Лекс не мог сказать, что когда-либо критично воспринимал пунктуальность людей, но то, что Арман опаздывает уже на непозволительно долгие десяток минут, злило. Он мерил поляну широкими шагами, лавируя между крупными камнями, складывающимися в чем-то напоминающую разрушенный Стоунхендж инсталляцию, и тихо ругался себе под нос, награждая девчонку всеми самыми нелестными характеристиками, которые только успел изучить за годы своего существования.
Ему хотелось бы свалить все на амока, распространяющего намеки недовольства от такого демонстративного пренебрежения, вот только ему все еще очень просто удавалось отделять свои эмоции от чужих, и чертова злость, призывающая высказать все, что думает, шла от него самого.
Пока Арман просто его раздражала — почти незаметно, словно по инерции, — или бесила до такой степени, что ее хотелось прикончить, было гораздо проще. Это казалось логичным.
В данном моменте, в этой секунде Лекс не видел никакой логики. Арман просто бесила его тем, что опаздывает. Примитивное человеческое чувство, не затуманивающее сознание, не заставляющее вспомнить какое-нибудь экстравагантное намерение из набора самых темных его умений. Просто вызывающее желание выпалить то, что она чрезмерно много о себе возомнила, решив, что может заставлять его ждать.
Слишком нормальное, совершенно не подходящее ни к ситуации, ни к ее участникам.
Наконец почувствовав хлынувшее по сосудам предвкушение и обернувшись по направлению к зовущему ближе злу, Лекс с замиранием сердца ждал, что на него вместе с этим обрушится и цунами требующей выхода наружу ярости, но почти ничего не изменилось. Ему все так же всего лишь хотелось высказать свое недовольство, которое вздернулось чуть выше только потому, что амоку пришло в голову порадоваться появлению Арман.
Посеревший мир вновь обрел краски, обрастая мелочами.
Щек коснулся ласковый ветер, колыхающий выбившиеся пряди из косы появившейся в просвете деревьев девушки; трава под ногами зашелестела, погибая под толстыми подошвами ее сапог; а солнце, выглянув из-за туч, замерцало на застежках молний ее куртки.
Мир просто издевался.
С упрямством, которому позавидовал бы самый упорный человек на планете, Лекс подготовился к длиннейшей уничижительной тираде, чтобы получить хоть каплю необходимого ему сейчас морального удовлетворения, но так и застыл с приоткрытым ртом, когда до слуха добрались слова, слетевшие с губ Арман, стоило ей приблизиться.
— Извини, барьер занимает очень много времени. В прошлый раз мы потратили на возведение три недели, сейчас ни черта не успеваем, — протараторила она, проносясь мимо. Обойдя его по полукругу, она упала коленями на землю. Заметив, что он замер на месте, таращась на нее во все глаза, она сдвинула брови. — Что?
— Ты извинилась, — с расстановкой ответил Лекс. — Не думал, что ты умеешь.
Долгие несколько секунд Арман смотрела на него так, словно у него выросло с парочку новых голов, причем не совсем человеческих, а после на ее лицо опустилось привычное пренебрежение. Она отклонилась назад и, вытащив из-под себя ноги и сведя их перед собой, соединила ступни вместе. Вновь подавшись вперед, она обвила ладонями икры и потеребила соединенные тугой шнуровкой ремешки.
— Мне тебя послать, чтобы было привычнее? — сладко пропела Арман, растянувшись в фальшиво невинной улыбке. Но следом рявкнула: — Будем тратить время или займемся делом?
Где-то очень глубоко заворочалась полузабытая совесть. Лекс усилием заставил ее опустить голову и затеряться в ворохе всех утраченных с годами сожалений и молча приблизился к Арман.
Опустившись на землю напротив и приняв то же положение, он положил ладони на колени.
— Левую руку мне, твою палочку в правую, — потребовала Арман, сделав вид, что им привычно разговаривать так, словно они старые друзья.
Предвкушение заголосило дрожью по барабанным перепонкам, и Арман отодвинулась на несколько дюймов, но затем раздраженно выдохнула и обратно приблизилась, следя волком за тем, как вытягивается ладонь. Обхватив палочку другой рукой, Лекс наблюдал за выражением лица девушки, игнорируя прошедшую теплом по пальцам магию в месте соприкосновения с древком.
Сейчас он жаждал других ощущений. И ответов на вопросы. Если за прошедшую ночь он успел смириться с тем, что реакция амока так и будет насиловать выдержку, заставляя предвкушать очередного касания больше, чем страшилок на Самайн в детстве, то с полным незнанием характера отдачи еще не успел.
Это важно.
Арман колошматило точно так же, и, хоть она не говорила о специфике реакции и вряд ли в принципе собиралась, Лекс чувствовал, что на это необходимо обратить больше всего внимания. За этим стояло что-то очень весомое, что могло определить всю его дальнейшую жизнь.
Он был в этом уверен.
Но эти мысли тут же испарились, стоило Арман, как и в прошлый раз, заведя руку под его запястье, коснуться кончиками пальцев костяшек. Лекс завороженно уставился на витки тумана, почти мгновенно вырвавшиеся из ладони, и отогнал от себя кнутом требование более тесного контакта.
Арман отстранилась и поправила ткань, натягивая ее выше по фалангам, и только тогда он заметил, что почти все участки неприкрытой рукавами куртки кожи обвиты тугими полосами грязно-серой тряпки, чем-то напоминающей боксерские бинты.
Лекс уже собирался задать наводящий вопрос, но его отвлекло от попыток добраться до истины очередное высказанное хриплым тоном требование:
— Мне нужно, чтобы ты подумал о каком-нибудь очень темном намерении.
— Насколько темном? — все же переключился на самое важное Лекс.
— Максимально.
— Некромантия?
Арман застыла и бросила на него такой взгляд, словно он сморозил полную чушь, и отползла немного назад, попутно обдав его волной первобытного страха — липкого, кислого, вяжущего язык.
— Ты умеешь? — с искренним недоверием спросила она.
Лекс едва сдержал рвущийся наружу хохот. Скажи ему кто четыре года назад, что эту девушку можно напугать, выдав что-то такое абсурдное, он пользовался бы этим при любом удобном случае. Но то, что Арман в принципе допускала, что его магия сильна настолько, вместе с мрачным удовлетворением принесло с собой неясное тепло, облизавшее годами дремлющее самомнение.
Некромантией увлекались только полные идиоты. Этот вид волшебства требовал недюжинных сил, но даже для выдающихся магов некромантия никогда не заканчивалась ничем хорошим.
Если темную магию можно было сравнить с заточенным в теле вирусом, который развивался вместе с частотой и силой ее использования, постепенно пожирая организм, то некромантия приравнивалась к геморрагической лихорадке Марбурга — использование всего одного, даже самого простого намерения заканчивалось продолжительными мучениями и, в конечном итоге, смертью.
В истории упоминалось всего три волшебника, которые выжили и стали мастерами некромантии. Лестно было узнать, что Арман настолько высоко оценивает его магические навыки.
— Я не планирую подохнуть от собственной глупости, — Лекс все же сорвался на тихий снисходительный смешок.
— Enculé, — процедила она какое-то ругательство, мгновенно вновь обрастая броней, которая в противовес напускной доброжелательности почувствовалась почти родной.
— Арман вернулась, — съерничал он.
— Ха-ха, — язвительно бросила она. — Если ты собираешься и дальше меня бесить, я пошла. У меня и без тебя есть чем заняться.
Лекс недоверчиво нахмурился, пытаясь нащупать подвох. Не могло все быть настолько просто.
Арман пытается вести себя по-взрослому?
Он умер и очнулся в собственном аду, в котором в качестве наказания ему предстоит жить и вечно ожидать атаки от притворяющегося невинным противника?
Но Арман ответила прямым непроницаемым взглядом, а витающие вокруг них эмоции амоков все еще напоминали притяжение, не разбавленное ни унцией чего-то намекающего на обман.
Не позволяя себе расслабиться и хоть на секунду поверить в искренние мотивы, Лекс медленно навел палочку на траву рядом и задумался, воскрешая одно из самых отвратительных намерений из недр своей памяти. Стебли заколыхались ветром, а следом начали медленно раздуваться, желтея и влажнея. Постепенно внешняя оболочка лопалась, пропуская наружу темно-бурую жидкость, которая, стекая на землю вместе с ошметками не успевших разложиться частей, распространяла вокруг запах гниения.
— Если бы речь шла о живом существе, оно вышло бы темнее, — сухо поведал Лекс, когда участок диаметром несколько футов превратился в вонючее травяное кладбище, и, легким мановением палочки заморозив последствия вместе с ароматом, посмотрел на Арман.
Но она не обратила внимания на результат, во все глаза наблюдая за потемневшими сгустками тумана в его ладони. Грязно-серые, почти черные витки образовались по краям и будто пожирали светлые части, распространяясь ближе к ладони. Но это продлилось недолго, дав намек на то, что происходит с магией на самом деле.
Лекс почувствовал знакомые покалывающие ощущения, которые с детства предупреждали об угрозе нарушения границ его пределов, и вместе с этим туман вновь начал светлеть, принимая первоначальный облик.
