Зов амока

Лекс не мог пошевелиться. Его ступни будто вросли в промерзлую землю, кровь застыла в жилах, перестав разносить кислород по телу, а легкие словно вовсе разучились сжиматься, не позволяя втянуть в себя даже крохотный глоток воздуха. Ему казалось, что его погрузили в стазис, — никогда ему не подвергался, но был уверен, что ощущения именно такие. Взгляд неотрывно следил за каждым крохотным движением Арман, а инстинкт самосохранения трубил об опасности. Лекс чувствовал на себе тяжесть целого мира — настолько сложно было стоять, расправив плечи. Хотелось, до дрожи в коленях хотелось преклонить голову. На глубоко бессознательном уровне он считывал такую угрозу, которая еще никогда не исходила от девчонки. Арман вздернула подбородок и сделала несколько размеренных шагов в его сторону. Она переступала по земле так грациозно и величественно, будто шла не по влажной грязи, а по расстеленной специально для нее красной дорожке. Подойдя вплотную, она подалась вперед, прижимаясь грудью к его торсу, и ее руки сомкнулись у него за спиной. Глубоко вдохнув, но совершенно не насытившись свежим воздухом, Лекс настороженно склонил голову, сталкиваясь с черными, смотрящими на него с любопытством глазами. И это оказалось самой большой ошибкой, совершенной им за бесконечно длинный и сложный день. Это напомнило гипноз. Мир вокруг растаял, оставив единственно важное — существо перед ним. Состояние походило на то, через которое его протащили в баре селян. Какие-то моменты просто выпали из сознания. Лекс попытался уцепиться за крохи разумных мыслей, но те испарялись очень избирательно — мозг игнорировал здравые, акцентируясь на приземленных. — Вживую ты симпатичнее, — тягуче прошептала Арман и приподнялась на носочках. Их лица оказались практически на одном уровне и слишком близко друг к другу. Так близко, что Лекс мог бы согреться ее дыханием, окажись оно подобным человеческому — горячим. Но оно было холодным. Ледяным. Таким, каким могут похвастаться только мертвецы. Арман отклонилась и пробежалась пальцами по его животу. Поднялась к груди, и мурашки под курткой повторили этот путь, покалывая кожу. Поднесла ладонь к его лицу, и Лекс вновь затаил дыхание, не в силах пошевелиться и совершенно не представляя, чего ожидать от прикосновения этого существа. Но та, кто притворилась Арман, лишь всколыхнула воздух, однако не посмела пойти до конца. Она немного наклонила голову, практически сталкивая их губы друг с другом, и скривилась в усмешке. — Когда наблюдаешь со стороны, видишь мир нечетко. Как в тумане. Ясным становится только то, на что она обращает внимание. — Холод ее дыхания колко жалил. — Но к тебе она так редко приглядывается. Теперь понимаю почему. Есть на что отвлечься. — Что с Арман? — слова оказалось вытолкнуть из себя преступно сложно. Как говорить, находясь под водой. — Что ты с ней сделала? — Тебе идет забота, — хохотнула девушка, острее демонстрируя, что перед ним сейчас не та, кого он хотел бы видеть. — Я ее не заставляла, если ты об этом. — Что с ней? — повторил Лекс, и в этот раз реплика прозвучала увереннее и грубее. Он бы даже порадовался тому, что удается с собой совладать, если бы в секунду вновь не поплыл, — Арман растянулась в более широкой усмешке и медленно провела языком по нижней губе. Это почти невинное действие кувалдой выбило все мысли из черепной коробки. Его тело на чистых инстинктах дернулось вперед, и только то, что Арман отклонилась, ухватившись обеими ладонями за его плечи, не позволило ему стереть остатки расстояния. Лекс придержал ее за талию и лишь тогда заметил холод ткани ее куртки под кончиками пальцев. Когда это произошло? — Черное тебе тоже идет, — голос Арман стал глубже, усугубив все к чертям. Она неотрывно смотрела ему в глаза, подразумевая, видимо, их. Но догадка не всколыхнула ни капли опаски. — Что с ней? — повторил Лекс. Этот вопрос все еще казался важнее девушки в его объятиях. — Бродит по тропам нашего прошлого, — удостоило существо его нужным ответом, наконец. — Я позволила ей увидеть забытое, а она разрешила мне прогуляться. — Она это позволила? — спросил Лекс, все еще осознавая, что это точно важно. — Не без условностей, конечно, — Арман вновь поднесла руку к его лицу, но, так и не преодолев последний дюйм, сжала пальцы в кулак. — Мне нельзя тебя касаться напрямую. Нельзя причинять никому вред. Да и искать встречи с кем-то из ее компашки жалких друзей. — Я не считаюсь компашкой ее жалких друзей? — голос опустился, отдав хрипотцой. — Я не искала с тобой встречи, — существо беззаботно пожало плечами и отстранилось, позволив вдохнуть полной грудью. Но и это стало ошибкой — легкий флер аромата власти почувствовался острее, забив сладостью дыхательные пути. Тьма внутри подстраивалась под то, что исходило от существа. Словно ее контролировали извне. Лекс попытался запомнить этот факт, чтобы позже обсудить его с настоящей Арман. Если, конечно, он вообще переживет эту встречу. На жалкую секунду инстинкт самосохранения вновь дал о себе знать, приподняв голову и тихонько заскулив, но стоило девушке удостоить Лекса очередным взглядом, и тот опять затих, спрятавшись за другими ощущениями. — Я догадывалась, что они отправят тебя, когда маленькая сучка меня почувствует, — мрачно хохотнула Арман. — Чистой дряни не позволили бы рискнуть — от нее слишком многое зависит. Ее жизнь ценнее каждого из вас. Они же думают, что, стоит ей подохнуть, и их дражайшая подружка последует за ней. Отвернувшись и заведя руки за спину, она сделала несколько шагов, покачивая бедрами. Даже в походке прослеживались изменения: обычно она передвигалась резковато, сейчас же излучала плавность и грациозность. — Это не так? — спросил Лекс. — Вы все заблуждаетесь в моих намерениях, — Арман посмотрела на него искоса, и черные глаза ярко блеснули светом луны. — У меня была тысяча возможностей прикончить Ноа. Я легко могла удавить ее еще в Склепе. Как бы она своими зубочистками ни владела, мне противостоять не в силах. — Чего ты хочешь на самом деле? Он постарался незаметно отодвинуться, чтобы расстоянием хоть немного сгладить внешнее влияние, но существо дернулось в его сторону, стоило ему сделать первый шаг. Он замер, но его задумку уже успели распознать. Арман тут же подошла к нему вплотную и толкнула обеими ладонями. Ему пришлось отступить, но та не успокоилась до тех пор, пока его икры не уперлись в камень позади. Потеряв равновесие, он неловко сел, и только тогда девушка перестала давить ему на грудь. — Не так быстро, — удовлетворенно пропела она и опустилась перед ним на землю, подогнув под себя ноги. Лекс тяжело сглотнул — слишком яркими оказались ассоциации с тем, что выдавало его очерненное злом воображение. — Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю. Мы просто немного поболтаем, пока нам позволили остаться наедине. — Почему я должен тебе верить? — Я никогда не вру, — ответила та и, положив руки на его колени, умостила на них подбородок, заискивающе смотря на него снизу вверх. — Я тебе не враг. Я твой самый главный союзник. С его губ сорвался смешок, который стал самим воплощением отчаяния. — И я, конечно, должен принять твои слова за чистую монету. — Хорошо, давай так. Арман отодвинулась, снизив концентрацию провокации, но это больше не помогало. Все уже зашло слишком далеко — за те грани, после которых возврата назад не существует. Лекс еще держался за остатки здравости, но предчувствовал: это ненадолго. В его голове буквально щелкало, и он знал: у него остались считанные секунды. Правда, он все еще не понимал, до чего именно. — Компромисс. Тебе же всегда нужно что-то взамен. Прямо как забавному мальчишке, который твоей подохшей подружкой прикидывается, — Арман приподнялась на коленях, отбросила колыхающиеся ветром пряди за спину и очень медленно сдвинула молнию на куртке вниз. Лекс неотрывно следил за тонкими пальцами и расходящейся тканью, словно отвлекись он на секунду, и пропустит что-то важное. Что-то, от чего зависит вся его жалкая жизнь. — Я не могу рассказать всего, но на кое-что все же способна. Я дам тебе то, что ты желаешь, а ты побудешь солнышком несколько минут и не будешь от меня