Зов амока

Ветер обдувал площадку строительного крана нещадно, пробираясь до кожи сквозь просветы рукавов и ворот толстовки, но Лексу было настолько на это плевать, что он не находил сил даже на то, чтобы затянуть шнурки на горле потуже. Он лежал на спине, неотрывно пялясь в постепенно темнеющее небо, и обдумывал мириады вещей, не цепляясь ни за что конкретное. В голове словно воцарился полный вакуум, сквозь который изредка удавалось уловить крохотный глоток кислорода — очередную мелькающую на периферии мысль. Лекс не понимал, что должен испытывать после признания Арман. Стало ли оно неожиданностью? В какой-то степени, но не потому, что он считал, что она не могла совершить подобное в пятнадцать. В их первую встречу, произошедшую гораздо позже, он уже видел в ней эту искру — то, что светится в глазах того, кто хоть раз стоял на грани жизни и смерти, решая чью-то судьбу. Раньше он считал, что только потому, что у него изначально сложилось не самое лучшее мнение о девчонке, но сейчас четко осознавал, что инстинкт самосохранения уже тогда намекал, что Арман нужно опасаться. Его совсем не удивило, что первая кровь на ее руках осела еще в пятнадцать. Мало того, сорвавшиеся с ее губ слова, напротив, объяснили о характере девчонки гораздо больше, чем он успел узнать за почти два месяца тесного ежедневного контакта. Но все же… Он так долго верил в то, что Аластора убила Эстер. За прошедшие недели он успел почти ее оправдать. Даже простить, может. Понять, как минимум. Сейчас же мир в очередной раз рассыпался, обнажив новые факты, к которым необходимо привыкнуть и приспособиться. Лекс тихо выругался, когда перед глазами в очередной раз появился образ напуганной до чертиков Арман. Она однозначно приняла его за отца, и яркий аромат неконтролируемого страха вкупе с выражением лица загнанного в угол дикого зверя… В ту секунду в ее памяти проносились ужаснейшие события. Не к месту всплыл разговор о первом убийстве и громогласное: «Самозащита». Лекс не сомневался, что, повествуя об этом, она имела в виду именно Аластора. Он пытался предположить, что произошло в последний день отца, и его успел настолько сильно разочаровать когда-то главный человек его жизни, что одна гипотеза становилась хуже другой. Однако никаких эмоций не было. Ни одной. За ребрами зияла выжженная пустыня, словно душа пережила катастрофический лесной пожар, унесший все живое. И, возможно, однажды на вновь растревоженных ранах нарастет что-то отдающее надеждой, но пока… Одна. Бесконечная. Пустота. Когда до него донесся скрип поржавевшей лестницы, Лекс тихо хмыкнул. Судя по притихшим инстинктам, это была не Арман — девчонка находилась в достаточном отдалении и ощущалась очень слабо, — а встреча с кем-то другим не вставала поперек горла. Только с ней он не хотел пересекаться в данный момент никаким образом. Он даже примерно не представлял, как снова с ней разговаривать. Не выходило определиться с тем, что со всем этим делать. — Прямо иллюстрация из бульварного романа, — хохотнул Майлз. Судя по громкости голоса, тот встал вблизи с его прикинувшимся падалью телом, и Лекс воочию представил, как тот пялится вниз на землю. — Тоскливый герой рефлексирует вдали ото всех и занимается самокопанием, не зная, что делать со своей жизнью. — Ты дословно озвучил мои мысли, — немного хрипло ответил он и приоткрыл один глаз, когда сооружение пошатнулось оттого, что Майлз бухнулся рядом. Тот уселся по-турецки и склонил голову над обрывом, пустоту которого Лекс ощущал согнутыми в коленях ногами, свешенными с края площадки. — Ты ведь знал? — Знал что? — с напускной беззаботностью уточнил Майлз. Однако ему не удалось скрыть обеспокоенности, которая в свете событий последних суток не стала чем-то особенным. Лекс понятия не имел, что произошло с Арман после того, как она выпалила ему в лицо правду, — он