***
blackbear — IDFC [acoustic] {slowed} 23 октября. 15:00 И сегодня Хенджин впервые проснулся не от кошмаров, без болей в теле или на душе, ― а с прекрасным настроением и невероятной лёгкостью и чувством счастья. Теперь рядом был любимый человек, который любил, принимал и поддерживал его в ответ, и Хенджин знал, что Феликс любит его, пусть как друга или человека, но всё равно такая любовь была самой ценной, неприкосновенной и такой сладкой-сладкой, словно мёд на сотах. Но вот только приоткрыв глаза и с нежной улыбкой посмотрев на солнышко, целующее осенними лучами его скулы, юноша медленно отвёл руку назад, но на удивление не почувствовал там второго тела. Всё же полностью повернувшись и убедившись в своих догадках, что Феликса действительно рядом нет, парень не принялся бежать и искать его, не разозлился и не испугался, он просто понял, что мальчишка, вероятно, проснулся раньше, отчего пошёл в ванную комнату или на кухню. Поэтому, так же нежно улыбаясь, Хенджин осмотрел свою родную комнату и каждого жильца и негромко поздоровался с ними. — Доброе утро. И каждому жильцу было до невозможного приятно это приветствие, ведь… Он так улыбался, смотрел такими добрыми и сонными глазами, он больше не плакал, не боялся, не приказывал и не злился. Теперь ребёнок в полном покое, любви и счастье, а жильцам радостно аж до дрожи в деревянных сердцах. Они, можно сказать, вырастили его, они прожили с ним всю жизнь, находились рядом даже после смерти, и теперь, спустя такое большое количество времени, видеть его улыбку ― было чем-то ненастоящим и даже сказочным. Вяло и с небольшими мычаниями и кряхтенями поднявшись с кровати, темноволосый поправляет собственную одежду, расчёсывает волосы одолженной у Феликса расчёской, а после, заправив кровать, осторожно выходит из комнаты и становится около лестницы, переставая даже дышать. Он не знал, приехали ли родители Феликса, отчего не рисковал кричать на весь дом, зовя его. Услышав, что за дверью ванной комнаты не исходит каких-либо звуков, он понимает, что Феликс, вероятнее всего, на кухне. Но ведь он может быть там не один, отчего Хенджин и не рискует свободно спускаться. И вдруг услышав какой-то шум, доносящийся с первого этажа, юноша резко присаживается на корточки, хватаясь за перила лестницы, и смотрит вниз, пытаясь понять, кто шумит и сколько там вообще человек. ― Да иди уже сюда, горе ты моё. Один я тут, один. ― вдруг неожиданно громко и чётко доносится с первого этажа, отчего темноволосый сначала дёргается, пугаясь, но подумав несколько секунд, всё же понимает, чей это был голос, отчего выдыхает, снова тянет уголки губ вверх, а после, встав на ноги, спускается с лестницы. ― Доброе утро. ― подойдя к арке, ведущей на кухню, Хенджин складывает руки на груди и с улыбкой смотрит на блондина, бегающего, словно пчёлка, по всей комнате, перенося какие-то продукты или посуду с места на место. ― Очень даже доброе. ― лишь бросает такое лёгкое и сладкое Феликс, улыбаясь мальчишке, а после продолжает своё дело. ― А что ты делаешь? ― юноша, отойдя от арки, смотрит на профиль блондина, что стоит у плиты, а после подходит к нему со спины и выглядывает из-за плеча, видя на новом металлическом жильце турку с кофе. Запах был таким насыщенным, приятным и чуть ли не сводящим с ума, а Феликс, делающий всё так правильно и осторожно, был самым невероятным и прекрасным, отчего даже сердце замедлялось, а дыхание ― учащалось. ― Кофе готовлю, тебе такое нельзя. ― не отходя от плиты и даже не поворачивая головы, совсем не злобно бурчит Ли, кратко улыбаясь и буквально чувствуя растущее негодование за своей спиной. ― Это ещё почему? ― Хенджин сводит брови к переносице, слегка выпячивает пухлые губы и, встав около столешницы, недовольно смотрит на блондина, на что получает ли ещё более широкую улыбку. Феликс, усмехнувшись, отходит от плиты и, подойдя к столешнице и чуть подвинув Хвана, берёт чашку, в которую скоро нальётся горячий напиток. ― Маленький ещё. ― шире улыбаясь, Ли всё ещё не смотрит на Хенджина, но определённо чувствует его взгляд на себе. ― Я вообще-то старше тебя. ― хмыкает недовольно и даже горделиво, складывая руки на груди и приподнимая подбородок. ― Да-да, конечно, помню я, помню. Уже посмотрев на юношу, начинает смеяться Феликс, отчего и Хенджин тянет уголки губ вверх, понимая, что блондин лишь шутил над ним, а тот с радостью повёлся. ― Чем будешь завтракать? ― склоняя голову набок, Хван смотрит сначала юношу, вновь подходящего к плите, а после оглядывает саму кухню на поиски еды, которую Феликс мог подготовить для себя заранее. ― Кофе. ― так беззаботно отвечает блондин, и так совсем нешуточно напрягается Хенджин, снова сдвигая брови и переводя серьёзный и слегка обеспокоенный взгляд на Ли. — Феликс… Темноволосый подходит к мальчишке сзади и, положив руки на его предплечья, слегка наклоняется и касается губами чужой макушки, отчего Ли на секунду замирает, продолжая просто смотреть на турку и совсем забывая, что за кофе нужно очень внимательно следить, чтобы ничего не подгорело, но… К чертям кофе, к чертям турку, чашку и вообще всё на свете, ― нежность Хенджина бодрит душу и сердце получше любого таурина и кофеина. ― Ты до сих пор не начал нормально кушать? ― звучит такое тихое, осторожное и волнительное, пока сам Хван нежно поглаживает чужую кожу большими пальцами. ― Я не голоден. ― но ответ выходит слишком резким, а из-за низкого тембра голоса Феликса ― ещё и грубым. Он не хочет обижать, особенно понимая, что Хенджин беспокоится и заботится, но подобные разговоры для него слишком неприятны, отчего в такие моменты даже не получается уследить за своими эмоциями и интонацией. Феликсу приятны прикосновения, нежность и забота, но от таких разговоров… Отчего-то не по себе становится, да и на душе какая-то тяжесть чувствуется. Без сомнений, изначально во всём был виноват Хенджин, но сейчас… Сейчас на когда-то страшном чудовище не было ни капли вины, и Феликс смог чётко понять это для себя. На данный момент аппетит не тревожит юношу из-за надвигающейся смерти, ведь всё же в один момент ему пришлось принять, что он действительно скоро покинет этот мир, родителей и… И Хенджина. Понять, осознать и даже принять ― смог, но от этого ведь не стало легче. От этого добавилась очередная порция стресса и вечных рассуждений. Он не сделал, не узнал и не сказал ещё столько много, отчего это сильно тревожило и даже вводило в некую панику, поэтому раздумья о какой-то еде были на последнем месте. И сейчас его действительно волновал сам Хенджин. Пусть они всё решили, много говорили, узнавали и слушали, но… Решилось действительно всё? Потому что Феликс не уверен. Они зовут друг друга друзьями, но так ли это для Феликса на самом деле? Он и сам не уверен. Вероятно, совсем недружеская любовь живёт в обоих мальчишках, но просто каждый боится сказать это заветное слово из-за страха повесить на другого сильную ответственность. Ведь сказать ― они скажут. Услышать, ответить и обрадоваться ― тоже сделают. Но просто кто по итогу останется страдать после этого признания? Хенджин, которого Феликс совсем скоро покинет, оставив на него свои вещи, воспоминания и главный подарок в виде эмоций и жизни? Или Феликс, влюбившийся в призрака, который может напугать его таким громким признанием, а после больше не сможет найти в пыльных уголках дома и не сможет даже расспросить жильцов или хранителей, ведь никто не ответит и не поможет. Хенджину нельзя ошибиться, потому что своими словами он может принести новый стресс мальчишке и потерять его даже раньше, а Феликсу ― потому что он не хочет потерять свою первую любовь, так и не найдя её до конца. Любовь пробралась в сердце так быстро и незаметно, оставляя после себя лишь счастье, радость и великие мечты, но если её разобьют… В таком случае она будет вываливаться из горла кусками, выползать, ломая ребра и сдавливая органы, а также будет выходить из глаз или носа вместе с кровавой жидкостью. Мальчишкам будет больно, но не стоит винить любовь за такое ужасное обращение, ведь они воспользовались ею, зная обо всех последствиях, они пренебрегли ею и сильно обидели, дав надежду на прекрасное будущее. Феликс, понимая, к чему идет разговор, где Хенджин начнёт говорить заботливые слова о здоровье и его состоянии, явно не хотел даже слушать обо всём подобном, отчего думал над тем, как увести юношу от темы. — Ликси… ― Хендж… Чёрт! ― неожиданно громко кричит блондин, дёргаясь, а после начинает бегать глазами по плите и видит, как кофе всё же убежало из турки, оставляя после себя неприятный запах гари. Быстро выключив плиту, юноша хватает полотенце и начинает размахивать им, стараясь разбавить этот неприятный запах. ― Вот ты со своими завтраками… ― обиженно бурчит Феликс, косясь на Хенджина и сдвигая брови к переносице. ― Кофе ― штука хорошая, но не всегда полезная, а особенно для тебя. Поэтому пусть твой организм скажет мне спасибо. ― отвечает горделиво Хенджин, довольно улыбаясь, а Феликс, услышав чужие слова, резко останавливается и медленно поворачивает голову на темноволосого, расширяя глаза и вскидывая брови. ― Ты сделал это специально? ― старается говорить спокойно, но чувствует, как внутри уже разжигается маленький огонёк ярости. ― Ликси, ты пьёшь слишком много кофе. ― темноволосый, продолжая улыбаться, ради своей безопасности всё же решает сделать шаг назад. ― Ах ты! Да я! Да я этот кофе! Кричит Ли и, сжимая полотенце крепче, начинает бежать на Хенджина, где темноволосый, смеясь лишь сильнее, резко срывается с места и начинает убегать от этого разъяренного чуда, старающегося достать до него полотенцем и ударить по спине или ягодицам. Было смешно от того, что Феликс мал ростом и комплекцией, но именно он сейчас пытался надавать по шее крепкому парню. Пока Хенджин с широкой улыбкой лишь вприпрыжку обегал стол, стулья или кресла, то со лба Феликса уже текли маленькие капельки пота, а сам он иногда останавливался на передышки. ― Чёртовы шлагбаумы, а не ноги… ― бурчит с одышкой Ли, смотря в пол, пока держится одной рукой за стул и всё ещё старается не улыбаться, желая показать хотя бы своей интонацией, насколько он разъярён и недоволен. Правда эту злость и серьёзность перебивали частые заикания, тяжёлые вздохи, красный нос и скулы, а также скорченное лицо Феликса. Не услышав ответа, Ли медленно поднимает голову и видит недалеко от себя Хенджина, уже сидящего в кресле-качалке и так широко-широко улыбающегося. — Смешно тебе? От низкого тембра и злости не было и следа: сейчас Феликс походил на побитого жизнью бездомного человека, который сначала бежал десять километров под жарой в тридцать градусов, а после отправился таскать тяжести, весом больше его самого. В голосе проскакивали нотки писка, пока сам он стоял с открытым ртом и скорченным лицом, всё ещё держась за стул. ― Ой, да ладно тебе. Ты всего лишь по одной комнате побегал. ― Хенджин продолжает смеяться, смотря на это чудо несчастное. ― А ты походил! Конечно, блин, вам, шпалам двухметровым, не понять, каково это ― скакать как сайгак с короткими ногами, да ещё и попутно кружась вокруг каждого стула и ударяясь всеми пальцами о ножки. Ты их подговорил делать мне подножки? Признавайся. ― Феликс всё ещё выглядит невероятно смешным, отчего кухня слышала лишь заливистый смех такого дорого хозяина, а также буквально чувствовала счастье, исходящее от двух мальчиков. Но и с другой стороны: как можно продолжать злиться или сдерживать улыбку, когда перед тобой сидит такое лучезарное солнце? Верно, никак. И именно поэтому Феликс, уже наплевав на свою маленькую обиду и желание проучить проказника, начинает так же широко и ясно улыбаться и, откладывая полотенце, подходит к Хенджину. ― Ты знал, что ты невыносим? ― присаживаясь во второе кресло, со вздохом и улыбкой спрашивает Феликс, поворачивая голову на Хенджина. К счастью, второе кресло поставили совсем недавно, ведь папе было одиноко сидеть и читать газету без рядом сидящей и что-то бубнящей мамы, отчего теперь ребята могли сидеть вот рядом и смотреть друг на друга, чувствуя расслабленность и комфорт в теле. ― А вот ты очень милый. ― темноволосый склоняет голову набок и нежно улыбается, смотря на Феликса. Всё же от нормального питательного завтрака Ли отказался, предварительно послушав песнь охов, вздохов и недовольств Хенджина обо всём этом, но всё равно, стоя на своём, выпил не кофе, а вишнёвый сок, чем хотя бы немного успокоил темноволосого.***