шарахаться. Он не смог выдавить из себя ни единого слова, и молчание, видимо, приняли за согласие, потому что на губах девушки промелькнула удовлетворенная улыбка. Арман опустила куртку по рукам до локтей и потянула вниз еще одну молнию — притаившуюся под волосами. Обнажила тонкую шею, выступающие ключицы и верхнюю часть груди, прикрытой грязно-белой тканью топа. Кончики ее пальцев проскользнули по бледной коже, царапая ногтями, и почувствовался легкий налет магии. Намерение начало рушиться, правда вклинивалась в иллюзию и разъедала ее, словно оставляющая ожоги кислота. Через секунду перед взором предстало все, что Арман когда-либо скрывала. Первым в глаза бросилось вытатуированное клеймо, отличающееся от того, что Лекс видел на Кее, наличием еще одной строки: WGC719MC1. AL86. Он посмотрел ниже и поперхнулся воздухом, стоило разглядеть остальное. На плечах девушки было множество шрамов — мелких, крупнее, которые уходили ниже под ткань; светлую кожу марали отпечатки пяти меток, и он даже не попытался предположить точное количество, которое можно узреть на полностью обнаженном теле. Однако больше всего привлекли два рубца, которые выделялись тем, что свидетельствовали о магическом вмешательстве специфического происхождения, знакомого ему до каждой детали. Лекс даже не попытался себя остановить и, подавшись вперед и обхватив девушку за заднюю поверхность шеи, привлек к себе. Наклонил голову девушки, позволяя лунному свету коснуться шеи и левой ключицы. Арман ласково заурчала, издавая горлом совершенно ненормальный для человека звук, и прильнула к ладони, но Лекс почти этого не заметил, лишь глубже вдохнул, позволяя колкой похоти устремиться от кончиков пальцев ниже по телу. Все его внимание устремилось к вырисованной на теле истории. Оставленный его рукой шрам выглядел точно так, как в недавнем сне, — почти ровный, он извивался по ключице и опускался ниже на несколько дюймов. В некоторых местах рубец расширялся и восстановившийся эпителий все еще был почерневшим — таким, каким представлялось. Он светился вечным напоминанием о том, что магия, вспоровшая кожу, крайне темная. Призванная убить если не сразу, то со временем обязательно. Процент выживания после этого намерения крайне низок, обычно волшебство настолько сильно мешало заживлению, не позволяя ране окончательно затянуться, что жертва истекала кровью. Арман очень повезло, что Лекс промазал и не затронул ни одного жизненно важного сосуда. Но рядом четким рубцом светился еще один шрам, соприкасающийся с первым. Почти такой же. Уходящий ответвлением ближе к шее — в таком месте, которое гораздо опаснее предыдущего. После такого ранения выжить практически невозможно. Лекс дрожащими пальцами провел по свидетельству вмешательства его отца в судьбу Арман. Это было визитной карточкой, подписью, скандирующей фамилию единственного рода, разработавшего это намерение и знающего все самые крохотные нюансы, которые никому никогда не раскрывались. Сидящая перед ним девушка мрачно хохотнула и посмотрела ему в глаза. — Добро пожаловать в реальный мир, — когда он ее отпустил, Арман мотнула головой, позволяя волосам рассыпаться водопадом за спиной. — Она годами тебя жалела, не позволяя узнать правду. — Когда? — спросил Лекс, и голос прозвучал хрипло. Взгляд вновь сполз к шраму, оставленному его палочкой, и здравость опять начала испаряться настолько стремительно, словно сбегающий трусливый щенок перед толпой разъяренных, вооружившихся палками детей. Но он все равно нашел в себе силы повторить вопрос: — Когда он это сделал? — Когда сломал мне жизнь, — пожала плечами Арман, и на ее лице не отразилось ни одной новой эмоции. Но фон пропитался тоской, которая совершенно не вписывалась в то, что Лекс знал об амоках. Он обхватил ее за разошедшиеся на груди края куртки и притянул к себе. Их носы практически столкнулись, и девушка на такой резкий жест рвано выдохнула, опять поджигая вокруг них испепеляющее здравомыслие пламя. — Когда? — требовательно спросил Лекс. — Я могу с тобой говорить не обо всем, — прошептала Арман, чертя взглядом четкую линию по его губам. — Когда? — надавил он, подкрепляя высказанное вслух мысленным желанием узнать правду несмотря ни на что. Он успел прочувствовать что-то странное буквально одну секунду, но следом девушка взметнула голову, и прочный контакт глаза в глаза прикончил отстраненные размышления. — Пятнадцать лет назад, — ответила Арман, и ее плечи дрогнули. В этом почувствовалась слабость. Существо ласково смотрело на него, в его горле снова вибрировали странные звуки, напоминающие урчание домашней послушной кошки, а эмоциональный фон почти полностью перестал отдавать призрачной яростью — остались только тепло и мольбы, которые ластились. Упрашивали. Лекс не успел напомнить себе о том, в какой ситуации находится, прежде чем его тьма пошла на поводу другой, виртуозно разыгрывающей партию внушения. Пальцы разжались сами собой. Ладони скользнули на лицо Арман, оглаживая. Кожа оказалась такой же нежной, как представлялось в фантазиях, хоть и гораздо холоднее. Лекс всегда считал, что тело Арман постоянно горит изнутри, особенно когда она выглядит настолько жаждущей, но в его руках словно оказался кусок айсберга. И по совершенно непонятной причине девушка выглядела хрупкой, хоть он все еще помнил о ее непоколебимости. Со стороны казалось, что одно неверное движение, один крохотный намек на отстраненность, и она со звоном рассыплется мелкими льдинками. Впервые на его памяти Арман была по-настоящему уязвимой, и это стало самым потрясающим из того, что он когда-либо лицезрел в своей жизни. Девушка прикрыла глаза и, немного выгнувшись, запрокинула голову, приоткрыв рот. Она льнула к ладоням, и каждое движение пальцев по угловатым чертам ощущалось металлическим щелчком вертящегося барабана револьвера, в котором теснится один-единственный патрон. В данную секунду Лекс играл в ту самую расхваленную русскую рулетку, которой развлекаются мафиози, полностью утратившие инстинкт самосохранения за годы ужасающе опасной жизни. И не собирался останавливаться. Щелк. Арман что-то бормотала, речь становилась все бессвязнее, словно искажалась впрыснутым внутрь наркотиком. Она покачивалась, прижимаясь к обнимающим ее лицо ладоням, и сладко улыбалась, не позволяя взгляду оторваться от искаженных в удовольствии губ хотя бы на секунду. Щелк. Ее рваное дыхание испаряло последние мысли, раскаляя бегущую по сосудам с бешеной скоростью кровь. Лекс все еще пытался. Пытался помнить о том, с чем связаны их жизни. О том, что перед ним вовсе не Арман, и наслаждается его обществом вовсе не та девушка, которая начала будоражить его фантазии много лет назад, а в последние недели так глубоко въелась под кожу, что ее не могло вывести ни одно даже самое сильное чистящее вещество. Но помнить хотелось гораздо меньше, чем забыть. Щелк. Эгоизм сражался со здравомыслием и выигрывал, подпитывая силы в открывшемся виде — в чрезвычайно непривычной мягкости, в ощущении нужности и желании почувствовать себя своим там, где очень давно хотелось. Щелк. Движение языка по припухлым губам напрочь снесло все выдержку с рельсов, заставив окончательно забыть о том, кто на самом деле перед его глазами и почему этого нельзя делать ни под каким предлогом. Щелк. Послав все к черту, Лекс спустил курок. Губы Арман обожгли холодом, но все тело все равно вспыхнуло огнем, стоило их коснуться. Зубы клацнули друг о друга, почувствовался легкий металлический привкус, который все равно не смог отвлечь. Ладонь левой руки Лекса вплелась в волосы так органично, будто это отточенное до автоматизма движение. Будто не виделось четыре года назад в фантазиях или не навязывалось в последние месяцы злом живой картинкой перед глазами, а происходило в реальности далеко не в первый раз. Лекс сжал пряди в кулак и, обхватив другой рукой лицо Арман и приподняв его выше, углубил поцелуй. Она положила ладони на его колени, и он легко поддался, раздвигая их и позволяя ей подползти ближе. Девушка приподнялась, и так оказалось еще удобнее. На секунду всплыло воспоминание о зияющих чернотой радужках, и, дабы навсегда о них забыть, он опустил веки, с дребезгом