не появлялся в бункере всю ночь, найдя пристанище за пределами строительной базы для того, чтобы все обдумать несколько десятков раз, и оказался в радиусе достижимости ее эмоций только час назад, — но был уверен, что недопонимание с ее друзьями тоже никуда не делось. Сейчас между всеми ними выросли стены, которые не факт что они хоть когда-нибудь смогут преодолеть. — Что она убила моего отца. Майлз застыл на несколько секунд каменным изваянием, а следом медленно повернул к нему голову и посмотрел с таким неверием, словно Лекс заявил о прямом контакте с инопланетянами, которые похитили его на прошедшую ночь и напоили своим инопланетным чаем. Впрочем, эта информация стала бы соразмерна тому, что он сказал на самом деле. — Знал, — утвердительно продолжил Лекс, вновь прикрыв глаза. — Как давно? — Всегда, — тихо произнес тот, запуская ноющий зуд под ребра. Не то чтобы это удивило — все же тесная дружба Арман и Майлза трехлетней давности предполагала нечто подобное, — однако глобальность обмана все равно поражала. Парень очень долго хранил тайну, стойко выдерживая уничижительные рассуждения Лекса о семье Арман. Он не мог понять, как они с Майлзом умудрились настолько сильно сблизиться. Они, конечно, прошли вместе через огромное количество дерьма, множество раз спасали друг другу жизни, поддерживали, когда теряли близких. Но, окажись он на месте Майлза и знай эту подноготную, вряд ли выдержал бы самого себя. На своем же месте Лекс сейчас начал ценить сложившиеся между ними отношения гораздо больше. Майлз оказался еще лучшим человеком, чем он всегда думал, а он никогда не считал его отрицательным персонажем их истории. Скорее, одним из самых положительных. — Я нашел ее после… — пробормотал Майлз и осекся. — После того, как она размозжила голову моему отцу, — продолжил за него Лекс, не пытаясь хоть как-то сгладить углы. Пора принимать реальный мир во всех его отвратительных красках. — Что именно Кэли тебе рассказала? — Ничего конкретного, — Лекс открыл глаза и, приподнявшись, уселся, прислонившись спиной к ограждению площадки. — Только сам факт. Не буду даже спрашивать — промолчишь. — Я все равно не знаю всех деталей, — пожал Майлз плечами и сцепил ладони на лодыжках, переплетя пальцы. Он уставился вперед, где за облаками просвечивало опускающееся к горизонту солнце. — Она была в истерике, когда я ее нашел. Рассказ вышел очень сумбурным, но крайне честным, — он тихо хмыкнул, и звук вышел болезненно горьким. — Не думаю, что Кэли когда-то позже хоть раз говорила со мной настолько откровенно. — Тогда началась ваша дружба, — вновь ляпнул наугад Лекс, и очередное предположение не прозвучало вопросительно. Кто бы знал, насколько сильно он устал задавать вопросы. Еще сильнее устал получать ответы, переворачивающие весь его мир. Снова и снова. С завидной регулярностью. — Да, именно в тот день, — кивнул Майлз и натянуто улыбнулся. — Не самый лучший фундамент, да? — Напротив, — Лекс отразил вымученную улыбку. Майлз опустил голову, а следом немного повернулся, скосившись в сторону друга. Светлые волосы упали вперед, но даже сквозь прикрывшие глаза пряди хорошо просматривался блеск на дне его зрачков. Он продолжил даже без вопросов и с каждым словом говорил все тише, отчего пришлось напрягать слух, чтобы расслышать реплики, тонувшие в завывающем ветре. — Кэли всегда приходила со школы позже меня. Постоянно где-то шлялась и появлялась ближе к ночи, ни с кем не разговаривала, просто уходила к себе спать. Так почти каждый день. Но в тот… — Майлз снова ненадолго замолчал и, сдвинувшись ближе к краю площадки, свесил ноги. Спрятав руки в карманы, он поежился. — Родители ушли на очередное собрание общины, Эстер осталась одна. Она в тот момент уже была в крайне отвратительном состоянии, мама Гленис держала ее на сильных транквилизаторах, ее старались всегда