Ванная комната невесты

Пламя свечей, что еле освещали небольшую круглую комнату со старой деревянной купелью посредине, и шелест собсвенных юбок привлекали немало внимания служанки, когда та, намылив губку, без лишнего усердства протирала ей руки своей госпожи. Пока что последнюю леди одного из самых древнейших домов, когда-либо существовавших на землях Вестероса и Эссоса. Через несколько дней эта юная, но достигшая возраста согласия на брачные узы, девушка станет женой кронпринца. Спустя два года, что она томится в стенах красного замка. Она, служанка, как писала своим родным в Эссос, «много натерпелась за время пребывания своей госпожи Наэвеллы Воннарион в доме великих господ Таргариенов». А всё потому что девочка, которой было всего двенадцать по прибытию в Королевскую гавань, была жутко стеснительной и застенчивой. Из многих слуг, что за годы, прожитые и прослуженные в благочестивом доме Воннарион не раз доказали свою верность и готовность на всё, что только им прикажут, в помощницы юной госпоже отправили именно ее, зная о стеснениях при виде лишней капли нагово тела. В доме своего хозяина, что она считала родным, — ведь родилась в нем, как и её госпожа, росла и училась в его стенах, — ей разрешали разве что протереть пыль в коридорах или помочь на кухне. Потаскать мусор или принадлежности для сада, в котором под палящим солнцем работал ее отец. Тут же, в первую ночь на новом месте, ей пришлось изрядно потрудиться, чтобы не краснеть при виде тела своей леди. Хоть и та сама очень стеснялась и держалась отстраненно от служанки. Ей было всего четырнадцать, но что уж говорить о бедной двенадцатилетней девчонке с губкой в руках. Они обе, казалось, все эти годы боялись друг друга. Стеснялись так, как, наверно, не должны стесняться. Дамским слугам должен быть привычен вид оголенной груди или лобка, ведь их тело было точно таким же. А юным леди не стоит стеснятся того, что есть у остальных. Но между Наэвеллой и ее служанкой такого понимания, как у многих других дам и их слуг, не было. Даже сейчас, в эту прекрасную и прохладную, усыпанную яркими звёздами ночь, ее сковывало ужасное стеснение. Спустя два тесно связанных между собой года. Служанка не могла и кинуть мимолетного взгляда на большое, обнесенное позолоченной резной рамой зеркало, что стояло напротив купели, чтобы посмотреться на себя. Вид у нее был неслыханно потрёпанном, для служанки будущей принцессы-королевы Семи Королевств. Глаза госпожи были закрыты, а голова откинулась на борт купели. Она, кажется, в любой момент могла заснуть (или уже заснула) прямо в воде, пока служанка, отвернувшись, мылит мочалку. Но каждый раз, когда чувство сна накатывало, и ощущение потери сознания и перемещения в другие миры, девушка приоткрывала глаза, щурясь и медленно моргая. Наэвелла томно вздохнула, когда служанка провела мочалкой по предплечью левой руки и убрала ее. Она качнула головой из стороны в сторону, при этом не открывая сомкнутых век. Служанка переместилась на другую сторону купели и припала мыльной материей ко второй руке своей госпожи. Раздался всплеск воды, за которым последовало тихое ойканье девочки. Она выронила мочалку, за которой тут же опустила ладонь на дно. Достав его за долю мгновения так, чтобы ненароком не коснуться спины своей госпожи не в том месте, служанка снова принялась за протирания тела, когда сама Наэвелла окунулась с головой в размышления о том, что же такого она делала этим днём, что так сильно устала. Проснулась она с оживлением слуг в коридорах, за дверью покоев, как и делала всегда. По крайней мере здесь, в Королевской Гавани, Красном замке, где ей придется остаться в роли жены Рейгара Таргариена — Наэвеллы Таргариен (после замужества, конечно) — навсегда. До скончания ее дней. О, не дай Семеро, чтобы эти дни сочлись при произведении на свет