100 и 1 метод борьбы с хандрой

      — Мне дальше в другую сторону, встретимся завтра.       Три студента каждый день возвращаются домой разом и этот день не был исключением, но один из них живёт отдельно, предпочитая общежитию более роскошный для обычного студента вариант — снимать квартиру. И сейчас он прощался с группой, махнул рукой на прощание, развернулся и пошёл, когда его тут же схватили за рукав плаща, останавливая.       — Я пойду с Дос-куном! Сигму-уль, не будешь обижаться? Отлично, спасибоньки! — не дав другу и слова молвить, тот прильнул к плечу брюнета и, казалось, щас замурлычет словно кот. Достоевский лишь покосил хмурый взгляд на в край обнаглевшего парня, но не вымолвил ни слова и они оставили длинноволосого товарища самого с собой.       — А, эм… До встречи… — в след попрощался Сигма, а после продолжил путь уже сам.       Фёдор бытовал на пятом этаже какой-то облезлой хрущевки без лифта. Вдоль лестничной площадки на стенах были следы демократии и символика нынешней молодёжи, некогда проскакивали банальные имена с различными подписями, порою была реклама о продажи всякой техники, квартир и даже волос. Весьма занятно.       Пару минут заняло чтобы повернуть ключ в проёме и дверь отпёрлась, открывая вид на мрачную и серую комнату с несколькими дверьми, старыми обоями в цветочек и плиту, которой не менее 20-ти лет. Так же кухонка обустраивалась деревянным столом с несколькими стульями вокруг, небольшим холодильником с парой магнитов из чипсов, кухонными шкафчиками в два ряда: снизу и сверху. И на той самой столешнице у, вероятно, забытых котлетах на ней, сидел маленький белый меховой клубочек, который, нисколько не смутившись, продолжал уплетать мясное блюдо, довольно переминая лапками. Взглянув на это, Дост лишь устало вздохнул и поставил нагреваться чайник, набранный водой заранее, а пока вода заваривалась, он отсыпал растворимого кофе в кружку. Которая за этот день уже? Казалось, он везде и всегда с ним ходит.       — А ведь это был мой ужин, — тихо промямлил брюнет, ругая котёнка.       — Такой милый! Почему не говорил что любишь котов? Ах, он такой беленький… Меня напоминает, так? Хэй, Дос-кун… — неугомонно залепетал Гоголь.       — Это не мой кот. Он… Просто… Просто зачем-то пришёл за мной, ясно? — объяснил Достоевский и тут же поник. Стал таким же вялым, как и прежде за весь сезон желтевших листьев.       — Вообще-то! Ты знаешь зачем я пришёл? Хм? Твой верный и обожаемый товарищ хочет поддержать тебя! Не могут у такой яркой и прекрасной личности как я быть грустные друзья! Ну же, улыбнись! Дос-       — Замолкни, — буркнул Фёдор, уходя с кружкой горячего кофе за стол. Скучающе перемешивая ложкой остатки крупиц на поверхности жидкой смеси.       — Э нет, Дос-кун, перебивать людей неприлично! Я заставлю тебя порадоваться жизни как прежде! — гордо заключив, он объяснил свои намерения, на что ответили лишь недолгим взглядом с приподнятой бровью, а после продолжил трапезу. Николай задумчиво хмыкнул, потирая щеку, а после будто расцвел с новой идеей.       — Ага! Я знаю! Ну всё, берегись, в ход идёт тяжелая альтилерлия. Артил… Атрилельия!       — Артиллерия.       — Вот именно! Я это и сказал! Кхм-кхм. Идёт коза рогатая… за малыми ребятами… — приготовившись защекотать, пепельноволосый видел лишь всё тот же безразличный взгляд, — Забодает-забодает.! Забодает? — как и ожидалось, щекотка Достоевского не страшит. Он продолжал невозмутимо пить свой проклятый напиток.       — Эй! Перестань! — кружка была выхвачена из рук и поставлена где-то подальше от брюнета, чем Гоголь привлёк к себе взгляд собеседника. Коля сел на корточки перед товарищем и, взяв за обе чужие щеки, начал растягивать улыбку. Тщетно. Стоило отпустить как выражение лица вернулось в исходное положение.       — Мхм! Вредина! Ну тогда… Тогда я буду сидеть у тебя на коленях и целовать, пока не начнёшь любить жизнь! — сказав это, он сел на чужие колени, перекинув одну ногу так чтобы лицо было перед чужим, а после начал рисовать на лице Фёдора различные узоры из кратких поцелуев. Однако и этого было недостаточно. Спустя минут пять, он попросту устал, а прогресс нисколько не сдвинулся. Тогда он грустно вздохнул и лёг головой на чужое плечо.       — Вот чего-чего, а твою ненависть к осени мне не понять! Слу-ушай, а не хочешь устроить концерт? Прямо тут! — подорвавшись, он начал рыться по шкафчикам и достал сковороду, а венчик всучил товарищу, — ты будешь петь, а я тебе подыграю! Вот так, смотри! Брынь-брынь! Вр-р-р, брунь, — словно ребёнок, тот начал произносить звуки воображаемой гитары, «дрынькая» на сковороде. В ответ лишь молчание и пустой взгляд.       — Давай! Какая твоя любимая песня? Ну-у-у.! — разочарованно протянул Гоголь. Вздох.       — Ладно! — насупив брови, он убрал посуду на место, — Чего ты хочешь, Дос-кун? — снова присев рядом с Фёдором, парень подпёр рукой голову, а вторую положил вдоль чужих худощавых ног.       Внимательно разглядывая, словно хищник жертву, Достоевский пустил тонкие и холодные пальцы в пепельные волосы, невольно поглаживая. Большой палец второй руки прошёлся по щеке и нижней губе, открывая чужой рот. Им же прошёлся по нижнему ряду зубов, чутка придавив на выраженном клыке и войдя им глубже, давя на язык, изучая щеку изнутри, нёбо. Будто завороженный новой чудной игрушкой ребёнок. В фиолетовых глазах мелькнул интерес и какая-то ещё непонятная эмоция, что заметил Гоголь. Засияв, тот начал поддаваться товарищу, вылизывая его палец, а руками бродя по ногам и в конце концов дойдя до ремня, расстёгивая его. Спустя пару манипуляций с одеждой, пред ним превстал внушающий размерами член друга. Не такой как в типичных рекламах, но того что есть вполне хватало. Сглотнув, он начал стимулировать рукой орган, порою останавливаясь и проводя одними пальцами, а спустя несколько минут было заметно нехилое напряжение и вместе с тем порумяневшие щеки Достоевского, что радовало нежданного гостя. Сначала вдоль языком, после начиная посасывать в отдельных местах по всей длине. Ни единого места не осталось без внимания заботливого товарища, который после начал постепенно вбирать в свой рот сначала головку, а после и всю длину. Причмокивающие звуки лишь усугубляли ситуацию, заставляя Фёдора откинуть голову назад, но при этом продолжая направлять голову Николая в нужном темпе, который со временем лишь увеличивался. Видеть таким Достоевского было одним удовольствием. Видеть таким его предмет обожания. Несколько хаотичных движений и вот глотку начинает заливать густая жидкость, а руку с волос наконец убирают. Откашлившись, Гоголь облизнул губы и взглянул на товарища.       Усталый, изнеможенный, но с улыбкой на лице. Искренней улыбкой, с теплотой глядя прямо в жёлтые глаза.

      У него получилось.