Ты знаешь, не мало преград
Пришлось одолеть изначально мне
Я выбросил в пруд пару дней назад
Колечко твоё обручальное
Я не хочу тебя торопить
Хочешь молчать ещё помолчи
Пока тяжело говорить о чуде
Но скоро у нас всё будет
Из дневника Гарри Поттера: Какое-то там число. Возможно, ноябрь. Две тысячи пятый год от Рождества Христова, если я еще окончательно не спятил. Ненавижу этот долбанный карандаш. Вся поверхность в мелких заячьих рожицах, кто вообще решил, что это должно быть мило? Хотя, у Альба вроде были такие же. Джинни помешалась на безопасности и покупала ему только всякие специальные детские штуки — чтобы мог облизывать, грызть, ронять, в общем, делать все, что только дети способны сделать с карандашами помимо рисования, и не загреметь при этом в больницу с разноцветными слюнями или грифелем в глазу. Собственно, мне этот карандаш достался по той же причине — чтобы не пострадали кое-чьи глазки. Как бы я хотел всадить эту долбанную штуку ему прямо в глаз, до самого ластика, чтобы все умилительные мультяшные зайки вошли в его извращенную башку и научили его тараканов уму-разуму. Да провернуть — для надежности, чтобы там все хорошенько взболталось. Может, и мозги на место встанут. Я уже сломал один карандаш, да промазал. Он сказал, что если сломаю и этот — третьего не будет. Гондон. Больной ублюдок. Мразь психическая. Том Реддл. Он раз за разом уничтожает все мои записки, шут знает зачем. Может, чтобы они не достались полиции, когда я его убью, а может — потому что ему нравится смотреть, как я раз за разом выпрашиваю у него новую кипу бумаги, старательно исписываю ее детским карандашиком, а потом начинаю по новой, после того, как он сжигает это все на моих глазах. Перед тем, как прочесть вслух особо понравившиеся места, разумеется. Я не могу перестать писать. Никогда не вел дневники, но, черт возьми, чем мне еще тут заняться-то? Кроме как слушать Шизика, да спать. Он пообещал мне радио за хорошее поведение, только вот у меня нет особого стимула хорошо себя вести. Да и что мне делать с блядским радио? Итак, меня зовут Гарри Поттер, мне двадцать пять лет. Моему сыну, должно быть, уже исполнилось четыре года, а моя жена спит с нашим бывшим одногруппником. Во мне пять футов и семь дюймов роста, я брюнет и ношу очки (когда Шизик их не отбирает). Особые приметы — шрам в виде молнии на лбу. Я сирота. Люблю джаз, кино и болею за Манчестер. Прошло примерно три месяца, как меня похитили.***
Из дневника Тома Реддла: 20 ноября 2005 года. Воскресенье. Хороший день. На завтрак поджарил нам с Осколочком тосты по-французски, с сахарной пудрой. Украсил голубикой, что наморозил летом. Осколочек попросил кофе, нужно было бы отказать — кофе может прожечь дыру в желудке. Но он был такой вежливый и миленький, что я не смог его не порадовать. Вьет из меня веревки. Опять капризничал, когда пришло время выключать свет. Просил настольную лампу. Я, в который раз, терпеливо объяснил ему, что ночь — это время, когда темно. У нас в приюте всегда выключали свет ровно в 22:00 и никаких тебе ламп, потому что ночью в стенах шастает всякая нечисть. Что Осколочек будет делать, если к нему в комнату залезет змея или боггарт, а меня рядом не будет? Я могу сидеть по ночам со светом, но я-то волшебник. Я хорошо слышу этих тварей, смогу от них защититься. И его бы смог защитить, если бы он спал со мной, в моей постели. Упрямый Осколочек. Я знаю, зачем ему лампа — будет сидеть всю ночь, писать. Я-то не против, чтобы он вел дневник — я сам веду его еще