первого ребенка, как это случилось у ее родной тетки, сестры отца, ширина бедер которой, как и у Наэвеллы, желала всего наилучшего. Поднявшись с необъятных размеров кровати с подобающего размера балдахином на четырех дубовых столбах, она, позвав всю ту же застенчивую служанку, сняла ночную рубаху. Пока служанка доставала дневное одеяние госпожи, Наэвелла взялась за расчёску-гребешок из слоновой кости, украшенную ракушками с берега моря. Это был подарок принца Рейгара через год после их помолвки. Тогда они были на Драконьем камне, вместе с Её Величеством королевой Рейлой и Его Высочеством вторым принцем Семи Королевств Визерисом, которому, как и его брату, очень запала в душу девушка из Эссоса чистой валирийской внешности — фиалковые глаза и пепельные волосы; бледная кожа и чуть чихоточный вид. Визерис просто не мог провести и дня на Драконьем камне без своей верной сопровождающей — невестки старшего брата, который то и дело пропадал среди коридоров холодного замка, решая важные вопросы, приносимые воронами из Красного Замка. В один холодный, можно сказать не удобный для ответов на письма вечер — дул сильный ветер, что усиливался с каждой минутой, подгоняя грозовые, штормовые тучи к острову в Черноводном заливе, в дверь покоев Наэвеллы постучали. Она лежала на кровати, читала роман, написанный, похоже, одним из тех самых девственных и ничему, а главное никому не приклонных мейстеров цитадели. Так уж он был плох по части правдоподобности женских чувств и желаний. Хотя нет, роман был не плох, а просто ужасен, когда дело дошло до описания ужасного поведения благородной дамы, — она, не являясь женой, буквально начала лезть к мужчине в штаны. Вести себя так, как не ведут в борделях на самых отдаленных улицах столицы. Меж бровей с каждой секундой чтения залегала всё более четкая и глубокая складочка, как раздался стук, очень неловкий. Тихий, похожий на принца Визериса. Девушка перевернулась с живота на спину и быстро поднялась на ноги, бросив книгу на кровати. Она негромко ответила «Войдите», чтобы её могли услышать по ту сторону коридора. На лице тут же появилось подобие улыбки для малыша Визериса. Но когда дверь открылась, а в проёме показалась не маленькая фигурка трехлетнего малыша с нянькой за спиной, уголки губ опустились, и бровки снова нахмурились. Правда сейчас это была не злость и отвращение к тому, кто написал тот роман, что лежит рядом с подушками, а удивление и непонимание. Недоумение. В дверях стоял Рейгар, индиговые глаза которого, из-за приглушенного света в покоях, казались просто черными. На его плечах была черная мантия с капюшоном, опускаясь до самых щиколоток. И подобную этой он держал в руках, которые сцепил в замок перед собой. Он был не самым частым гостем в покоях собственной будущей жены. Если быть точнее, просто не посещал ее. Ни разу за, на то время, год ее пребывания в Королевской Гавани. Конечно, они пересекались в коридорах, и не один раз. Останавливались в саду, отправляя своих собеседников на самотёк. За ужинами, что проходили в трапезной со всеми членами семьи Таргариен, куда королева Рейла приглашала и свою невестку. Но он ни разу не пришел в ее покои. Это не могло не заставить Наэвеллу волноваться. Запримеченная мантия дала ей намек на то, что принц хотел бы прогуляться вместе с ней. А когда приглашение сорвалось с его губ, она без промедления дала свое согласие. Но это выглядело немного глупо. Будто она готовилась, репетировала этот быстрый ответ, из-за чего кончики ушей, носик и щёчки начали розоветь. Когда же она отогнала эту мысль в сторону, на ее место тут же пришла другая. Более странная, но не менее теплющая ее сознание. Но почему в этот день нельзя было остаться в покоях? Таких теплых, уютных. Он мог пригласить ее в одну из зал, чтобы… Поговорить? Нормально, без всяких излишних