— Ты всегда легко выдерживаешь границы, — задумчиво пробубнила Арман, приблизившись лицом к туману на опасно близкое расстояние. — Никогда не видела, как кто-то настолько спокойно обрывает намерение за секунды до цепной реакции. Как ты это делаешь?
Он не ответил, пристально смотря на девушку, которая настолько увлеклась чужой магией, что будто вовсе не замечала присутствия еще одного человека. Лишь спустя несколько долгих молчаливых секунд она подняла голову, и, когда их взгляды пересеклись, Лекс вскинул бровь, ожидая пояснений.
Слишком хорошо Арман в одном предложении охарактеризовала его самую сильную сторону. Такое не узнаешь в процессе двух недолгих перебросов магией.
А больше они в прямом противостоянии не встречались.
— Я наблюдала за тобой, — еще больше удивила его Арман. — Знай врага в лицо и все такое. Мне нужно было понять, на что ты способен.
Последнее она произнесла небрежно-равнодушным тоном, но по воздуху пошла рябь неловкости, отчего Лекс едва смог сдержать нахальную ухмылку.
— Ты что, смутилась? — насмешливо спросил он, даже себе не пытаясь объяснить, почему признание Арман настолько сильно его веселит. — Оказывается, ты умеешь не только извиняться.
— Ты сегодня станешь нормальным? — в ее голосе послышались раздраженные нотки.
— Ты не заболела?
— Я пообещала тебе перемирие, и я привыкла держать слово, — Арман вскинулась, и на секунду, буквально на одно мгновение черные разводы расплылись вокруг ее радужки, однако практически сразу испарились, очищая белки глаз вместе с охлаждением воздуха, накалившегося на такой же краткий промежуток времени. — Ты мазохист или что? Я, конечно, могу вспомнить о том, что терпеть тебя не могу, и организовать очередное линчевание твоей самооценки, но мы вроде как взрослые люди.
Лекс опешил до такой степени, что не смог вымолвить и слова. Арман громко фыркнула и, уперевшись ладонью в землю, крутанулась, поднимаясь. Лекс моментально перехватил ее запястье, почувствовал грубый материал куртки под кончиками пальцев.
Поймав раздраженный взгляд, он едва заметно кивнул, безмолвно соглашаясь хотя бы попытаться вести себя по-человечески, и Арман, вырвавшись, села обратно.
— Это получается не совсем осознанно. Это как… Как внутренний рубильник, который подстраивается под самочувствие. Хотя, наверное, лучше подойдет сравнение с дозиметром. Когда приближаешься к границе возможностей, он просто предупреждает.
— Интересно, — заметила Арман, все еще пачкая слова немного взбешенным тоном. — Еще кое-что. Это.
Она приспустила ткань с ладони и, на мгновение зажмурившись, воссоздала свою магию.
Приблизив их руки, она кивнула сама себе, убедившись, что, как и вчерашним днем, не только их цвета разительно отличаются, но и ее стремится подстроиться под более светлый, постепенно меняя окраску.
— Ты когда-нибудь менял магию других? — спросила Арман.
Она немного пошевелила пальцами, будто пыталась приласкать сгусток энергии. Из ее ладони вырвалось еще больше тумана, но он все равно продолжил постепенно светлеть, рассеиваясь.
— Это не совсем изменение, — покачал головой Лекс, с неудовольствием отмечая, что голос смазался восторженным возбуждением, и продолжил, нащупав что-то похожее в своих способностях тому, что видел перед своими глазами сейчас: — Я учил детей выдерживать безопасный уровень темной магии. Можно считать это внешним воздействием, но по факту я просто находил границы и помогал им их почувствовать. Я обращал их внимание на щелчки дозиметра, учил ориентироваться, но никогда не вмешивался в намерения источника.
— Занимательно, — Арман сорвалась на одобрение, и если бы не текущее по поляне подтверждение, делающее шум травы еще приятнее, Лекс подумал бы, что у него слишком реалистичные галлюцинации. — Ты сейчас чувствуешь то же самое?
— Сильнее. Когда используешь палочку, ты чувствуешь фон и можешь нащупать слабые стороны. Сейчас я будто держу твою магию в руках. Сложно объяснить.
С каждым словом говорить становилось все тяжелее. Его очень сильно отвлекало то, что транслировала сидящая напротив девчонка.
Чрезвычайно много всего незнакомого.
— И как она ощущается?
Лекс едва сдержался от ответа: «Как ты». Если бы Арман не ткнула его носом в их договор и не заставила совесть трупными червями жрать изнутри, он обязательно прошелся бы по тому, насколько магия соответствует хозяйке. Такая же ершистая. Опаляющая кончики пальцев. Озлобленная. Стремящаяся нанести вред при соприкосновении.
Он словно держал в руках дикобраза, иглы которого были обмазаны смертельным ядом, а его ладони обтянули тонкие латексные перчатки, вот-вот готовые порваться. Веяло именно такой опасностью.
Фатальной.
Но постепенно, пока туман светлел, магия становилась…
ласковой? Она будто поджимала иглы, стараясь изолировать от опасности, и ластилась к руке, чуть ли не мурлыча.
Однако и это было не самой странной особенностью. Со всеми другими, фон которых ему посчастливилось чувствовать, Лекс всегда видел четкую направленность в одну сторону. Магия ориентировалась вовне — она стремилась защитить хозяина. Магия Арман жалила в обе стороны. Она больше походила на хаос — клубок разрушительной энергии, которая стремилась поглотить и уничтожить не только угрозу, а все на своем пути.
В том числе и свой источник.
— Колючая, — нашел наиболее безобидную характеристику Лекс. — Обычно магия, если она агрессивная, чувствуется как стрела, если тебе так будет понятнее. Она ориентирована на объект, но не вредит субъекту. В твоем случае это целый клубок стрел, который пытается навредить в том числе и тебе.
— Забавно.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Понимаю, но это сейчас неважно. Можешь объяснить, как меняешь мою магию?
— Я ничего не делаю. По крайней мере, осознанно.
— Так и думала. Темную магию контролируешь тоже по наитию?
— Как приобретенный рефлекс, — кивнул Лекс, ловя себя на мысли, что еще никогда ему не было настолько просто объяснить кому-то принцип. Оказалось неожиданно приятно разговаривать с человеком, который с полуслова понимал, не требуя разжевать каждое предложение до кашицы. — Я обращаю на это внимание только в нестандартных эмоциональных состояниях. В остальном организм сам реагирует на предел.
Арман отразила его кивок и отстранила руку, вызывая недовольство внутри солнечного сплетения. Как только туманы перестали контактировать, ее магия вновь потемнела, становясь практически черной.
— Я думаю, что цвет обусловлен именно этим навыком, — немного тоскливо произнесла Арман и размеренно сжала кулак, сгибая палец за пальцем. С последним туман бесследно исчез. Она продолжила говорить, не отводя взгляда от своей ладони: — Это резонирует с твоими отношениями с амоком, но, думаю, дело в психосоматике. Осветление моей магии, мне кажется, связано с тем же навыком. Думаю, так твой туман пытается ослабить мой — что-то вроде защитного поведения. Пока такое взаимодействие кажется самым странным. Впервые такое вижу.
— А мне кажется самым странным вовсе не это.
— Это сейчас неважно, — жестко отрезала Арман, не дав и шанса скатиться в обсуждение восторга, который объяснить было гораздо сложнее. — Для начала тебе нужно понять, с кем нам предстоит иметь дело. Помимо меня, их пятеро: Маркус, Эл, Джастин, Алекс и Оливер. Последние нам неинтересны.
— Почему?
— Они молоды. Очень молоды и напуганы своими силами, — пояснила Арман. — Они предпочтут сдаться.
Тяжело вздохнув, она сняла тонкую лямку небольшого рюкзака и перекрутила его на живот. Расстегнув молнию, заглянула внутрь и, покопавшись в содержимом, достала сложенные вчетверо листы.
Распрямив бумагу, она окинула взглядом все страницы, вновь сопроводив свои действия тяжелым вздохом.
— Я не старалась, но все же хотя бы примерно будешь их представлять, — пробормотала Арман едва слышно, и, когда ветер встрепенул один из листов, Лекс успел рассмотреть набросок портрета. — Маркус, Эл и Джастин очень опасны. Они наслаждаются своим могуществом и поощряют его.
— Это дает преимущество?
— Нет внутреннего сопротивления. Есть совпадение намерений. Да, это дает преимущество, — Арман протянула ему первый лист. — Самый старший — Джастин. Унаследовал предрасположенность к магии огня. Умеет использовать его вместе с туманом. В целом это единственная его сильная сторона. Главная слабость — непробиваемая эмоциональная уравновешенность. Его сложно вывести из себя, но это играет против него: он боится применять туман, пока не злится, а злится крайне редко. Плох как в защите, так и в нападении.
Рисунок оказался гораздо лучше, чем ожидал Лекс после фразы «Я не старалась», и он едва заметно улыбнулся на такие высокие критические требования. Портрет был достаточно детализирован для того, чтобы представить мужчину в реальности.
На вид ему было чуть больше тридцати пяти, и в целом он не представлял ничего особенного. Короткостриженые волосы, равнодушный взгляд, несколько веснушек на вздернутом курносом носе.