разрушая все цепи самоконтроля и остатки осознания. Все другие контакты кожа к коже не шли ни в какое сравнение с теми ощущениями, которые окончательно затянули в темную бездну, стоило языкам соприкоснуться. Тело стало одним сплошным оголенным проводом, который искрил сильнее с каждым влажным развязным движением губ. Арман целовалась точно так, как жила, — сражаясь. Она не позволяла ему вести, но, стоило сместить ладонь с лица ниже к шее, и девчонка тихо захныкала, поддаваясь. От этого повело еще сильнее. Он будто дорвался до живительного источника посреди пустыни, по которой бродил десятки дней, медленно сдыхая от жажды. Окончательно померкли все причины сопротивляться, которые раньше были неоспоримыми. Сейчас они казались глупостями. Чем-то далеким, давно позабытым. Вовсе не важным. Будто и не существующим никогда. Но этого все еще не хватало. Как после многолетнего голода, хотелось насытиться на месяцы вперед. Ему требовалось больше взрывоопасных ощущений. Лекс нащупал ладонь Арман, стискивающую куртку на его плече, и сместил ее на свою шею, едва не взвыв от нового фейерверка пробравшего до костей удовольствия. Уже одно это стало сильнее самого крышесносного оргазма. Ему словно снова стукнуло пятнадцать, и он впервые коснулся женского тела, оголяя те участки, которые раньше видеть не позволялось. Магия раскалила атмосферу еще сильнее, и Лекс не смог бы ответить, от кого из них исходит намерение. Молния на его куртке разошлась, и ладони Арман пробрались под ткань, теснее прижимаясь к шее. Он пропел мысленную благодарную оду тому, что не успел до выхода на улицу накинуть еще и толстовку, — сейчас он убил бы за то, чтобы девушка касалась как можно больше обнаженных участков. Ее пальцы нырнули под ворот футболки, сползая по шее к спине. Холод ее кожи поразительно контрастировал с обжигающим теплом его тела, и это все обостряло. Делало чем-то совершенно незнакомым. Губы Арман были не просто запретным плодом. Ее тихие всхлипы, рваное ледяное дыхание, подрагивающие ладони и все еще странное урчание становились предвестниками катастрофы — всадниками апокалипсиса, тянущими за собой неизбежный конец. Который, бесспорно, стоил своей цены. Арман опять издала напоминающее урчание звук, и Лекс сильнее сжал ее волосы. Он прихватил зубами ее нижнюю губу, под веками видя сцену из недавнего сна. На секунду промелькнула мысль о том, что все это тоже может оказаться лишь его сонной фантазией, но разум тут же ее вытолкнул. Другой рукой Лекс вновь коснулся ее шеи и, опустившись, надавил большим пальцем на оставленный его палочкой шрам. Кожа в месте разрыва оказалась гораздо нежнее, чем он ожидал после темной магии. Девчонка утробно простонала, прижимаясь ближе, и вцепилась ногтями чуть ниже его шеи. Цапнула его за губу с такой силой, что Лекс вздрогнул, и протолкнула язык ему в рот, вновь перенимая лидерство. Его ладони тут же отправились в путешествие по ее телу, ныряя под распахнутую куртку. Даже сквозь ткань водолазки прощупывались обтянутые кожей кости — он пересчитывал пальцами позвонки, опускаясь ниже. Вкус крови стал ярче. Он смешивался с ледяной слюной Арман и с его — горячей, и с каждым мазком языков испарялось все сдержанное и человеческое, чего и так не насчитывалось в избытке. Они погружались с головой в океан похоти, захлебываясь накатывающими волнами ощущениями, и Лекс готов был прожить остаток жизни вот так — совершенно ничего не контролируя. Ни свои мысли, ни движения ладоней, которые пересекали любые мыслимые и немыслимые грани, стискивая хрупкое тело до синяков и прижимая его к себе. Он согласился бы задохнуться, если это необходимо, чтобы остаться на последние минуты один на один именно с этой девушкой. Вот только это не Арман — мысль ударила в висок прицельным выстрелом. Лекс замер, осознавая ее. Обдумывая. Смакуя. Заставляя себя принять то, что это все не сон, в котором он может творить все, что заблагорассудится, потому что у этого не будет никаких последствий. Что это не касается только его одного и односторонней симпатии, которая точно не должна отправлять под откос их цели. Что настоящая Арман в отключке, пока ее тело беззастенчиво пользуют та, кто превратила ее жизнь в ад, и тот, кому она лишь недавно с огромным скрипом позволила немного к себе приблизиться. Тот, на кого она положилась в сложный момент. Тот, кто обещал, что она может ему довериться. Лекс обхватил девичьи запястья и, уничтожая на корню любое желание вжать их в свою кожу сильнее, отодвинул от себя, добровольно лишаясь потрясающих ощущений. Отстранился и открыл глаза. Арман недовольно застонала, но это почти не сказалось на его мироощущении. Помутнение отступило. — Тебе нельзя меня касаться, — на грани шепота произнес Лекс, собирая по крохам разбившееся вдребезги сознание. Голос разума с каждым глубоким отрезвляющим вдохом звучал все громче, последовательно факт за фактом озвучивая причины, превращающие этот проступок в самое ужасное, что он делал за последнее время. В настоящую катастрофу. — Она забыла о важности формулировок. Речь идет только о моих действиях, тебя я контролировать не могу. Ты свободен в своих поступках, я всего лишь подчинилась. Ты же так этого хотел. Давно уже хотел, верно? — Арман заговорила совершенно спокойно, словно не она только что хныкала в самой возбуждающей тональности в мире, перемежая сладкие звуки аномальным урчанием. – Она наивно уверена в том, что ты видишь рамки. — От мрачного смешка по загривку прошел неприятный холодок. — Но мы-то с тобой знаем правду. — Убирайся, — это прозвучало настолько устало, словно из него высосали все силы одним-единственным поцелуем. Справедливости ради: поцелуем, который по уровню накала победил почти все, что он когда-либо испытывал. — Нам же так весело, — возразило существо, вновь приблизившись к его лицу. В противовес располагающему к себе послушанию, эта попытка помогла нащупать намеки на ярость, направленную не на самого себя. — Убирайся! — Лекс сорвался на повышенный тон и, положив ладони на плечи Арман, оттолкнул, не позволяя себе еще раз повестись на чужое внушение. Он не рассчитал силу, и девчонка, потеряв равновесие, бухнулась на задницу. Воздух обожгло злостью, которой на секунду удалось его напугать — все же вести себя так с существом, способным прикончить его в одно мгновение, очень рискованно. Но себя сейчас он боялся гораздо больше. Негативный фон очень быстро испарился, и девчонка, задрав голову, расхохоталась. Звуки веселья аномально сильно напомнили человеческие. Обычные. Так Арман могла смеяться годы назад, еще когда судьба не предопределилась вязью отпечатков на теле. За трелью смеха почти полностью скрылись все странности, выдающие, что сущность говорящей — потусторонняя. — Поразительный человек, — пробормотала она сквозь хохот, стирая большими пальцами выступившие в уголках глаз слезы. — Прикидывается осторожным и разумным, но на самом деле еще отчаяннее меня. Нам будет очень весело работать вместе. Все еще хихикая, она уперла ладонь в землю и, крутанувшись, поднялась. Небрежно отряхнувшись, она поправила ворот водолазки, не застегивая молнию, и натянула куртку на плечи. Пару раз дернула левой ногой и снова удостоила вниманием его, прищурившись в тот момент, когда заметила явную настороженность на его лице. — Не бойся, сегодня мы просто знакомимся. Проверим, на что ты способен, в следующий раз, — Арман изогнула губы, но улыбка вновь вышла мрачной. Это не позволило в очередной раз обмануться ласковым тоном. — Ты нравишься мне, Лекс, поэтому я скажу тебе то, что она никогда не скажет. Она завела руки за спину и прошествовала перед ним, пританцовывая. Если бы он не знал, кто перед ним, скорее всего, воспринял бы девчонку просто легкомысленной, витающей в собственных мыслях, — она выглядела, как обычный человек. Она напоминала человека гораздо больше, чем когда-либо сама Арман. — Ты разбираешься в темной магии, должен понимать, — продолжило существо поучительно, обернувшись и сделав несколько шагов обратно. Изящно крутанувшись на одной ноге, оно покачало головой в такт мелодии, которую улавливал только его слух. Или, возможно, оно вторило завывающему ветру. — Вы