со школьных лет, как посоветовал доктор Слизнорт — мол, это поможет мне мыслить чище. Но Осколочек постоянно пишет про меня всякие гадости, я не собираюсь это терпеть. На обед приготовил нам утку, что подстрелил вчера. С печеными яблоками и картофелем. Осколочек ел с аппетитом. Сказал, что я зря растрачиваю на него свой талант повара. Глупый, на кого мне еще его тратить? Я ответил ему, что никто на свете не имеет для меня значения, кроме него, ведь он — вместилище моей души, а он опять цветисто обозвал меня. Психом, ублюдком, кем-то там еще… Я показательно зевнул — ничего нового. Пускай обзывается, мне не обидно. Слишком его люблю, чтобы обижаться попусту. На полдник приготовил нам яблочный пирог. Положил Осколочку шарик мороженого — он его любит, я знаю. Один раз я сказал ему, что видел, как он всегда заказывает один и тот же десерт в конце бизнес-ланча — три шарика ванильного мороженого, посыпанного шоколадной крошкой. Он в ответ швырнул тарелку в стену. Я объяснил ему, что если еще хоть раз принесенная мной еда окажется где-то, кроме его желудка — он будет слизывать ее с этой поверхности дочиста. В приюте нас приучили не разбрасываться едой. На запах и грязь приходят твари. Жалко, что никто не научил Осколочка правилам безопасности, но мы это наверстаем, вместе. Для послеобеденного чтения выбрал ему «Грозовой перевал». Иногда сложно выносить необразованность моего Осколочка, но он не виноват в том, что ему не дали достойного воспитания. Кроме того, эта непосредственность иногда такая милая. Осколочек потешался надо мной, мол «Да вы с Хитклиффом братья по ебанце, Том». Глупый малыш. «Из чего бы ни были сотворены наши души, твоя душа и моя — одно, — парировал я ему словами Кэти. — Желать единства с тем, с кем предназначено судьбой — не сумасшествие, Гарри». Он швырнул в меня подушкой в ответ. Значит, сегодня поспит без нее. На ужин — речная форель с запеченными овощами, побаловал Осколочка бокалом Рислинга. Он всегда неохотно пьет в моем присутствии, но уже знает, что если бы я хотел его заколдовать, то мне необязательно подмешивать что-то в вино. Никому еще не помешал бокал хорошего Рислинга к рыбе. Врачи говорят, что алкоголь вреден для здоровья, но что бы они понимали. Надо лишь соблюдать простые правила: смотреть бутылку на просвет, следить, чтобы на этикетке не было дурных символов, а название не должно быть слишком длинным, не более двух слогов. В слишком длинных названиях легко спрятать проклятия, а у нас с Осколочком много врагов. Но я все равно использую все методы предосторожности — кладу в бокалы безоар, всегда пробую напиток первым. Нельзя, чтобы Осколочек пострадал, ведь я-то не могу умереть, пока жив он. После ужина слушали музыку — передавали Баха. Концерт номер один, ре-минор. Осколочку понравилось. Он любит музыку, а я помогу ему развить хороший вкус. По вторникам, четвергам и субботам ставлю то, что просит он. Это справедливо, хоть я и не особо люблю звучание саксофона — слишком по-плебейски. Поцелуй и пожелание спокойной ночи, короткая перепалка из-за лампы. Смотрит такими расстроенными глазками, что не удержался и вернул ему подушку. Сегодня я слишком добрый, но ничего не могу с этим поделать. Ведь сегодня ровно три месяца, как мы с Осколочком вместе. Хороший день. Из дневника Гарри Поттера: Очередной ебанутый день ебанутого месяца ебанутого года. Я не был хорошим человеком, я думаю. С хорошими людьми такие вещи не случаются. Должен же был этот псих разглядеть во мне какую-то гнильцу, или