Если бы Лекс увидел его в толпе, он, даже постаравшись, все равно вряд ли его запомнил бы.
— Эл, — напомнила о себе Арман, протягивая следующий лист. — Она сумасшедшая, и это сейчас не фигура речи. Больная дрянь получает удовольствие от смерти. Очень жестока, любит играть с едой. Из тех, кто отрывает крылья бабочкам. Единственная из нас, кто может источать туман не только ладонями, но и всем телом.
— Это возможно? — задумчиво спросил Лекс, принимая из ее рук следующий портрет.
В отличие от предыдущего персонажа, эта девушка оказалась гораздо примечательнее. Она была примерно одного с ними возраста, а выражение ее лица выглядело гораздо злее того, какой становилась Арман в худшие дни.
Еще одной бешеной суки для полного счастья не хватает.
Лекс проскользнул взглядом по рваным линиям, запоминая то, что могло считаться отличительными чертами. Он отложил в памяти небольшое лезвие бритвы, свисающее на продетой в ухо цепочке, выбритые виски и собранные в хвост не слишком длинные волосы, кривой шрам на подбородке и отчетливый отпечаток ладони на шее — практически в том же месте, что и у Лекса.
— Возможно, — ответила Арман. — Эта способность одновременно и сильная ее сторона, и слабая. Она очень хороша в защите, к ней почти невозможно подобраться, но из-за того, что нет концентрации в одной части тела, рассеивает силу, что ослабляет атаку.
Когда она так и не проронила больше ни слова, Лекс оторвался от изучения нарисованной девушки и нахмурился, ощутив панику, на которую за собственными мыслями не обратил до этого внимания.
Арман долго смотрела на последний оставшийся в ее руках лист, сжимая его с каждым мгновением сильнее. Через долгую минуту, в полном молчании протянувшуюся целую вечность, она опомнилась и передала Лексу рисунок.
— И самая главная проблема. Маркус.
Услышав то имя, которое единственным успел увидеть в дневнике, Лекс с маниакальной внимательностью уставился на лист и задержал дыхание, поймав себя на ощущении, будто смотрит на живого человека, а не на вязь из четких графитных линий.
Этот рисунок отличался меньшей детализацией, но именно он создавал больше всего впечатления прямого контакта. На портрете размывались практически все черты лица, четко Арман нарисовала только смотрящие в самое нутро глаза; два отпечатка ладоней, часть которых въелась в кожу, а часть скрывалась за волосами — на левой щеке и правом виске; растянутые в безумной улыбке губы, обнажающие верхний ряд зубов с излишне заостренными клыками; спадающие на лицо удлиненные темные пряди, основная масса которых была собрана на затылке тугим пучком.
Чем дольше Лекс смотрел на рисунок, тем ярче светилось обещание расправы в расширенных зрачках суженных угрозой глаз. Казалось, даже линии чернеют с каждой секундой, наполняясь провонявшей запахом смерти тьмой.
Ладони задрожали от ощущения опасности, и Лекс вновь задумался о реальности своих галлюцинаций, но, когда отвлекся от портрета, понял, что страх идет не от него.
Арман заламывала пальцы, неотрывно смотря на обратную сторону зажатого в его ладони листа, а ее лицо было настолько пустым и безжизненным, словно она не только успела вынести себе приговор, но и привела его в исполнение.
Если раньше Лексу казалось, что он уже чувствовал первобытный страх несколько минут назад, то сейчас все его умозаключения пошли прахом. Теперь он ощущал в дребезжании собственных сухожилий то, как именно страх способен скручивать все внутренности, перекрывая к жизненно важным органам доступ кислорода.
— Кровожаден, жесток, безжалостен, — хрипло произнесла Арман и сжала дрожащие ладони в кулаки. — Крайне агрессивен. Хороший тактик и стратег, лидер. Он из тех, кто никогда не вступает в бой, не продумав план и несколько путей отступления. Способен атаковать в полную силу сразу несколько целей.
— Ты этого не можешь? — спросил Лекс, отложив лист.
Вид выбитой из равновесия Арман практически заставил его обхватить ее ладонь в поддерживающем жесте, но взвывший разум, перекрывший желания амока, напомнил о том, что это не просто неуместно, но и в корне противоестественно.
Личные проблемы — это ее личные проблемы. Ему нет до этого никакого дела.
— Не так, как он. Как бы объяснить, — Арман пощелкала пальцами в поисках нужных слов, а затем покачала головой и огляделась. Она внимательно сканировала пространство и, обнаружив то, что искала, удовлетворенно улыбнулась, отгоняя от них недолгое унылое настроение. — Вставай.
Она резко поднялась, отбросила рюкзак на землю и, дождавшись, пока Лекс последует за ней, двинулась в сторону деревьев, на ходу начиная разматывать обтянувшую ладони ткань.
— Твои руки, — все же не сдержал любопытства Лекс.
— Меченые могут нанести друг другу ощутимый вред только при прикосновениях. Тебе еще рано думать об этом, так что пока просто усвой, что чем больше площадь соприкосновения, тем больше вреда. Я минимизирую ущерб от наших с тобой контактов на случай, если моей тьме вдруг захочется проверить твои границы.
— Просто ткань? — недоверчиво спросил он.
Арман беспардонно коснулась его запястья лоскутом, от которого кожу зажгло почти так же сильно, как при пересечении возведенного вокруг лагеря барьера. Он замер на полушаге и встряхнул рукой, пытаясь сбросить разъедающий жар.
— Магия Ноа. Сдерживает часть тьмы.
Арман окончательно освободила левую ладонь от ткани и, смяв длинную полоску, небрежно спрятала ее в карман, игнорируя то, что ее собеседник остановился. Лекс уставился ей в спину, прикидывая, насколько мучительно ей было все время разговора, и то, что она даже на секунду не выдала дискомфорта…
— Тебе было больно все это время? — опомнившись, он нагнал успевшую отдалиться на несколько шагов девушку.
— Не имитируй заботу, тебе не идет, — отмахнулась она, начав разматывать ткань на правой ладони. Заметив, что Лекс так и не отрывает от нее пристального взгляд, она тяжело вздохнула и перешла на серьезный тон: — Я легко переношу боль, не отвлекайся.
— Ты больная.
— Ты бы подружился с моим психотерапевтом, она тоже вечно болтала что-то о пограничном расстройстве личности и дисфории, — усмехнулась Арман, пряча второй снятый лоскут ткани в другой карман. Она переплела пальцы и вывернула ладони, разминая суставы. Замерев напротив границы деревьев, посмотрела на Лекса и нахмурилась, уловив не стихающую настороженность. — Расслабься, я пытаюсь шутить. Если ты еще не понял, мне не очень нравится раскрывать тебе слабости людей, которые когда-то были мне дороги.
Облизавший кожу под одеждой страх наконец позволил Лексу понять, что именно напомнила ему эмоция, накрывшая Арман в момент рассказа о Маркусе.
Так он себя чувствовал, смотря в
ее постепенно затягивающиеся тьмой зеленые глаза. Он никогда не боялся любимой девушки, его страшил исключительно исход
ее долгого противостояния с чернотой, шаг за шагом разрушающей душу и превращающей
ее в совершенно другого человека. Амок последовательно пожирал все хорошее, что в
ней когда-то привлекало. Исчезала мягкость, испарялась нежность. Утром рядом с Лексом просыпалась девушка, с каждым новым днем становившаяся все меньше похожей на саму себя.
Арман не боялась Маркуса. Она боялась того, в кого он мог превратиться за те годы, что они не виделись.
— Прикосновения нужны только с мечеными?
— Только с мечеными. В отличие от людей, волшебников и амоков, меченые обладают внешней защитой от тумана и могут себя лечить. Думаю, ты уже сталкивался с возможностями темной магии в лечении, но при смерти, так понимаю, не оказывался?
— Я бы так не сказал, — уклончиво ответил Лекс.
— Насколько быстро затянулись раны?
— Не быстро.
— Давно это было?
— Почти сразу после получения метки, — чуть грубее проговорил Лекс, намекая, что они ступают на территорию, на которую он ее не допустит.
— Значит, тьма была еще слишком слаба, — Арман нахмурилась, но, на его счастье, больше задавать вопросов не стала. — После определенной стадии возможности темной стороны лечения растут. Чем сильнее меченый, тем сложнее его ранить и тем легче ему вылечиться. У таких, как я, восстановление при опасных для жизни ранениях идет с бешеной скоростью, так что время идет буквально на доли секунды. Атака должна быть моментальной. Проще всего убить сильного обученного меченого изнутри — разрушить жизненно важные органы, оборвать крупные сосуды, сдавить мозг и так далее. Легче всего проникнуть под кожу при прикосновении.
— Тогда нет разницы, кто какими способностями обладает, важно лишь то, кто первым подберется ближе.
— Способности определяют предпочитаемую тактику. Мы не прохлаждались полгода после получения меток, и будь уверен, если они выжили, два года они тоже потратили не впустую. Они знают мои сильные стороны и знают, чем меня можно пронять, — раздражение, исказившее тон Арман, пронеслось сладостным удовлетворением и колкими мурашками. Все же когда она вела себя так, как было привычно, концентрироваться на разговоре и не отвлекаться на странности становилось проще. — В твоем случае сплошные белые пятна. Запомни, чем они отличаются, и предвидь каждое их действие. Если ты не воспользуешься преимуществом перед ними в том, что они ни черта о тебе не знают, ты умрешь. Смотри.