назвали амоком вовсе не постороннее существо. Ваш мозг создал нас для того, чтобы тьма не выжгла разум моментально. Мы вас защищаем. — К чему ты клонишь? — Лекс все же нашел в себе ресурс на то, чтобы говорить спокойнее. Упускать возможность понять хоть что-то в том, что происходило в их с Арман жизнях, было чрезвычайно глупо, а он совершил уже достаточно глупостей для одного дня. — Ты должен заметить самое главное, — существо посмотрело ему в глаза. — Мы не создаем новые эмоции — это невозможно. Мы всего лишь убираем лишнюю мишуру и помогаем вам увидеть то, что вы сами еще не замечаете, — она поднесла ладонь к виску и покрутила вокруг него указательным пальцем. — Сам додумаешь, или разжевать? Намек был очевиден, но верилось в него с трудом. Если в себе Лекс видел задатки для того, что творил с его воображением и восприятием амок, то Арман подобным «похвастаться» не могла. В ней явно не теплилось ни толики симпатии к его персоне. Если принять сказанное за истину, то придется перестраивать все видение их отношений. — Маркус, — попытался Лекс все же как-то загасить разбушевавшееся мышление. — Он ей нравился. Тебе нет. — Маркус… — существо покачало головой, озвучив имя брезгливо. — Она тоже считает его слабаком. В Маркусе никогда не было внутреннего стержня. Она всегда знала, что он ей не пара, а я просто не позволяла ей об этом забыть. Остальное он сделал сам. Какие бы причины им ни двигали, он нас бросил тогда, когда мы больше всего в нем нуждались. Арманы не прощают. Она доверяла ему больше, чем кому-либо в своей жизни, а он воспользовался этим в своих целях. Лекс подался назад, когда она сделала к нему шаг. С ее губ сорвался смешок, и она преодолела разделяющее их расстояние, с улыбкой следя за тем, как он все больше напрягается. Каждая мышца зазвенела струной, когда девушка положила ладонь на его грудь. — Она никогда не признается, что ее чертовски привлекает твой внутренний стержень, — проговорила Арман и, склонившись к его уху, практически коснулась губами мочки. — Ты чудовищно похож на своего отца, но знаешь, что занятнее всего? Моего ты напоминаешь гораздо больше. — Ледяной шепот заставил мурашки на шее взбеситься. — Мы никогда не могли устоять перед таким сходством. — Убирайся, — Лекс вложил в одно слово все оставшиеся силы. Существо хихикнуло и, отстранившись и ласково улыбнувшись, подмигнуло. — Увидимся. Чернота ее глаз развеялась, сначала отступив к краям склеры, а следом бесследно испарившись. Пустые радужки секунду смотрели на него, а после тело девчонки безжизненно обмякло. Лекс едва успел вскочить и перехватить Арман за талию, не позволив ей повалиться на землю. Отступив назад и развернувшись, он аккуратно усадил ее на промерзшую почву, прислонив спиной к полуразрушенной стене, ставшей свидетелем его грехопадения. Опустившись перед девушкой на корточки, он нахмурился, рассматривая ее лицо. Веки опустились не до конца, и он мог видеть, как зрачки быстро перемещаются, словно она преследует цель запомнить до мелочей то, что ей показывают. Лекс провел большим пальцем по ее губе, стирая разводы крови, и коснулся языком ранки на своей, оставленной ее зубами. Он тяжело вздохнул и покачал головой. Облажаться еще больше просто нереально. Он мог бы свалить все на амоков и смыть с себя вину, но ему хватило смелости признаться хотя бы себе, что, приложив усилия, он мог остановиться гораздо раньше. Ведь, в конечном итоге, он сделал это уже тогда, когда остановиться приравнивалось к тому, чтобы отгрызть себе руку. Да и, в отличие от ситуации в баре, все произошедшее слишком хорошо отложилось в памяти, и это становилось еще одним камнем преткновения перед самообманом — не так уж он и был не в себе. Он просто воспользовался шансом забыть о важных преградах тогда, когда целиком вину нельзя возложить только на него, и спустил себя с поводка, попробовав то, что при других обстоятельствах ему никогда бы не досталось. Это понимание еще больше усугубило всю паршивость ситуации. Как и мимолетно проскользнувшая мысль о том, что он не просто не жалеет, а чертовски недоволен тем, что на месте Арман был всего лишь суррогат, — с таким же лицом, голосом, хоть и звучавшим с иной тональностью, теми же изгибами и углами тощего тела. Финальным аккордом стало осознание того, что, если бы несколько минут назад рядом оказался кто-то сумасшедший, вздумавший вмешаться, Лекс разорвал бы ему глотку собственными руками, лишь бы продлить момент. Вот настолько все плохо. Мы не создаем новые эмоции — это невозможно. Лекс вновь тяжело вздохнул. Гораздо проще жилось, пока у него не закрадывалась мысль о том, что все это — не одностороннее. Так не возникало ни единой причины думать о возможностях, еще больше растравливать желания, которым нет места ни в их с Арман истории, ни в судьбе всего мира. Однако Лекс уже ощущал семена сомнения, которые заложили в его голову всего несколькими словами. И хуже всего то, что почву для их взращивания он подготавливал очень кропотливо, старательно, начав задолго до того, как их обоих прокляли, лишив перспектив на что-то человеческое. Взгляд сполз на все еще открытую шею. Лекс попытался отвлечься за счет еще одной важной вещи и приспустил ткань водолазки, вновь обнажая почерневшие шрамы. Проведя кончиком пальца по отпечатку магии отца, он сжал другую руку в кулак и стиснул зубы. Ему захотелось, чтобы Аластор воскрес только для того, чтобы посмотреть ему в глаза и спросить, стоило ли все, что он натворил, уплаченной цены. Теперь он по-настоящему понимал Эстер. Картинку удалось сложить почти целиком. Если Майлз говорил правду и вылечить это оказалось чрезвычайно сложно, то ясно, зачем женщина пришла к Блэйкам и вручила им себя и свою дочь трофеями — Арманы никогда не отличались хорошими целебными навыками. Эстер спасала жизнь дочери. Аластор вымостил себе дорогу в могилу, прикончив мужа и навредив ребенку той, кто обязательно отомстила бы. Вряд ли он забыл о том, что Арманы никогда не прощают. Даже Лекс об этом знал, почерпнув девиз сильнейшего темного рода из исторической литературы. Аластор же вырос с Эстер в одном дворе — он был старше нареченной невесты всего на несколько лет и провел все детство бок о бок с той, кто после стала причиной его кончины. На шее Арман светился подписанный его отцом смертный приговор самому себе. Почему никто так и не заметил, насколько он сбрендил? Лекс усилием заставил себя не смотреть на второй шрам, который уже не в первый раз влиял на него очень странным образом. Он никогда не фанател от уродств такого рода, но именно эта отметина переворачивала все внутри, заставляя ощущать себя хозяином всего гребаного мира. Придерживая голову девушки, Лекс аккуратно застегнул водолазку. Повторил то же самое с курткой, устраняя все улики. В последний раз посмотрел на безжизненное лицо и, отстранившись, уселся рядом. Сгорбившись, он сложил руки на колени и уткнулся в них лбом, размышляя о том, как поступить. Что из всего произошедшего стоит донести до Арман? Тьма вела свою игру, подталкивая его к безрассудным поступкам, и он каждый раз велся, как неразумный ребенок, которым виртуозно манипулируют, мельтеша перед глазами любимым лакомством. Лекс ни на секунду не допустил возможность того, что амок сам ей расскажет о поцелуе. Если Арман узнает, зло может лишиться всего, чего уже удалось добиться. Она точно не воспримет это, как простое недоразумение. Это было почти тем самым, что они обсуждали всего несколько дней назад. Тем самым, что Лекс в одном из первых честнейших разговоров назвал для себя неприемлемым. Он сразу отмел перспективу того, что поведает ей о своей слабости сам. Альтернатива даже на секунду не задержалась в категории возможностей, имеющих право на существование, и, наверное, в этом решении было больше эгоизма, чем здравого смысла. Наверное, это решение однажды заведет его в тошнотворно воняющую яму безысходности, когда заложенные сегодня семена сомнения и веры прорастут, создав прочный фундамент для новых глупостей. Но решение о молчании позволяло сохранить хлипкое доверие, к которому они слишком долго шли, последовательно раскрывая тайны своих семей и жизней, которые до их второй встречи прятались за нерушимыми печатями. А от него Лекс точно не был готов сейчас отказаться.