мешканий. Но она уже согласилась, а мантия из рук Рейгара покоилась на ее плечах. У нее, на плечах Наэвеллы, появился даже шлейф, хорошо подметавший не первой свежести полы замка. Это, не трудно догадаться, была его собственная мантия, но почему он решил дать именно ее? В платяном шкафу пятнадцатилетней леди было их предостаточно. Правда, среди них не было ни одной тёмной. Практически все были ярких цветов. За исключением одной, индиговой, подаренной королевой на помолвку вместе с того же цвета платьем. Они вышли в коридор, где с пола Рейгар поднял подсвечник с горящим фитилем. Ничего не говоря, лишь указав глазами в темноту, он велел ей следовать за ним. Правда до этого, на секунду вернув подсвечник на пол, Рейгар накинул капюшон мантии Наэвеллы на голову, а после проделал тоже со своим. Он, казалось, не нарочно коснулся кончиками пальцев ее щеки, из-за чего по рукам и ногам девочки побежали мурашки. Наэвелла следовала за Рейгаром, не ступала и лишнего шага от его спины в сторону или назад, и следила за его руками, которые, то и дело касались ее мантии в месте, где должны быть руки, но они были заведены за спину. В один момент Рейгар остановился так резко и без малейшего, хотя бы знакового предупреждения, что Наэвелла уткнулась носом ему в спину. Он завел одну руку за спину, касаясь ее талии, и попытался как бы отодвинуть девочку в сторону, закрыть собой, чтобы не было и малейшего намека на то, что он в этом тёмном каменном зале не один, а с девушкой. Но ему всего лишь показалось. Никто не скрывался в тени зала, и они вдвоем продолжили свой путь. Для Наэвеллы, правда, он не был известен. Они шли странными, извилистыми, но просторными коридорами, через которые она ни разу не ходила, да и не знала о их существовании в этом старинном замке. В них они попали через расщелину в стене, что была укрыта за гобеленом с драконами Эйгона Завоевателя. С каждым шагом их приближения к месту назначения, коридоры заполнялись звонким падением капель дождя на каменные полы, образовавшиеся на них лужи. И чуть более чем через минуту они вышли на большой выступ скалы. У него, выступа, был естественный навес — лоза, что сплелась вокруг входа в неряшливые подобия кос. Вглядываясь вдаль, в чёрное из-за темной ночи море, Наэвелла и не заметила взгляда Рейгара, что был всецело посвящен ей. Решающийся на что-то, немного безжизненный, но, казалось, твердый, как никогда раньше. — Это место прекрасно, не находите? — она вздрогнула от внезапного звучания его голоса. — Я нашел его случайно, когда был ребенком. Скрытое от чужих глаз и дающее спокойствие гиблой душе. Наэвелла подняла на него недоумевающего вида глаза, как Рейгар, стоящий на три шага позади, подступился к ней в плотную. Его глаза, выражавшие уверенность в том, что он пытался решить внутри себя, негласно спрашивали ее, которые в смятении забегали из стороны в сторону. Но Наэвелла слегла согласно кивнула головой, хоть и сердце в трепете намеревалось выпрыгнуть из груди. И их губы слились в нежном поцелуе. От макушки до пят пронеслась волна жара, а ладони, что легли поверх крепких, обхвативших талию рук, взмокли. Воздух моментально окончился из-за волнения. Казалось, девушка просто забыла каково это — делать вдох, а после лёгкий выдох. — Надеюсь, этот год не казался муторным столетием. Будь у меня больше времени, и человеку не нужно было бы спать по ночам, холодность, проявленная к Вам, миледи, просто не существовала… Вся та ночь была проведена под навесом из лозы. Они оба сидели на голом каменном полу, но одежда не давала им замёрзнуть. В первый раз за год они говорили не прерываясь и на секунду. Хотя нет, прерывались. Но более, чем на секунду. Минуты, прошедшие в поцелуях, тянулись неимоверно быстро. А на следующее утро, которое началось для девушки, как и для других обитателей острова, с