Она махнула рукой в сторону деревьев, и Лекс с огромным удовольствием отвлекся от последней сказанной фразы, не сулившей ему хорошего исхода.
Арман последовательно очертила несколько стволов.
— Три цели. Атаковав их одновременно, я могу выдерживать определенный уровень силы и распределять его между объектами.
Она шевельнула пальцами, и с ее ладони начал сочиться туман. Постепенно он разрастался, опускаясь на землю, и чем гуще становились темно-серые сгустки, тем громче билось в висках Лекса восхищение, дублировавшее потяжелевшее от ощущения огромной силы дыхание.
Тьма затекала в горло, подстегивая желание власти, и Лекс не мог оторвать взгляда от плывущего по траве тумана, который выжигал все на своем пути и превращал полувысохшую и местами пожелтевшую зелень в пепел, чертя под ногами отпечаток смерти.
Магия разделилась на три части и поползла к деревьям. Она медленно обволакивала стволы, поднимаясь выше и оставляя за собой потемневшие следы.
— Даже если я приложу все свои силы, окажись передо мной три меченых, я не смогу причинить им весомого вреда таким образом, только сдержать и сделать больно.
Голос Арман прозвучал иначе, чем Лексу когда-либо удавалось услышать. На тон, словно бисер, нанизывалось сладкое могущество.
Тембр стал ниже, но при этом почти нежным.
Искушающим.
Завораживающе темным.
— Чтобы навредить, мне необходимо сконцентрироваться на одной цели, — Арман шевельнула ладонью, направляя ее четко в сторону центрального ствола.
Туман завихрился, разрастаясь на дереве и поднимаясь выше. Обнимающее ствол кольцо стало более широким, достигло веток, и листья начали постепенно осыпаться на землю пеплом.
Лекс посмотрел на остальные деревья и заметил, что, несмотря на то, что их все еще лизали темные сгустки тумана, он больше не оставлял за собой настолько ярких следов. Обхватывал словно номинально. Просто по инерции.
Арман сделала резкий шаг назад и опустила ладонь. Перестав подпитываться носителем, туман постепенно рассеялся, оставив после себя только аромат выжженной смолы.
— Маркус может концентрироваться сразу на нескольких объектах, — вновь заговорила Арман через минуту шумных вдохов, и больше ее голос не звучал завораживающе. — Он в силах нейтрализовать сразу всех противников, а потом — последовательно их прикончить.
Она повернулась к Лексу, и, заметив движение краем глаза, он едва нашел в себе силы оторваться от лицезрения последствий тумана, которые оставили на нем неизгладимые впечатления.
На его несчастье, в большинстве своем положительные.
— Твои сильные стороны? — спросил он, стараясь не выдать тоном то, насколько Арман смогла его поразить.
Пусть она это чувствует, но хотя бы не видит на его лице.
Вместо ответа Арман вновь вскинула руку, и из ее пальцев опять вырвался туман. Ее губы растянулись в ехидной ухмылке, когда она направила магию на дерево.
Раздался знакомый треск, от которого Лекс непроизвольно дернул плечом, а следом до обоняния донесся запах гари.
— Глупый вопрос, — пробормотал он себе под нос, не став смотреть на последствия демонстрации.
Несложно было догадаться, что любимая магия Арман оставила на стволе выжженные молниями борозды.
— Вплетение в бездумный туман материальных намерений дает преимущество — туман противника хуже ему сопротивляется.
— И какой тогда в нем смысл?
— Без тумана любая магия бесполезна. Это как стрелять в пуленепробиваемое стекло обычными патронами и бронебойными. В одиночку магия просто отрикошетит, вместе с туманом даст преимущество. Мы с Джастином способны принести больше боли, то есть на расстоянии эффективнее остальных. Убить все еще не можем, но измотать вполне, — едко прокомментировала Арман, взмахнув рукой так, словно пыталась сбросить с себя остатки тумана. — Но я сильнее его. Впрочем, я сильнее всех остальных. В прямом противостоянии один на один никто из них не выстоял. Ни разу. Мой магический потенциал изначально самый высокий, и я могу использовать большую силу при сохранении рассудка.
Она отвернулась от дерева и последовала обратно к камням.
— Сила и рассудок взаимосвязаны, — сделал вывод Лекс, следуя за ней.
— Все принципы как при обычной темной магии, только гиперболизированы.
Арман нагнулась и подхватила с земли оставленный там ранее рюкзак. Небрежно закинув его на плечо, она добралась до ближайшего крупного камня и прижалась к нему бедрами.
Лекс встал чуть поодаль и принял то же положение, скрестив руки на груди.
— Теперь по слабым сторонам Маркуса, — Арман тяжело вздохнула и покачала головой, нервно теребя рукава куртки. — Он очень вспыльчивый. Стоит его эмоциям хлынуть за определенную грань, и все его сильные стороны идут прахом. Это происходит практически всегда — он злится, использует это для больших разрушений, от этого начинает злиться еще сильнее. Очень эффективен в спринте, но почти бесполезен в марафоне. Маркус зависим от власти, в его пирамиде ценностей она стоит выше жизни, из-за этого он не видит смысла соблюдать ограничения. Может себе навредить.
— Твои слабые стороны? — спросил Лекс, прощупывая границы.
Пытаясь определить, насколько далеко Арман готова зайти в своих откровениях.
И она снова его удивила, так и не удостоив ожидаемым резким ответом, а без запинки выпалив:
— Эмоциональная нестабильность, склонность к агрессивным реакциям на любые раздражители, атрофированный инстинкт самосохранения, полное отключение контроля, когда я переступаю свои границы, и зависимость от ощущения вседозволенности.
— Ты тоже можешь себя ослабить, забыв о границах.
— В лучшем случае, — сухо ответила она.
— Ты можешь дойти до полного истощения? — спросил Лекс, завуалировав настоящий вопрос.
Он просто не смог напрямую озвучить то, что Арман способна довести себя до смерти. Но, судя по потяжелевшему взгляду, она прекрасно поняла, что именно он подразумевает, и вместо ответа выдала что-то, что должно было стать кивком, однако так и не стало завершенным действием.
Но именно в этом незаконченном движении оказалось больше всего откровенности, чем во всем, что они друг другу говорили хоть когда-нибудь. Все произнесенные в последние дни слова были гипотетическими. Где-то там существовала опасность, за которой пряталось спасение, и угроза чувствовалась как что-то почти эфемерное.
Сейчас Арман безмолвно говорила о том, что намерена идти до конца. Что без сомнений нарушит все границы и, если не повезет, отдаст жизнь ради того, чтобы достигнуть своей цели и помочь ему достигнуть его.
Что, в отличие от него, на самом деле готова к любому исходу.
— Все еще не жалеешь о принятом решении? — тихо спросила Арман, возможно уловив его сомнения.
Хотя, скорее всего, она прекрасно их почувствовала. Точно так, как он ощущал ее непоколебимость.
Лекс упрямо покачал головой. Даже если смирения с любым возможным итогом все еще не было, осознание отсутствия шанса повернуть назад точно существовало.
Он не обладал такой роскошью, как
выбор.
— Хорошо, — Арман удовлетворенно кивнула. — Сейчас ты должен научиться материализовать туман сам, нам нельзя злоупотреблять прикосновениями. Пока сконцентрируйся на этом.
— Ты уверена, что они могли продержаться так долго?
— Сейчас я ни в чем не уверена. Но, если выбрался Маркус, весьма вероятно, он вытащил и Лу. Он не стал бы рисковать, лишаясь такой страховки. А Лу способен вытянуть на себе нескольких меченых практически без последствий для себя.
— Лу — это…
— Персональный «кристалл» Маркуса и по совместительству старший брат Ноа, — «обрадовала» его Арман еще одной подробностью. Представив кого-то похожего на упомянутую девчонку, Лекс не смог сдержать презрительного хмыка, и на это она ехидно улыбнулась. — По сравнению с ним Ноа покажется тебе милейшим созданием. На сегодня все. Тренируйся, но не смей делать этого в лагере. Не подвергай моих людей опасности.
Он посмотрел себе под ноги, прислушиваясь к удаляющимся шагам и обдумывая свалившуюся на него информацию, но буквально через несколько секунд звук подошв о землю затих.
Лекс поднял голову и сдвинул брови, заметив, что Арман замерла на месте, обернувшись через плечо. Когда их взгляды пересеклись, она все же развернулась и приблизилась.
— Мне нужно еще кое-что, — она неловко переступила с ноги на ногу, распространяя вокруг себя аромат сомнения. — Первый человек, которого ты убил. По какой причине это произошло?
Все вопросы сразу отпали, потому что то, что хотела узнать Арман сейчас, было по-настоящему личным. Все сказанные до этого слова и рядом не стояли с теми, которые прятали в себе настолько глубокие переживания. Ожидания, сильные и слабые стороны, какие-то планы — та информация, которой им в любом случае пришлось бы делиться, если они на самом деле собирались встать спина к спине перед лицом опасности.