16:26 Ребята лежали в обнимку на кровати, где Феликс смотрел на грозовые тучки, мирно ютящиеся над их деревенькой и увеличивающиеся в количестве с каждым часом, а Хенджин, лёжа с закрытыми глазами, слушал, как капли дождя несильно бились о пыльное стекло, после стекая и собираясь в лужицы на косяке окна. ― Хей, чудо… ― слышит негромкое и нежное Хенджин. ― М? ― не открывая глаз, лишь мычит темноволосый и начинает поглаживать хрупкое плечо парнишки. Он просто наслаждался спокойствием и тем, что Феликс лежит на его левом плече, обнимает за торс и выдыхает тёплым воздухом в район ключиц. Сейчас всё было действительно очень правильно и хорошо. ― Дашь мне браслеты? ― звучит такое неожиданное и совсем недуманное, отчего Хенджин резко открывает глаза и без предупреждения стаскивает Феликса со своего плеча, попутно поднимаясь и принимая сидячее положение. ― Ты чего надумал? ― сдвигая брови к переносице, он смотрит с недоумением на лёгкую улыбку блондина. ― Зачем они тебе? ― Я же обещал отнести их хранителям. ― Хенджин, услышав подобное, меняется в лице, где глаза начинают расширяться, брови ― приподниматься, а губы ― открываться в немом крике. Он просто сидел и удивлённо смотрел на юношу, даже не понимая, что ответить и что тот имеет в виду. ― Думал, я просто так сказал это в тот раз? ― сильнее улыбается Феликс, а Хенджин медленно опускает взгляд, начиная небыстро моргать. «Думал». ― Джинни, я же пообещал. И мне хочется сделать это не только ради тебя, но также и ради них. — блондин двигается ближе, беря парня за руку, и смотрит жалобными, но одновременно добрыми-добрыми глазами. — Пожалуйста, покажи, кому какие нужно отдать. Обещаю, донесу все в целости и сохранности. — Погоди, — Хенджин резко поднимает голову и смотрит на Ли с неким непониманием и вопросом. — ты что, сейчас собрался идти? Не пущу. Там дождь и холод, промокнешь и заболеешь еще. Не надо нам такого. — отрезает Хван, даже не стараясь быть мягче. — Я оденусь потеплее и возьму с собой зонт. — поглаживая кисти рук темноволосого, сильнее улыбается Феликс, в глубине души радуясь этой заботе. — Какой потеплее, Феликс? Ты всегда дрожишь как осиновый лист. Сегодня действительно не подходящая погода, поэтому — нет. Ты никуда не пойдешь. — юноша говорит серьезно и без капли задора, но вдруг он видит, как Феликс двигается ближе, а после прижимает его ладонь к своей груди. — Ой, уже и не дрожу. Тепло стало очень. — так нежно и заботливо улыбается Ли, держа руку Хвана на своем сердце, отчего Хенджин удивляется, вскидывая брови. И сейчас Феликс улыбался как-то по-новому: это была не просто радость и веселье, здесь… Здесь словно само сердце улыбнулось. Хенджин со своим неживым сердцем помог улыбнуться еще бьющемуся и теплому комочку, отчего Феликс еле сдерживал слезы, поражаясь этому сказочному и такому невероятному ребенку. — Джинни… — Ли подсаживается ближе и снова берет руки темноволосого в свои, мягко те сжимая. — Я понимаю твое беспокойство насчет меня. Окажись я на твоем месте, я бы тоже переживал и даже не хотел бы обсуждать с тобой такие «прогулки», но… Хенджин, пойми пожалуйста, я хочу сделать это не только ради тебя, я хочу сделать это ради всех хранителей леса и ради себя. Могу я насладиться тем, к чему лежит душа и сердце в свое оставшееся время? Я почему-то чувствую, что должен пойти именно сегодня: в этот чертов проливной дождь, пачкая ботинки, брюки и пальто. Именно сегодня я хочу идти к хранителям, улыбаясь грозовым тучам, собирая лицом и волосами всю воду с веток и листьев, которые, вероятнее всего, попадутся мне на пути. Джинни, прошу, дай мне браслеты. — Феликс, продолжая улыбаться, осторожно подтягивает руки Хвана к своим губам, а после нежно целует костяшки тех, смотря такими добрыми-добрыми глазами. И что же оставалось Хенджину? Лишь смотреть на губы, прислоненные к его рукам, на улыбку блондина и в его глаза, а также ему осталось — послушаться, довериться и отдать несчастные браслеты. — Смотри. — Хенджин, принеся творческую коробочку, ставит ту между ребятами и, сняв крышку, достаёт три браслета. ― Зелёный со стразами ― для Чонина: он всегда любил копошиться с листочками различных видов деревьев, собирая из них букеты и раскладывая по книгам. Его могила самая маленькая, и усажена она незабудками. Такого… Такого мальчика просто невозможно забыть… Маленькая лучезарная лисичка. Печально усмехается Хенджин, смотря на сплетённую сказку, а Феликс лишь молча кивает, стараясь не проявлять эмоций. ― Сине-красный ― для Чанбина. Бинни никогда не любил светлые или яркие цвета. Пусть сам по себе был крупненьким, носил тёмную одежду, всех защищал и делал самую тяжёлую работу по типу строения шалаша но… Боже, его улыбка, голос и блеск в глазах ― всегда были такими яркими… ― вдохновлённо вздыхает Хенджин. ― Именно он показывал нам яркость и свет этой жизни, отчего и я сплёл такой браслет. Его могила усыпана ромашками, ― всё светлое и нежное не любил, но именно таковым являлся. Улыбается Хенджин, потирая большим пальцем бисерную душу. ― Чёрно-жёлтый ― для Джисона. Для нас он всегда был словно маленькой пчёлкой: постоянно старался помочь, разряжал обстановку своими разговорами, придумывал игры и приносил вкусные конфеты, которые ему давали бабушки, когда он помогал им донести сумки с продуктами до дома. Джисона укрывают колокольчики. Эти цветы, как правило, цветы любви, честности и болтливости. Не иронично ли? ― улыбается Хенджин, чувствуя внутри себя сильную дрожь, но такое до одури сладкое и приятное чувство, словно сами хранители целуют его в само уже неживое сердце. ― Я… ― Феликс облизывает губы, подавляя очередной прилив печали и сожаления, а после, мягко улыбнувшись, смотрит на юношу. ― Джинни, не волнуйся, я всё сделаю, как ты сказал. Все ребята получат свои подарки, а также я передам им, что сделал их именно ты.***
James Vincent McMorrow — Look Out (ost волчонок) 17:34 Грубые ботинки проминают жёлтые листья и почву, пачкая подошву и оставляя на себе веточки, камушки и кусочки грязи. Пальто бежевого цвета позволяет росинкам, живущим на листьях, сесть на ткань, обтянутую крепом, и расползтись влажными кругами, чтобы после отправиться вместе с хозяином домой и согреться там. Нос-кнопка вдыхает свежий запах хвои и клёна, получая в ответ маленькие капли моросящего дождя. Феликс пусть и взял зонт, но просто не смог ходить по лесу, прикрываясь им и прячась от такой завораживающей дух красоты. Теперь он понимал, почему хранители выбрали именно это место, чтобы сначала проживать здесь детство и испытывать заветное счастье, а после ― чтобы уложить спать своих друзей. И Феликс, честно говоря, тоже был бы не против уснуть здесь среди разноцветных гипсофил. — Всем добрый вечер. Мальчишка, подойдя к трём клумбам, глубоко вздыхает, а после улыбается давно ушедшим детям, поджимая губы. Теперь, стоя перед ними вот так и зная их историю, ― на душе становилось до невыносимого тяжело и больно. На секунду Ли прикрывает глаза, а после снова устремляет взгляд на три могилки, усаженные болью, весельем, горем, счастьем, сломанными судьбами и спасением. ― Я друг Хенджина. Вы… Вы помните его? Он старается дружелюбно улыбнуться и показать, что в нём нет никакой опасности, но… Феликс сам не ожидал, что от собственных слов его глаза начнут заполняться прозрачной пеленой, а руки и ноги ― подрагивать. Но плакать по большей части хотелось именно от радости, ведь… Как бы странно и печально это не звучало ― он был рад за хранителей и за Хенджина. Его сердце судорожно дрожало от того, что когда-то забытый и потерянный ребенок, всё ещё помнящий своих друзей, смог сделать для них подарок, и благодаря Феликсу ― теперь сможет подарить их. Ведь Хенджин… Он не видел их так давно, не слышал голосов, не чувствовал запаха и не ощущал присутствие тепла и безопасности. Мальчик лишь провожал одного ребёнка за другим в цветочные сады, а сам продолжал существовать в одиночестве, страхе и потерянности. И теперь, к счастью, каждый браслет был на своём месте. Наконец-то хранители спустя такое долгое время смогли хотя бы как-то прикоснуться к своему другу и вновь ощутить эту любовь, детство и чувство нужности. Они благодарили Хенджина за верное место для их сна, за правильно-подобранные цветы, а также за цвета браслетов и положение бусин. А теперь они благодарили ещё и Феликса за его такой добродушный и дружелюбный жест, понимая, что теперь это тоже их друг и тоже их любовь. Такая сломанная, странная, мёртвая, но зато горящая цветочным и книжным пламенем и сжигающая все невзгоды, страхи и всю боль. ― Знаете… ― улыбается Ли и присаживается на корточки. ― Ему без вас так одиноко… ― печально усмехается, разглядывая детские цветастые кровати. Он очень хотел сказать так много, желал рассказать об их дружбе с Хенджином, о том, как он изменился и насколько теперь ребёнку хорошо и свободно, но… Но неожиданно он чувствует, как по макушке словно что-то очень сильно бьёт, а после идёт сильным импульсом в сердце, отчего мальчишка пошатывается, упираясь ладонью в землю, а после прикрывает глаза, сдвигая брови к переносице. «Неужели я усну прямо здесь? Но… Но сейчас слишком рано… Хенджин дома один. Он ведь ждёт меня… Я не могу, пожалуйста, я не могу бросить его там одного». Феликса не особо волновало своё состояние, он уже принял своё будущее и начал свыкаться с ним, но юноша просто не ожидал, что то начнёт настигать его так быстро, да ещё и бить так сильно. В глазах темнело, ноги слабели, внутри всё буквально переворачивалось, сжимаясь, сгорая и разрушаясь, а звон в ушах просто разбивал вдребезги черепную коробку, которая была уже насквозь мокрой из-за начавшегося ливня. Ветер усилился, тучки распластались, заполняя собой всё небо, деревья еле выдерживали, чтобы не упасть, а сам ливень сорвался буквально за секунду, начиная затапливать лес своими слезами. «Не плачьте, пожалуйста. Обещаю, я не брошу его одного и не обижу хранителей. Вам не стоит переживать так сильно, я никого не обижу или же не дам в обиду». Но ветер и дождь, словно не слыша мысленной просьбы Феликса, ― начали лишь усиливаться, отчего мальчишка просто больше не смог стоять на ногах. Юноша, упав на колени, опирается ладонями в сырую землю, пачкая нежную кожу и царапая её камушками или веточками, а после, стоя на четвереньках, начинает глубоко дышать, стараясь подавить это состояние, чтобы нашлось хотя бы немного сил на возвращение домой. Колени и руки были полностью в грязи, пальто и голову заливал холодный дождь, а самому Феликсу было до невероятного больно: в груди щемило, голова раскалывалась, виски пульсировали, а внутренности горели, периодически покалывая или сжимаясь. «Не оставлю, солнце… Подожди немножко…». Найдя в себе хотя бы какие-то силы, мальчишка начинает ползти к ближайшему дереву, а после садится около него, прислоняясь спиной и головой. Он чувствует, как затылок касается мокрой коры, как дождь обдаёт теперь ещё и брюки с ботинками, лишь сильнее морозя ребёнка. А после, задрав голову, он смотрит на тёмное небо, понимая, насколько ему сейчас плохо: всё ноет, болит, колет и режет, а также кружится, немеет и трясет, ― а он просто не может ничего с этим сделать. И сейчас было сложно понять: трясло мальчишку от холода или от боли, но он определённо не отличался от кленового листа, которого ветер сильными порывами носил по всему лесу, впечатывая в деревья и разрезая о голые ветви кустарников. ― Тише-тише, маленькое… Феликс осторожно кладёт ладонь на промокшую ткань свитера в районе груди и стискивает зубы, понимая, что то не успокаивается, начиная биться лишь сильнее. ― Нам нельзя его оставлять, помнишь? Щурится сильнее, сводя брови к переносице, и начинает тихонько шипеть, когда сердце пронзает резкой болью, а давление в теле поднимается до непозволительного уровня, отчего казалось, что ещё чуть-чуть ― и голова просто лопнет. ― Джинни, солнышко, подожди чуть-чуть, я скоро приду… Подожди немного, любовь моя. Подожди и я… Я приду и научу тебя готовить свой любимый десерт, мы вместе обклеим жильцов цветными наклейками, а ещё украсим комнату, солнце… Подожди совсем немножко. Сейчас мне станет легче, и я приду. «Наклеек у меня достаточно, надеюсь, жильцы не обидятся, если я заберу одну себе. Сердце совсем хлипенькое стало, было бы неплохо его подлатать». Холод пронзал всё тело, дождь заполнял чуть ли не сами лёгкие, а грязь покрывала уже всего Феликса и чуть ли не буквально топила его в себе. Казалось, ещё чуть-чуть ― и Ли уснёт не среди гипсофил, а под старым клёном с разросшимися корнями. «Умереть как Эллисон из-за Неметона? Ох… Это было бы достаточно иронично… Только она умерла из-за пня с корнями, а я умру в самих корнях. Умереть от разрыва сердца, защищая свою любовь до самого конца? Да, думаю, такое мне подходит, но… Но вместо клинка моё сердце разрежет обмораживающий ветер и, вероятно, приближающаяся карцинома».***