***

Тревога выла так громко, что закладывало уши. Лампы мигали, вторя прерывистому сигналу, а где-то за стенами камеры сгущалась темная магия. Кэли ощущала, как этажом ниже — в подвале — амоки беснуются, кучкуются в группы и бьются о преграды. Они вели себя точно так каждый день, но сейчас что-то изменилось. Сущности стали активнее, агрессивнее. Словно дикие звери, которые совершенно отчаялись и начали отгрызать зажатые в капканах конечности, чтобы освободиться. Кэли во все глаза смотрела на узкую койку, на которой лежала она сама двухлетней давности. Она думала, что будет проживать воспоминание так же, как делала это под магией Ноа, но амок позволил ей наблюдать за событиями со стороны. Однако ощущения все же присутствовали. Правда, казалось, что они притуплены, — годы назад фон темной магии буквально вибрировал и крошил выдержку. Кэли покрутила головой, изучая «клетку», в которой провела последние месяцы в Склепе и которую покидала только для того, чтобы перебраться на арену. Все оказалось точно таким, как она помнила: крайне узкое пространство, серые стены, односпальная кровать, глухая дверь. Она знала, что под подушкой лежит блокнот, в котором последние страницы исписаны кровью, — ее тело не могло похвалиться недостатком не успевающих заживать ран в последние недели, так что «чернила» никогда не становились дефицитом. В камере не было ни окон, через которые проникал гостем хоть один солнечный луч, если бы, конечно, «клетка» не находилась на минус третьем уровне глубоко под землей, ни стекол, сквозь которые можно увидеть происходящее в коридоре. Одиночка-карцер, в которой единственное, что можно ощутить, — это эмоции других сидящих в соседних «клетках» меченых. Заметив движение краем глаза, Кэли вновь посмотрела на саму себя. Ее более молодая версия поднялась, опираясь о стену, и согнулась, громко кашляя. Она ухватилась за живот, отхаркивая кровь на пол, и настоящая Кэли поморщилась. За два дня до этого момента ее знатно потрепал Маркус. Он выжег ей слизистую легких и оставил крестообразный рубец на плече, который снова не затянулся сразу, а лишь покрылся тонким слоем нового эпителия — заживал точно так, как все другие раны на ее теле за исключением тех, напоминание о которых зло стирало без остатка. Кэли из прошлого разогнулась и, пошатываясь, подошла к двери. За ней не раздавалось ни звука, но ощущения подсказывали, что происходит что-то глобальное. Магия барьеров становилась слабее, истончалась. Придерживая руку на уровне солнечного сплетения, девушка провела другой рядом с дверью и, шумно выдохнув, коснулась металла, но тут же отшатнулась. Настоящая Кэли потерла большим пальцем остальные. Это было больно — барьеры в Склепе и натуральные преграды, пропитанные магией чистых, со временем стали непреодолимыми. Их возводили несколько месяцев и постоянно подпитывали. Исследователи тщательно следили за тем, чтобы ни один меченый, в том числе и те, кто уже как несколько месяцев могли колдовать без палочки, ни в коем случае не нашли хоть какую-то прореху в защите. Несколько погибших охранников вынудили администрацию повысить безопасность на несколько уровней. Кэли из воспоминания отпрянула от двери и помассировала виски, пытаясь унять голосящих паразитов, которые тогда раскричались громче обычного. Она повернула голову сначала влево, затем вправо, силясь определить, кто еще из меченых находится с ней на одном этаже, но рядом никого не оказалось. Видимо, шла какая-то групповая тренировка, на которую ее не заставили идти потому, что она еще не успела восстановиться с последнего раза. Момент, когда магия чистых спала со стен и дверей, удалось прочувствовать очень хорошо. Кэли отчетливо помнила, как главный голос в ту секунду радостно завопил. Помнила, что стало легче: внутри перестало жечь, кровь резко опустилась по пищеводу, больше не стремясь вырваться наружу кашлем. Ломота суставов бесследно испарилась. Тьма приложила максимум усилий для того, чтобы носитель ощутил себя обновленным. Кэли впервые за долгое время в тот момент почувствовала себя почти здоровой. Боль исчезла. Даже усталость, и та пропала. Амок готовился к тому, чтобы реализовать весь потенциал меченого. Мечтал выбраться. Спустя месяцы полного заточения он, наконец, нащупал в сдерживающей магии брешь и вновь обрел надежду на свободу. Младшая версия Кэли еще раз прикоснулась к двери, больше не ощущая нестерпимого жжения. Она склонила голову, задумчиво следя за перемещением кончиков пальцев, которые оглаживали стыки металлических листов, скрепленных массивными клепками. Прикрыв глаза, уперла ладонь в прочную сталь, и настоящая Кэли уловила легкие волны магии — ее прошлое изучало запирающий механизм, чтобы выбрать нужное намерение. Тогда она не знала, как поступит, если дверь действительно удастся отворить. Выходить все еще было очень опасно. Наказывали за своеволие в Склепе, совершенно не растрачиваясь на жалость. За пределами камеры могли оказаться чистые, которые одним своим прикосновением приносили такую боль, от которой приходилось оправляться не одну неделю. А следом исследователи вновь могли накачать туманящими разум веществами, как последнюю наркоманку, и заставить дневать и ночевать на арене, сражаясь с другими мечеными или, что гораздо хуже, обучаясь контролировать амоков, — этого Кэли жаждала и ненавидела больше всего. Последнее на несколько дней выводило из полного равновесия и так сильно путало сознание, что процесс восстановления практически не откладывался в памяти, — оставался лишь набором горьких эмоций, постепенно отрывающих от души последнее, что осталось человеческого. Хотя сейчас Кэли не могла быть точно уверена в том, что эта забывчивость — не результат воздействия амока. Как выяснилось, ее память постоянно насиловали, выдирая кусок за куском определенные фрагменты, систему которых еще необходимо понять, чтобы определить, для чего зло скрывало определенные события. У всего этого должен быть какой-то смысл. Дверь открылась с характерным металлическим скрежетом замка, и прошлая Кэли отшатнулась, сдвинув брови, — она еще не успела использовать какое-либо намерение. Это значило только одно: в командном центре кто-то нажал на отворяющую затвор кнопку. Посомневавшись считанные секунды, девушка толкнула металлическую преграду и аккуратно ступила в коридор, прислушиваясь. Настоящая Кэли вышла вслед за ней и не стала смотреть за тем, как озиралась в прошлом. Она сразу повернулась к той двери, из которой через несколько секунд показалась Мариса. Тишина вокруг тут же испарилась, сменившись дребезжанием стекол — по другую сторону коридора находились несколько кабинетов с окнами, через которые можно было из коридора наблюдать за происходящим внутри. Прошлая Кэли смотрела на Марису, и от нее исходили волны темной магии. Дальнейшие события уже не сохранились в памяти. Она считала, что именно в этот момент отказалась от себя, позволив амоку стать главным, но сейчас видела, что все еще отвечает за свое поведение. — Арман, — Мариса выставила руки перед собой, осторожно приближаясь. — Вернись в камеру. У нас чрезвычайная ситуация, а ты ранена. Мы не можем тебя потерять. — Ранена, — Кэли согнула руку в локте и начала вращать пальцами под пристальным взглядом женщины, которым та жалила ее сквозь очки, — она точно знала этот жест. Мариса замедлилась, следя за тем, как в чужих ладонях зарождаются мелкие тусклые молнии. — Тебя это не поможет. Настоящая Кэли закусила губу. Она не удивилась тому, что захотела расквитаться с женщиной, на свою удачу оказавшись с ней один на один, но никак не могла нащупать то, что заставило ее действовать так радикально. Впрочем, в те дни она мыслила совершенно иначе, чем сейчас, — тогда жажда крови от постоянной боли и нестихающего фона темной магии избили человеческое внутри нее до полусмерти. — Я нужна тебе, Кэли, — Мариса заговорила мягче, делая еще один крохотный шажок в ее сторону. — Сейчас все службы центра подчиняются мне. Лукаса нет. Без меня ты никогда его больше не увидишь. Поразительно, как легко женщина решила подставить