То, о чем спрашивала Арман, было о его
душе.
Это было о настоящем
доверии.
— Честность в обмен на честность? — сухо предложил Лекс, не собираясь вступать на этот путь в опасном одиночестве. Арман еще больше засомневалась, но, видимо, любопытство победило, потому что почти сразу она кивнула. — Самозащита.
— Ты убил его магией? — продолжила она допрос.
— Задушил, — почти равнодушно ответил Лекс, стараясь не вспоминать о том, как впервые забрал у встретившегося на его пути волшебника жизнь.
— Жалеешь? — ее лицо исказилось мимолетным отвращением на уверенное отрицание. — Он заслужил такой участи?
— Заслужил, — ни на мгновение не замешкавшись произнес он, все же сорвавшись на образ истекающей кровью Мэл, смерть которой стала веской причиной для того, чтобы впервые потушить жизнь в глазах противника без единого сожаления.
— Самозащита. Я убила его почти голыми руками, не жалею и сделала бы снова, — выпалила Арман на одном дыхании, и каждое слово сопровождалось хлесткой злостью, протыкающей кожу колючей проволокой. Но затем Арман сделала пару глубоких вдохов, и вместе с ослаблением ярости последняя фраза прозвучала очень тихо и почти равнодушно: — Он заслужил.
— И что за блиц-опрос? — спросил Лекс.
— Сомнения приводят к хаосу. Хаос приводит к ошибкам. Я не хочу проиграть потому, что ты сомневаешься.
— Удовлетворена?
Арман опустила взгляд и медленно прощупала его силуэт, поднимаясь выше. Лекса передернуло от ассоциации с тем, что она смотрит на него точно так, как люди прицениваются к оружию на витрине, выбирая наиболее смертоносное.
— Пока не знаю. Увидим, — пробормотала она, пожав плечами.
Развернувшись, она быстро направилась к деревьям. Сделав добрый десяток шагов, Арман замедлилась, словно перестала чувствовать наступающую на пятки неловкость.
Лекс сдвинул брови, наблюдая за удаляющейся фигурой. Вместе с уменьшением силуэта ослаблялась и натянутая струна, исчезновение которой позволило оценить, насколько девушка была напряжена на протяжении всего разговора.
Только это мимолетное чувство, которое буквально кричало о том, какие усилия Арман прикладывала для того, чтобы более-менее мирно с ним разговаривать, свидетельствовало о том, что он почти доброжелательно общался не с другим человеком, а именно с ней. На смену вечно недовольной миром девчонки пришел кто-то волне себе разумный, и Лекс сжал челюсти, поймав себя на мысли, что вновь хочет найти ответ на вопрос, который не возникал в его голове долгие годы.
Сколько масок навешивает на себя Арман, и кто скрывается за всеми ее колючими взглядами и ядовитыми словами?
Голод не сделал ее краше, но ноги у тощей суки все еще потрясные.
Лекс широко распахнул веки, когда любимый, знакомый до каждой тональности голос, на протяжении последних полутора лет исключительно злобно шепчущий о смерти, к очередной выходке последних дней добавил восторженно-завистливый стон. Он запрокинул голову и невесело рассмеялся, сдерживая хохотом рвущиеся наружу ругательства, еще более грязные, чем те, которыми хотелось поприветствовать Арман в начале.
Смех оборвался очень быстро. Лекс тяжело вздохнул и произнес в пустоту, обращаясь к мирозданию, которое с каждым днем демонстрировало все более отбитое чувство юмора:
— Да вы, блядь, издеваетесь?
* * *
В опустившихся на лес сумерках пляшущие вокруг костров тени выглядели немного жутко. Возможно, Лекс почувствовал бы себя неуютно, если бы перед его глазами не происходило то, чему, как он раньше думал, больше не осталось места в разрушенном мире. Он видел настоящую радость, разбавленную практически неуловимыми прощальными нотами тоски, объединившими огромную группу людей.
День, в который Арман должна была покинуть лагерь, приближался, и в последнюю ночь перед тем, как она собиралась оставить лес за спиной и, весьма вероятно, больше никогда не вернуться, ее провожали как очень дорогого человека.
Самого важного.
Возможно, так и было. Лекс не мог представить, как ей удалось собрать такое количество людей вместе. Он так и не удосужился сосчитать каждого, но число точно переваливало за тридцать. Настолько большую группу Лекс встречал за два года всего один раз, и те люди не показались ему настолько организованными. По правде, в тот момент, когда они с Майлзом скрытно наблюдали за обосновавшейся в здании старого завода группой, он подумал, что единственное, что их объединило, — желание запятнать как можно больше участков своей кожи чужой кровью. Та группа состояла из конченых ублюдков, худших отбросов оставшегося на руинах мира общества.
Они с Майлзом удалились ровно в тот момент, когда трое мужчин отвратительного вида втащили в помещение рыдающую девушку не старше семнадцати. Не нужно было быть гениями, чтобы понять, что случится дальше. Однако помочь они не могли. Даже если бы не опасались рисковать ради других людей, их все равно оказалось слишком мало для той ситуации.
Ничтожно мало.
Единственное, что они могли для нее сделать, — не смотреть.
Группу Арман объединяло нечто иное. Они выглядели настоящей семьей — очень большим скоплением бесконечно доверяющих друг другу людей.
И Арман была в этой семье беспрекословным лидером и любимой дочерью одновременно. На протяжении того часа, что Лекс наблюдал за «прощанием», она постоянно перемещалась, переговариваясь со всеми, кто остался на поляне, а не ушел в дозор, и практически все время смеялась.
Радостная Арман выглядела крайне непривычно. В последние пару дней, в которые они не перебросились ни одним словом, ему удавалось все чаще видеть ее такой, и это все сильнее обостряло значимость недавно вспомнившегося вопроса.
И даже недовольство, мигающее тусклым маяком в солнечном сплетении, не отвлекало от обдумывания ответа. Лекс все чаще улавливал ставшее сильнее желание вновь коснуться ее кожи, чтобы увидеть мир не через призму серых оттенков. С каждым прожитым часом игнорировать навязчивые мысли, оставляющие вспоротые борозды следов своих когтей на подкорке, становилось все сложнее.
— Вам кажется это странным, да? — раздался голос за его спиной, и следом рядом с ним на поваленное дерево бухнулся Кей.
Лекс посмотрел на сидящего по другую сторону от него Майлза и дернул головой, призывая его оставить их с когда-то близким другом наедине. В разговорах один на один всегда удавалось добиться от человека большей искренности, и пусть они с Кеем совершенно друг другу не доверяли, у них осталась последняя возможность сказать еще что-то честное перед тем, как оказаться во «внешнем мире» и встать спина к спине пред лицом опасности, которая гораздо страшнее их настороженности по отношению к «союзнику».
— Как вы объединили столько людей? — спросил Лекс сразу, стоило Майлзу молчаливо удалиться, направившись к Гленис, которая с улыбкой разговаривала с Мией.
Кей обхватил сигарету губами и, щелкнув крышкой зажигалки, затянулся. Взмахнув рукой и снова издав характерный щелчок, он перекрутил зажигалку, зажав боковые стенки пальцами. Обведя взглядом группу, он усмехнулся и, выпустив кольцо дыма, посмотрел на Лекса.
— Все они — аутсайдеры. Каждый, кто нас окружает, стоял на пороге смерти, когда мы встретились, — Кей вновь повернулся к веселящимся людям, активно сопровождающим свои беседы смехом. — Джулс с Люком мы вытащили из окружения амоков — к сожалению, их ребенок погиб в тот день. Нила захватили лишенные и пытали, отобрав у него палочку, его сестра не дожила до нашего появления. Мию с ее матерью мы вырвали из лап каннибалов в тот момент, когда те обгладывали кости ее отца. И так было с каждым из всех этих людей. Все они кого-то потеряли и выжили только благодаря нам.
— Вы прямо пример альтруистичности, — саркастично фыркнул Лекс.
— Только она. Без нее все, что ты видишь, никогда не стало бы возможным, — Кей указал ладонью с зажатой между пальцами сигаретой в сторону Арман. — Я понимаю, почему ты ей не доверяешь, я бы тоже не стал на твоем месте. Но Кэли, несмотря на весь свой отвратительный характер, одна из немногих, кому не все равно на то, что будет с миром завтра. Она идет к Лукасу в том числе и по этой причине. Ее влечет не спасение. Она мыслит в гораздо более глобальных категориях, чем ты.
— Почему вы нужны Лукасу до сих пор?
— Не мы. Кэли. Она венец его коллекции. То самое творение, которое становится жизненным смыслом и превращает обычного человека в одержимого идеей, — Кей опустил голову и, посмотрев себе под ноги, горько усмехнулся. — У них с Лукасом очень странные взаимоотношения. В первое время он очень успешно ее дурачил, и она ему помогала понять природу магии лучше. Несколько месяцев ее водили за нос, а потом она узнала всю правду худшим из всех возможных способов. Лукас приручил ее, втерся к ней в доверие, а следом предал, отдав первому попавшемуся амоку. Кэли ненавидит его, но все еще по-своему к нему привязана. Ей будет чертовски больно, когда мы до него доберемся. Однако как бы мучительно это ни было, она все равно его убьет.