Another Love — Tom Odell 18:43 Феликса не было уже два часа, и это просто непозволительное время для ребёнка, что ушёл в лес в такую неспокойную погоду, так ещё и не в самом здоровом состоянии. Последний раз Хенджин волновался за кого-то другого очень давно: это были либо уходящие хранители, либо мама, ― и вот сейчас… Снова чувство взволнованности, любви и страха потери. По этому чувству он не скучал, и сейчас совсем не рад, что оно вновь присутствует, но это не отменяет того факта, что он действительно переживает, а Феликса действительно слишком долго нет. ― Я помню каждый сантиметр и каждую секунду дороги до леса. Я бегал туда столько раз… Не счесть уже. Почему он так долго? Прийти, положить браслеты и уйти ― это ведь не рассчитано на такое долгое время, так почему же он… С ним что-то случилось? Ещё и ливень начался… Юноша сидел на кровати, часто кусая губы, бегая взглядом по всем жильцам, теребя край рубашки и тяжело вздыхая, пока часто посматривал на окно, буквально утопая в своих мыслях и переживаниях. Сейчас было ощущение, что когда-то позабывшиеся чувства обострились все разом и теперь давили на мальчишку с невероятной силой, пока он просто продолжал сидеть и переживать. И самое неприятное было то, что ему нельзя выйти, проверить и помочь; у него снова нет шанса кого-то спасти, отчего остаётся лишь доверять злыдне судьбе, с которой у Хенджина не самые прекрасные отношения. ― Феликс… Солнце моё, где же ты? Что с тобой? Неужели хранители разозлились? Так тихо, но до невероятного печально произносит юноша, смотря на стекающие по окну капли, как вдруг слышит скрип входной двери, а после и негромкий хлопок. Не теряя ни секунды, Хенджин, вскочив с кровати, бежит из комнаты и, остановившись у лестницы, опускает взгляд и видит грязного, промокшего и продрогшего ребёнка, стоящего у входа. Быстро спустившись, юноша не задаёт вопросов и не устраивает обеспокоенных истерик, лишь присаживается на корточки и начинает поочередно стаскивать ботинки с чужих ног, а после, поднявшись, он молча подхватывает Феликса на руки и, дождавшись, пока тот обхватит его за шею, несёт на второй этаж ― прямиком в ванную комнату. ― Обопрись спиной о раковину. ― серьёзно приказывает темноволосый, понимая, что юношу раздеть нужно, а если тот не будет держаться, то с лёгкостью упадёт, потащив за собой старшего. Он понимал, что какие-то расспросы или слова о его переживаниях сейчас вообще ни к чему. Об этом можно поговорить и позже, а в данный момент важно согреть Феликса и успокоить его и без того проблемное сердце. Он видел, что блондину страшно, чувствовал, что самому не лучше, но понимал ― не сейчас. Осторожно вытягивая грязные пуговицы пальто из петель, Хенджин следил, чтобы мальчишка не отклонялся вбока или не падал на него. Пусть он держался, как и ему приказали, но толку от этого, честно говоря, не было никакого, Хван понимал, что сейчас именно на нём лежит вся ответственность за другого ребёнка. — Иди ко мне, солнце. Расстегнув все пуговицы и раскрыв пальто, темноволосый сразу же поднимает обеспокоенный взгляд на Феликса, а после притягивает его к себе, где блондин сразу же падает в чужие объятия, словно тряпичная кукла. Прислоняясь правой щекой к ямочке меж ключиц старшего, Феликс пытается стоять на ногах, прижимаясь своим телом к чужому, а также он старается не терять сознание, фокусируясь на голосе или движениях Хенджина. Сам же понимал, если упадёт ― никому этим задачу не упростит. Темноволосый, всё так же молча и сдерживая эмоции, осторожно стаскивает пальто с чужих хрупких плеч, а после, отбросив одежду на пол, опускает взгляд на пошатывающегося юношу. ― Держишься? ― видя лёгкий, но неуверенный кивок головой, парень поджимает губы и тихонько вздыхает. ― Умница. Снова подведя Феликса к раковине, Хенджин принимается стягивать свитер чёрного цвета с младшего, но вот только кое-что заставило его остановиться и даже позабыть о переживаниях и заботе о другом, ведь… Сняв одежду, Хенджин видит худощавое хрупкое тельце, усаженное старыми ссадинами и синяками. Всё было так давно, Феликс начинал восстанавливаться, но… «Судьба отказывает и тебе, любовь моя…». Через силу отбросив эти мысли, Хенджин опускает руки на чужой ремень, а позже ― и на пуговицу с ширинкой брюк, начиная быстро расстёгивать те, и после стаскивает их со стройных бёдер, коленей, икр и щиколоток, где… «Снова царапины и синяки…». Поджав губы и зажмурив глаза, Хенджин старается держаться, чтобы не заплакать и не начать просить прощения за свои прошлые выходки. Смотреть на свою такую разбитую и снаружи и внутри любовь очень больно. Понимать, что если бы не ты, эта любовь сейчас не была бы такой ― ещё больнее. Хочется сказать много обвиняющих самого же себя слов, хочется извиниться, встать на колени, молить, кричать и обещать, что такого больше не повторится, но Хенджин просто понимает, что это сейчас уже никому и не нужно. Вот отчего и больно: желать простить самого себя и получить прощение, но понимать, что это всё равно ничего не исправит и никого не спасёт. Невероятно сложно держать себя в руках в такой ситуации и с такими мыслями, поэтому темноволосый именно борется с собой, желая оставаться в здравом рассудке и постараться помочь нуждающемуся. ― Ликси… Нужно в душ. ― вставая перед блондином, Хенджин смотрит в чужие помутневшие глаза, надеясь, что младший всё ещё слышит и понимает его. ― Не снимай бельё. Помоги мне искупаться так. ― он отвечает так чётко и резко, что можно было подумать, что с Феликсом всё в порядке и он полностью здоров, но… Говорил он с Хенджином, но смотрел ― словно сквозь него. Казалось, что в данный момент Феликс находился даже не в этом мире. Сейчас юноша летал где-то среди созвездий, полей, лесов или пыльных страниц, но точно не был в доме и с Хенджином. Он был везде, но и одновременно ― нигде. Темноволосый, лишь неуверенно кивнув и снова взяв юношу за плечи, заводит того в душевую кабинку, задвигает шторку, включает воду и поворачивает блондина лицом к стене. А Феликс, в свою очередь, лишь негромко мычит, держа глаза закрытыми, и упирается одной рукой в стену, чтобы не упасть и тем самым не доставить Хенджину ещё больших хлопот. — Тише-тише, скоро закончим… Лишь шепчет Хенджин, смотря на светлый затылок, а после, взяв мочалку и гель для душа, принимается осторожными движениями протирать тело мальчишки, всегда следя, чтобы тот не начал падать вбок или на него, отчего второй, свободной рукой придерживал его за талию. И сейчас у юноши не было ни одной не самой правильной мысли о том, что сейчас перед ним в душевой кабинке стоит полуобнажённый Феликс, и что это до невероятного романтический момент. Холодность разума и рациональность выступали сейчас главными, двигая остальные эмоции и мысли в сторону, отчего юноша мог лишь помогать другому, не отвлекаясь ни на что иное. — Повернись, пожалуйста. Негромко произносит Хенджин, а после, не убирая руки с чужой талии, следит, чтобы тот безопасно повернулся, не поскользнувшись, не пошатнувшись или и вовсе не упав. Снова устремляя взгляд на такое уже уставшее, но до боли родное лицо, темноволосый видит, что Феликс пытается выдавить из себя лёгкую улыбку, отчего сразу же осекает его. ― Не нужно. Я не поверю этому, Феликс. Я вижу, что с тобой не всё в порядке, так что не стоит делать всего этого. ― серьёзно, но без злости говорит Хенджин, отчего Феликс оставляет свои попытки и полностью расслабляет уголки рта. ― Ты не послушал меня и пошёл туда, после пробыл где-то два часа, так ещё и попал под дождь. Ты просто не представляешь, как сильно я переживал и волновался. ― вздыхая и продолжая свою мини-нотацию, Хенджин смывает пену с рук и шеи юноши. ― Почему не послушал? Почему сделал по-своему? ― Спасибо… ― лишь тихо шепчет Феликс, отчего Хенджин снова прикрывает глаза, чувствуя жалость к ребёнку. Ему не хочется ругать, выказывать недовольства или обижаться, но сейчас ему нужно выпустить хотя бы часть эмоций, чтобы они не поглотили его же самого. ― Я помогаю тебе не ради благодарности, Феликс. ― стараясь сохранять серьёзность, продолжает бурчать, протирая чужое тело. ― Спасибо за возможность почувствовать то, что происходило в ваших душах, пока вы с хранителями находились в том лесу. Спасибо, что подарил мне шанс познакомиться с ними и влюбиться в них. Это самые прекрасные полевые цветы, какие мне удавалось увидеть за всю свою жизнь. Они тоже не умерли, солнце, просто они выбрали другую, более спокойную и счастливую жизнь, где теперь им хорошо, не больно и не страшно. ― продолжает шептать мальчишка, не открывая глаз. ― Мне понравились твои друзья. Вы все мне нравитесь, и… Особенно ты, Хенджин. Темноволосый, услышав слова младшего, резко замирает, расширяя глаза и приоткрывая губы, а после медленно поднимает на него свой взгляд, начиная всматриваться в уже открытые карие помутневшие очи, желая понять, правильно ли он всё услышал. Вероятно, он просто не хотел, чтобы это было правдой, ведь сам понимал, что их отношения обречены без возможности спасения. Но Феликс, к сожалению Хенджина, не стал исправляться, извиняться или стараться объяснить всё иначе, ведь… Не было там никакого иначе, Феликс сказал и имел в виду то, что хотел. ― Ликси… ― лишь шепчет Хенджин, а после со вздохом прикрывает глаза. ― Не нужно… От этого нам будет только хуже… ― Солнце, а что в наших жизнях может стать ещё хуже? ― очень слабо, но всё же усмехается Феликс. ― Ты уже мёртв, я скоро умру, и всё сгорело в нас уже давным-давно: надежды на настоящее, на будущее, вера в себя, в судьбу и в спасение, ― так… Так что может быть хуже? Что нам терять? ― он шепчет так тихо, но так сильно оглушает жильцов и самого хозяина, отчего аж захотелось прикрыть уши ладошками, потому что слышать такую голую, холодную и чистую правду ― очень больно и тяжело. ― Просто… ― он понимает, что Феликс прав, но просто боится испортить их оставшееся время до конца. ― Просто не надо, Феликс. Пора выходить, тебя нужно согреть. Открыв глаза, Хенджин не решается поднять взгляд на блондина, отчего, смотря себе под ноги, он сжимает чужую талию крепче, а после, выходя первым, тянет его на себя, но… Феликс не идёт. Младший просто смотрит на это растерянное и печальное чудо с лёгкой улыбкой, не желая отказываться от своих слов и чувств. Слишком мало времени осталось, чтобы тратить его на страхи, сомнения и сожаления. ― Ликси? Всё хорошо? ― остановившись, Хенджин поднимает голову и начинает осматривать блондина полностью, переживая, что тому могло стать плохо. — Сейчас станет. Лишь шепчет Феликс, а после, устремив уставший, но влюблённый взгляд на юношу, подходит к нему ближе и, встав на носочки, обнимает того за шею, продолжая смотреть в карие глаза без стеснения и страха. Подождав всего пару секунд, Феликс двигается ещё ближе, а после, так трепетно, осторожно и нежно касается уже полюбившихся пухлых губ, задерживаясь в этом положении. Он не хочет торопиться, не желает почувствовать весь вкус этой разбитой любви поскорее и не желает отстраниться и спросить «всё ли хорошо?». Он знает, что хорошо, потому что Хенджин не убегает, не отталкивает и не дрожит, ― и от этого хорошо уже самому Феликсу. Целовать Хенджина, пусть не так страстно, мокро или не так откровенно, как показывают в фильмах, ― это одно из лучших чувств, которое Феликс запомнит перед своей смертью. Знать, что его тоже любят ― это самое прекрасное чувство, которое будет сопровождать его и после смерти. Но сам Хенджин не спешит двигаться, подаваться вперёд или делать хоть что-то. Он просто смотрит в прикрытые очи и понимает ― нельзя. Он понимает, что Феликс целует его, он сам хочет поцеловать сильнее в ответ, но… «Это ведь поцелуй на прощание, не так ли, солнце?..». И он понимает, что да, так оно и есть. И от этого понимания невероятно тяжело и больно. Эмоции мешаются, сталкивая счастье и печаль в одно, отчего аж кружится голова и колит пыльное место, которое вообще чувствовать ничего не должно. Но также Хенджин понимает, что если таков подарок Феликса перед уходом ― он примет его со всей душой и подарит взамен намного больше, чем вообще возможно. Оттолкнуть ― не позволяет сердце. Притянуть ― больно душе. Но пусть уж лучше душа поболит, да успокоится, нежели он ослушается такого же мёртвого пыльного ребёнка, как и он сам. Именно поэтому Хенджин так осторожно кладёт одну руку шею Феликса, второй ― крепче сжимает его талию, а после, склоняя голову, целует в ответ, прижимаясь сильнее и обхватывая чужие горячие губы своими, прикрывая глаза и чувствуя, как из тех медленно катятся слёзы, опадая на кожу Феликса. «Ты ведь скоро покинешь меня, верно?.. Прошу, солнце, останься. Не убегай так скоро, дорогой Феликс. Посиди со мной ещё чуть-чуть, сплети ещё несколько браслетов, прочти ещё пару сказок или