Может быть, именно мы были последним честным поколением,
умели просыпаться с улыбкой, ценить каждое мгновение,
умели верно любить, быстро прощать, искренне радоваться!
Мы были такими прекрасными! Мы были такими прекрасными!
Хлопок огромной железной двери. Дом Хуа Чена действительно огромен, гораздо богаче квартиры Фэн Синя. Колокольчик на двери звенит, топот усиливается, навстречу выбегает улыбающийся Се Лянь. Поправляет брюки и едва заметно зевает, пряча руки в карман. — Я думал, ты уже не придёшь, —улыбается нежно и искренне, Фэн Синь бы свою улыбку спрятал куда подальше и притворился, что ему всё равно. Так, собственно, он и поступил первым делом, когда увидел Му Цина. Говорить что-то здесь было лишним. Се Лянь помог снять куртку, успев перед этим задать парочку весьма интригующих вопросов, от которых успели покраснеть уши. Хотя он ничего такого и не спрашивал. — Между вами что-то есть? Адекватный и вполне логичный вопрос, если увидеть реакцию обоих. Улыбку, вскользь замеченную у Фэн Синя. Горящие щёки Му Цина, которые не заметить в такой ситуации просто невозможно. Конечно, вопрос остаётся риторическим, и ответ Се Лянь так и не получает. Пускай и картина в его голове начинает складываться. Опять они всё усложняют… Ну, самое главное, что хотя бы не собачатся на каждом слове. И на том спасибо. — Так вы помирились или нет? — из-за угла выходит Хуа Чен, его взгляд направлен отнюдь не на гостей, ему на них откровенно плевать. Он останавливается на пытающемся выяснить подробности Се Ляне. Улыбается и протягивает гэ-гэ руку, словно пытаясь сказать: «Эти идиоты — настолько идиоты, что даже признаться, что идиоты, не хотят». Се Лянь понимает без слов. Хотя жажда расспросить старых друзей убивает. — Помирились, — вскользь бросает Фэн Синь при виде покрасневших ушей и щёк, пряча взгляд в пол. — На такого придурка долго не пообижаешься. Но Му Цина не устраивает такой ответ. — Кто ещё на кого обижался, и кто ещё придурок? — Правильно, ты, — улыбка, смех. Фэн Синь смеётся негромко. Голос ровный, хоть и смешанный со слабым хрипом. Тепло на душе. — Чё? Хуа Чену с Се Лянем приходится их разнимать. Глупыми, смешными, попросту стесняющимися собственных чувств. Они стесняются сказать прямо, что чувствуют, потому и вечно препираются. Дети. Садятся за стол. Огромный деревянный стол, за которым моглабы поместиться половина университета. Хуа Чен расскладывает еду на столе, бледная кожа мелькает на свету, тарелки звенят, а атмосфера становится более тёплой и дружеской. Начинает походить на их посиделки втроём, на их бессмысленные разговоры и добрые улыбки. В этот раз всё лучше. В миллионы раз лучше. Ради такой атмосферы хочется жить. Фэн Синь ест жирный стейк мяса и говорит, что это самое вкусное, что он ел. Он не ел жирное мясо, он долгое время считал каллории и составляющее белков и жиров. В этот же раз он наплевал на все правила, на спортивную диету и жир, стекающий со стейка. Ему было вкусно и хорошо на душе. Пускай здесь было много специй и соли. Он ест. Ест и наедается. Ест и улыбается. Му Цин ест такой же стейк. Он закатывает глаза, смотря на то, как осторожно Фэн Синь отрезает куски ножом. Он ест быстро, хотя в этот раз ему уже некуда торопиться. Он ест быстро, запивая томатным соком. Хозяева же дома смотрят, как нервно переглядываются и спорят даже в еде их друзья, и смеются. Тихо, чтобы их случайно не услышали. Тихо, потому что счастье любит тишину. — Это действительно вкусно, — чуть слышно бормочет Фэн Синь, дожёвывая кусок мяса. — Так вы больше не ненавидите друг друга? — Хуа Чен спрашивает в один голос с Се Лянем. Смотрят друг на друга и смеются. Возможно, когда-нибудь Му Цин научится так же смотреть на Фэн Синя и улыбаться без доли стеснения. Научится любить. — Ну уж нет. У него мордашка слишком нежная и милая. Такую мордашку невозможно ненавидеть, — отвечает Фэн Синь. На его лице улыбка, а губы до сих пор жирные после стейка. Он знает, что Му Цина бесит, когда его лицо называют милой мордашкой. Он фыркает и сидит в ожидании реакции. — У кого она ещё милая? — едва ли не плюётся томатным соком Му Цин. — Принцессе стейков слова не давали. — Да кто у нас