В этот самый момент обсуждаемая положила ладони на плечи Чейза и, запрокинув голову и громко рассмеявшись, сделала первый шаг причудливого танца, смотрящегося еще более странным при полном отсутствии музыки. Посмотрев на руки, обнявшие девушку за талию, Лекс нахмурился, уловив, как за ребрами раздается утробное рычание от представшей перед глазами картины. Чейз склонился к уху Арман, что-то тихо шепча, и несмотря на то, что ее лицо помрачнело и она, сдвинув брови, кивнула, амок все равно упрямой навязчивой гадюкой забился о грудную клетку, нашептывая, что мужчине самое время отправиться на тот свет.
Арман едва заметно дернулась и бросила на него мимолетный взгляд, через мгновение вновь вернув внимание своему партнеру, но до Лекса все равно добрались волны успокаивающей магии.
Чем меньше они общались напрямую, тем сильнее от нее чувствовался теплый призыв, опознать который, сколько бы ни пытался, Лекс не мог. У него не было ни единого удовлетворительного объяснения. Слишком стремительно все менялось. Ее злоба, вызывающая у его тьмы восторг, чувствовалась все реже. На смену пришло что-то иное, приводящее его темноту в еще больший экстаз.
Похоже на что-то запускающее под кожу умопомрачительное чувство власти, превосходящее даже то, что он испытывал в моменты победы над обращенными или когда сжимал пальцы на горле Майлза, потеряв себя. Что-то будоражащее кровь и делающее мир привлекательным местом.
Пугающее своей силой и неизвестностью.
— Арман пометили, — продолжил Лекс разговор, чтобы хоть как-то отвлечься. — Ноа изучали. А что делали с тобой?
Кей откинул полуистлевшую сигарету и вдавил окурок носком темного массивного ботинка в землю. Убрав зажигалку в карман, он нагнулся вперед и, положив руки на колени, нахмурился.
— Мне очень повезло, что в свое время я забил на свои способности. Они считали меня бесполезным. Сначала помечали самых слабых, кого не было жалко, потом — сильных, чтобы проверить гипотезы. А на таких, как я, ставили другие эксперименты. Вроде этого, — он коснулся кончиками пальцев повязки на лице. — Когда удалось выяснить тесную связь между эмоциями и амоками, Лукас предположил, что, если волшебник не подвержен воздействию чувств, его не смогут пометить. Рискнуть решили теми, кто не представлял особой ценности.
— Как им это удалось? — с неверием спросил Лекс, поняв, что не зря бил тревогу, считая, что изменения Кея не только взросление.
— Магическое воздействие отца Ноа — он мог истощать человека на эмоции практически моментально. Они подкрепляли результат гипнотерапией и еще несколькими психологическими приемчиками. С десяток сеансов, и чувства больше не вернулись, — Кей усмехнулся, но в привычном для него нынешнего действии засквозила горькая тоска. — Нельзя сказать, что меня полностью лишили эмоций. Они просто словно принадлежат не мне, а я смотрю на них со стороны и в большинстве случаев не понимаю. Ноа удается восстановить связь, и иногда я вспоминаю, каково это, но в остальное время мне просто спокойно и на все наплевать. Говорили, что это не навсегда, но пока ничего не смогло вернуть мне меня надолго.
— Что удалось выяснить? — затаив дыхание, спросил Лекс.
Он множество раз мысленно молился о том, чтобы тот, кто сидит сверху и за всеми ними наблюдает, лишил его всех эмоций, которые смешивали рассудок в кровавый коктейль. Он мечтал о том, чтобы, когда оборачивался и видел призраки прошлого, ему не хотелось повернуть назад и попытаться вернуть то, что вернуть невозможно. Но сейчас, видя перед собой человека, из которого буквально выдрали переживания, оставив на их месте пустоту, он ни за что бы на это не согласился.
Боль была одним из худших чувств, которые Лексу приходилось переносить на себе. Воспоминания временами причиняли слишком много страданий, от которых натурально хотелось выцарапать сердце из груди. Но именно эта боль толкала идти вперед, и именно она позволяла лучше прочувствовать мгновения, которые изредка напоминали о счастье. Вкусить их и насладиться сладостью, смазывающей израненную душу и ненадолго латающую истекающие гноем раны.
— Амоки не видят в таких, как я, потенциал для метки, они просто нас уничтожают. Даже не принюхиваются, просто… — Кей щелкнул пальцами, — и остается кучка пепла. Бессмысленная трата ресурса. Погибли все, кто участвовал в этом опыте.
— Ты все еще жив.
— Потому что мне повезло, что Кэли за время в Склепе по-настоящему ко мне привязалась. Я остался жив только потому, что стал отличным рычагом воздействия на нее. После того как ее пометили, Лукасу удалось убедить Кэли содействовать только шантажом. Только когда они убили на ее глазах близкого человека и пригрозили смертью всех остальных, она пошла на уступки. Она превзошла каждого, — Кей поднялся, бросив на Лекса крайне серьезный взгляд сверху вниз. — Тебе совсем не обязательно ей доверять, но раз уж ты все же решил бороться за себя, прислушайся. Кэли очень хорошо знает, о чем говорит.
Лекс нахмурился, смотря ему вслед. Кей подошел к Арман и Чейзу и, что-то бросив последнему, протянул девушке руку. Та улыбнулась, изобразив шутливый реверанс. Вложив пальцы в протянутую ладонь, она послушно пошла за парнем, и через несколько секунд они вместе скрылись за деревьями.
В отличие от контакта с Чейзом, ее взаимодействие с Кеем не отозвалось ни единым раздражающим намеком.
Замешана ли в этом специфика эмоционального состояния последнего?
С каждым днем появлялось все больше ответов, но вопросы не прекращали сыпаться на Лекса ливнем прямых заявлений и вскользь брошенных слов. Нащупав в кармане дневник Арман, он раскрыл его на первой странице, наконец находя в себе достаточно решительности, чтобы продолжить чтение с самого начала.
В четкой хронологической последовательности.
Я знала, что это произойдет. Я с замиранием сердца ожидала, когда они заговорят со мной. Маркус предупреждал, что это будет странно. Он сравнивает шепот с внутренним голосом и рассказывает, что иногда не может понять, когда говорят они, а когда в голове проносятся собственные мысли. Маркус отличает их только потому, что они всегда требуют крови.
Я ожидала чего-то подобного. Но все произошло иначе.
Мы разговаривали с Эл, и в момент я просто выпала из реальности. Это было как тонуть. Сначала они молчали, но будто уже шептали, прося выпустить их. Только не напрямую. На уровне ощущений.
На несколько минут все мои проблемы исчезли. Просто бесследно испарились.
А потом резко пришло безумие, уколовшее каждый натянувшийся тетивой нерв. Это было больно. Виски будто взорвались, когда голос произнес одно-единственное слово.
Он назвал меня по имени.
— Кэли никому и никогда не позволяет трогать свой дневник, — отвлек его от чтения упрямый голос.
Лекс посмотрел на подошедшую почти вплотную Мию, сверлившую его подозрительным взглядом. Она уперла руки в бока, отчего ее потрепанная джинсовая куртка пошла складками, делая хрупкую фигуру немного объемнее. Девочка гневно выдохнула, сдувая упавшую на лоб прядь натурального светло-русого цвета, и сдвинула брови, пытаясь выглядеть еще угрожающе.
Лекс приложил множество усилий, чтобы не улыбнуться от комичности вида. На мгновение его даже скрутило уважение к тому, насколько успешно Арман привязала к себе Мию. Он не понаслышке знал, как сложно заслужить настоящее доверие ребенка, тем более сейчас, когда реальность мира ежедневно била наотмашь.
Лекс прикрыл дневник, заложив пальцем страницу, которую так и не дочитал до конца.
— Она мне разрешила, — со всей серьезностью ответил он.
— Точно? — недоверчиво спросила Мия.
— Точно, — кивнул Лекс. — Я уважаю тайны других и не стал бы нарушать личное пространство твоей подруги, если бы она сама этого не захотела.
Сорвавшаяся с губ ложь не отозвалась ни единым укором совести.
— Допустим, — важно произнесла Мия.
Она настолько достоверно подражала тону Арман, что мысли о том, что она больше похожа на ее сестру, чем знакомую, вновь просочились в голову. Девочка уселась рядом с ним на ствол.
Лекс отложил дневник, стремясь заслужить чуть больше доверия демонстрацией полной увлеченности разговором. Наградой стала мимолетная улыбка, которую Мия тут же стерла с лица, напуская на себя серьезность.
— Кэли уходит из-за тебя? — выпалила девочка и сжала руки в кулаки.
— Нет, не из-за меня, — покачал головой Лекс, сдерживая улыбку.
— Но она уходит с тобой, — упрямо настояла Мия. — Значит, из-за тебя.
— Иногда людям просто в одну сторону, — проговорил Лекс самым мягким тоном, на который только был способен.
— Она сказала, что уходит, чтобы защитить меня, — пробормотала она себе под нос. — Мой лучший друг тоже так говорит, но он взял с меня обещание, что пока его нет, я буду защищать Кэли вместо него. А кто будет защищать Кэли вместо меня?