включи мне свою любимую музыку, где мы послушаем её вместе. Прошу, любовь моя, не нужно… Не покидай меня. Я только начал жить, что же со мной станет, если ты уйдёшь?..». Этот поцелуй был наполнен любовью, страхами, невыносимой болью и такой превосходной жизнью, пусть никто уже и не жил вовсе. Они не хотели отпускать друг друга, но понимали, что один из них точно должен уйти. Не будет счастливого конца и любви до самой смерти. Любовь пришла после смерти, и теперь ту невозможно разрушить глупыми словами. Эти мальчики сломали понятие любви и подчинили её себе, где ей приходилось лишь слушаться или же идти на уступки из-за понимания, что этим детям осталось не так много времени. Пусть радуются и любят, пока могут. Она пришла вместе с болью, слезами и страхом, и теперь окутывает два пыльных сердца заботой, нежностью и пониманием. Они будут искать друг друга до бесконечности, будут искать в будущей жизни и в каждом прохожем. Будут искать ниточки и адреса. Искать того, кто пропал без вести, и того, у кого нет желания найтись. Каждому будет сниться осень две тысячи двадцать второго года и каждый будет понимать, что не найдёт себе покоя, пока в душе его первой любви не будет сиять яркая и искренняя улыбка. Оба понимали, что Феликсу осталось жить совсем недолго. И напомнить об этом поспешила разрезающая сердце боль, приказывающая мальчику позабыть о грёзах и начать готовиться к жестокой реальности. Но ведь он… Пусть он не был хранителем, но Феликс научился поступать так же, как и они: мальчишка совмещал грёзы и жесткую реальность, чтобы и умирать не так больно было, и не жалел ни о чём после своего ухода. ― Ты… Ты же понимаешь… ― Хенджин медленно открывает прослезившиеся глаза и смотрит на отошедшего Феликса. ― Нельзя… ― Но мы же оба понимаем: что бы мы не делали, всё обернется против нас. ― так спокойно и совсем не печально отвечает Феликс, даже показывая лёгкую улыбку. ― Так к чему эти страхи и переживания? И Хенджин понимает, что Феликс абсолютно и точно прав, отчего, не в силах сказать что-то противоречащее, просто поджимает губы, опуская взгляд, и, медленно кивнув, подходит к блондину вплотную и обнимает мальчишку. Сейчас ему казалось, что это именно тот момент, когда нужно обнимать и целовать сильнее, говорить ― громче, чётче и нижнее, а смотреть ― намного любовнее и ласковее, чем раньше.***
Afraid — The Neighbourhood 24 октября. 12:00 Сегодня они снова проснулись вместе, и сегодня они снова счастливы, понимая, что имеют возможность на совместные сны и пробуждения. Феликс, проснувшись, чувствует, как октябрьские лучи целуют его звёздное поле, а позади себя ощущает такое сильное тепло, какое не дало бы ни одно солнце. Медленно вытягивая уголки губ и всё ещё не открывая глаз, мальчишка ощущает, как позади лежащий двигается к нему ближе, опаляя горячим дыханием стройную шею, а после ― так нежно и тепло обнимает его за торс, подтягивая чуть назад. И Феликсу хорошо. Ему так комфортно в чужих объятиях, так сладко в родном тепле, и даже сердце совсем не болит и не плачет. Сегодня осень, октябрь и отсутствие тепла, а Феликсу кажется, что сегодня настоящее лето и самое живое счастье. «Не отпускай меня никогда, солнце. Хочу растворяться в твоих объятиях, а после ― растворять тебя в своих. Не убирай руку, не забирай душу и не проси остановиться. Для нас жизни уже нет, но ты заставляешь обманчиво считать, что она только начинается». ― Доброе утро, соня. ― и он слышит такое нежное и родное позади себя, отчего смущённо поджимает губы и чувствует, как внутри распускаются белые бутоны любви. ― Я встал раньше тебя, не нужно тут наговаривать. ― старается ответить серьёзно, но уже сам кладёт ладонь на чужую руку, лежащую на его торсе. ― Уверен, твои глаза всё ещё закрыты, пусть ты и говоришь со мной. Блондин не слышит ответа, но зато чувствует, как пухлые губы темноволосого так медленно и осторожно прикасаются к его шее, а после ― вытягиваются в широкую линию. «Улыбнулся». И Феликс улыбается. Так живо, счастливо и по-детски. Он ощущал себя персонажем своих же сказок, а Хенджин лишь помогал в этом, создавая вокруг ребёнка лишь тепло, покой и безопасность. ― Чем сегодня займёмся? ― спрашивает Хенджин немного громче, а после начинает тереться носом о чужую шею, сонно улыбаясь. ― Завтра утром приедут родители, поэтому давай сегодня сделаем всё то, что планировали ранее? ― улыбается шире Феликс от щекотки, слегка задирая голову. ― Уже придумал, как мы всё это провернём? ― и Хенджин знает, что Феликс давно расписал всё чуть ли не по минутам, уделяя каждому делу определённое количество времени до самой ночи. ― Конечно. ― с усмешкой отвечает младший. ― Так как уже обед, предлагаю спуститься на кухню и что-нибудь приготовить, а уже после подняться в комнату и наконец подарить ей украшения. ― закончив свой небольшой монолог, Ли поворачивается к темноволосому и видит лишь лёгкую улыбку и небыстрые кивания головой. ― Хорошо. ― бубнит Хенджин, до конца открывая глаза и слегка щурясь от дневного света. ― Как ты себя чувствуешь? ― Намного лучше. ― и Феликс не лжёт, а Хенджин, к счастью, верит. ― Это очень хорошо… ― с улыбкой отвечает старший, рассматривая звёздный сад на любимом лице. ― Значит, давай пока сходи в душ или куда тебе там нужно, а после прибегай на кухню. Ну, или ко мне. ― на последней фразе Хенджин улыбается сильнее, касаясь пальцами руки чужой шеи и начиная поглаживать ту. ― Ты что, собрался и дальше спать? ― вскидывает брови блондин, шире улыбаясь, и привстаёт с места, опираясь на локоть. ― Ты похож на сердитый, но до ужаса смешной одуванчик. ― начинает смеяться Хенджин, смотря на растрёпанные волосы Феликса и в его полусонные глаза. Продолжая улыбаться, юноша тянется к Ли и нежно целует того в ключицу, на что получает лишь тихий смущённый вздох и небольшую дорожку мурашек, пробежавших по чужой коже. ― Ну спасибо! ― старается недовольно ответить младший, показывая своё негодование, но сам понимает, что в душе и сердце нет ни капли злости и обиды. Хенджин действительно хороший, смешной и нежный, а Феликс действительно влюблён. ― Вот только попробуй не ждать меня на кухне… ― кряхтя и бурча, блондин перелезает через юношу, словно черепашка, а после едва ли не падает на пол, но вовремя успевает встать на ноги. ― И что же случится? ― сладко потягиваясь, разворачивается к нему Хван и смотрит глазами-полумесяцами на это чудо недовольное. ― Если тебя там не будет, я съем весь кофе, что есть на кухне. ― начинает угрожающе тыкать пальцем Феликс, слегка наклоняясь к темноволосому и хитро смотря. ― Вот ты запрещаешь его пить, а мне уже очень хочется, поэтому просто возьму и зёрен наемся. ― выпрямляясь, гордо задирает подбородок, складывая руки на груди. ― Тогда пусть жильцы не удивляются, если через некоторое время увидят маленькое кофейное дерево, стоящее на кухне с приклеенной табличкой: «Это глупый Феликс. Он никогда не слушал Хван Хенджина и делал всё по-своему, отчего получил по заслугам». Ещё довольнее улыбается Хенджин, а Феликс лишь медленно опускает руки с груди и понимает: уделал, ― а после, лишь недовольно, но смешно хмыкнув, выходит из комнаты. Пусть Хван воспринимал всё как шутку, но всё же он знал сильную любовь Феликса к кофеину, отчего не решил рисковать своими играми, поэтому, только услышав, как дверь в ванную комнату негромко хлопнула, лениво сполз с кровати, поправил одежду, расчесал волосы, застелил постель, а уже после побежал на кухню. Через пятнадцать минут юноша наконец-то закончил свои утренние процедуры и спустился на первый этаж, где по приходе на кухню заметил нервно ходящего из стороны в сторону Хенджина, отчего остановился около арки, сводя брови к переносице. — Всё хорошо? ― А… ― несильно дёргается темноволосый, услышав чужой голос. ― Да-да… Просто… А что мы вообще будем готовить? А если у меня не получится? Я вообще этим не занимался никогда, а если не вкусно будет? ― начинает лепетать юноша, нервно бегая взглядом по полу и заламывая пальцы. ― Ну-ну, стой, солнце. ― смеётся Феликс и подходит к Хенджину, беря его руки в свои. ― Давай попробую тебя успокоить: в кулинарии я хорош точно так же, как и в рисовании. ― Чего? ― вскидывает брови Хван. ― Вроде что-то могу, но по итогу получается какая-то ерунда, которую дай бог хотя бы один человек оценит в хорошем ключе. Ну, чаще всего этот человек ― я. ― широко улыбается Ли, оголяя зубы, и крепче сжимает чужие руки, смотря глазами-полумесяцами на старшего. ― Так что давай поступим так же, как с рисованием? Будем всё делать по велению сердца. ― Ну сердце многого наговорить может, а вот желудок потом спасибо не скажет. ― слегка скептично проговаривает Хван. ― Сравнил ты конечно: рисунки и еда. ― усмехается темноволосый, смотря на это чудо сказочное. ― У тебя есть рецепт или… ― А… ― расширяя глаза-пуговки, блондин начинает осматривать кухню, словно ища что-то на полках, столешнице или на барной стойке, продолжая держать Хенджина за руки. ― В общем, в готовке я и правда не спец, но всё равно смог выучить пару рецептов и, скажем так, отточить навык в их готовке, чтобы было хотя бы съедобно. ― снова повернувшись к старшему, широко улыбается Ли. ― Могу предложить: сырники, брауни, запеканки, печенье с шоколадной крошкой и… Ох, я знаю как из сахара сделать карамель! ― слишком громко и радостно кричит Феликс. ― Правда?.. ― сощуривает взгляд Хенджин, нервно улыбаясь. ― Да, делал как-то раз, только потом пришлось сковороду выкинуть и уборку делать по дому всю неделю. А так да, я умею. Хенджин лишь усмехается с громким выдохом, опуская голову и прикрывая глаза. ― Ликси, давай лучше сделаем то, в чём ты точно уверен. Просто потом мы оба получим уже не от твоих родителей, а от самих жильцов. И поверь, лучше их не злить. ― поджимает губы Хван, а Феликс понимает, что тот не шутит. — Тогда… Печенье? — Печенье. Усадив Хенджина на стул, стоящий около барной стойки, Феликс начинает копошиться в ящиках или на полках, ища нужные продукты. Спустя пару ударов головой о дверцы, цепляния мизинцев за углы столешницы, шиканья и недовольства Хвана на всё это, ведь нужно быть осторожным, а также спустя пятиминутный поиск нужных мисок и масла, ― Феликс поворачивается к темноволосому с красным лбом и улыбкой на лице. ― Боже… Глупое чудо… ― лишь вздыхает Хенджин и, встав с места, подходит к младшему, а после останавливается в паре сантиметров от него, смотрит в сияющие глаза и, положив руку на чужую скулу, нежно целует в покрасневший от удара лоб. А Феликс лишь прикрывает глаза, улыбается как разнеженный кот и вытягивает шею, чтобы темноволосому было удобнее целовать. На самом деле, у Феликса это была самая забавная готовка за всю его жизнь. И забава началась с первых же секунд, когда Хенджин никак не мог отрезать нужное количество сливочного масла и всё время клал по кусочку на весы, где остальная часть уже таяла и растекалась по столу. ― Да что ж ты делаешь? Да оно же… Да не так всё, блин… ― недовольно бурчит блондин, двигая Хвана в сторону и самостоятельно берясь за это дело. ― А куда его? Я же не могу сразу отмерить эти граммы. ― так же недовольно, но совсем не злобно и не грубо отвечает Хенджин, растерянно смотря на младшего и держа руки на весу, ведь те были полностью в масле, а осаживать капли на пол не хотелось. Знал ведь, кто-нибудь из них двоих точно поскользнётся. ― Так ты в темпе всё делай, оно же тает. Ну Хенджин, ну Боже… И следующий удар взяли на себя сахар и яйца, с которыми у Хенджина тоже не задалось приличного знакомства и хорошей дружбы. ― Отмерь нормально сто грамм. Тут уже и масло топить не надо, оно всё растаяло, пока ты его по кусочкам добавлял. ― на всю кухню стояло лишь недовольное бурчание младшего и громкие вздохи старшего, отчего жильцы тихонько посмеивались, наблюдая за детьми. ― Да нормально тут всё. Делаю я, делаю. Взъерепенился тут, как петух. Кукарекнуть не забудь. ― бросает обиженное Хван, а после, высовывая язык, принимается сыпать нужное количество сахара в миску. ― Ку… Кукарекнуть?.. ― слышит справа от себя вопросительное темноволосый, отчего, повернувшись, широко улыбается, забавляясь с чужого выражения лица, на что Феликс лишь саркастично отзеркаливает улыбку, начиная кивать, хотя его взгляд буквально говорил: «Смейся-смейся. Скоро ты окажешься в этой миске вместе с маслом, сахаром и яйцами, умник». И когда Хенджин разбил первое яйцо, благополучно упустив его на пол, а второе ― успел поймать, но из-за склизкости белка начал корчиться и принялся быстро вытирать руки о толстовку Ли, ― Феликс буквально почувствовал, как его глаз дёрнулся, а рука автоматически сжала большую ложку, норовя дать ею кому-нибудь по голове. Когда Хенджин смог разбить яйцо в миску и ничего