человека, с которым почти всю жизнь работала вместе, но это удивило лишь немного. Мариса тоже уже давно не могла похвастаться состоянием «в своем уме». — Мистер Сойер отсутствует? — сладко пропела прошлая Кэли. — Какое счастье, что хотя бы ты здесь. Она упивалась своим превосходством, и настоящая Кэли очень хотела бы, чтобы это стало для нее шоком, но она всегда была мстительной. Не верилось только в то, что на протяжении нескольких лет считала, что вид Марисы заставил ее отчаяться и отдать бразды правления над телом амоку. Оказалось, что беззащитная женщина стала усладой для ее потемневших, но все еще не почерневших окончательно глаз. Прошлая Кэли сделала шаг к женщине, и та отступила. Они обе замерли на несколько секунд, а потом послышался топот подошв удаляющейся Марисы, который заглушился треском молний. Помещение коридора заполнилось туманом, а следом раздался дребезг разлетевшихся стекол. В общий гул вклинился мужской голос, и, когда туман рассеялся, перед глазами предстала моментально сменившаяся картинка: Мариса, которую, видимо, вырубило силой удара, без сознания сидела, привалившись к одной из стен, у другой, тяжело дыша, стояла Кэли из прошлого, прижимая руку к животу и сплевывая кровь на пол — затянутая впопыхах рана открылась от ударной волны темной магии. Между ними стоял тяжело дышащий парень, который не спускал с Кэли внимательного взгляда. Вот как Маркус появился. Прыжок. — Извини, я не думал, что ты окажешься здесь, — зачастил он, приближаясь, и послышалось в его тоне то, что ее не радовало уже очень долгое время. Широко распахнув веки, Кэли смотрела на когда-то центрального человека своей жизни, не в силах поверить в то, что видит. Она ожидала узреть привычного сбрендившего монстра, но Маркус был адекватным. Он казался точно таким, как в их первую встречу, — немного взъерошенным, показательно храбрящимся, но при этом напуганным до ужаса — это ярко читалось в его глазах, вновь ставших медово-коричневыми и невинными. — Не подходи, — прошипела прошлая Кэли, инстинктивно вжимаясь в стену. Маркус тут же замер, услышав в голосе предупреждение. — Я переборщил, но они снова меня накачали, — он произнес это медленнее, тщательно проговаривая каждое слово, чтобы, видимо, она смогла уловить весь доносимый подтекст. — Да и ты меня не пощадила. В последнее время ты стала слишком стараться. — Слишком стараться? — хохотнула Кэли и, кашлянув еще несколько раз, сплюнула себе под ноги начавшую сворачиваться кровь — рана вновь затягивалась. — Ну прости, что не дала тебе себя прикончить. — Нет, Кэл, все не так, — Маркус опять сделал шаг вперед, выставив левую ладонь вперед в примирительном жесте — на ней светился темный отпечаток, который выглядел так, будто они с амоком в момент получения метки обменялись рукопожатием, — но Кэли ощетинилась. — Ты должна была сама все понять. Я никогда бы тебя не оставил. Я сделал только то, что требовалось, чтобы сдержать обещание. — Нет никаких обещаний, — рявкнула девушка, и настоящая Кэли резко метнула в себя взгляд, отвлекаясь от другого важного человека, — она четко услышала за бравадой сдерживаемые слезы. — Клятв нет. Люси нет. Общего между нами ничего нет. Тебя и меня тоже больше не осталось. — Все не так, — Маркус проигнорировал опасность и, все же приблизившись, обхватил ее за плечи. Он легко погасил слабое сопротивление, привлекая девушку к себе. Зашептал что-то ей на ухо, но настоящая Кэли не вслушивалась, лишь наблюдая за сменой эмоций на своем лице. Неприятие очень быстро испарилось. Будто по щелчку на его место пришло неверие, а за ним и надежда, которая просто не могла воскреснуть на пепелище их отношений. Не после того, как Маркус бросил ее совершенно одну в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась. Не после того, как она провела в истерике нескончаемое количество дней, недель и месяцев, каждую ночь видя смерть Люси в кошмарах и просыпаясь в ледяном одиночестве. От этой надежды стало противно. Кэли видела это в своих глазах — желание забыть обо всем, что они сделали друг другу. Ее лицо светилось отчаянной потребностью почувствовать принадлежность к чему-то важному. К тому, что их связывало, пока у них не отобрали важные части душ, а на телах не осели чернеющие отпечатки. Она готова была вернуться в этот изолированный оплот спокойствия, забыв о самоуважении, боли и полной разрухе в сердце. Забыв даже о том, что после смерти Люси им обоим удалось собрать себя обратно только чудом. И если Маркус сделал это за счет убеждений в том, что поступает верно и старается для их общего блага, то Кэли выжила только благодаря тому, что заморозила любые чувства к парню, который когда-то вытащил ее из одиночества, а потом безжалостно швырнул обратно, вдоволь наигравшись в любовь. Она снова почти сдалась. Когда Маркус заговорил громче, настоящая Кэли моментально поняла, почему тогда не повелась, хоть и очень хотела. Скорее всего, в те секунды она практически поверила в то, что от прежнего парня, которым когда-то прониклась, действительно что-то осталось, однако слова о том, что Лукас оказался прав и его исследования необходимо продолжить, тут же ее переубедили. На нее лился поток логично выверенных мыслей, до которых Маркус точно доходил не одну неделю, и она не могла поверить, что на самом деле это слышит. Тот Маркус, которого она знала, никогда не помыслил бы причинить кому-то вред. Этот человек собрался продолжить дело Лукаса и уничтожить еще сотни, даже тысячи жизней, если столько понадобится ради их будущего. Кэли приблизилась к паре вплотную. Она пристально посмотрела парню в глаза, ужасаясь от каждого нового слова все больше. Его радужки были кристально чистыми — светло-карими с медовыми вкраплениями по краям. Склера оказалась настолько белой, что не просвечивало ни одного капилляра. Она не видела его таким человечным со дня, который предшествовал смерти Люси. После чернота стала его неотъемлемым спутником — почти родственником, нежелательным, но очень близким. Практически сестрой. Сейчас же Маркус был по-настоящему в себе несмотря на то, что буквально несколько минут назад использовал самое разрушительное для носителя умение тумана. И, что самое страшное, вылетающие из его рта слова действительно принадлежали именно ему. Кэли повернула голову к себе, и ее веки в ужасе распахнулись. В противовес лицу парня, на ее читалось истинное безумие. Черты искажались гневом, а глаза затопило непроницаемым злом. Темнота склеры затягивала подобно черной дыре, завораживала, звала к себе, обещая свободу. Проследив за направлением своего взгляда, Кэли заметила собственный размытый силуэт на потрескавшемся стекле по другую сторону от стены с «клетками» для меченых. Ее прошлое неотрывно смотрело на отражение, словно в нем могло найти ответы на все вопросы. — Будущее, говоришь, — заговорила прошлая Кэли, и ее тон прозвучал так, как никогда до этого, — низкий, властный, непреклонный. — Ты хочешь, чтобы все продолжилось. Чтобы они снова страдали. — Не так, как сейчас. — А под нашим руководством, ты это подразумеваешь? — У нас еще есть шанс спастись, — Маркус обхватил ее лицо обеими ладонями и перешел на шепот, заставляя девушку смотреть себе в глаза. — Я помог им много чего узнать. Лукас не сможет сопротивляться и доведет эти наработки до конца. Мы научимся это контролировать. — И как мы будем жить с этим? — она тоже понизила тон до едва слышного. — С тем, что мы с ними сделаем? — Мы будем жить. — Все ради этого? — Кэли рвано выдохнула, и, когда моргнула, по ее щекам скатилось две слезинки. — Ради того, чтобы занять его место? Что больнее, Маркус? — Он непонимающе заломал густые брови, и она продолжила: — Доверять или предавать? — Я должен был это сделать, — Маркус виновато опустил взгляд себе под ноги и покачал головой. — Это спасло тебе жизнь. — Иногда смерть лучше жизни, — впервые за все годы своего существования произнесла она, и настоящая Кэли могла поклясться, что в тот момент в ее памяти проносились фрагменты последних месяцев, в которые помимо всего остального дерьма она училась жить с очередным предательством. — Они все равно обречены. Их потенциал не выдержит. Все они обратятся