ещё принцесса! И опять. Закатанные глаза и фырканье соком. Привычная для глаз картина. Привычная настолько, что хочется смеяться. Они наконец пришли к взаимопониманию. Они наконец-то нашли друг друга. Они наконец стали для друг друга, чем-то большим, нежели врагами. Они нашли друг друга, а точнее их собаки. У них ещё будет время на разговоры, у них ещё будет много возможностей обсудить старые обиды. У них ещё будет возможность поцеловаться под светом фонарных столбов. У них ещё будет время развить свои чувства и научиться быть ближе друг к другу. Ближе к себе и пониманию своих чувств. У них ещё всё впереди, но определённо самое хорошее, ведь они смогли отыскать друг друга среди обид, кулаков и крови, среди собак и отчаяния, среди лжи и отторжения, среди непонятных мальчишек, которые просто хотели счастья. И они будут счастливы, пускай и для счастья понадобится ещё некоторое время. Ведь они нашли друг друга, а остальное ещё успеет прийти. — Мы, пожалуй, пойдём, — улыбается Фэн Синь, вытаскивая объевшегося Му Цина из-за стола. — Благодарим за обед. — Не говори за меня, — бурчит Му Цин, вжимаясь в ткань чужой плотной клетчатой рубашки. — Спасибо, было очень вкусно. На что довольные хозяева лишь расплываются в улыбке, наблюдая за препиранием влюблённых. Темно. На улицу уже успела опуститься ночь. Похолодало. Ладони мёрзнут и ноют. Му Цин тянет руку к родным пальцам. Фэн Синь сплетает их и кладёт в карман куртки. Это уже вошло в привычку. — Куда пойдём? — Не хочешь ко мне? — их взгляды пересекаются, а мысли сходятся. Неужели сейчас? — Мне Локи надо покормить. — Так возьми его с собой. Уверен, они с Рексом поладят. И поедят вместе, — самоуверенность и упрямство равносильно имени Фэн Синя. Хотя это тоже успело войти в привычку. Дорога длинная. Дорога дальняя. Фонарный свет падает и слепит глаза. В остальных переулках темно и зябко. Но тёплые пальцы спасают. На душе тепло.***
— Твой пёс тяжёлый. Неужели беременный? — кривит губы Фэн Синь, практически подходя к квартире. — То есть меня нести для тебя тяжёлым не было? Кто у нас ещё беременный? — тупой анекдот одного актёра, но, что самое удивительное, Фэн Синю смешно. Смешно и тепло. Пальцы сплетаются сильнее, а в голове лишь губы Му Цина, бледные и грубые, влажные, со вкусом крови, но необычайно дурманящие и сводящие с ума. Дверь хлопает. Локи спускают на пол. Увидев спящего Рекса, он негромко гавкает, затем разбегается и набрасывается. Рекс недоволен, что кто-то посмел потревожить его покой. Он недоволен, но в ответ не кусает, лишь смотрит молящими глазами на хозяина, будто бы говоря: «Помоги, а?». Ключи со звоном упали на пол, но разве это сейчас волнует? Фэн Синь жадно впивается в губы Му Цина. Целует жадно, без остатка, прикусывает нижнюю. Но это скорее отдаётся не болью, а чем-то приятным. Пальцы перебирают волосы. Густые, родные. Поцелуй углубляется, из-за чего становится невыносимо тесно и жарко. — А ты неплохо целуешься. — Завались. Му Цин в своём духе, но больше отнюдь не холоден. Он осторожно, кончиками пальцев, расстёгивает рубашку Фэн Синя, проводит по оголённому торсу и вновь впивается губами, лишь бы только не слышать очередной «умной» реплики. Ему достаточно слышать вздохи и быстрый стук сердца. Фэн Синь берёт инициативу на себя, прижимая Му Цина к стенке, нависая над ним. Глаза искрятся, а дыхание постепенно восстанавливается. Пальцы сами стягивают водолазку, оголяя запястья и грудь. Бинты сменены, уже хорошо. Фэн Синь падок на прикосновения, поэтому каждое касание для него — райское наслаждение. Особенно, когда это делают длинные ледяные пальцы. Пальцы сжимают сосок, Му Цин взвизгивает и жадно стонет в рот. Стонет нежно и сладко, словно в первый раз занимается подобным. Хотя, кто может знать? Стонать в чужой рот ему определённо нравится. Он трётся бёдрами о бёдра Фэн Синя. Между ними мало места, руки сами тянутся к ширинке, не разрывая поцелуй. — Ты часто на меня дрочишь? — пальцы обхватывают возбудившийся член, проводя осторожно от основания до головки. — Завались, кому сказал. И вновь стон. Громко, страстно, будто бы они сейчас занимаются сексом не в квартире, а в общественном месте. Но