— Думаешь, она нуждается в защите? — Лекс едва удержался от саркастичного тона.
Он никогда не жаловался на свое воображение, но представить Арман, которая добровольно позволила бы кому-то ее прикрыть пред лицом угрозы, не смог, как бы ни старался. В его представлениях она всегда лезла вперед, выпячивая свое превосходство.
— Мой лучший друг всегда говорит, что девочек надо защищать, — поучительно заявила Мия. — И еще он говорит, что Кэли тем более нужно оберегать, потому что люди, которые хотят смерти, всегда ее находят.
— И где сейчас твой друг? — тихо спросил Лекс, удивившись рассуждениям ребенка, пусть даже и процитированным со слов другого человека.
— Шейн редко приходит, — пожала плечами Мия. — Они с Кэли больше не дружат и почти всегда ругаются, но он все равно о ней заботится. Он ходит снаружи, чтобы защитить ее. Сейчас Кэли выйдет, чтобы защитить меня. А кто защитит ее?
— Кэли сама может постоять за себя, разве нет? — имя на губах Лекса прозвучало противоестественно, но все же это было лучше, чем расстроить и так печального ребенка.
— Наверное, — неуверенно кивнула Мия. — Но разве это справедливо, что она защищает всех, а ее никто?
— Мир несправедлив, — хмыкнул Лекс.
— Не мир, — возразила Мия. — Люди.
— Этот твой друг очень привязан к Кэли, да? — спросил он, стараясь не выдать любопытства.
— Не знаю. Они всегда отчитывают меня, когда я подслушиваю, но как не подслушивать, если они орут на весь лагерь? — Мия тяжело вздохнула и, уперев локти в колени, положила на ладони подбородок. — Обычно они ругаются. Но они и до того, как перестали дружить, постоянно ссорились, так что их не поймешь.
— Неудивительно, — хмыкнул Лекс.
Пусть он уже неоднократно видел, как Арман с кем-то нормально разговаривает, все равно образ вечно огрызающейся и бранящейся девчонки так и остался самым привычным.
Мия перевела на него непонимающий взгляд, услышав тихое слово, но Лекс покачал головой, не став ничего больше говорить. Она поерзала на месте и, запустив руку в карман куртки, выудила небольшую синюю заколку. Закусив губу, Мия погладила крохотный цветок и вновь посмотрела на Лекса, стиснув руку в кулак.
Она долгие секунды о чем-то думала, а следом кивнула сама себе. Протянув ладонь, она разжала пальцы.
— Если вам в одну сторону, значит, ты будешь рядом с ней, — Мия качнула запястьем, и Лекс забрал вручаемое. — Она отдала ее мне, но ей тоже нужно счастье. Если вдруг ей станет грустно, ты вернешь ей счастье и скажешь, что я думаю о ней. Каждый день.
— Почему не попросишь об этом ее друзей? — спросил он, рассматривая тонкое украшение, которое не мог представить в волосах Арман.
Слишком девчачье. Ей больше подошло бы что-то обезличенное. Строгое. Громоздкое.
— Они считают меня ребенком и все время меня обманывают. Все будет хорошо, мы скоро вернемся, ничего не произойдет, — Мия повысила голос, передразнивая. — Но я не маленькая. Я знаю, что за пределами леса страшно.
— Почему я?
— Ты разговариваешь со мной так же, как Кэли. Как со взрослой, — с крайней серьезностью ответила Мия. — Мы договорились?
— Договорились, — кивнул Лекс, пряча заколку в карман куртки и стараясь не показывать того, что сам факт такого ответственного для ребенка задания заставляет уснувшую совесть приподнять голову.
Какие бы чувства у него ни вызывала Арман, вот такое беспардонное участие в ее отношениях с ребенком, который видел в ней очень важного для себя человека, казалось чертовски неправильным.
Она бы не одобрила.
— А ты сильный? — задумчиво произнесла Мия.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Наверное.
— Значит, ты будешь о ней заботиться, — вынесла вердикт Мия, радостно всплеснув руками.
Лекс едва удержался от ехидного смешка, представив, как Арман отреагировала бы на этот разговор. На одну скользкую мысль о том, что
ей необходимо позволить
ему себя защитить.
Скорее всего, она демонстративно ввязалась бы в первую же попавшуюся передрягу, лишь бы доказать его несостоятельность. Между смертью и таким уровнем доверия, без сомнения, Арман выбрала бы первое.
— Боюсь, твоя подруга мне этого не позволит.
— Почему?
— Потому что она сама по себе сильная, — нашел Лекс самый безобидный ответ.
— Она девочка, — упрямо настояла Мия таким тоном, словно разговаривала с ребенком, не понимающим элементарные вещи. — Я отпущу ее с тобой, только если ты пообещаешь помочь ей, когда она сама не справится.
Лекс был уверен, что сейчас она транслирует рассуждения, которые не может до конца понять в силу возраста и, скорее всего, подцепила у кого-то из взрослых, но у него язык не повернулся бы ей об этом сказать.
Как и отказать под таким пристальным взглядом. В конце концов, он ведь не клялся своей жизнью или чем-то еще. Мия никогда не узнает, что произойдет. Самое малое, что он мог сделать для того, чтобы не позволить девочке еще больше расстроиться, — соврать.
Лекс кивнул, все же не став произносить слова вслух. Не был уверен, что сможет, смотря в глаза настолько откровенному ребенку, поделившемуся с ним своей болью, выдавить из себя подобное обещание, которое не собирается выполнять.
Но следующие действия Мии не оставили ему никакого выбора, кроме как сорваться на ложь во благо ее спокойствия.
— Повторяй за мной, — потребовала она.
Она выставила руку вперед и согнула средний палец. Остальные задрожали, пока она пыталась их максимально выпрямить, и, когда Лекс повторил за ней, тоже ощутил стягивающие импульсы в фалангах. Но стоило Мие прижать свои пальцы к его и надавить, создавая опору и для себя, и для него, дрожь испарилась.
Лекс с интересом рассмотрел получившуюся забавную фигуру, сложившуюся прикосновениями ладоней.
— Поклянись, что будешь защищать Кэли, — торжественным тоном потребовала Мия, и он едва не поперхнулся воздухом, посмотрев в ее светящиеся надеждой глаза.
Ты сам загнал себя в эту ситуацию.
Лекс тихо произнес согласие, костеря себя на все лады за то, что позволил ребенку так легко расставить капканы и буквально несколькими фразами заключить в клетку обещания, которое по-прежнему не собирался выполнять, но которое теперь, скорее всего, подружится с его совестью и станет гораздо чаще выносить ему мозг.
— Поклянись, что вернешь ее домой, — еще серьезнее попросила Мия.
Очередное согласие сорвалось с губ вместе с новым красным флажком, который Лекс нацепил на пестрящие алым нити своего доверия как напоминание:
Никогда не идти на поводу у детей, какими бы милыми они ни были.
* * *
Шепот ветра в опустевшем городе звучал очень четко, пряча предупреждения в шелесте поднимаемой с мостовой пыли, редком дребезжании разбитых окон, едва слышной переступи крохотных лапок грызунов. За последние дни даже запах успел испариться, перестав разъедать слизистую гарью тумана и ароматом запекшейся крови.
Кэли рассматривала пейзаж вдали в окуляры бинокля и глубоко вдыхала, убеждая себя, что оставляет своих людей в безопасности. Пусть и условной, возможно, не самой продолжительной, но все же
безопасности.
— Что видишь? — спросил Чейз, коснувшись ее плеча.
— Перевернутый автобус, — ответила она.
— Возьми чуть левее, — он слегка подтолкнул ее, заставляя повернуться. — Ориентир — три белых автомобиля, у того, что посередине, выбиты окна.
— Вижу, — подтвердила Кэли, разглядев через стекла бинокля тот участок трассы, о котором говорил Чейз. — Какая из них?
— На которой лежит большая ветка.
Разглядев нужный автомобиль, Кэли опустила бинокль и передала Чейзу. Тот подкинул свободной рукой ключи в воздух, которые она молниеносно перехватила и, убрав в рюкзак и перебросив тот за спину, натянула вторую лямку.
— Придется где-то дозаправиться, но она на ходу. Месяц назад мы ее проверяли, — тихо пробормотал Чейз, пряча бинокль в специальную сумку.
— Я всего лишь посмотрю карту и оставлю Филу записку, — равнодушно пожала плечами Кэли. — Она нам не понадобится.
Они не собирались перемещаться каким-либо иным способом, кроме пешего, который оставался во всех ситуациях самым безопасным. Машина, может, и позволяла передвигаться быстрее, но она могла привлечь внимание тех, с кем Кэли встречаться не хотела. Не зря они с группой после того, как осели в лесу, организовали затор из разбитого транспорта на всех ближайших к городу дорогах. Они перерезали переплетения трасс вблизи от своего дома, чтобы даже случайно не выдать себя большим группам, встречи с которыми всегда становились непредсказуемыми и, чаще всего, жестокими.
Крупные дороги привлекали перемещающихся людей и стали заманчивым местом для разгула мародеров, отлавливающих случайных путешественников и отбирающих то, что им удалось собрать в переставшем что-то производить мире.