не пролить, не уронить и не испачкать, ― радостные восклики Феликса слышал весь дом, двор и, возможно, даже люди с соседних улиц. ― Пока я буду перемешивать всю массу, ты сможешь порезать шоколад? ― настороженно смотрит Ли, а после, немного подумав, сразу же исправляется. ― Хотя нет, лучше поломай. ― Почему это? ― вскидывает брови Хван, недовольно хмыкая. ― Исходя из твоих кулинарных способностей, доверить тебе нож можно приравнять к: «совершить самую большую и глупую ошибку в своей жизни». Хенджин медленно сводит брови к переносице, смотря на Феликса, после опускает взгляд на пол, переводит его на стол, на миску, на одежду Ли, на свои руки, а после тяжело вздыхает, понимающе кивая. ― Ладно, ты прав. Руки у меня не из того места. Тут справедливо. Я бы и сам себе нож не доверил. ― выдавливает из себя Хенджин, с натянутой улыбкой смотря на Феликса и буквально произнося взглядом: «признаю, облажался, теперь глупый уже я». В словах и взглядах не было обид или злости. Пусть всё шло не так, как задумывалось, пусть Феликс потратил много нервов, а Хенджин признал, что он растяпа, ― это не отменяет того факта, что им было до невозможного весело, тепло и уютно. Они веселились, когда Хенджин бегал с криками по кухне и тряс руками, разбрасывая яичный белок по всей кухне, а Феликс убегал от него с ещё большими криками, прося отойти от него и не пачкать. Было весело, когда Хван чихнул около миски с мукой и осадил на всё лицо белую посыпку, отчего начал чихать ещё сильнее. И было весело, когда Феликс, в попытках допрыгнуть до верхней полки, снова стукнулся о её дверцу лбом, попятился назад, толкнул Хенджина, и тот рассыпал весь сахар по полу и столу, где после оба бурчали друг на друга, ползая по полу и собирая крупицы, недовольно смотря на покрасневший лоб или оставшиеся частички муки на пунцовых щеках. ― Сказал же, давай помогу, ты ростом не вышел, а я спокойно мог достать. ― бурчит недовольно Хенджин, бросая злобные взгляды на блондина. ― Зато я не криворукий. Пусть ростом не вышел, но хотя бы руки из того места растут. ― звучит такое же бурчание в ответ. ― Если бы не ты, мы бы сейчас не сид… ― Хенджин! Тут ещё и яйцо размазано! Да что это такое? Вскрикивает Феликс, а Хван, понимая, что сейчас лучше не продолжать бросать колкости в ответ, резко опускает взгляд, поджимает губы и начинает усерднее собирать сахар, пока Феликс вдобавок отмывал ещё и пол, продолжая недовольно бурчать. Когда на противне уже лежали кружочки из теста, Ли поставил его в духовку, а после отправился к себе в комнату, чтобы переодеться, перед этим приказав Хенджину убирать остальную часть кухни, ведь по большей части именно он натворил здесь всех делов. Спустя десять минут Феликс, спустившись на первый этаж уже в чистой одежде, останавливается около входа и, опёршись об арку, медленно тянет уголки губ вверх, смотря на то, как Хенджин лазает на карачках по полу, кряхтя и недовольно мыча. ― Хенджин то, Хенджин сё. Ну не оттуда руки растут, что я поделаю. Вот нашёлся тут умный самый, вы посмотрите. Я ему помогал-помогал, а в ответ только «криворукий». Сам ты криворукий, понятно? ― бубнит себе под нос юноша, вытирая половицы. ― Ты чего там бубнишь? ― улыбается сильнее Феликс и проходит на кухню. ― Ничего. ― надувает губы Хван, отчего те становятся ещё пухлее. ― Да иди сюда, солнце ты моё обиженное. ― блондин подходит к юноше и, наклонившись, целует его в лоб, жалея по спине и смотря в уставшие глаза-пуговки. ― Иди помой руки, а потом приходи на кресло. Нужно передохнуть. — А печенье? ― Ему ещё десять минут, так что успеем. Давай, поднимайся. Поставив кресла ближе друг к другу, Феликс усаживается на одно из них и устремляет взгляд в окно, слушая позади себя всплески воды, а после ― негромкие шаги. ― Сегодня снова дождливо… ― задумчиво проговаривает Хенджин, присаживаясь в кресло. ― Кто же расстроил небо настолько сильно, что оно плачет вот уже второй день? ― звучит такое тихое и спокойное. — Не знаю, Ликси, не знаю… И больше они не говорили, погружаясь в атмосферу погодных условий и уюта дома. Взявшись за руки, юноши просто смотрели в окно, слушали шум дождя и раскаты грома, а также чувствовали лёгкий приятный запах, исходящий со стороны духовки. Каждый думал о чём-то своём, но оба, пусть и не обговаривали это, сходились во мнении: всё, что сейчас происходит ― вреда не причинит. Сегодняшний день по-настоящему прекрасный, пусть погода и плачет, сегодняшняя любовь по-настоящему жива, пусть сердца и мертвы. Уже ничего не страшно и не больно, двум детям остаётся лишь считать дни до окончания их жизней, и ведь если уйдёт хотя бы один ― погибнет и другой. Но, к счастью, до окончания любви ничего считать не приходилось, ведь оба понимали ― она не пропадёт. Такую сильную связь не в силах разрушить даже сама смерть. «Я скоро уйду, Джинни…». Феликс прикрывает глаза, чувствуя, как сильно кольнуло сердце и заболела голова, но говорить не стал, ведь понимал, что лишь побеспокоит ребёнка, отчего лишь сжал чужую руку сильнее, тихонько вздыхая. «Успеть бы доготовить это чёртово печенье… Ты же без меня всю кухню спалишь…», ― печально усмехается собственным мыслям Ли. «Кто из нас уйдёт первым, Ликси?..». И Хенджин чувствует, что руку сжали сильнее, и Хенджин понимает, что скоро пора прощаться. Он не хочет волновать Феликса своим состоянием и показывать, что понял безмолвную боль блондина, отчего лишь отворачивается, с силой сжимает глаза, сдерживая слезы, и сглатывает противный ком. Он не готов опускать Феликса. Не готов прощаться, говорить последних слов и дарить последние поцелуи и объятия. У них было слишком мало времени, чтобы… Чтобы вот так отпускать другого. У них только-только стало всё хорошо, они через многое прошли, и теперь… Действительно прощание? Вот так сидеть у окна, держаться за руки, слушать шум дождя и ждать, пока приготовится печенье ― таково их прощание? Такое красивое, нежное, тёплое… Да это же чёртова романтизация. Не бывает красивых смертей, прощаний, слёз и горя. Бывает лишь бездыханное тело, уродливые слёзы, сорванное горло и буквально моральное пожирание себя от осознания, что этого человека ты больше не сможешь увидеть и почувствовать, не сможешь поговорить, потрогать и поцеловать. Его просто нет, и не будет больше никогда. Он не вернётся спустя какое-то время, не скажет приятных слов и даже не посмотрит на тебя, потому что именно это ― конец. «Я провожу тебя к хранителям, солнце». Феликс, осторожно забрав свою руку из чужой, тихонько вздыхает, после поднимается с кресла и направляется к плите, предварительно услышав небольшой писк, сообщающий, что печенье готово. Взяв рукавчики и осторожно достав противень, юноша ставит тот на подставку, а после слегка наклоняется и глубоко вдыхает ароматный запах, осаживая пару шоколадных крошек на своих лёгких. «Пахнет вкусно, но есть совсем не хочется…». Хенджин, повернув голову вправо и увидев своё солнце, наслаждающееся сладким ароматом, так же встаёт со своего места и, продолжая смотреть на юношу, нежно улыбаясь, подходит к нему практически вплотную, а после обнимает со спины, и вовсе прижимаясь к нему, не желая отпускать. Феликс пах как самое вкусное печенье, как тёплое клубничное молоко или как ванильный бисквит, пропитанный вишнёвым сиропом. Пусть по мнению Хенджина Феликс создавал что-то невероятное, но темноволосый всё равно понимал ― ничего невероятнее самого Феликса уже не будет. Его не создать заново, не нарисовать, не слепить и не приготовить, он сам по себе такой донельзя волшебный, вкусно пахнущий и слишком нереальный. Такое отпускать очень тяжело и больно, поэтому Хенджин, кладя руки на чужой торс, лишь сильнее прижимает к себе мальчишку и утыкается лбом в его плечо, тихо вздыхая. «Отпускать не хочется, но сделать это нужно, мой дорогой ребёнок. Ты не подходишь ни для каких миров, и нигде тебе не будет счастья и покоя. Наслаждайся этим солнечным созвездием так же, как ты наслаждался хранителями, но после… После снова придётся убедиться в том, что ты создан только для одиночества, страха и боли, моё прекрасное солнце», ― так тихо шепчет судьба, но, к счастью или сожалению, её никто не слышит. Феликс, лишь улыбнувшись и прикрыв глаза, обхватывает руки старшего, начиная поглаживать те большими пальцами, а после сглатывает противный ком, вставший поперёк горла. ― Думаю, с твоим ростом обниматься вот так не особо удобно. ― пытается усмехнуться Ли. ― Главное, что с тобой, а об удобствах я подумаю позже. Звучит негромкое в районе плеча, отчего Феликс, открыв глаза, медленно поворачивается к темноволосому и с более широкой улыбкой смотрит в любимые глаза, продолжая держать его за руки. ― Ты пахнешь печеньем. ― шепчет Хенджин, словно заворожённый, а после наклоняется сильнее и проводит своим носом по скуле блондина, вдыхая чужой запах и нежно улыбаясь. Хотел бы Феликс что-то ответить, но такие нежности словно опьянили юношу, отчего он, прикрывая глаза, подходит к парню ближе и задирает голову сильнее, чтобы почувствовать эти прикосновения более ярко, интимно и чувственно. Хенджин, смотря на подрагивающие ресницы, осторожно обхватывает лицо блондина, потирает большими пальцами чужие веснушки, а после осторожно прислоняется губами к холодному носику, далее переходит к прикрытым глазам, а уже в конце начинает покрывать осторожными поцелуями сами скулы, где теперь созвездия создавались не из веснушек, а из поцелуев Хенджина. И только приблизившись к чужим губам, темноволосый замирает и поднимает взгляд на уже приоткрывшиеся карие глаза. ― Как мне удержать тебя? ― еле слышно шепчет Хенджин, чувствуя, как по собственным щекам уже текут горячие влажные дорожки. ― Так же, как и мне тебя, солнце, ― никак. Ещё более печально шепчет Феликс, стараясь улыбнуться, отчего Хенджин лишь прикрывает глаза, обречённо вздыхая, и прикасается к чужим губам своими, понимая, что это действительно конец. Через поцелуй он пытался передать всю свою любовь и благодарность, а также благодаря этому поцелую он старался дать Феликсу побольше времени и сил, но, к сожалению, совсем забывая о том, что у самого нет ни того, ни другого.***
Missio — Can I Exist 17:00 И наконец ближе к вечеру ребята поднялись в свою комнату, где Хенджин держал в руках миску с печеньем, а Феликс ― две чашки кофе. Несмотря на то, что темноволосый в принципе не ест и не пьёт, он решил поддаться лжи Феликса, где младший утверждал, что вторая чашка кофе для Хенджина, а не для самого Ли. ― Итак, что можно сделать с комнатой? ― поставив чашки на стол, Феликс разворачивается к Хвану и слегка вскидывает брови. ― Я спрашивал у жильцов, они разрешили делать всё, что угодно, кроме… ― Я не буду их красить, что-то мыть или отламывать от них старые кусочки. Так что не волнуйтесь. ― на последней фразе Ли оглядывает комнату, смотря на жильцов, а Хенджин, улыбаясь, кивает. ― У меня есть несколько гирлянд, давай развесим их? ― Кого развесим? Опять ваши новомодные словечки? ― поставив миску рядом с чашками с горячим напитком, темноволосый выпрямляется и снова смотрит на младшего с неким недовольством и удивлением. ― Да, Джинни. ― смеётся блондин, смотря на того глазами-полумесяцами, а после идёт к коробке с украшениями, которыми семья наряжала квартиру в Новый Год. ― Это огоньки на ниточке. ― копаясь в коробке, юноша пытается хотя бы как-то объяснить Хенджину значение слова «гирлянда», но судя по всё такому же вопросительному взгляду ― это мало помогает. — А как это работает? ― Давай сначала повесим, а после мне и рассказывать не придётся. Ты сам всё увидишь. Улыбается Феликс и, достав самую длинную гирлянду, сначала демонстрирует её Хенджину, а после приказывает взять один край и подойти к паучьему зеркалу, а сам двигается ближе к шкафу, заранее прихватив с собой скотч. ― Смотри, берёшь кусочек скотча и осторожно прижимаешь одну часть к гирлянде, а вторую ― к стене. ― и последовав своим же словам, блондин осторожно клеит первый кусочек, где после за ним повторяет и Хван, усаживая первое украшение на стену. Благо, гирлянда была, как сказал Хенджин ― «новомодной», отчего не требовала розеток, ведь была на батарейках, как раз из-за чего и позволяла детям вешать себя где и как угодно, упрощая им работу. Достав вторую, более короткую гирлянду, Феликс снова берёт скотч и снова даёт Хенджину вторую часть ниточки с огоньками, где после ребята вешают её над окном, окутывая старенькие косяки новым ярким жильцом. ― Итак, выключай свет. ― довольно проговаривает Феликс, улыбаясь, а Хенджин, лишь сощурив взгляд, медленно идёт к выключателю и перемещает тот, из-за чего комната сразу погружается во мрак. Хенджин, уже знающий свою комнату в тёмном обличии, безошибочно поворачивается к Феликсу