еще что-то, что объяснит, почему ему снесло крышу конкретно на мне. Не хочу думать, что это просто случайность, потому что если я совсем-совсем не виноват в произошедшем, то это может случиться с каждым. С Альбом, например. Я успокаиваю себя, что молния два раза в одно место не стреляет, а значит, что по крайней мере у сына есть шанс на нормальную жизнь, пусть и без меня. Джинни — хорошая мать, а Дин станет отличным отчимом. Нет-нет-нет, я выберусь отсюда, буду растить Альба сам. Сделаю все, чтобы вернуть Джинни и не быть просто очередным воскресным папой. У нас будет еще много детей — как минимум, двое. Хочу дочку. Маленькую рыжеволосую принцессу, чтобы вся в мать. Альбус вряд ли по мне так уж скучает, в его возрасте три месяца — это целая жизнь. А я и до этого-то не был хорошим отцом. На третий или четвертый день плена, Шизик объяснил мне, что мой брак и рождение ребенка были ошибкой. Его ошибкой, просто потому, что он не нашел меня раньше, и я так запутался, что забыл, что я не обычный человек, что я — его… черт, никак не могу запомнить это слово. Хукрос? Хоркус? Вместилище осколка его души, короче. Я так ржал, до слез ржал, пока он не сказал, что ошибку надо бы исправить. Не сразу понял, о чем он, а когда понял, то стало не до смеха. — Не трогай их, — сказал я, похолодев. — Ты не посмеешь. Он только посмотрел на меня в этой своей извечной манере, чуть наклонив голову к плечу. Как птичка, ей-богу. Только у птичек не бывает таких холодных голубых глаз. — Они — ошибка, — наконец повторил он. Отчетливо, как для идиота. — Они лишние. — Это ты — ошибка природы, — не выдержал я и тут же пожалел, увидев в его взгляде всполохи багряного. — Это моя жена и ребенок, понимаешь? Моя семья, — закончив эмоциональную тираду, я мысленно простонал. Почему я вечно вначале говорю, а потом думаю? Препираться с маньяком, угрожающим моим близким? Гениально! Десять очков Гарри Поттеру! — Гарри, — мягко сказал он, протягивая руку. Я было отшатнулся, чуть не упав вместе со стулом, к которому был привязан, но он ловко перехватил меня за плечо и ласково погладил по голове, то ли успокаивая, то ли пытаясь пригладить извечно царящий лохматый хаос. — Они даже не настоящие. Симулякры. Их специально создали, чтобы тебя запутать, спрятать от меня. Но им не удалось. — Кому — ИМ?! — взвыл я. — Инопланетянам, севернокорейским шпионам, жидорептилоидам? — Маглам, — пожевав губу, ответил Шизик. — Неволшебникам. Я же объяснял, Гарри. Объяснял. Только я тогда был пьян. А когда еще раз объяснял — до смерти перепуган. Объясни, пожалуйста, в третий раз, что там за заковыристая болячка в твоей прекрасной (правда прекрасной, вся женская половина отдела с ума сходила при появлении мистера Реддла) головушке. Я не очень умный, знаешь ли. Не все сразу доходит. — А ты, значит, волшебник? — сказал я вслух. Ну да, кто ж еще. Сказочный персонаж, не отрицаю. — Я — больше, чем просто волшебник, Гарри, — улыбнулся он. — Я — Темный Лорд. — Хорошо, — согласился я. С сумасшедшими всегда нужно соглашаться, так мне дядя говорил. — А я-то тут при чем? — Когда я убил твоих родителей… — Что?! — прервал его я. — Мне очень жаль, Гарри, — он виновато потупил взор, опустив длинные реснички. Экий стесняшка. — Я убил твоих родителей. Так было нужно. Я сожалею. На меня накатила истерика. Настоящая. Я ярко осознал, что это реальность, а не глупый ужастик категории «Б», я в руках всамделишного психа. Умного психа, уж я-то знаю, я вел его счета. Непонятно-что-хотящего-от-меня