контролировать, но тогда судьба сложилась так, что за ней никто не присматривал. Мы с Гленис пришли вместе, но гораздо позже обычного — ходили на второе свидание, — он натянуто улыбнулся, но буквально в следующую секунду любые намеки на ностальгическую радость слетели с его лица. — А там они. На кухне. Эстер уже начала остывать к тому моменту. Она сидела на полу с вывернутыми руками в луже собственной крови. Вскрылась ножом для мяса, как в самых жутких фильмах. Лекс вздрогнул, представив картинку. Однако, возможно, реакция стала лишь ответом на пробирающий холод, который на высоте крана разбушевался гораздо сильнее, чем в низине. Словно пытался подстроиться под то, что сковало его внутренности ледяными цепями, замораживая любые эмоции. — Хронология событий другая, — тихо пробормотал Лекс еще одно предположение, и Майлз кивнул, подтверждая, что Эстер покинула бренный мир несколько раньше Аластора. — Кэли сидела перед матерью на коленях, бормотала что-то и стирала кровь с ее волос. Мы пытались ее оттащить, но она вырывалась и бредила. Что-то о том, что больше не позволит ему рушить свою жизнь. Не плакала. Ни единой слезинки, — выдал еще одну деталь Майлз, совершенно не удивив. Очень сложно представлялось, как Арман рыдает над трупом матери. Она не стала бы убиваться над телом. В воображении никак не складывалась картинка скорби. Любого демонстративного поведения и желания плыть по течению, смиряясь с судьбой. Скорее, Арман пошла бы мстить. Собственно, судя по всему, именно это она и сделала. — Пока мы с Гленис созванивались с родителями, Кэли бесследно исчезла. Мы не заметили, когда это произошло. Если бы она упомянула имя, возможно, мы успели бы ее остановить. Хоть что-то предпринять. — Ее никто бы не остановил, — отчего-то уверенно заявил Лекс. На его губах проскользнула мимолетная улыбка, которую он даже не попытался проанализировать. — Точно. Я пытался ее вызвонить, но она как в омут канула. Майлз тяжело вздохнул и, запустив пятерню в волосы, помассировал. Лекс неотрывно следил за сменой эмоций на его лице. Он давно не видел друга таким: сконцентрированным, но при этом в чем-то даже растерянным. Парень молчал долго, и Лекс не мешал ему вспоминать прошлое, сдерживая рвущиеся наружу вопросы каждый раз, когда его любопытство бесновалось, стоило Майлзу поморщиться. Тот будто проживал дни снова, секунда за секундой. — Я нашел ее под утро, — тихо продолжил Майлз спустя целую вечность, кажется. — Еще в детстве, когда ее цепляли одноклассники, она любила прятаться в нашем домике на дереве. Я решил проверить там. Кэли сидела в самом углу вся в крови, и я сразу понял, что это не кровь ее матери. — Вой ветра заглушился звуком тяжелого вздоха. — Не представляю, как ей удалось добраться и не попасться полиции с таким-то внешним видом. Когда я с ней заговорил, ее накрыла истерика. Тогда-то она на меня все и вывалила. Не застань я ее в таком состоянии, она никогда бы не открылась. Так что, как бы это сейчас ни прозвучало, мне очень повезло оказаться рядом с ней тогда, когда она была уязвима. Иначе она так и продолжила бы шарахаться от меня, не подпуская ближе. — Самозащита, — полувопросительно проговорил Лекс, и Майлз кивнул, подтверждая все предположения о том, что Аластор — первый человек, жизнь которого отобрала Арман. — Я пообещал ей, что не позволю свободным до нее добраться, — не став вдаваться в детали, сказал Майлз. — Даже в таком состоянии Кэли понимала, что ей грозит. — Смертная казнь, — без сомнений произнес Лекс. Арман никогда не оправдали бы. Что бы ни натворил Аластор, Эстер была беглянкой. Изгоем. Если бы дело касалось равноправных членов круга, возможно, ситуация разрешилась каким-либо другим образом, но речь шла о стычке между главным родом свободных и семьей, предавшей свой народ, нарушившей несколько договоров и отобравшей у целого