и продолжает вопросительно смотреть на тёмный силуэт, двигающийся сначала к стене, а после ― идущий обратно к окну. И как только Ли справляется с очень важной задачей, включая ниточки с огоньками, комнату начинает освещать сначала синий свет, идущий от стены, а за ним спешно следует тёмно-розовый, освещая старенькое окошко, и… И Хенджин перестаёт дышать. Замерев и расширив глаза, юноша начинает медленно перемещать взгляд с одной гирлянды на другую, а после и вовсе осматривает всю комнату, теперь обрамлённую волшебным и сказочным свечением. И Хенджин теряется в чувствах и эмоциях, ведь… «Я действительно не умирал, я просто ещё не начинал жить, дорогой Ли Феликс». Шепчет мысленно мальчишка и чувствует, как на глаза снова осаживается прозрачная пелена, но он не спешит проморгаться или стереть её, ведь… Очень страшно стало. Вдруг он лишь на секунду закроет глаза, а это волшебство исчезнет. Продолжая осматривать всё, как заворожённый, Хенджин медленно ступает на середину комнаты, а после машинально перехватывает руку Феликса и начинает кружить вокруг своей оси, таща младшего за собой. Ему был интересен каждый уголок, каждый жилец и даже каждая пылинка, ведь всё горело, светилось и цвело, и это… Так вот как выглядит детство?.. — Ликси… Было так сложно связать даже два слова, ведь эмоции лились через край, пыльное и давно угасшее сердце яро колотилось, а такая разбитая душа вновь цвела и жила, из-за чего ребёнок старался поблагодарить, сказать много прекрасных слов и выразить восхищение, но, к сожалению, не получалось ровным счётом ничего. Эти огоньки на ниточке притягивали взгляд, чужая рука была слишком тёплой, а атмосфера такой детской, счастливой и волшебной, отчего хотелось лишь плакать от счастья, ничего не говоря. ― Знаю, Джинни… ― и Феликс действительно понимает и действительно не обижается на такую скупость слов, ведь… Глаза, вздохи и улыбка Хенджина сказали намного больше, где Феликсу было этого более, чем достаточно. ― Я сам каждый раз этому поражаюсь. Могу вот просто сидеть и часами смотреть на всю эту красоту. ― улыбается мальчишка, сжимая чужую руку сильнее и так же смотря на волшебные ниточки. ― Значит ты ― моя гирлянда! ― так ярко, радостно и вдохновлённо говорит темноволосый, отчего Феликс, улыбаясь во все тридцать два зуба, поднимает голову на юношу и смотрит на всё ещё вертящегося и осматривающего всё вокруг Хенджина, чувствуя, как загорелось собственное сердце, хотя то должно было уже покрываться пеленой пепла. ― Может… ― прокашливается Феликс, продолжая смотреть на старшего. ― Может, тогда продолжим? ― А можно её не выключать? ― и Феликс видит этот детский взгляд, летнюю радость и счастливое сердце, отчего понимает: ради Хенджина он сделает всё, что угодно, а особенно такую мелочь. ― Конечно, ― улыбается Ли. ― но включить свет всё же придётся. Не беспокойся, гирлянда продолжит светить так же красиво. ― сжимает руку темноволосого крепче. ― Ты точно гирлянда, Ликси! Маленький огонёк, горящий синим пламенем! Не важно, день это или ночь ― ты всегда светишься так ярко и прекрасно, прямо как эти огоньки на ниточке! Смеётся Хенджин, смотря глазами-полумесяцами, а Феликс, лишь смущённо поджав губы и отведя взгляд, идёт к столу и достаёт из полки канцелярские принадлежности, позже раскладывая те на деревянном жильце. ― Смотри, у меня есть много наклеек. ― блондин поднимает несколько листочков, уклеенных различными фигурками и надписями, и начинает махать ими, демонстрируя Хенджину. ― Мы можем обклеить ими жильцов или стены. Уверен, им понравится. ― улыбается мальчишка. «Понравится», ― шепчут все жильцы в унисон. И первым попал под раздачу старый-старый шкаф, вероятно, тоже бурчащий о новомодных вещах этого поколения. На него посадили несколько ярких наклеек с рисунками цветов, плюшевых животных, а также с яркую-яркую радугу, медовое солнце и такие красные горящие сердца. И пусть шкаф был слишком горд и скромен для похвалы и радости, но эти малыши понравились ему так сильно, что даже одна дверца скрипнула, демонстрируя детишкам свою радость. «Ты был самым старшим и всегда всех защищал, пусть теперь в твоей душе поселится спокойствие, счастье и любовь». Маму-тумбочку тоже не оставили без внимания, отчего девушка даже почувствовала, как её деревянные щёчки загорелись. И на неё дети посадили наклейки с изображением фруктов, сладостей и всё тех же цветов, а также Феликс нашёл листик с наклейками разноцветных носков, которые в скором времени тоже были усажены на деревянную особу. «Вы хорошо защищали как своих, так и чужих детей. Пусть теперь у ваших малышей появятся новые друзья». Паучье зеркало настигли наклейки с бабочками и стрекозами, и теперь зеркало было не просто ярким и детским, а словно залепленным пластырями, скрывающими такие ползучие трещины и сколы. «Вы с фиолетовой подругой помогли Феликсу, а теперь мы прикроем твои раны новыми цветными соседями». И до самой ночи мальчишки бегали по комнате, усаживая на жильцов новых цветных соседей, а после того, как Феликс нашёл коробку, где лежали его школьные альбомы, книга рецептов и блокнот с рисунками, ― дети и вовсе потерялись во времени, прыгая на кровать и начиная всё рассматривать. Сегодня Феликс решил не мелочиться и взять от этого вечера всё до самой последней капли, отчего начал рассказывать Хенджину смешные истории из своей жизни, учил новым словам и рассказывал о жизни в городе, показывая картинки в интернете. А после мальчишка и вовсе расчувствовался от прилива эмоций и предложил Хенджину послушать музыку на колонке, игнорируя наушники, и ведь… Ну никто же не был против: жильцы наслаждались классической музыкой, рассказами Феликса и его эмоциями, а Хенджин влюблялся ещё сильнее, понимая, что с этим ребёнком невозможно заскучать или как-то разочароваться в нём, ведь… Ну не может разочаровывать и злить чистый глоток воздуха, жизни и любви. После того, как Феликс понял, что одних рассказов об обычных «новомодных» словах Хенджину не подходят, судя по количеству его вопросов, мальчишка принялся рассказывать старшему абсолютно всё, что знает о том, что произошло в мире за годы его отсутствия, какие вещи успели создать и для чего они используются. А ещё они очень много фотографировались, и не только в данный момент. Днём Хенджин фотографировал и снимал на видео, как Феликс готовит и бурчит на него, после, уже вечером темноволосый бегал по комнате и фотографировал каждого жильца либо вместе с гирляндой, либо только их наклейки. И уже потом под недовольства и пыхтения Хенджин затащил в камеру и самого Феликса, где на снимках теперь были два мальчика на фоне всё той же гирлянды, практически со всеми жильцами дома, с мисочкой с печеньем и с такими любимыми для Феликса, но ненавистными для Хенджина чашками с кофе. Казалось, что они провели время вместе всего каких-то пару часов, но сами не успели заметить, как луна сменила солнце, а небо осадили миллионы звёзд и созвездий, прямо таких же, как на лице Феликса. Время близилось к полуночи, и только сейчас ребята смогли успокоить свои эмоции и наконец спокойно лечь на кровать, предварительно выключив свет. Теперь комнату снова озаряло свечение двух гирлянд, где среди этого волшебства лежали в обнимку два ребёнка, смотря на звёзды. ― Я забыл рассказать… ― негромко подаёт голос Феликс, не поворачиваясь на Хенджина. — М? ― Насчёт твоих братьев и отца… ― улыбка темноволосого резко сходит с лица, а взгляд медленно опускается на чужую светлую макушку. ― Я говорил со своим другом, который учится в полицейской академии, и попросил разузнать про их жизнь после… ― После моей смерти, я понял. Продолжи, пожалуйста. ― он не хотел грубить, злиться или демонстрировать своё недовольство, но эти люди принесли Хенджину слишком много бед, отчего сейчас было очень сложно контролировать свои эмоции. ― Как оказалось… ― на секунду останавливается Феликс, понимая, что тема слишком тяжела, отчего не так легко снова вспоминать всё прошлое или хотя бы упоминать его. ― В тот день твоего отца всё-таки забрала полиция, а позже его посадили в тюрьму. Хенджин, услышав то, о чём он так долго мечтал, надеялся и чего желал, ― почувствовал, как с плеч словно сошло что-то тяжёлое. Оно болело и жгло, но из-за того, что это длилось десятилетиями, юноша даже этого и не чувствовал. Но теперь, осознавая всё произошедшее, он понимает, что оно действительно давило и било до покраснений на коже. ― Колония строгого режима. ― продолжает Феликс, отчего темноволосый промаргивается, возвращаясь в реальность. ― Буквально через пару дней люди, сидевшие вместе с ним, узнали о его прошлом и вообще о самой причине его заключения, отчего… Они просто забили его до смерти, Хенджин. Пусть тюремщики люди опасные, но насколько я знаю, за любое издевательство над детьми ― они делают с людьми невиданные вещи, за что после не получают наказания. И Хенджин не понимает, грустно ему или… Не правильно ведь радоваться чьей-то смерти, но… Его ведь самого убили, а потом радовались, так почему не может и он? Может, конечно, может. Он даже обязан порадоваться этому, обязан улыбаться и плакать от счастья, но… Уже и не хочется как-то. Слишком много времени прошло, чтобы счастливиться своим ожиданиям и мечтам. Сейчас он чувствует лишь облегчение и долгожданный покой, а также понимает, что теперь это можно отпускать, зная, что человек получил по заслугам. ― А братья… ― вновь негромко прокашливается Феликс. ― Хёсон стал алкоголиком, вероятно, пошёл по стопам отца или же у самого в жизни что-то не сложилось, но это не суть. Как сказал мой друг, когда Хёсону исполнилось тридцать три года, он сильно напился и вышел на улицу. Тогда была сильная метель, а также скользкие дороги, засыпанные снегом, и именно по этой причине водитель автомобиля не смог справиться с управлением, начав вилять, а после не заметил Хёсона, вышедшего на середину дороги, которого вследствие и сбил. Спасти его не удалось не только из-за физических повреждений после удара, но также подсобил и слабый организм, из-за чего в эту же ночь он умер в больнице. Ненадолго останавливается Феликс, чтобы сделать передышку, а Хенджин уже чувствует, как прохладные щёки покрывают мокрые дорожки, стремительно бегущие к подбородку. ― А вот Инсок, к сожалению, остался жив. ― тихо говорит Ли, и так печально усмехается Хван. ― Он завёл семью, детей и даже дожил до внуков. И после умер в старости и одиночестве. Больше… Больше я ничего о нём не знаю, прости. Блондин прижимается к Хенджину сильнее, слегка потираясь виском о его плечо, словно кот, жалеющий хозяина, а после чувствует, как его обнимают в ответ, прижимая к себе. А вот Хенджин… Он наконец-то всё отпустил. Все расплатились за свои поступки, почти никто не остался жить счастливо и хорошо, и… Пусть нельзя радоваться чужому горю и проблемам, но именно Хенджину можно. Они сами виноваты в том, что сейчас в душе ребёнка царил самый настоящий покой, он чувствовал лёгкость и счастье, а в голове больше не витало переживаний насчёт того, что он ушел раньше всех и не смог отомстить им. Пусть судьба не любила Хван Хенджина, но и она была не настолько жестокой, чтобы не отомстить самостоятельно обидчикам своего нелюбимого дитя. — Спасибо… Звучит так тихо, слёзно и ласково, а Феликс лишь прикрывает глаза, потому что ребёнка стало ещё жальче. Пусть всё закончилось и теперь не мучало его, но… Слышать его «спасибо» сейчас равнялось ножу, воткнутому в сердце. Блондин, ничего не отвечая, лишь сильнее обнимает старшего, а после целует его в ключицу, чувствуя на своих губах небольшую влагу и солёность. И теперь он даже не понимал, чьи слёзы ему удалось поцеловать. ― Я не хочу, чтобы это заканчивалось, Ликси… ― шепчет Хенджин, разглядывая гирляндовую сказку и слушая сопение жильцов. ― Я постараюсь удержать всю эту сказку и постараюсь сохранять покой и счастье в твоей душе до самого моего конца. Даже будучи в бреду и в ужасном состоянии я продолжу называть тебя моим чудом, продолжу целовать в пунцовые щёки и продолжу утешать, дарить эмоции и успокаивать, когда будет больно или страшно. Я всегда буду с тобой, Джинни, даже если уже и с собой быть не смогу. ― И я по-настоящему влюблён, Ли Феликс. Потерян, разбит, не принят и опечален, но я так сильно влюблён, что даже сердце начинает биться чаще, хотя и биться оно вообще не должно. Феликс снова не отвечает, лишь прижимается к юноше сильнее, опуская голову и сжимая глаза, пытаясь подавить предательский плач, буквально вырывающийся из горла.«Перед смертью не надышишься? А я хочу задохнуться тобой. Окутай своим запахом, смехом и любовью мои лёгкие, окутай меня своими объятиями и поцелуями изнутри. Это будет самая лучшая смерть и самый прекрасный подарок».