в течение пары месяцев. — Тогда зачем сохранять им жизнь? — Чтобы сохранить нас. Тебя и меня. — Я не согласна на такие жертвы, — Кэли надавила на его запястья, вынуждая отстраниться. — Делай, что хочешь. Я ухожу. — Здесь сотни амоков! Я выпустил всех! — Маркус сорвался на крик и вновь попытался перехватить ее руки, но она легко увернулась. — Они убьют нас! Даже мы не сможем справиться со всеми! — В этом весь смысл, — обреченно произнесла она. — Нет, — Маркус отшатнулся. — Нет, Кэли. Ты не посмеешь так со мной поступить. — Уже посмела, — прошептала она, и тогда настоящая Кэли почувствовала этот момент — момент, в который перестала быть главной. Она наконец поняла, почему сдалась. Она не отчаялась. Она окончательно разочаровалась. Она понадеялась на то, что встретит на своем пути самых страшных амоков — тех, против которых могла выстоять с огромным трудом. Она уверовала в то, что просто не переживет «свидание» со вторым классом. Она рассчитывала остаться пеплом на плитах ненавидимых ей коридоров. — Не волнуйся, малыш, — вновь заговорила прошлая Кэли, и тон продемонстрировал то, насколько все стало хуже. Катастрофически. — Я не дам ей умереть. Туман возник мгновенно, и шокированный такой быстрой сменой ролей Маркус не успел среагировать — его откинуло волной магии к другой стене. Он хрипло закашлялся, согнувшись, а после выпрямился. Его глаза моментально почернели, но в фоне не промелькнуло ни намека на то, что в нем тьма взяла верховенство. Он все еще оставался в себе. — Оу! — удивленно воскликнуло занявшее тело существо, заметив то же, что и настоящая Кэли, — Маркус ни на секунду не прогнулся под зло, как это было обычно, когда глаза чернели. — Он рассказал тебе правду, да? Ты знаешь, — девушка хохотнула и сделала шаг в сторону Маркуса. — Как удачно, что она не стала тебя слушать. — Кэли, весь смысл в… — попытался выкрикнуть тот, но его тут же настиг амок, преодолевший расстояние между ними буквально в доли секунды, и Маркус захрипел, когда его рот зажали ладонью, полностью окутанной туманом. — Тише, милый, — прошептала лже-Кэли и широко улыбнулась, наблюдая, как парень задыхается. Однако следом почувствовался новый виток темной магии, и она дернула головой, поворачиваясь в сторону коридора, по которому, судя по ощущениям, приближались амоки. Настоящая Кэли безошибочно определила, что это второй класс. Те, с кем ей тягаться при большом количестве всегда было не по силам. — Как бы мне ни хотелось, ты знаешь, что я не могу тебя убить, пока она против. Может, со временем твоя жизнь перестанет иметь значение, — задумчиво произнесла лже-Кэли, вновь посмотрев на Маркуса. Отстранившись, она проследила, как он оседает на пол, перехватывая обожженное туманом горло. Сделав еще шаг назад, она повернулась к приближающимся амокам. — Выясним это в следующий раз. Настоящая Кэли в последний раз посмотрела на парня. Он, пошатываясь, вставал, найдя силы на то, чтобы вновь попытаться ее остановить, но замер, скорее всего, тоже уловив угрозу. Когда в конце коридора показался туман нескольких сущностей, воздух вокруг загустел от фона темной магии — концентрированной и совершенно злой, без единого проблеска светлого намерения. А следом раздался стрекот. Такой жуткий, что у настоящей Кэли побежали мурашки по спине, и она их, вопреки любой логике, почувствовала. Она уставилась на себя и перестала дышать, видя картину, которая просто не могла происходить. Лже-Кэли общалась с амоками. Она с ними переговаривалась, издавая крайне странные звуки, а те клубились туманом, замерев на месте. Они ее слушали и не нападали. Отвечали таким же неповторимым стрекотом. Невозможно. Младшая версия Кэли обернулась к Маркусу и растянулась в ласковой улыбке. — Увидимся, — она подмигнула и в одно мгновение с хлопком рассыпалась туманом. Прежде чем последовать за силуэтом, воспользовавшимся самым сложным умением амока, настоящая Кэли успела увидеть, как несколько десятков сущностей второго класса направляются в сторону Маркуса, а ударная волна от прыжка лже-Кэли врезается в несущие стены, становясь предвестником первых глобальных разрушений здания. Оказавшись на три этажа выше вслед за девушкой, которая вновь возникла из тумана после прыжка — высшей формы темной магии, подобной мифической телепортации, позволяющей расщепить себя до атомов и быстро оказаться в другом месте, — она панически посмотрела себе под ноги, желая немедленно оказаться там, где, судя по всему, амоки выполняли приказ ее внутреннего зла. Затем уставилась на себя, пытаясь понять, как все случилось. Как ей удалось управлять этим классом? Даже третий класс требовал внушительных сил. Сейчас же прошлая Кэли выглядела так, словно ей вообще не пришлось напрягаться. Она медленно вышагивала по коридорам, напевая испанскую считалочку, которой когда-то ее научил Маркус забавы ради, и «игралась» с туманом, обнимающим кончики пальцев. А затем она попала в коридор с другими людьми, и события закрутились калейдоскопом. Происходящее мелькало перед глазами, и Кэли практически за ними не успевала. Она увидела несколько исследователей, которых пристрелили незнакомые ей военные, а потом мужчины направили оружие на нее и тут же превратились в пепел. Натолкнулась на пару волшебников, которые в истерике отбивались от четырех ученых в белых, покрытых кровью халатах, — Кэли не оставила от них ничего, кроме пыльного налета на плитах. Промелькнуло лицо Кея, но их встреча закончилась так стремительно, что особо важного отметить не удалось физически. Менялись лица, коридоры, но лишь одно оставалось неизменным — заунывный голос и знакомый мотив: Uno, dos, tres, cuatro, cinco Oigo como el viento llora No tiene sentido huir La luna se extingue en el сielo. Когда она оказалась в проходе с полностью стеклянными стенами и потолком, на пути Кэли возникли дети и события замедлились. Она успела заметить лица нескольких, прежде чем вперед выступил старший меченый мальчишка, которому навскидку было не больше двенадцати. Он постарался закрыть собой младших, но, конечно же, ему это не удалось — туман забрал каждого. Не раздалось ни единого крика, лишь одни и те же испанские слова, которые повторялись по кругу, и треск молний, оставляющий на стенах глубокие борозды. Кэли затаила дыхание, когда прошлая она перестала напевать считалочку, понуро опустила голову и расслабила ладони, позволяя части тумана развеяться. Треск молний утих, оставшись лишь мелкими разрядами на кончиках пальцев. Плечи девушки несколько раз вздрогнули. Закусив губу, настоящая Кэли приблизилась к себе и резко стерла слезы, которые даже в воспоминании холодили кожу, замечая точно такие же на другом лице. С губ девушки из прошлого сорвалось болезненное рыдание. Она глубоко дышала, стараясь не смотреть на тонкие витки оседающих останков. И это стало шоком. В этот конкретный момент, даже если тьма стояла во главе, она сама тоже все еще могла что-то контролировать. Перед глазами было сочувствие, и оно точно принадлежало не амоку. Где-то очень глубоко все еще оставалось что-то от той девчонки, которая попала в лапы безумных ученых год назад. Настоящая Кэли сорвалась на громкий всхлип, вспоминая тех детей, которых видела до этого дня, — всего нескольких, они пересекались пару раз случайно и никогда не разговаривали. У них не было будущего, смерть стала для них лучшим выходом, но теперь ей придется нести это бремя греха прошлого на себе по-настоящему. Очередной всхлип оборвался шумом шагов. Она обернулась и заметила десяток приближающихся военных. Дыхание сбилось моментально раскалившейся злобой, и она вновь поймала лже-Кэли в фокус зрения. Заметила расправленные плечи и медленное шевеление пальцев. Девушка из прошлого приосанилась, туман разросся, а молнии стали длиннее, касаясь пола и оставляя на нем выжженные следы. Кэли прижалась спиной к стеклу, когда ее прошлое направилось к бегущим людям. На бледном лице застыла решимость. Верхняя губа приподнялась, обнажая зубы. Она смело смотрела на оружие, направившееся в ее сторону, когда военные ее увидели и замерли. Ее потряхивало. Раздалось несколько выстрелов, и Кэли зажала уши ладонями и зажмурилась. Этот момент она помнила