жутким раскатом грома, на прикроватной тумбочке, помимо зеркала и старой с разломленной на пополам ручкой расчёски, лежал новый гребешок, которым она расчесывает и по сей день свои пепельные волосы. Он, наверняка, стоил столько же, сколько и та самая лавочка с яблоками в конце рынка, но, сколько бы она не пыталась объясниться с кронпринцем вернуть столь дорогую вещь, всегда получала лишь один и тот же ответ: «Это подарок для будущей жены». Наэвелла снова мотнула головой, отрываясь от воспоминания с Драконьего камня, возвращаясь к изначальным думам — очень тягостно прошедший день. Она остановилась, кажется, на пробуждении и расчёске-гребешке… Уместившись же в не туго завязанном на шнуровке платье, — оно было сделано из летящего по ветру индигового полупрозрачного материала, что не могло не радовать в жаркие дни; у него был глубокий вырез, практически до середины живота, а рукава спускались до самых колен, окольцовывая белые ручки юной леди, — Наэвелла села за завтрак, уже принесённый, на тот момент, другой служанкой. Поклевав завтрак как птичка, Наэвелла удалилась из Красного Замка, конечно под присмотром тех верных королеве дам, кто не даст скомпрометировать будущую жену кронпринца. Она отправилась на покаяние в Великую септу Бейлора. По крайне мере, именно это и передали Ее Величеству королеве Рейле старушки-шпионки, сидевшие даже в самой септе. Сама же Наэвелла пришла помолиться о здоровье своих не очень любимых отца и старшего брата, который обещал прибыть к свадьбе, его новоиспечённой жалкой и мелочной жены, которую она никогда не видела и даже не надеялась на это. Старший брат для неё в детстве был сущим кошмаром. Ее пробуждение с восьми до четырнадцати лет (пока она не уехала) начиналось в кровати брата чуть-ли не нагишом. Он всегда сплевывал при только одном упоминании Таргариенов, ведь они смешивали собственную кровь. Братья с сестрами. Дяди с племянницами. Хорошо хоть, не дошло до отцов и дочерей. Но ее брат, говоря о доме Дракона всё, что только можно и нельзя, сам не чурался «нежных поцелуев» с сестрой, поглаживания там, где никто, кроме мужа, не имел права касаться. Выйдя из септы под тенью мантии, Наэвелла, вместе со своей фрейлиной, отправилась на рынок, где за самым дальним прилавком, маленьком, низеньком и перекошенном, старичок, не более пяти с половиной футов в высоту, продавал пентошисские яблоки. Те самые свежие и сочные, сладкие зелёные плоды, что росли в ее родном саду, за отцовским домом. А после покупки яблок наступил полдень, и ей с фрейлиной нужно было возвращаться в замок. У нее, Наэвеллы, была назначена встреча с королевой Рейлой на час дня. Примерно столько и занял путь обратно, в Красный Замок. Новый-старый дом, куда приехала на месяц чета Ланнистеров. Это не очень радовало Наэвеллу, к жениху которой старший ребенок Тайвина Ланнистера питала неоднозначные чувства. При одном только виде Серсеи, при первой встрече с ней на помолвке, кровь в жилах леди Воннарион вспыхнула неописуемым огнем. Ей становилось не по себе только от одного взгляда Серсеи, а что уж до разговоров. Приторно сладкие, через чур учтивые речи вызывали к этой двенадцатилетней особое немалое отвращение. Ей было самую (неправда) малость горестно от того, что данное в саду, вчерашним вечером, обещание кронпринц не исполнил. Он должен был зайти к ней после трёх часов дня, но его не было. Даже в замке никто не знал, куда он испарился после завтрака. Будто сквозь землю провалился. На пять, после обеда, что был в четыре (она отправилась вместе с королевой и Серсеей в обеденную залу), была запланирована примерка новых повседневных нарядов: летние варианты из летящего муслина и утеплённые осенние. Она, примерка, длилась более трёх часов, из-за чего Наэвелле пришлось пропустить ужин. Хотя, когда Наэвелла вернулась в свои покои, где стеснительная служанка уже подготовила теплую купель, что стояла напротив зеркала, которого она так боялась, желания наполнить желудок хотя бы краюшкой свежего хлеба не было. Усталость и утомление сказалось и не только на ее аппетите, но и теле. Ноги, из-за долгой ходьбы в чуть неудобных туфлях, опухли и сильно ныли, начиная с колен, которые, когда она легла в купель, выпрямить стало непомерной сложностью. Наэвелла, в который раз, чуть качнула головой и томно, глубоко вздохнула, как служанка оторвала мочалку от её ног. Послышался шелест юбок и аккуратное клацанье обуви по полу, которым леди Воннарион не дала особого значения. Она снова начала проваливаться в сон. Погружаться в далёкие воспоминания. Грёзы о собственном будущем, которые, после посещения Драконьего камня, стали более радостными. Наэвелла из раза в раз представляла те ночи, когда Рейгар из раза в раз уводил ее через скрытые за гобеленом с Балерионом, Вхагаром и Мераксесом на выступ за лозой. За неделю, насколько она могла помнить, им удалось нагнать целый упущенный год общения. Изредка проскакивающие поцелуи, ее неловкие прикосновения и крепко держащие нежную талию руки, что скрывались пол собственной черной мантией, которая покоилась на плечах будущей принцессы. Наэвелла, было, провалилась в долгожданный сон, как рядом послышался всплеск воды и отжатие материи из рук служанки. Тихое цоканье каблуков обуви, кажется, ещё сильнее убаюкивало девушку, чья грудь вздымалась всё более размеренно. Вода стала чуть теплой, и окна пропускали небольшие дуновения ветра, из-за которых по усталым рукам и ногам пробегали мурашки, а небольшие розовые бусины сосков затвердевали. Ее тела снова коснулась мочалка. Рука, держащая намыленную материю провела по ключицам вниз, к ложбинке меж грудей. Девушку чуть позабавило внезапная смелость застенчивой служанки, из-за чего она даже захотела приоткрыть глаза. Но перед этим она прислушалась к тому, что же делает эта девочка. Она снова отошла в сторону, намыливая мочалку. По помещению разнеслось цоканье каблуков, затем служанка опустилась, кажется, на колени возле купели, возвращая руку на грудь своей госпожи. Она провела материей по тем же местам, задерживаясь на секунду на сосках, которые стали ещё твёрже от пробежавший по торсу мурашек. Служанка будто ненароком провела костяшкой пальца по розовому бугорку. Лицо почти заснувшей девушки в купеле нахмурилось. Ей показалось, что рука стала намного больше и теплее, чем была до этого. Она навострила ушки. Более не было слышно шелеста юбок четырнадцатилетней девочки, но а рука всё продолжала водить мочалкой по ее животу, слегка погружаясь под воду. Она чуть приоткрыла слипшиеся от усталости веки. У нее это получилось не с первого раза, из-за непослушания тела, по которому всё также водили намыленной материей и будто случайно касались не тех мест. Ее взору, как только взгляд сфокусировался в полутьме, освещаемой свечами, предстала белая рубаха, рукав которой был закатан по локоть. Сердце забилось чаще, когда, посмотрев чуть в сторону, она увидела белокурые волосы чуть ниже плеч. И она, не до конца понимая происходящее, рискнула посмотреть в зеркало, что отражало всё вокруг купели. Сердце с гулким уханьем рухнуло на дно пропасти, перемахнув через сотню пят и желудков с ложечками. Оно оказалось там, откуда, казалось, не должно доноситься и малейшего звука. Но его биение было ничем не заглушить. Даже участившимся дыханием. В отражении она увидела Его Высочество кронпринца Семи Королевств. Ластителя ушей любого из прибывающих в Красный Замок лордов со всего Вестероса. «Последнего дракона», как его называют многие. И можно сказать ещё десяток лестных слов о Рейгаре Таргариене, но не сейчас, когда он ненароком посмотрел в зеркало. Увидеть через зеркало заспанный, но в то же время пораженный