психа. — Том… — он сразу сказал, что никаких «мистеров Реддлов», и я могу звать его Вол… Волдамор? Воламорт? Черт, я же говорил — я не слишком умный. Поэтому пускай будет «Том». — Мои родители погибли в автокатастрофе. Тебе было сколько, лет десять? Ты не убивал их. Ты просто очень болен, но это не страшно, я помогу. Пожалуйста, отпусти меня — и я не обращусь в полицию, обещаю. — Как ты запутался, Осколочек, — Шизик ласково погладил меня по щеке. Господи, неужели он еще и ну… по мальчикам? Нет-нет-нет, только не это, даже мне не может настолько не везти! — Ты еще пока не готов принять правду, но это ничего. У нас много времени впереди. Теперь мы снова вместе — и никто нам больше не помешает. — Стой, мы не договорили! — заорал я, увидев, что он собирается уходить. — Пожалуйста, не трогай мою семью! — Убеди меня, — ласково улыбнулся он и сложил руки на груди. На лице — с трудом скрываемое нетерпение, будто я — Санта-Клаус и сейчас скажу, что он хороший мальчик и достану из своего мешка красный грузовик, что он полгода выпрашивал у родителей. Ну же, малыш Томми, какие игрушки ты любишь? Что ты хочешь услышать? Думай, Гарри, думай. — У тебя одна попытка, — медовым голосом уточнил Том. — Я видел их вчера, женщину и твое семя. Она выглядит заплаканной, умело изображает настоящего человека, а твое отродье… — Они… они не помешают нам, — решился я. — Джинни… У Джинни другой. Мы собирались развестись. — Я знаю, — равнодушно сказал он. — И? — Я не люблю их, — твердо сказал я. — И ребенок не от меня, я уверен. Эта шлюха никогда не умела держать ноги сдвинутыми, — я сплюнул на пол, как заправский моряк. Он не поверил, я же вижу. — Можешь, конечно, их убить, но какой в этом смысл? Лишний раз привлечешь внимание полиции. Пропадает парень, а потом его семья убита… Подумай сам. — Повтори еще раз, — благосклонно улыбнулся он. — Я не люблю их. Я все равно собирался их бросить, Том. Я… я даже рад, что ты меня похитил. Не придется теперь возиться с документами на развод. — Вернул себе, — уточнил Шизик, сияя, как рождественская елка. Вот он, идеальный подарок от Санта-Клауса! — Вернул себе, — тупо повторил я. Оскар за лучшую актерскую игру в этом году присуждается… Гарри Поттеру! — Я сейчас развяжу тебя, Осколочек, — заговорщически сказал он. — И мы поужинаем вместе. А потом немного послушаем музыку — и отбой. Договорились? Не будешь хулиганить? — Не буду, — пообещал я, ликуя. Конечности ужасно затекли. Шутка ли, несколько дней со связанными то так, то этак, руками. Не надо было, конечно, сразу на него нападать, но я был изрядно шокирован, знаете ли. Не каждый день меня похищает мой собственный клиент. Джинни и Альбус остались живы. Раз в месяц он приносит мне их свежие фотографии — то ли чтобы показать, что я у него на крючке, то ли хочет увидеть хоть какую-нибудь реакцию. Не знаю я, что у него в голове. Я старательно изображаю равнодушие, хоть внутри все разрывается от тоски и радости — они в порядке, с ними все будет хорошо! Я не был хорошим человеком, не был хорошим мужем, не был хорошим отцом. Но я на все готов ради семьи — даже постараться их забыть. Ладно, дорогой дневник, скоро время ужина. Часы-то у меня есть, слава богу — у Шизика клин на соблюдении расписания. Вчера было винишко — кислятина, и божественно вкусная рыбка. Готовить он умеет, этого не отнять. Еда нынче — мой единственный источник эндорфинов, а Том — источник вкусной еды. Поэтому время приема пищи — мирное время. Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви.