Огонёк в Пурге

      Я не раз спрашивал маму: «Какой эта земля была раньше?», на что она лишь печально улыбалась и отвечала: «Не помню, дорогой, я сама родилась уже среди снегов». Наши родители пересказывали нам старые-старые истории о том, что некогда здесь было много зелени, Солнце по полгода грело леса и поля, а травоядные не знали голода. Они ещё добавляли в конце: «И зимы были не такими страшными». А мы, желторотые птенцы, слушали и восхищались, пытаясь представить это великолепие. У каждого была мечта жить именно в таком мире, но по мере взросления она вытеснялась желанием нормально поесть.       Сейчас здесь царила вечная зима. С рождения и до ранней смерти от истощения мы не видели ничего другого – только серо-белый пейзаж, по которому бродили последние эдмонтозавры. И что самое страшное – отсюда невозможно уйти. Затерянные Земли – всего лишь груда скал и почвы в океане, и мы с рождения были заперты в этом ледяном капкане. Это место полностью отбивало желание жить, и всё же дромеозавры не сдавались, верили, что и из такого положения существует выход.       Я практически родился в пурге. Всепроникающий холод нацелился на меня, как только скорлупа яйца с громким треском выпустила меня на свободу, но на его пути встала мама, бережно свернувшаяся вокруг меня кольцом. Мгновенно включились инстинкты, и я, повинуясь им, укутался в маминых перьях. До сих пор помню, какими они были тёплыми, словно мама только и хотела, что отдать мне всё своё тепло. До определённого момента она единственная в этом мире обогревала меня – хрупкого слабого птенца. Холод отступил, но инстинкты подсказывали мне, что он ещё не раз покусится на мою жизнь.       А потом пришёл папа. Всё, что я запомнил из того момента – это его удручённый вид и кусок промёрзлого мяса в зубах. Я с первого взгляда понял, что своими зубками-иголками не смогу его даже поцарапать, но на помощь опять пришла мама. Она отгрызла небольшой кусочек, какое-то время подержала его в пасти, а уже потом поднесла мне. Мясо изрядно подтаяло, и я без особых усилий смог с ним справиться. Родители разделили кусок, между делом подкармливая и меня, а потом сбились в кучу, чтобы спать как можно теплее.       Так проходили день за днём. Мама никогда не оставляла меня – пищу искал только папа. Очень быстро я привык к окружающей среде и начал изучать её. Наше гнездо соорудили из веток хвойных деревьев, оно находилось в глубине достаточно обширной ледяной пещеры. Я не вылезал оттуда до тех пор, пока не научился твёрдо стоять на ногах, но, только высунув морду, сразу же отскочил назад. Не сказать, что внутри было тепло, но снаружи холод оказался ещё страшнее – он мгновенно пожирал всё, до чего дотягивался, пронизывал до самых костей. Всё, что мне оставалось – продолжать прыгать по пещере. Я был единственным ребёнком в семье, так что товарищей по играм мне заменил всякий хлам, которого вдоволь лежало по углам. Я таскал сухие палки, прыгал на них, представляя, что это моя добыча, даже пытался построить собственное гнездо, но оно оказалось неудобным.       И как-то среди прочего мусора моё внимание привлекли два камня. Они стукнулись друг об друга с таким забавным звуком, что мне захотелось услышать это снова: я подобрал один и швырнул в другой. Не то. Попробовал ещё раз – опять не оно. Любопытство быстро переросло в одержимость – оно и неудивительно, ведь заняться-то нечем. Несчастные камни летали по всей пещере, пока я не дёрнулся от неожиданности. Они что, сверкнули? Я подобрал камень ещё раз и бросил во второй со всей силы. Они высекли сноп искр, которые полетели прямо на лежащие рядом сухие ветки. Высушенная морозным воздухом древесина мигом вспыхнула и окуталась каким-то жёлтым светом. Выглядело, конечно, красиво, но меня привлекло не свечение, а тепло, исходившее от палок. Даже мама не грела так сильно! А потом заработали инстинкты, спящая память предков, и они подсказали мне, что горячий свет – это огонь, и он очень опасен. В тот момент меня раздирали противоречия – с одной стороны, я чувствовал на себе страх своих далёких предков перед огнём, прекрасно мог представить, как он дотягивается до моих перьев, обволакивает меня, пожирает и превращает в горсть пепла. Но с другой – зачем бояться то, что ты сам же создал, и что спасает тебя от холода?       Я стоял, заворожённый, неспособный оторваться от этого прекрасного зрелища, и глядел прямо в сердце жёлтого сияния. Казалось, его тепло обездвижило меня, и даже обеспокоенный крик мамы не развеял это наваждение.       – Отойди оттуда! – дрожащим голосом прокричала она, стрелой кинувшись ко мне.       Но я лишь непонимающе наклонил голову, а потом свернулся калачиком возле огня – не пропадать же теплу зря. Мама, поколебавшись, легла рядом и начала следить, чтобы ни одна искорка не попала на меня. Правда, старые ветки быстро прогорели, а трогать гнездо я побоялся – не хотелось спать на снегу. Так я впервые познал силу огня и стал считать его своим союзником – ведь он единственный был способен противостоять ужасному вечному холоду.       Наша вторая встреча была не менее странной. Через несколько дней мне снова стало скучно, но на этот раз камни куда-то запропастились, да и поджигать было особо нечего. Удалось откопать только несколько веточек, но и они быстро наскучили, ведь не стучали так, как те камни. Едва не сходя с ума от смертельной скуки, я зачем-то начал тереть их друг об друга. Видимо, вспомнил, что из них получается хороший огонь, а ещё вспомнился один рефлекс – я тёрся о перья матери, когда было слишком холодно, и это действительно помогало согреться сильнее. Неокрепший детский ум сложил эти знания и сделал вывод.       Ох, это было на редкость нудно… У меня устали челюсти, которыми я зажимал одну из палок, а державшая вторую лапа так и вовсе едва не отваливалась! Но вскоре деревяшки начали дымиться, а лапу лизнуло тёплым воздухом. Собравшись с силами, я заработал ещё активнее, и в какой-то момент палочки затлели, подтверждая пригодность придуманного мной способа. В этот раз огонёк был слабенький – да и разгораться ему было не на чем – но на несколько секунд успел поделиться со мной теплом. Мама, с интересом наблюдавшая за мной всё это время, тепло улыбнулась и сказала:       – Теперь ты будешь нашим Огоньком в пурге.       Так вот это имя и прицепилось ко мне. Даже обретшие цвет перья словно подтверждали мою связь с огненной стихией – они стали красными и оранжевыми, будто пламя всё-таки коснулось их.       Шло время. Я немного подрос. Но пищи становилось всё меньше. Папа иногда уходил на несколько дней и часто возвращался без мяса. Мама не хотела оставлять меня одного, поэтому они приняли решение покинуть пещеру. Я впервые полноценно познакомился с внешним миром и чуть не забежал обратно в пещеру – настолько он был холодный, серый и жуткий! Везде, куда хватало глаз, царила непроглядная пелена, а пурга неистово носилась по белой безжизненной пустыне. Куда бы мы ни шли, нас встречал один и тот же пейзаж. Хоть родители не раз рассказывали мне о других дромеозаврах, некогда собиравшихся в стаи, мне не довелось встретить на том погибшем острове ни единого. И страшно было даже представить, что с ними могло случиться. Но и травоядных тоже нигде не было видно. Лишь однажды нам попалась обледеневшая туша, которую мы долго и старательно грызли. Не в нашей ситуации стоило брезговать или оставлять от неё хоть что-то.       К слову, плотные снежные барханы не давали мне возможности идти самостоятельно – либо я проваливался на каждом шагу, либо отмораживал лапы, так что родители часто брали меня передними лапами, благо я ещё был достаточно мал. Снова потянулись долгие, неотличимые друг от друга дни, и всё это время мы брели неизвестно куда, главное – не сидели на месте. Покрытое серыми тучами небо постепенно темнело, а облачный покров медленно рассеивался. Мама сказала, что наступает полярная ночь. И правда – однажды облака исчезли, и моему взору впервые предстали звёзды, усеивавшие небосвод. Потом между ними разлился, как его назвал папа, небесный огонь – невероятное буйство красок, постоянно плавающее по всему небу. Это было настолько красиво, что пустынный пейзаж потерял свою мрачность. И всё же он оставался безжизненным. Нам так никто и не встретился – ни сородичи, ни добыча. Родители изредка переговаривались, что, возможно, они все уже погибли. Этот остров не подходил для таких условий.       И вот, когда я уже ощутимо подрос, а на далёком востоке почти незаметно забилось зарево приближающегося восхода, мы дошли до того, что родители считали берегом. Правда, до самого горизонта его покрывала ледяная корка. Родители переглянулись и начали обсуждать, что делать дальше:       – Лёд может быть хорошим знаком. Если всё вокруг сковал холод, то кто знает – вдруг этот покров сможет довести нас до материка, о котором рассказывали наши отцы?       – Я не уверена, что это хорошая идея. Вряд ли океан мог так сильно промёрзнуть. А даже если бы и смог, то идти придётся намного больше, чем мы прошли до этого. Мы можем умереть с голоду, ведь еды там нет!       – Я знаю, тебе эта идея кажется безумием. Но так есть хоть какой-то шанс спастись. А если продолжать топтаться на острове, мы точно погибнем. Подумай о нашем Огоньке: у нас появилась возможность подарить ему жизнь в спокойном месте, свободном от вечной стужи.       – Ох, ты, похоже, прав. Выхода у нас нет. Пойдём.       И наш путь без конечной цели продолжился по заледеневшему океану. Теперь я смог идти сам, да и перья стали намного гуще – от холода, конечно, не спасало, но позволяло не замерзать слишком быстро. Мы старались идти только прямо, ведь здесь не было холмов, лесов и других ориентиров, так что сбиться с пути было осень легко. Со временем голод взял своё: я всё с большим трудом стал переставлять ноги, родители тоже заметно ослабли, а добычи тут в принципе не могло быть. Но папа был прав – лучше уж шагнуть в неизвестность, чем ждать предрешённый конец.       