кто же знает, какие у Му Цина фетиши? Хотя фетиш на пальцы у него наверняка есть. Вверх, вниз. Ускоренные движения. Му Цин жмурит глаза, пытаясь сдержать стоны, но это плохо помогает. Ему ещё никогда не дрочили в прихожей. Он сдерживается, чтобы так рано не кончить, чтобы не замарать пальцы Фэн Синя, которые между прочим потом полезут в его волосы. От осознания этого становится жарко. И вновь он стонет в рот, сдерживаясь из последних сил под напором грубых, но нежных с ним пальцев. Фэн Синь ослабляет хватку, но член из рук не выпускает и поворачивает Му Цина спиной к себе. Затем осторожно вводит палец. Стон, сравнимый с пением Богов. Затем следующий. И ещё громче. Дрочить становится сложнее, но с каждым стоном пальцы начинают входить быстрее, наверняка с предчувствием, что Му Цин на пределе. Затем осторожно входит. Медленно, не отпуская руки. Му Цин вздрагивает, сердце бьётся в бешеном темпе. Он начинает двигать бёдрами осторожно, постепенно отходя от боли и ощущения чего-то внутри себя. Затем ускоряет темп, а вместе с ним и Фэн Синь начинает дрочить быстрее. Проходит секунда, и вся рука оказывается в сперме. Му Цин постанывает, но бёдрами двигать не прекращает. — Мне не нравится эта поза. — Почему? — Я не вижу твоё лицо. Фэн Синь вовсе не груб, он осторожен. Осторожно переворачивает к себе Му Цина и медленными движениями насаживает на член. Руки ухватываются за талию, поглаживая каждый сантиметр бледного тела. — Теперь видишь? — покрасневшее лицо, сожмуренные глаза. Му Цину до безумия хорошо, но это не может не смущать. — Вижу, — шепчет Фэн Синь, углубляя поцелуй. Ритм становится бешеным. Му Цин вздрагивает от каждого движения, дыхание становится рваным и нервным, а пальцы исследуют каждый сантиметр накачанного, мускулистого тела. Тела, которое сейчас трахает его у стены. Затем оба одновременно кончают. Фэн Синь отпускает Му Цина. Находит рукой первую попавшуюся тряпку и вытирает сперму с живота Му Цина. Затем поворачивает его к себе лицом. — Неужели это твой первый раз? — Я сказал завались. — А в душ ты идти тоже откажешься? — улыбка на лице, пальцы вновь сплетаются. Голые тела касаются друг друга, но здесь уже нет стыда и смущения. Здесь есть что-то родное, но возбуждающее. — Завались.***
На следующее утро Му Цин открывает глаза, уже лёжа в чужой постели. Фэн Синь лежит рядом и чуть слышно посапывает. На полу разбросаны их вещи. Видимо, вчера никому не было до их дела. Когда именно он успел отключиться, он не помнил. Помнил только нежные касания в прихожей и в душе. Поцелуи в спину и в талию. Долгие глубокие поцелуи на полу. — И как тебе вчерашняя ночка? — чуть слышно бурчит Фэн Синь из-под одеяла. — Неплохо, но в следующий раз я буду сверху.***
Проходит несколько лет. Му Цин действительно бросает технический факультет и переводится на дизайн. Первое время тяжеловато, но потом становится привычно. Да и зарабатывать любимым делом гораздо проще, не так ли? Фэн Синь перестаёт постоянно ходить в зал, разве что по выходным и то лишь тогда, когда Му Цин спит и не видит его отсутствия. Его успеваемость скатывается, но это больше не пугает. Быть лучшим больше не требуется, когда всегда есть бурчащий что-то на ухо человек рядом. Съехались они не сразу и ужились тоже. У каждого свои порядки и характеры. Да и собаки к тому же. Рекс до сих пор не может нормально выспаться, Локи покоя не даёт нигде. Всё приходит в норму. Всё налаживается. Налаживается и у Се Ляня с Хуа Ченом, которые, кстати говоря, безумно обрадовались за отношения своих двух самых буйных друзей. Хотя с самого начала предпологали, что всё так и будет. А всё ведь действительно неплохо закончилось, учитывая трагическое начало. Неужели прогулка с собакой может привести тебя к человеку, который только внешне кричит, что ни в ком не нуждается, а на самом деле ему необходимы любовь и понимание? Который нежен и мягок, но редко и лишь тогда, когда они остаются наедине. Неужели грубость не всегда под ней подразумевается и на самом деле в этом прячется нечто тёплое и хорошее? Остаётся только догадываться.И твой странный облик,
что так тянет меня.
Мои тупые мысли ведут не туда,
кругом идёт голова.