взгляд невестки в ее ванной комнате, когда она, без, хотя бы, ночной рубахи, ничего не подозревает о смене того, кто ублажает ее тело омыванием, для него, наверняка, не составило много труда. Рейгар тут же повернулся к Наэвелле, которая, схватившись за борта, опустилась в воду чуть глубже и попыталась упереться спиной в стенку, а ногами в противоположную чтобы не всплыть. Она не подняла глаза на него. Лишь уставилась в зеркало, в котором так хорошо было видно ее нагое тело. Это лишь позабавило принца, который тут же покачал головой и ухмыльнулся. — Я уже увидел тебя нагишом, так зачем скрываться под кристально чистой водой, ñuha jorrāeliarza? (<вал.> …Моя дорогая?) Ее усталые, ноющие коленки дернулись, а он, снова ухмыльнувшись, повернулся к отражающей поверхности и посмотрел через него ей в глаза. Такой тихий и пронизывающий голос. Валирийский язык, из которого она понимала лишь некоторые фразы, но которым всегда восхищалась. Поражалась таланту людей, которые могли говорить на таком древнем и практически неиспользуемым кем-либо в Вестеросе языке. Рейгар поднялся с пола, убрал мочалку на место и обогнул купель, вставая за спиной Наэвеллы, которая, прикусив нижнюю губу, смущённо приподнялась; села, прислонившись к борту спиной. Теперь в зеркале ее тело было видно полностью. Небольшая грудь, щуплое тело. Было даже видно некоторые кости. Хоть и немного осмелев, глаз она так и подняла. Не смотрела напрямую. — Ещё буквально шесть дней, и мы будем делить супружеское ложе. Так что просто расслабься, — его руки аккуратно закрутили ее волосы в шишку, а после закололи длинной позолоченной шпилькой, которая лежала у купели на табурете. Его теплое дыхание обожгло ее плечо, по которому тут же разбежались мурашки, а кончик мочки ушка с увесистыми серьгами защекотало от прошедшего по нему языка. — И получай удовольствие, — шепнул он, опуская на ее плечи руки. Индиговые глаза наследного принца опустились на ее плечи, когда она сама следила за его движениями через зеркало. Он медленно провел по ним, спускаясь чуть ниже, припадая губами к плечу. Чуть прикусывая и нежно проводя языком по месту укуса. Оставляя небольшие красные пятнышки. На плечах, шее, месту, что ближе к ключицам. Его дыхание опаляло места, где ещё не до конца высохла вода. Она же томно вздыхала, чувствуя секундную боль на тех местах, где он прикусывал ее бледную кожу. Иногда чуть выгибалась, взбалтывая прохладную воду, которая тут же шла небольшими волночками к одному борту и второму. Волночки задевали соски, самую малость, из-за чего они снова твердели, вызывая очередной табун мурашек. Наэвелла повела плечами, чувствуя, как ее кожа превращается в гусиную. Внизу живота девушки медленно нарастал тягучее приятное ощущение. Все внутри пульсировало, разливая тепло по телу, но превращая ноги в самую настоящую вату. Принц же, было видно через зеркало, отодвинулся от купели, к которой до этого прижимался всем телом. Он чуть осел на пол и стал тяжелее дышать. Руки Рейгара начали перемещаться ниже. Он провел по ключицам, на которых остались небольшие капельки холодной воды от волночек. Тут его взгляд переместился на зеркало, где он увидел ещё более сладостную картину. Наэвелла закинув голову назад, на его плечо, прикрыла глаза и подтянула к себе ноги. Ближе, чем они были до этого. И, будто ненарочно, а может оно так и было на самом деле, развела колени чуть в стороны. На губах Рейгара появилась ухмылка, а кончики его пальцев коснулись ее сосков. — Будь мы сейчас на кровати, милая… — пролепетал он, услышав ее тихий стон и шумное сглатывание. Рейгар поцеловал мочку ее ушка, когда ручка Наэвеллы взметнулась вверх и опустилась сзади его шеи. Она нежно провела по ней, поглаживая большим пальцем. — И были бы любовниками, а не верными супругами… — шепнула в ответ Наэвелла, когда его