поколения самого сильного волшебника, защищающего свой дом любой ценой. Как выяснилось в последние недели, действительно любой. Даже той, которую Лекс не мог принять, сколько бы ни пытался. Арман совершенно точно приговорили бы к сожжению, заставив расквитаться не только за свои грехи, но и грехи матери, и вся эта история осталась бы скрытой за тысячами печатей, а Аластор так и маячил бы в воспоминаниях сына нерушимым идеальным образом. — Ты все придумал? — Основу, — Майлз едва заметно дернул подбородком вниз, кивая. — Остальное решил отец, когда я убедил его, что Кэли нам еще нужна. Он был очень расчетливым, так что уговорить его не составило труда. Гораздо сложнее оказалось договориться с Кэли. Она хотела похоронить мать рядом с отцом, но, чтобы план сработал, пришлось отдать вам ее тело. Лекс попытался спроецировать ситуацию на себя, но удавалось с трудом. Он смог проститься с отцом, и пусть это был не самый лучший день в его жизни, гораздо хуже стало бы, если бы ему этого не позволили. Да и он никогда не ненавидел целый народ, так что представить, каково выдать тело важного человека, осознавая, что с ним потом сделают, не вышло. А вряд ли Арман не догадывалась, что труп ее матери не примут с распростертыми объятиями. Эстер похоронили без присущих лидерам круга почестей. Она удостоилась лишь безымянной могилы. Никто не устраивал официального прощания, да и почтить ее память пришли лишь несколько человек: брат и ближайшие друзья семьи, помимо судьи и исполнителей. Лекс даже не знал, где именно ее похоронили. От нее просто избавились, убедившись, что «убийца» Аластора больше никому из свободных не угрожает. Тотальная несправедливость. — Она тебе нравится, верно? — нарушил его размышления Майлз не самым уместным вопросом. Лекс ничего не ответил, лишь перевел пустой взгляд на горизонт. Как бы странно реплика в свете обсуждаемой темы ни прозвучала, она все равно не удивила. Даже мысленно Лекс не стал искать оправданий зудящему на языке ответу. Нет никакого смысла. Все уже обдумано десятки раз, оспорено, проиграно и доказано. Следовало принять факт. И жить с этим как-то дальше. — Давно? — без слов все поняв, спросил Майлз, но Лекс лишь неопределенно пожал плечами. — Хреново. — Хреново. На ум пришло непрошенное сравнение. С ней никогда не было сложно. Все происходило так, как задумывалось их родителями. Они познакомились, притерлись, совпали некоторыми интересами, подружились и смирились с тем, что им предстоит всю жизнь идти рука об руку. Каждый день — верный, каждый поступок — правильный, каждое прикосновение — уместно. Никаких запретов и последствий. Никаких глубокомысленных размышлений о том, чем может грозить любое лишнее движение или любая пущенная на самотек мысль. Спокойно, тихо и почти без эмоциональных всплесков. Наплыв чувств случился лишь тогда, когда на ее коже появился черный отпечаток. Оказалось сложно смириться со слезами и еще сложнее с последовательным уничтожением привычной личности. Только в последний год эти отношения вышли из берегов спокойного озера, превратившись в непрекращающуюся бушующую стихию. А потом просто кончились, оставив после себя незаживающую рану. Даже такими, они привели к полному раздраю в сердце. С Арман все было сложно с самого начала. И вовсе не из-за меток. Между ними всегда маячили проблемы — такие, которые трудно разрешить даже при огромном желании. Они вытекали из прошлого их семей, опоясывали и вынуждали всегда помнить о том, что они не просто два случайных человека, пересекшихся на углу тихой вечерней улочки. Они потомки двух непримиримых веками родов. Вчерашним днем между ними возникла еще одна пропасть — гораздо глубже всех предыдущих. Она казалась непреодолимой, а человек по ту сторону обрыва — недостижимым. Но, быть может, именно такие пропасти и заставляют людей строить прочные мосты?