― Всё, что не делается, всё к лучшему, Ли Феликс. Если бы не моя смерть, я бы не встретил тебя. И только сейчас я понимаю, что не встретить тебя ― намного хуже смерти. ― Я люблю тебя, Джинни. Шепчет Феликс, уходя в сонное царство, а Хенджин мягко улыбается, оставляя на своих губах это «люблю». Он тоже любит, и даже сильнее, чем вновь найденную жизнь, и, лишь укрыв юношу одеялом, снова откидывает голову на подушку и устремляет взгляд в окно, словно делясь с ним своей радостью. Хенджин и этот жилец были единственными, кто не смогли уснуть, отчего лишь дружно смотрели друг на друга, мягко улыбаясь и понимая: теперь можно отпускать. Феликса или семью ― неизвестно, Хенджину просто чувствовалось, что время пришло. «Спи, моё солнце, отдыхай, набирайся сил, а я буду оберегать тебя, защищая и успокаивая. Скоро нам придётся попрощаться, но сейчас я буду держать тебя рядом, целуя в макушку и укрывая одеялом, но как только ты уйдёшь, я переселю тебя в своё сердце, чтобы тебе вновь стало тепло, не страшно и спокойно. Поэтому сейчас спи, любимый, и не ни о чём не беспокойся».***
3:24 Феликс чувствует несильную тряску в своём теле, отчего сначала сводит брови к переносице и негромко мычит, а после еле открывает сонные глаза и ищет причину своего пробуждения. ― Э-эй, чудо моё, привет. ― шепчет так радостно и тихо Хенджин, смотря прослезившимися глазами на мальчика, благо, тот в темноте этого не увидел. Лёжа рядом с Феликсом, темноволосый осторожно поглаживает большим пальцем его скулу, нос и губы, так счастливо и по-детски улыбаясь, но младший лишь продолжает медленно моргать, не понимая такого резкого всплеска эмоций и чувств. ― Джинни… ― бурчит сонно, на что старший лишь шире улыбается. ― Что случилось?.. ― Всё хорошо, солнце. Всё очень-очень хорошо, ты не волнуйся. ― продолжает шептать Хван, оглаживая чужое лицо. ― Я… Я просто хотел тебе кое-что сказать. ― Это настолько важно?.. ― сказано совсем не грубо и не злостно, и, к счастью, Хенджин это понимает, ведь ребёнок даже не осознаёт, что происходит и зачем его так неожиданно подняли. ― Ты знаешь, какой ты сейчас красивый? ― смеётся Хенджин и начинает плакать, отчего Феликс сильнее хмурится, устремляя более сосредоточенный взгляд на старшего. ― Нет-нет, всё хорошо, не смотри так, я просто расчувствовался. Ты… Ты такой красивый, Феликс. Хенджин продолжает плакать, жалея мальчика по волосам дрожащей рукой, пока Феликс пугался ещё сильнее, чувствуя сильную головную боль из-за непонимания и некой тревожности. Он вроде и понимал, что происходит, но из-за усталости и желания организма снова окунуться в царство Морфея, не мог полностью сосредоточиться и понять действия старшего. ― Чудо моё… Ты даже не представляешь, насколько сильно я тебя люблю… ― шепчет Хенджин, прижимаясь лбом ко лбу Феликса и прикрывая глаза. ― Ты моё самое яркое созвездие, самое вкусное печенье и самая прекрасная сказка. Спасибо, что внёс в мою жизнь столько любви, понимания и поддержки. Спасибо, что внёс в мою жизнь себя. Я никогда не отпущу тебя, помни об этом, солнце. Я всегда буду рядом, и всегда буду любить тебя. Всегда помни об этом и знай, что ты самый важный для меня человек, Феликс. И Хенджину так сложно, ведь хочется плакать, раздирая горло, хочется кричать и крушить всё вокруг, но… Он просто не может. Феликс ничего не понимает, а Хенджину и легче, Феликс смотрит такими большими-большими глазами, моргает недлинными ресницами и пытается понять всё происходящее, а у Хенджину раздирает всю душу и сердце. Но он не отходит от блондина, не отворачивается и просит не смотреть, ведь… Очень хотелось запомнить такие любимые глаза, каждую веснушку, поцелованную им же самим, нос-кнопку, часто шмыгавшую при его рассказах, и хотелось запомнить любимые припухлые губы, когда-то поцеловавшие сначала душу, позже ― сердце Хенджина, а уже после ― и его самого. Он старался запомнить любовь по имени «Ли Феликс». ― Спи спокойно, солнце. Теперь всё будет хорошо, мой родной. Ни о чём не беспокойся и ничего не бойся, просто засыпай, смотри прекрасные сны и знай… Знай, что я люблю тебя, Ликси. И казалось, что такая большая речь, куча эмоций и прикосновений должны были разбудить мальчишку, но… Он был очень слаб, чтобы высыпаться за несколько часов и после снова нормально функционировать. И именно поэтому блондин, лишь почувствовав, как Хенджин прижимается к нему всем телом, крепко обнимая и целуя в макушку, понимает, что снова теряет связь с этим миром, чувствуя себя в безопасности, тепле и комфорте.***
Where's My Love Slowed — efehan 25 октября. 9:00 Сегодняшним утром мальчишку разбудило не октябрьское солнце, не поцелуи и объятия родного человека и даже не фиолетовая подруга, любящая щекотать его нос, а разбудил его громкий шум, доносящийся за окном и буквально бьющий по голове. Нехотя открыв глаза и сведя брови к переносице, мальчик медленно приподнимается, опираясь о левое предплечье, и смотрит в окно, желая найти причину своего пробуждения. К сожалению, этаж был второй, и ничего, кроме деревьев и столбов увидеть не получилось, отчего Феликс снова рухнул на подушку, расставляя руки в стороны и смотря в потолок. «Родители приехали… И Хенджин снова к себе убежал. Не волнуйся, солнце, вечером мы снова встретимся, и я тебе всё расскажу, а после мы вновь ляжем спать вместе». Ли понимал, что больше не уснет, отчего, пару раз зевнув и потянувшись, встал с кровати, поздоровавшись с жильцами, а после пошёл в душ, чтобы привести себя в порядок и уже после ― спуститься к родителям. Выйдя из ванной комнаты, Феликс решает сначала забежать к себе, чтобы заправить кровать и, только подойдя к той, видит небольшой кусочек листика, лежащий около подушки Хенджина. «Прочти позже, когда вернёшься в дом». Ничего более на листике Феликс не видит, а после, осмотревшись вокруг, замечает их тетрадь, лежащую на полке, отчего сначала медленно кивает, словно отвечая на записку, но только после, заправив кровать, снова присаживается на её край, смотрит на тетрадь и хмурится, раздумывая, почему всё так странно и даже потаённо. И только спустя несколько минут к мальчишке приходят воспоминания о вчерашней ночи, отчего он резко вскидывает брови и устремляет взгляд в пол, пытаясь понять, что вчера произошло, и к чему всё это было. «Что было с Хенджином?.. К чему эти слова и объятия? Так ещё и посреди ночи… Ничего же страшного не случилось? Нужно вечером спросить у него об этом». Тихонько вздохнув, юноша всё же выходит из своей комнаты и спускается на первый этаж, только там его встречают не счастливые родители с подарками и вкусностями, а ещё более громкий шум и даже запах пыли, идущей из окон, отчего ребёнок жмурится и задерживает дыхание, пока второпях пытается обуться. Открыв входную дверь и вдохнув не очень свежего воздуха, блондин сразу же видит маму, стоящую на дорожке и смотрящую куда-то в сторону. ― Мам? Привет. ― прокашливаясь, улыбается Ли и сразу же выходит к родителю. ― Сынок! Доброе утро! ― повернувшись, женщина видит сына, отчего начинает лучезарно улыбаться. ― Я так скучала… ― подбежав к ребёнку, миссис Ли загребает того в свою охапку, крепко обнимая и целуя в макушку. ― Мам, а что… Что это за шум? ― буквально крича, Феликс начинает вертеться вокруг своей оси, ища источник громкого звука, но после снова поворачивается к маме, щурясь от набегающей пыли. ― У меня сюрприз, пошли. ― подойдя ближе, говорит негромко женщина, улыбаясь, а после, взяв Феликса под руку, ведёт того к задней части дома. ― Помнишь, ты говорил, что дом тебя не устраивает? Даже говорил, что он похож на дом из фильмов ужасов. ― смеётся миссис Ли, на что мальчишка лишь поджимает губы. ― Ой, ну это было так давно. ― начинает отнекиваться юноша, неловко улыбаясь. ― Теперь моё мнение изменилось, да и привык я уже ко всему. ― усмехается, продолжая идти за мамой. ― Ну давно не давно, ты так говорил. ― как-то грубо произносит женщина, отчего Феликс сводит брови к переносице, словно оскорбляясь тем, что все остальные слова она решила проигнорировать. ― Мам, ― остановившись, юноша смотрит на женщину, продолжая держать руку на весу, за которую та держалась. ― хватит томить, пожалуйста. Что там за сюрприз? ― В общем, когда мы с папой были в городе, решили поискать хотя бы кого-то, кто был связан с этим домом или того, кто знает о нём больше, чем мы, чтобы расспросить, что тут было, почему никто сюда не заселялся, и можно ли его как-то менять. И, представляешь, нашли! Так радостно кричит мама, и так серьёзен становится Феликс, опуская уголки губ и чувствуя, как сердце забилось сильнее. ― Мы нашли родственника людей, что жили здесь раньше. ― блондин вскидывает брови, удивляясь сказанному. ― Дедушка этого юноши жил тут, и звали его, кажется, Инсок. И тут Ли понимает, что прошлое снова начинает настигать дом, жильцов и… Хенджина. Пусть Феликс не жил в том времени, но даже ему очень неприятно слышать такое знакомое и неприятное имя. Ладно, пусть они появляются в рассказах Хенджина, но чтобы это сказала мама… Всё было так странно, неприятно и даже страшно, отчего Феликс начал переживать, даже не понимая причины лёгкой дрожи в теле. ― И вот, поговорив с этим молодым человеком, мы расспросили его обо всём, и… ― женщина на секунду останавливается и поджимает губы, словно подавляя радостные эмоции. ― Ликси, мы с папой решили немного переделать дом! ― почти кричит женщина, подпрыгивая и хлопая в ладоши, а Феликс… Зачем же трогать жильцов?.. Не любят они это дело. Да и если переделывать, то Феликс даже не успел спросить у них об этом. Злиться ведь будут, а потом ещё от Хенджина выслушивать недовольства. ― И начали мы со двора! В общем, мы наняли рабочих, и, к счастью, они приступили ко всему чуть ли не с самого рассвета и теперь наконец-то смогли снести эту старую пристройку, а то она… Ну совсем плохенько выглядела. И так неожиданно Феликс чувствует, как земля начинает уходить из-под ног, а сердце и вовсе заколотилось как бешеное. Юноша, продолжая молчать, медленно поворачивается к маме и, расширяя глаза, смотрит на её улыбку, радость в глазах, и… «Мам, пошути. Мам, скажи, что ты шутишь, и… Мам…». И всё стало, словно в тумане: голова начала кружиться, в груди защемило, пальцы задрожали, а глаза… Ещё никогда так не щипало, не слезилось и не болело. Медленно повернувшись в сторону пристройки, Феликс… Он видит лишь её остатки и понимает: не шутка. И теперь, такое полуживое, почти не бьющееся сердце, яростно заколотилось, буквально разбивая себя о рёбра, теперь все органы разом опустились вниз, тело ― затрясло сильнее, а Феликс… Он просто не понимает, что видит, а слышать уже ничего не может из-за заложенности в ушах. Юноша, начиная медленно и так осторожно ступать вперёд, молится всем богам, чтобы это был лишь сон, шутка или… Или не было тем, чем является в реалии. Он идёт так медленно, не дышит, не кричит, не моргает и лишь собирает на ботинки остатки грязи, щепок или даже маленьких ржавых гвоздиков, пока сердце продолжает неумолимо колотиться, отдавая биением уже в висках и в горле. Но неожиданно он чувствует прикосновение к своему плечу, отчего останавливается, не поворачиваясь. Сейчас Феликс был словно куклой, которой управляли, как хотели, а в ответ он лишь слушался, ничего не чувствовал, не говорил и не понимал. ― Здравствуйте. Звучит каким-то шумом справа, но Феликс лишь продолжает смотреть на доски и камни, валяющиеся чуть ли не по всему двору. ― Меня зовут Хван Минхо, а Вы, по всей видимости, Феликс. ― улыбается молодой человек. ― Думаю, миссис Ли рассказала Вам, что я родственник тех, кто жил здесь до вас. ― пусть он и видит, что Феликс даже не смотрит в его сторону, но отчего-то всё равно продолжает говорить. ― Тут правда жила семья, где было три ребёнка, мать и отец. Дети были мальчиками, и, соответственно, братьями, и вот двое из них были близнецами, где как раз один из близнецов являлся моим дедушкой. Ваши родители расспрашивали меня о доме и об изменениях, но… Честно, пусть у меня и есть право здесь что-то