НЕ ЗАМЕТИЛ — ! — СО ВСЕМИ ОСТАЛЬНЫМИ ТЫ ТЕРПЕЛИВ! — выкрикивает Му Цин. — ТЫ СЛУШАЕШЬ! ТЫ БЕСПОКОИШЬСЯ… И ТЫ ДАЁШЬ ИМ ШАНС ОПРАВДАТЬСЯ, ЕСЛИ ЧТО-ТО ИДЁТ НЕ ТАК! Не со всеми, тут он неправ, но… Принц начинает понимать. Се Лянь. Фэн Синь действительно ведёт себя именно так — когда дело касается Се Ляня. Они сцепились не на шутку: дворец дрожит до основания; но принц думает только о том, что… — РАДИ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ТЫ СТАРАЕШЬСЯ! …Му Цину, кажется, действительно больно. — Но… никогда не ради МЕНЯ! В его следующем ударе уже нет былой силы, но Фэн Синь даже не пытается увернуться. Кулак впечатывается в щёку, и какое-то время они оба смотрят друг на друга, загнанно дыша, немного растерянно, и… Звяк! Се Лянь подпрыгивает и оборачивается на звук. Его встречает бабочка. Она сидит на его плече и смотрит, медленно раскрывая и складывая крылышки. Ещё одна порхает напротив его лица, и он тут же тянется к ней, и… Он не может видеть, что бабочка порхает внутри портала. Но стоит крошечной бабочке опуститься к нему на палец, и он слышит, как его друзья подскакивают с пола и бросаются к нему — — ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО, НЕ ТРОГАЙ — ! Се Лянь хмурится, уже собираясь сказать, что беспокоиться не о чем, но… Что-то обхватывает его запястье, утягивает внутрь, и в то же мгновение мириады призрачных бабочек затапливают покои дворца Сяньлэ, оставив его друзей ни с чем.