***

Кэли сидела на земле и до боли цеплялась за икры, оставляя синяки даже через ткань плотных брюк. Она утыкалась лбом в колени и глубоко дышала, пытаясь унять воющее внутри отчаяние. Волосы рассыпались плотным покровом, скрывая ее сжавшееся у полуразрушенной стены тело от внешнего мира, но ей этого не хватало. Хотелось исчезнуть. Просто бесследно пропасть, перестать слышать собственные мысли, не заглушающиеся едва заметным шепотом. Даже главный голос притих, не желая нарушать ее самокопание. Или, возможно, амок слишком ослаб из-за полного контроля над телом. Наверное, зло сейчас испытывало примерно то же, что и сама Кэли, — она была совершенно разбитой, рассыпавшейся на мелкие части, по которым прошлись утяжеленными металлом подошвами. Абсолютно не представляла, как собирать себя обратно. Как смиряться с новой правдой и новым положением. Как во всем этом ворохе кровавого месива, которое по какой-то непонятной причине все еще звалось ее состоянием, найти хоть что-то от старой себя. Кэли сотни дней не сталкивалась с таким одиночеством — заставляющим ненавидеть не только события своей жизни, но и саму себя. Вынуждающим перебирать каждый свой поступок в поисках ошибочных — тех, которые и пустили однажды все под откос. И находить один за одним, считывать мелкие зарубки, которые завели ее в пропасть, в которой она снова совершенно одна. Она окружила себя людьми, узрев в них тех, на кого можно положиться. Ей так и не удалось научиться бороться с самой собой, и она вновь привыкла к окружающим, в один ужасный момент их идеализировав. У нее никогда не складывалось с серыми оттенками — мир слишком часто разделялся для нее на черное и белое, а промежуточные тона меркли, не позволяя их разглядеть. Ее снова обезоружило отчаянное желание избавиться от одиночества, и после накрыло именно то, что сопровождало ее судьбу с самого детства. Очередное предательство. Но она это заслужила. Именно этого она добивалась изо дня в день, совершая поступки, за которые не прощают. Она убивала, заставляя себя забывать лица тех, у кого отобрала жизнь. Обманывала, выстраивая сети ловушек и плетя хитросплетения изо лжи, призванной вынудить человека поступить так, как ей нужно. Жертвовала десятками, сотнями и тысячами ради цели, которая, скорее всего, недостижима. Она уподобилась Аластору и Лукасу — мужчинам, которые внесли в ее характер гораздо больше, чем отец. Они превратили ее в человека, не брезгующего худшими поступками, готового пойти до конца и положить на алтарь своих убеждений весь чертов мир, если придется. Сколько бы ни пыталась сохранить остатки человечности, в конечном итоге она все же стала злом во плоти. И получила по заслугам. Карма та еще справедливая сука. Хруст крошащихся обломков на земле под подошвами Двэйна заставил ее вынырнуть из безрадостных мыслей. Кэли настолько сильно погрязла в самой себе, что вообще не замечала ничего вокруг, и опознала его приближение только в эту секунду. Но, если даже почувствовала бы его раньше, вряд ли дала бы какую-то реакцию. Когда она только сбросила с себя истерику и поняла, что именно сделала, ей даже стало жаль. Двэйн не заслуживал узнать правду таким образом, да и на краткий миг ее напугали последствия. Почему-то смириться с тем, что он может попытаться отомстить или элементарно уйти, в ту секунду было сложно. Это ощущалось как потеря единственного, что осталось на пепелище ее жизни — совершенно противоестественно. Сейчас же, когда она успела ужиться с выданной правдой, ей стало абсолютно плевать на любой исход. Плевать на Двэйна, на себя и на то, к чему приведут брошенные в состояние аффекта слова. В эту секунду единственное, чего хотелось, — чтобы все закончилось. Чтобы жизнь оборвалась