В конце концов, наше отчаяние сыграло с нами злую шутку. Когда прошло столько времени, что я сбился со счёта, а над горизонтом уже начало подниматься Солнце, заливая белизну пейзажа синими тенями, ледяной покров неожиданно оборвался и вдобавок… почему-то начал трескаться! Мы опомниться не успели, как весь видимый нам лёд покрылся паутиной трещин и быстро рассыпался на кучу ледышек, а мы мигом оказались прямо в воде. Это было намного хуже пурги – если она пожирала медленно и не торопясь, то ледяная вода почти мгновенно проглатывала, сковывая судорогой всё тело и забирая тепло жизни без остатка. Она была до того холодная, что начала обжигать, и лишь это позволило мне опомниться и из последних сил забить лапами, стремясь к поверхности. Родители выбрались на самую большую из оказавшихся рядом льдин, а я кое-как взобрался на льдинку поменьше, трясясь после стылой воды. Нас стремительно уносило в разные стороны, так что о том, чтобы перебраться к ним, даже не стоило думать. Мама поначалу дёрнулась, собираясь прыгнуть в воду и поплыть ко мне, но мой пронзительный визг остановил её. Даже если она доплывёт, то не поместится на такой крохотной льдинке. Она заплакала, убиваемая собственным бессилием, и, когда их отнесло слишком далеко, успела прокричать:       – Не бойся, Огонёк, мы всегда будем рядом!       Тогда я видел их в последний раз. Но ничего не чувствовал, кроме жуткой стужи и страха за папу с мамой. Лежал, свернувшись в комок обледенелых перьев, и пытался уснуть в надежде, что просыпаться уже не придётся. Время слилось в сплошную полосу, и лишь взошедшее над океаном Солнце напоминало, что я всё ещё продолжаю плыть. Где они? Что теперь с ними будет? Как мне теперь выжить без них? Сейчас так не хватало маминого тепла…       Тьма почти забрала меня, как вдруг далеко впереди показался берег. И он был не весь белый! Я разглядел доселе незнакомый мне тёмно-серый цвет камней и скал и густой зелёный лес. Да и стало немного теплее. Видимо, мне снова несказанно повезло, потому что прилив нёс меня прямо туда. Окостеневшие от холода ноги с трудом задвигались, когда льдину всё-таки прибило к каменистому берегу. Я снова почувствовал себя несамостоятельным птенцом, которому нужно заново учиться ходить. Но здесь было непривычно тепло, так что кровь быстро разогрелась, и я, только встав на ноги, тут же побрёл вдоль берега. Ведь не могли же папа с мамой просто так исчезнуть? Их наверняка принесло к берегу где-то в другом месте!       Со временем я смог принять этот факт. Исходив побережье вдоль и поперёк, упал не от истощения, а от горького осознания ужасающей правды – их здесь нет. Они погибли. Холод всё-таки забрал их жизни. Я остался один в незнакомом месте и не знал, что мне теперь делать. Снова лёг и свернулся комочком, уже ничего не ожидая.       Но вскоре меня разбудили чьи-то шаги. Разомкнув веки, я хотел было дёрнуться, но не смог пошевелиться. Надо мной склонились несколько дромеозавров. Да, это точно были они, ведь очень сильно напоминали родителей. Один из них куда-то побежал и вскоре вернулся с рыбиной в зубах, а в это время вторая легла рядом со мной. Конечно, её тепло быстро вернуло меня к жизни, но совсем не было похоже на мамино… От этих воспоминаний мне сильно захотелось рыдать, но даже на это не осталось сил.       Когда я всё-таки очнулся полностью, незнакомцы сразу спросили меня, кто я и почему здесь один. Мой рассказ о мёртвом ледяном острове, долгом странствии и происшествии на льду поверг их в настоящий шок. Кто-то выражал свои искренние соболезнования, а гревшая меня самка предложила пойти с ней. Я тут же согласился, ведь больше мне ничего не оставалось.       С той поры прошло много лет. Я получил новое имя – Феникс, а поначалу пугавшая остальных способность создавать огонь подарила мне ещё одно – Бог Огня. Приютившая меня Кантера, страна дромеозавров, так и не стала моим новым домом, а потому я всё время скитался по её бескрайним просторам. Я вырос, окреп, стал настоящим дромеозавром, хоть и выделялся своим огненным оперением. И люто ненавидел зимы, пусть они здесь были куда короче и не такими суровыми. В период стужи инстинктивно находил себе пещеру и разводил там огонь – мой старый товарищ преданно сопровождал меня и помогал бороться с холодом. К лету я, конечно, не сразу привык, что неудивительно для родившегося в вечном холоде.       Воспоминания о родителях очень долго глодали меня изнутри, часто вызывая ночные кошмары, из-за которых я просыпался со слезами и криками. Со временем получилось загнать их в глубины памяти, но такие раны никогда не проходят. Видимо, поэтому я не находил себе места в этом новом мире, где все знали историю маленького птенца, чудом спасшегося из цепких лап морозной смерти. Последнего из своего рода. Единственного выжившего обитателя Затерянных Земель.