менять, так как он переписан на меня, но я даже не думал, что в эту глушь решат приехать люди с города и поселиться в… ― молодой человек обводит взглядом дом и двор. ― В этом месте. В общем, мы все были в незнаниях, отчего я и предложил начать всё со двора, чтобы первым на, скажем так, оживление пошёл именно он. ― закончив, юноша едва слышно выдыхает, а после снова смотрит на Феликса, ожидая хотя бы какого-нибудь ответа. Феликс слышал Минхо лишь каким-то фоном, ведь всё его внимание было сосредоточено на уже разобранной пристройке, остатки которой уносили слишком быстро, даже не позволяя жильцам попрощаться с ними по нормальному, а в голове мальчишки крутилось лишь: «Понимаешь, Феликс, пока стоит эта пристройка во дворе ― могу существовать и я. Если её снесут, то и я пропаду». И он до сих пор не может понять, что произошло. Всё случилось так быстро и неожиданно: пробуждение, шум, запах, радостные крики мамы, слова незнакомого юноши, и… Разрушение пришло так быстро. Сейчас в Феликсе ломалось всё точно так же, как ломались доски, разбивались камни, бились уже разбитые стекла, и… И только сейчас к нему пришло понимание, что вчера Хенджин приходил для прощания. Что теперь Хенджин уйдёт и больше не вернётся. Он не вылезет из укромного места, не испугает, не заговорит и… Он вообще ничего не сделает. Его нет. Его просто нет. И это неправильно. Это так больно, тяжело, грузно, непонятно и очень-очень неправильно! Этого… Этого ведь не может быть… Не может быть реальностью и сегодняшним днём. «Хенджина действительно больше нет?..», ― шепчет слёзно и мысленно мальчишка. «Хенджина действительно больше нет», ― шепчет некто из ниоткуда. Начиная медленно пятиться назад, мальчишка вновь оступается, наступает в ямки, приминает веточки, собирает грязь, при этом ничего не слыша и чувствуя лишь сильную тошноту, боль и страх. Он хочет закричать, выгнать всех людей, отругать родителей, проклясть ненавистного Минхо, но… Он просто не может. Сейчас случилось такое горе, а у него нет сил, чтобы выдавить из себя хотя бы слово. Только подойдя к входной двери, мальчишка дёргает ручку вниз, после залетает в дом, второпях стаскивает ботинки, наступая белыми носками на опавшую грязь, бежит по ступенькам, отбивая пальцы, а после резко открывает дверь в свою комнату и… «Хенджина больше нет». Его никто не ждёт на кровати, никто больше не радуется гирлянде, не клеит наклейки, не таскает бисер и не ворует его телефон и наушники, чтобы послушать музыку, его… Его больше нет. Медленно ведя затуманенным и прослезившимся взглядом по комнате, Феликс видит оставленную тетрадь, которую Хенджин попросил открыть после того… После того как он вернётся в дом. Значит… Значит, Хенджин уже знал, как и что будет? Значит, он готовился? Осторожно присев на кровать, Феликс берёт дрожащими руками тетрадь, открывает самую последнюю страницу, ведь предыдущие были исписаны, и видит сначала даже не текст, а расплывчатые пятна на бумаге. Боже, собственные слёзы начали поселяться на листах. Юноша, поморщившись, вытирает лицо рукавом свитера, быстро мотает головой в стороны, чтобы хотя бы немного прийти в себя, и только после начинает вчитываться в написанное. «Помнишь сказку?.. Красавица и… Чудовище. Рядом с тобой — я как чудовище, ведь ты… Красавец. Ты самый… Самый красивый на этом свете. Ликси, солнце мое, доброе утро. Прости, что больше не смогу пожелать его тебе точно так же, как и пожелать доброй ночи. Вчера я проснулся от звука двигателя машины и понял, что твои родители приехали. Ночь была тихой, а разговоры ― слишком громкими, отчего я смог услышать… Твои родители говорили о ремонте дома и двора, а после они упомянули пристройку, и я… Я всё понял, солнце. Я не мог остановить их, но сейчас ты спросишь: «Почему не разбудил меня?». Ликси, солнышко, просто я понял, что мне действительно пора уходить. Как бы сильно я не любил тебя, но я задержался здесь слишком долго… Феликс, я просто хочу сказать тебе спасибо за то, что ты появился в моей жизни, и за то, что показал мне, что такое любовь и человечность. И только благодаря тебе я понял, что действительно не умирал, а просто ещё не начинал жить. И ты дал всё это, любовь моя: дал второй шанс на жизнь, чувства и эмоции. Показал, что не все мои страхи оправданы, что злость можно отпустить, а такое пыльное сердце может начать биться вновь, хотя у того уже не было никаких шансов. Я никогда не забуду этого, солнце. Я никогда не забуду тебя. Всегда буду помнить твою музыку, фильмы, рисунки, сказки, твоё печенье, такой отвратительный кофе, ночные огоньки и жильцов, усыпанных наклейками. Всегда буду помнить каждое созвездие, расцелованное мною, и буду помнить о твоих поцелуях. Твой заливистый смех навсегда останется в моём вновь ожившем сердце, и благодаря твоей улыбке я буду счастлив весь свой спокойный сон. Ты подарил мне безопасность, уют и комфорт, которые я буду беречь, храня в своей душе. В творческой коробке я оставил для тебя сплетённый мною браслет из бисера, очень надеюсь, что тебе понравится. Спасибо тебе, Ли Феликс, что ты есть в этом мире, и спасибо, что создал новый мир для меня и для всех жильцов. Без тебя я бы не справился. Ты моя смесь созвездий, сказок, музыки, печенья и разбитых сердец. Я люблю тебя, Ликси». — И я люблю тебя, Джинни.***
Paralyzed — NF После того, как Феликс потерял Хенджина, состояние юноши начало ухудшаться значительно быстрее: сердце болело каждый день, вечер и ночь, голова постоянно шла кругом, всё тело ломило и морозило, а вес стал слишком быстро снижаться, как бы Ли не старался хорошо питаться. Всё произошедшее не давало покоя такой разорванной и потерянной душе, отчего через некоторое время ребёнок и вовсе перестал спать, есть или с кем-то общаться. Когда юноша всё же смог подняться на ноги, не упав, он еле-еле накинул на себя тёплую одежду, ведь стало значительно холоднее с их последней встречи, а после сел на их кровать, собрал вещи для Хенджина, взял семена ландыша и, ничего не сказав родителям, тихонько обулся, накинул дутую куртку и вышел из дома, направляясь к хранителям. По приходе мальчик остановился около трёх мирно спящих детей, вдохнул побольше ледяного воздуха, осаживая на своих лёгких пару снежинок, а после, достав лопатку, стащенную из дома, принялся копать четвёртую яму, сидя на коленях, морозя руки и продолжая вдыхать холодно-цветочные пары. Спустя некоторое время, как только могилка была раскопана, Феликс вытер руки о куртку, совсем не заботясь о том, что она ещё совсем новая и чистая, а после взял творческую коробочку и осторожно поставил её в середину ямки. Теперь цветочная могила хранила в себе душу четвёртого хранителя, проводные и беспроводные наушники, чёрно-красный браслет из бисера, сказку «Красавица и чудовище», ноутбук, печенье, их картину, общие фотографии, множество наклеек и такую когда-то ярко-горящую гирлянду. И после, закопав всё и осторожно примяв, он усадил по кругу семена, надеясь, что теперь этого ребёнка примут на том свете, окутывая его сердце не болью и страданиями, а такими яркими и красивыми ландышами. ― Теперь все хранители снова вместе. ― лишь тихо шепчет мальчишка.***
В марте 2023 года Феликсу стало совсем плохо: мальчик до невозможного исхудал, потерял последние искорки жизни, руки теперь тряслись постоянно, головная боль преследовала его, словно по пятам, а сердце так и продолжало болеть, но уже даже не жалея ребёнка и позволяя себе плакать, крича во всё горло. Когда Феликсу исполнилось девятнадцать лет, в качестве подарка он попросил родителей переписать на него дом. Без сомнений, просьба серьёзная, большая и пусть и выполнимая, но… Очень сомнительная. После этого было много ссор, обсуждений, недовольств, но всё же, к счастью, спустя какое-то время пыл родителей сошёл на нет, и они поняли, что готовы отдать ребёнку всё, что он попросит, ведь… Ведь в следующий день рождения он, с большей вероятностью, не сможет чего-то попросить, потому что не факт, что вообще до него доживёт. В один из дождливых дней Феликс снова покинул дом, тратя на этот выход свои последние силы. Не взяв пальто, зонт и даже шарф, мальчишка просто выбежал из дома и, принимая слёзы природы, пошёл в гости к хранителям. Но на самом деле, этот поход в лес он планировал около месяца: всё это время юноша потихоньку выносил свои вещи из дома, отправляя всё на свалку и оставляя жильцов пусть и в одиночестве, но зато в такой привычной атмосфере. После написал письмо о том, что этот дом нельзя трогать, продавать или впускать туда кого-либо ещё, и заверил, как документ, чтобы тот взяли под присмотр. И жильцы… Они ведь были так благодарны этому ребёнку, ведь… Теперь, спустя такое количество лет они наконец получили желаемое спокойствие, тишину и одиночество. Больше не было людей, шума, беспокойства и проблем, теперь жильцов снова окутает пыльное одеяло, под которым они смогут спокойно уснуть. Уже придя в лес, мальчик стоял напротив четырёх могил, около одной из которых начинали распускаться маленькие ростки, безмолвно сообщая, что ребёнка приняли в том мире, и теперь ему больше не больно и не страшно. ― Могу я здесь прилечь?.. ― звучит такое тихое, но подавляющее шум дождя. ― Я совсем немножко полежу и уйду к себе. ― неловко проговаривает Феликс, а после мягко улыбается, осматривая детей. Медленно подойдя к одной из могил, мальчишка падает на колени, сразу же чувствуя небольшой удар в голове и укол в сердце, а после так осторожно ложится рядом с могилой Хенджина, совсем невзирая на грязь, сырость и холод. ― Не беспокойся, солнце… ― начинает шептать мальчик, улыбаясь и прикрывая глаза. ― Мне не нужны вещи. Всё, что я хотел бы взять с собой, лежит у тебя, любовь моя. ― открывая уже помутневшие очи, ребёнок смотрит на маленькие росточки. ― Единственное, что я принёс с собой, это… В общем, вот. Феликс медленно поднимает руку вверх и начинает крутить запястьем, демонстрируя розово-белый браслет, что сплёл для него Хенджин перед своим уходом, а также юноша слабо машет букетиком гипсофил, что успел купить у старушки около какого-то магазинчика. ― Джинни, я скучаю… ― опустив руку, он прикрывает глаза и чувствует, как по переносице и по виску покатились холодные слёзы. ― Я люблю тебя. ― лишь произносит мальчик, а после его сердце разрывается в груди. Пусть дорогой Ли Феликс никогда и не был хранителем, но дети, зная и понимая, что он сделал для них и на что пошёл ради них, ― позволили ему стать своим другом, принимая в своё цветочное царство.***
2026 год. Сентябрь. — А это картина малоизвестного художника. Звучит яркий голос экскурсовода, отдавая эхом по залу, в котором находились студенты, пришедшие на выставку. ― На самом деле, эту картину мы нашли совсем недавно, но, как выяснили, она была отправлена в нашу галерею ещё очень давно. Примерно в 2023 году. К сожалению, никаких контактов этот художник не оставил и даже записку не прикрепил, но теперь, к счастью, мы можем наслаждаться этим невероятным искусством, созданным человеком по имени Ли Феликс. На мраморной стене располагалась рамка с тёмно-коричневыми краями, в которой находился холст с изображением кисти руки, лежащей на чужом колене. И также картина была написана только чёрными, серыми и белыми цветами, не имея не капли яркости. И, к счастью или сожалению, экскурсовод совсем забыл упомянуть о том, что на задней стороне холста была совсем неброская, но очень красивая надпись:«Я полюбил, ненависть не смогла победить. Он победил, я не смог не поддаться ему. Он дал мне ― всё, а я ему ― ничего. Я дал ему ― всё, а он мне ― ничего. Мы отдали себя друг другу, но не получили ничего взамен. Мы растворились среди пыльных столешниц, подоконников, тумб, шкафов и зеркал. Мы растворились среди бабочек, детских сказок, печенья, бисера, фотографий, музыки, наклеек и гирлянд. Мы растворились среди могильного поля из цветов и расписных деревяшек. Ты растворился, а я ушёл за тобой. Я растворялся, а ты не давал мне пропасть. Кто кого в итоге убил ― мы сами до сих пор не понимаем».