пальцы обводили и бережно касались ее сосков, из-за чего они не переставали быть твёрдыми. — А кто же мы сейчас, если не являемся ими? — Рейгар начал медленно опускать правую руку ниже, при этом поднимаясь с колен. — А это и не должно волновать… — чуть-ли не простонал девушка, когда его рука добралась до сокровенного. — Не подходящий для разъяснений момент… Он оставил на ее щеке беглый поцелуй, когда опускал подбородок на ее окрапленное красными отметинками плечико. Его рука накрыла набухшую бусинку между ее ног, и он, следя через отражение, слегка надавил на нее двумя пальцами — средним и безымянным — и начал медленно массировать. Выводить бесформенные круги, приносящие упоение. Она двинулась ближе к нему, когда его пальцы начали ускоряться. Сильнее обхватила его шею, ноготками цепляясь за прядки волос, что упали на плечи. Наэвелла разомкнула губки и повернула к Рейгару голову, осыпая левую щеку и скулу мелкими поцелуями. Она была будто в бреду. Очень приятном. Таком, о каком мечтает постоянно при одном только виде этих устремленных на нее (через отражение) индиговых глаз. Но он все также продолжал смотреть в зеркало. Оно, по крайней мере для него, казалось через чур туманным. Хотя, когда он пришел все было нормально. Возможно это из-за возбуждения, которое так сильно сдавливалось штанами. Эта девушка очень быстро пришла к точке кипения. — Дорогая, открой глаза, — продолжая смотреть в зеркало, проговорил Рейгар, когда Наэвелла начала ещё быстрее дышать и чуть двигать бедрами. Она тихо поскуливала, желая почувствовать большего и одновременно с этим подходя к концу. Он качнул головой, и ее поцелуи прекратились. Она чуть приподняла голову с его плеча, таким же туманным взглядом пытаясь всмотреться в их отражение. Как ее захлёстывает волна удовольствия, и глаза закатываются сами собой. Ноги затряслись, но пальцы продолжили чуть надавливать и выписывать круги по клитору. Она издает громкий стон в перемешку с его именем и чуть сползает по борту купели. Что было дальше, девушка не помнила. Возможно, она, обессилев, тут же заснула, но через некоторое время проснулась на своей кровати. Балдахин был уже расправлен, а Рейгар, на чьих коленях Наэвелла посапывала, перебирал ее распущенные волосы. Она, протирая глаза, приподнялась на локтях, а после и вовсе села к подушкам, подняв ноги на кровать. В попытках проснуться, Наэвелла протирала глаза, которые снова слиплись и не хотели расходиться. — Это очень льстит. Что ты простонала мое имя, когда кончила, — через некоторое время сказал Рейгар. Он придвинулся к ней на кровати и положил одну руку на порозовевшую щёчку. Его возбуждение до сих пор не спало, что не могло не тяготить. Наэвелла, практически в точности, да наоборот повторила его действие с ладонью и щекой, притягивая его чуть ближе к себе. И они слились в поцелуе. Нежном, бережном. Как будто он был первым за их жизни. — Мне нужно идти, — оторвавшись от её губ, проговорил Рейгар, прикосаясь своим лбом к ее. — А тебе лечь спать перед очередным сложным днем… Завтра ведь примерка подвенечного платья, и мама хочет с тобой о чем-то поговорить. Но через шесть дней… Милая, ты просто не представляешь, какое я испытываю желание к тебе, — Рейгар, было, коснулся ее губ своими, как в купальной что-то упало. — Спокойной ночи, дорогая Наэвелла. Девушка же, не желая его отпускать, хотела притянуть обратно к себе, но принц лишь покачал головой. — В следующий раз, ñuha māzīlare ābrazȳrys (<вал.> …Моя будущая жена)… И он ушел, оставляя леди Воннарион в одиночестве. В раздумьях и полном осознании того, что произошло в купальной комнате. Ушел, и цоканье каблуков его сапог было практически не слышно. Да и до этого звука девушке уже не было дела. Она опустилась на мягкую перину, которая тут же захватила ее и унесла в долгожданный мир снов и грез…