Лекарства, еда, оружие.
Все это стало весомыми причинами для того, чтобы потерять человеческий облик.
Кэли не хотела рисковать лишний раз, опасаясь натолкнуться на кого-то из этой категории людей. Смерть стала бы для них заслуженной карой, но если гарантировать свое выживание и, скорее всего, выживание Двэйна она могла, то все остальные не были застрахованы от шальной пули. Да и стычки могли привлечь внимание тех, кого она на самом деле боялась встретить по дороге.
— Лучше быть готовым ко всему, — настойчиво проговорил Чейз. — Держи.
Он завел руку назад и достал из-под ремня брюк пистолет.
— Я не пользуюсь огнестрелом, — возразила Кэли.
— Готовым ко всему, — надавил он и буквально впихнул оружие ей в руки.
Кэли пригляделась к пистолету и, удивленно вскинув брови, посмотрела на мужчину.
— Это ведь…
— Да, он принадлежал Кэрри, — кивнул Чейз, подтверждая, что вручает ей собственность своей почившей дочери.
— Я не могу его взять, — покачала головой Кэли, протягивая оружие обратно. — У тебя осталось не так много ее личных вещей.
— Кэли, — рявкнул Чейз. — Ты возьмешь его, чтобы после обязательно вернуть.
Рука Кэли замерла, и она сглотнула, стушевавшись под пристальным взглядом. Небрежно проверив наполненность обоймы и убрав пистолет в сапог, она на мгновение зажмурилась, пытаясь удержать в себе фразы, способные испачкать горькими буквами сгустившийся вокруг них воздух.
Каковы были шансы вернуться?
Один на миллион.
Скорее всего, сбудутся сотни тысяч других. Те, в которых Кэли потеряет себя и смысл возвращаться. Разве что для того, чтобы забрать жизни людей, ставших ее семьей.
Но Чейз понимал лучше других, почему она
должна. Услышав о том, что Лукас жив и Двэйн способен научиться контролировать ее зло, он успел опередить следующие слова, сделав вывод о том, что она уходит. Уходит туда, где может искупить свою вину за начатый конец света, облегчить муки совести и, если повезет, найти то, что сможет если не вернуть, то хотя бы предотвратить уничтожение мира.
Однажды Чейз остался рядом с ней ровно для того же. Чтобы хоть немного исправить то, что, не зная, во что это выльется, тщательно скрывал от любопытных глаз место, где ее превратили в чудовище, которое он же и выпустил позже, отправив мир во мрак.
Им понадобилось много времени, чтобы прийти к доверию, сменившему ее ненависть и его вину. Но союз, заключенный Кэли только потому, что Чейз и его люди много знали о выживании и могли обеспечить безопасность Кея и Ноа, за которых она тогда впервые взяла ответственность, однажды превратился в нечто большее.
— Барьер мы настроили на Нила, он продержится месяц, потом вам придется как-то… — зачастила Кэли, но, почувствовав крепкие объятия, оборвала поток слов, уткнувшись носом в плечо Чейза.
Хотела бы она позволить себе остаться. Но у нее не было такой роскоши, как
выбор.
— Не дай им умереть, — жалобно попросила Кэли.
Чейз отклонился и, обхватив ее лицо руками, приподнял его выше.
— Вернись, — тихо высказал он ответную просьбу и прижался губами к ее лбу. — Всегда помни о том, что ты нужна здесь.
Кэли кивнула и отстранилась, практически с мясом вырывая себя из кокона рук человека, рядом с которым недолгое время ощущала себя в безопасности.
— Если у меня все же не выйдет…
— Выйдет, — перебил Чейз, ласково поглаживая ее по плечу.
— Если у меня не выйдет… — настояла Кэли и пристально посмотрела ему в глаза. Дождавшись, когда он кивнет, поняв важность слов, которые она хочет сказать, она продолжила: — Объясни Мие. Тогда, когда она сможет понять.
Образ плачущей девочки, стальной хваткой вцепившейся в ее куртку и неустанно напоминающей о данной клятве, в очередной раз возник в голове навязчивой картинкой, словно момент прощания записался на зацикленную пластинку, которую теперь Кэли суждено было слушать ежеминутно, не позволяя затянуться очередному рваному шраму на ее сердце. Она предвидела, что отпустить маленькую ладонь будет мучительно, но оказалась не готова к тому, что Мию придется буквально от нее отрывать.
Кэли не заслуживала такой привязанности.
— Что сказать Филу? — едва слышно спросил Чейз, разрывая словами кровоточащие раны еще сильнее.
— Ничего, — полушепотом ответила Кэли. — Я все ему написала. Он поймет.
— Очень сомневаюсь, — хмыкнул Чейз, поправляя чуть сползшую с ее плеча лямку рюкзака.
Ей очень повезло, что еще одного человека, который точно попытался бы повлиять на ее решения, не оказалось в лагере в переломный момент. Кэли привязалась к каждому, с кем прошла огонь, воду и все, что только можно было увидеть множество лет назад в самых жестоких боевиках, но все равно существовали люди, которые пробрались в ее личное пространство чуть сильнее остальных. И какие бы конфликты позже между ними ни случились, они все еще жили там, внутри, и имели слишком много влияния.
Если большинство принимали ее решения, привыкнув к тому, что она делает выбор, способный спасти им жизнь; Чейз отчаянно спорил, пытался ее отговорить, но все равно рано или поздно соглашался; Мия в силу возраста не могла сделать что-то радикальное; то Фил так просто не сдался бы.
На краткое мгновение Кэли даже пожалела о том, что им не суждено вновь встретиться. Быть может, если бы он, как и всегда, попытался взять на себя ответственность, в этот раз ему бы удалось. Возможность остаться, потому что так решил кто-то другой, показалась такой же заманчивой, как и свобода от постепенно захватывающего ее зла.
Кэли помотала головой, отгоняя от себя несбыточные желания.
Филу никогда не удавалось заставить ее принять какое-либо решение. С чего бы вышло в этот раз?
— Не забывай об этом, — Чейз легко коснулся ткани маски под ее подбородком. — Лукас не должен раньше времени узнать о том, что ты все еще жива.
— Знаю, — Кэли надела капюшон и поправила собранный на шее непроницаемый черный материал.
Этот аксессуар за два года стал привычным, превратившись в обязательное требование Чейза при встрече с посторонними. Он всегда боялся, что в Склепе кто-то мог выжить, и опасался, что ее могут узнать, превратив в цель номер один в том случае, если ее прошлое не стерлось без остатка.
Теперь в этом действительно был смысл.
Напоследок Кэли сжала ладонь мужчины и, позволив себе еще мгновение, отстранилась, оставляя тоску позади.
— Прощай, Чейз.
Она перепрыгнула невысокое ограждение крыши, оказавшись на пожарной лестнице. Быстро спустившись по дребезжащим под подошвами ступеням, она окинула взглядом ждущих ее людей, настороженно смотрящих друг на друга. Вздохнув, она покачала головой.
Это будет сложный и очень долгий путь.
— У нас проблема, — Кэли остановилась и скрестила руки на груди.
— Помимо той, что каждый первый среди нас хочет показать свое мастерство в превращении людей в инвалидов? — невинно спросила Ноа, скучающе изучая свои ногти.
— Если судьба будет нам благоволить и ты сдохнешь в ближайшее время, я точно не буду скучать по твоему трепу, — хмыкнул Двэйн, щелчком отбрасывая от себя камень, который до этого перебирал пальцами.
— Взаимно, милый, — широко улыбнулась Ноа.
— Детский сад, — вздохнул Майлз, показательно закатив глаза.
— Так чем еще ты нас порадуешь, Арман? — издевательски протянул Двэйн.
— А порадую я тебя тем, что твое недовольство разносится по всей округе, — Кэли полностью к нему повернулась, бросив на него гневный взгляд. — Я собственные мысли не слышу за твоим бешенством.
Она покривила душой, не став говорить о том, что ее будоражит вовсе не его злость. Она слышала призыв и не знала, от кого из них он исходит. Ее голоса говорили совершенно неразборчиво, но невыносимая тяга и множество вопросов путали, не позволяя чутью уйти дальше за стены города. Она не видела ничего, кроме Двэйна.
Он был везде.
И, судя по вскинутой брови и дернувшимся в снисходительной ухмылке губам, он прекрасно знал, что она врет.
— Отлично, — язвительно протянула Ноа, всплеснув руками. — Идем вслепую. Счастье-то какое.
— Успокойся, солнышко, — Кей приобнял ее за плечо и легко провел костяшками пальцев по ее щеке. — Тебя ведь заводит опасность.
— Не больше чем вид твоего разбитого носа, если не уберешь от меня свои лапы, солнышко, — выплюнула Ноа.
Кей хохотнул, отпрянув, и поднял руки в примирительном жесте.
— Догоните меня, когда найдете свои мозги, — фыркнула Кэли и, поправив рюкзак и натянув маску на лицо, зашагала вперед в заданном Двэйном направлении.
Она была слепа, чувствуя лишь то, как сильно ее зло хочет соприкоснуться с другим. Она оказалась практически беспомощна с самого начала.
И что-то ей подсказывало, что это все еще не самая
главная ее проблема.