и утащила за собой бесконечный поток страданий, пузырящихся на душе остающимися навечно ожогами, словно бьющийся в агонии комок личности по-садистски швырнули в щелочь. Может, если Двэйн решится отомстить, это станет лучшим выходом? В глубине души Кэли призналась себе, что, если он действительно на это пойдет, она не станет сопротивляться. Просто не найдет весомых причин. Она проигнорировала усевшегося рядом парня даже несмотря на то, что тот приземлился настолько близко, что его бедро соприкоснулось с ее локтем. Она лишь теснее обняла согнутые ноги и, положив на колени подбородок и откинув пряди за спину, открыла глаза, но перед взором осталась практически непроницаемая темнота, будто так и не удалось поднять веки. Будто все вокруг погрязло в той черни, что паразитом отдирала куски обессиленного мяса внутри, тщательно пережевывала и выплевывала на место — авось прирастет обратно. — Рассказывай, — потребовал Двэйн, и слово прозвучало приказом. — Всю правду, Арман. Когда ты впервые встретилась с моим отцом? И что произошло, когда встретилась в последний? Кэли тихо хмыкнула, даже не удивившись подобной осведомленности. Удивилась только тому, что ему требуется задавать вопросы непосредственно участнику тех событий. Более ожидаемым стало бы то, что кто-то ему уже все рассказал. Сейчас она сомневалась в каждом. Каждый мог предать. — Сфера неприкосновенности, — сухо отозвалась она, поднимая голову. Уткнувшись макушкой в холодную стену, она уставилась на почерневшее небо, на котором не мигали звезды, потонувшие в мареве густых облаков. Даже свет луны едва просачивался, что делало ночь практически непроглядной. — Мама выкрала ее в день своего побега. — Поэтому вас никто не мог найти, — предположил Двэйн, и его тон звучал таким же пустым. — И поэтому нам пришлось оставить замок круга до тех пор, пока защита не вернулась на законное место. На последних словах голос немного сорвался, но, скосившись, Кэли не заметила ни единой эмоции на лице парня. Она не стала акцентировать внимание на том, насколько быстро он сложил все фрагменты пазла. Наверное, он долго об этом размышлял, строя различные догадки. Вряд ли он без вопросов воспринимал тот период истории, в который круг покинул свое пристанище на десяток лет. Распространенные в их обществе причины казались абсурдными даже тому, кто не знал всей правды. Кто вообще в здравом уме поверит, что почти сотня волшебников скрылась глубоко в лесах только потому, что там лучше воздух? Но свободные принимали, то ли опасаясь озвучивать вслух подозрения, способные привести на кострище, то ли допустив, что элита свободных могла снизойти до чего-то подобного просто потому, что люди, которые имеют все, периодами идут на странные в понимании обычных граждан поступки. — Сферу создали Арманы, — безжизненно продолжила Кэли. Ей бы стоило обдумать, что именно рассказывать, но сейчас в этом для нее не было никакого смысла. Ни в чем вообще не осталось никакого смысла. — Мама досконально знала принцип работы и переписала магический фон на защиту нашей семьи. Никто и никогда не смог бы нас отследить, — она горько усмехнулась, покачав головой. — Кроме него, конечно. Его настолько задело пренебрежение, что он потратил десять лет, чтобы перерыть всю Америку. Когда ты впервые заметил шрамы на его руках? — Они всегда там были, — сказал Двэйн, и в его речи проскользнула яркая эмоция — сомнение. — Ложь, — рассмеялась Кэли совсем безрадостно. Это очень походило на подступающую истерику, но даже такая перспектива не напугала. Это состояние за один чертов день успело стать привычным. Почти родным. — Вспомни, когда ты увидел их впервые собственными глазами. Он долго молчал. Возможно, перебирал фрагменты