очень смутно и не хотела видеть. Она не хотела слишком сильно запоминать главное свидетельство того, что каждый убитый в Склепе болтался на виселице ее совести. Она вжималась в стекло сильнее с каждой секундой, даже сквозь плотно прижатые к ушам ладони слыша каждый шорох, — по сравнению с этими военными детей настигла гуманная смерть. Туман касался тел гораздо позже сопутствующей магии, и люди превращались в пепел уже после особо мучительной кончины — сначала их сжимало намерением темного волшебства. Всхлипы настоящей Кэли, становящиеся все громче, заглушались тошнотворным хрустом. Лица покрывались кровью, стекающей из всех отверстий на голове. Черепа трескались, сдавливая мозг. Другие кости вспарывали кожу, внутренние органы вскипали, раздувались и разрывали брюшные полости. Коридор наполнился криками, обрывающимися влажными звуками, с которыми ошметки тел разлетались и ударялись о стекло. Последним стал громкий звон вылетающих из рам окон. Кэли распахнула глаза и открыла рот, но крик вышел немым, будто голосовые связки разучились выдавать любые звуки. Светлый, покрытый пеплом коридор за минуту преобразился в вид из страшнейшего хоррора — везде была кровь: на осколках выбитых стекол, покрывала липкое месиво, устилающее пол остатками военных. Она услышала свой смех. Низкий. Довольный. Среди хаоса худощавая девушка казалась настолько органичным фрагментом, словно весь антураж создавался специально для нее, — серые одежды типичного пленника Склепа практически полностью покрылись алым. Кэли не видела своего лица, но с ужасом смотрела на багровый налет на волосах — и пусть те уже давно не были натурального оттенка и не могли загнать ее в истерику, все же и они ударили дробью по остаткам уравновешенности. Кэли из прошлого босыми ногами ступала по ошметкам внутренних органов, щиколотки практически полностью утопали в крови, — силуэт вышагивал по трупам с величием. Текущий за девушкой туман обволакивал останки и испепелял, следуя за создателем на манер шлейфа королевского наряда. Остатки стекол звонко вибрировали и под воздействием магического фона продолжали осыпаться, разнося дребезг по помещению, в котором даже воздух, казалось, гудит. Острый запах крови и испражнений ворвался в ноздри. Тошнота поднялась по горлу, но, прежде чем удалось выблевать ужас прямо на пепел, Кэли выбросило из воспоминания. Она распахнула веки, но не сразу различила мир в темноте. Засучила ногами, в панике вжимаясь в стену. В отсутствие отвлекающей картинки и фона темной магии правда обрушилась бетонной плитой. Все призрачные оправдания, которые она воздвигла на убеждении, что в тот день амок полностью перехватил контроль, рассыпались под тяжестью истины в мелкую крошку. Больше не за что было держаться, позволяя себе наивно верить, что она не успела стать настоящим чудовищем. Что она не приложила руку ни к смерти сотни людей, ни к последнему событию, ставшему решающим в разрушении мира. Она спустила рубильник, отправив человечество на гильотину, не потому, что не отвечала за себя, а только потому, что разочаровалась в близким человеке. Она могла взять под контроль свое зло в любую минуту, но предпочла просто наблюдать за тем, как амок уничтожает все на своем пути, наслаждаясь процессом. Она была там, вместе со злом. Она могла направить свою силу на амоков. Но она не только позволила тьме расквитаться с людьми, но даже не попыталась натравить амоков друг на друга. Хоть и могла это сделать — в этом Кэли не сомневалась. Она ощутила прикосновение на своих стиснутых в кулаки ладонях и дернулась, стараясь отодвинуться. Она часто-часто моргала, слезы застилали глаза, а внутренний голос так громко кричал о вине, что за ним меркло все остальное. Не осталось ничего, только она наедине с собственными преступлениями. — Арман, — голос показался смутно знакомым, и Кэли перестала метаться, уставившись четко вперед. — Все хорошо. Ты в безопасности. Если бы она могла думать, она, наверное, расхохоталась бы — именно она несла главную угрозу как себе, так и окружающим. Но ей не удавалось ухватиться ни за одну здравую мысль. Все силы ушли на то, чтобы понять, кто с ней разговаривает. Когда все же удалось распознать знакомые черты лица, Кэли инстинктивно сжалась. Она шарахнулась в сторону, но ее прочно удерживали. Хватка на запястьях оказалась точно такой же, как десять лет назад — стальной. Глаза даже в темноте горели холодной синевой. И голос. Голос был совершенно таким же. Ты так похожа на нее. — Ты мертв, — шепот вышел едва слышным. — Ты мертв. Кожу обожгло усилившейся хваткой, а позже чужие руки сместились на плечи. Ее встряхнули, и по инерции она несильно приложилась макушкой о стену, что слишком живо напомнило о падении на землю и весе мужчины, который превосходил ее собственный так сильно, что она почти не могла шевелиться. Кэли сорвалась на истерическое рыдание и продолжила вырываться, проваливаясь в еще одно страшное воспоминание своей жизни, затягивающее болотом, отдающим острым ароматом железа, смешанного с ядовитой гнилью. Запахом, который до конца жизни будет у нее ассоциироваться с Аластором Двэйном. Эстер тоже выглядела невинной. — Ты мертв, — шепот дрожал, а дыхание становилось громче, срываясь в горле дерущими всхлипами. — Тебя не существует. Если бы не твоя кровь, ты стала бы таким же чудом. Ты смогла бы все исправить. Воспоминание оживало секунда за секундой. Фоном донесся запах влажной земли и свежескошенной травы. Губы закололо ледяным прикосновением зажимающей рот ладони. Почувствовалась даже шероховатость подушечек пальцев, которая тогда аномально ее ошеломила, — она считала, что руки Аластора окажутся на ощупь такими же мягкими и ухоженными, как у главных модниц Манхэттена, гробящих половину бюджета супругов на спа-салоны. Но она и не ожидала, что он поведет себя, как животное, даже несмотря на то, что в этом образе уже его видела. Ты так на нее похожа. Кэли в реальности услышала треск, с которым в тот день рвалась ее футболка. Спиной почувствовала холод твердой земли. Ощутила прикосновение больших горячих ладоней к шее и нехватку кислорода. Тошнотворную твердость, прижатую к ее промежности. Ты сама ко мне пришла. — Ты мертв. Она все же вырвалась и закрыла лицо ладонями, пытаясь скрыться от ожившего кошмара, как маленькая девочка, верящая, что любые чудища исчезнут, если от них спрятать глаза. Но фантомные прикосновения становились реальнее с каждой секундой. Шепот и горячее дыхание на шее, твердость пальцев на шраме, оставленном тем же человеком, который прижимал ее к земле, — все это было слишком настоящим. Оно происходило на самом деле. Снова. — Кэли, посмотри на меня. Она взметнула голову, уловив слабость в голосе — первое, что позволило вспомнить и остальное: однажды она уже победила. Она выбралась. Она собственноручно выдрала свою жизнь из лап монстра. — Тебя не существует! — истерически выкрикнула она, смотря в ярко-синие глаза своего кошмара. — Я убила тебя! Иногда правда обладает огромной силой, и, как бы Кэли ни ненавидела эту правду, она сработала — в радужках напротив промелькнул страх. Человек, сломавший ее жизнь и отдавший за это свою, отшатнулся, растратив всю жестокую уверенность. Он потерял равновесие и, тяжело усевшись на землю, отполз на несколько шагов. В нем почувствовалась та же паника, что трупными червями пожирала ее душу. — Я убила тебя! Аластор испугался по-настоящему. Так, как не испугался даже тогда, когда его жизнь оказалась на волоске. Потеряв сознание десять лет назад от первого удара по виску нащупанным в темноте камнем, он не утратил устрашающего выражения лица. Кэли не помнила, сколько нанесла ударов, прежде чем вместе с чертами уничтожила и свой страх, вынуждающий сейчас повторять снова и снова, с каждым разом громче: — Я убила тебя! Повторять до тех пор, пока кошмар не сдался перед правдой, не скрылся из виду и не позволил снова начать дышать. Кэли опустила лицо в ладони и отдалась во власть истерики, чувствуя во рту привкус крови, смешанной с пеплом. Нити ее судьбы полыхали, и она не знала, сможет ли потушить пожар до того, как он спалит все дотла, оставив на руинах только обугленный скелет ее жизни и боль.