своего прошлого, а может, смирялся с тем, что всегда обманывался. В среде свободных ходил слух о том, что Эстер прокляла Аластора в день свадьбы прямо перед побегом, но это было ложью. Женщина обложила его узами обещания за день до того, как навсегда покинула свой дом, — во время предбрачной церемонии обмена клятвами «безопасности». И никто, конечно, не говорил о том, что последствия проявились лишь тогда, когда старший Двэйн сорвал все печати — с остервенением выдрал из сдерживающей проклятие магии связующие элементы, пойдя против каждого данного в тот день обещания. Аластор искусно обманул всех, вынудив личных лекарей распространиться в простых кругах о том, что они лечили его гораздо дольше, чем на самом деле. — В одиннадцать, — наконец подал голос Двэйн, и в этих нескольких словах прозвучало столько понимания, что отпала всякая потребность говорить что-то еще. Но Кэли все равно продолжила рассказ последовательно, шаг за шагом продвигаясь по тропам своего прошлого. — Чтобы клятва сработала даже без произнесенного вслух согласия, необходимо, чтобы человек хотел согласиться. Не имеет значения, двигает им страх или искреннее желание. Важно, чтобы согласие промелькнуло в мыслях хотя бы случайно, — поведала она о главной особенности основного умения рода Арман. — На свадьбе волшебники клянутся в верности и поддержке, но ты знаешь о клятвах, которые дают перед браком? — Не навреди супругу в отсутствие непреодолимых причин, — без запинки ответил Двэйн. — Не навреди супруге в отсутствие непреодолимых причин, — повторила за ним Кэли, немного переиначив реплику. — Мама скорректировала клятву. Она убрала размытую формулировку «непреодолимые причины». Аластор так сильно хотел заполучить ее трофеем, что проигнорировал опасность. Мама могла любой его поступок воспринять, как вред. Он сорвал печать через десять лет. Признаюсь, когда увидела его в следующий раз, удивилась, что он все еще жив. Ваши лекари не такие уж бездарности — сдерживать магию такого уровня очень сложно. Хотя ублюдкам никакой закон не писан, даже магический. Она ожидала ярости, но за высказанным не последовало реакции. Повернув голову, она увидела лишь совершенно непроницаемое, пустое лицо и устремленный вперед лишенный всех эмоций взгляд. Видимо, не только ей пришлось окунуться в собственное чистилище, в котором вместо страданий в ожидании дальнейшего пути в ад обволакивала изъедающая некрозом пустота. Наверное, не окажись Кэли в таком состоянии, она бы напомнила себе о том, что необходимо фильтровать слова. Что Двэйн намного лучше, чем она когда-либо считала, и не заслуживает узнать всю правду именно так — во всей ее паршивой и тошнотворной красе. Но сейчас сильнее всего хотелось того, чтобы хоть кто-то разделил с ней одиночество на дне отчаяния. Чтобы кому-то стало так же отвратительно. Подвернувшийся под руку парень оказался лучшей кандидатурой. — Лонсайд, — назвала она город, в котором ее сердце грубо выдрали, оставив на его месте зияющую дыру. — Мы прожили там три месяца. У папы было дело в Филадельфии, и нам пришлось занять небольшой городок неподалеку, потому что в тот раз требовалось его личное присутствие. Реальность пропала из фокуса, когда перед глазами начали проноситься воспоминания. Кэли очень ярко видела узкие улочки, малоэтажные здания с красными крышами, несколько соседских ребятишек, с которыми успела сблизиться. Каждый новый временный «дом» оставался в ее памяти детьми, с которыми тогда еще незамкнутая общительная девочка легко находила общий язык. И пусть настоящей дружбы никогда не складывалось в силу частых переездов, все же она не отстранялась от окружающих до того, как впервые встретилась с Аластором. Дети Лонсайда стали последними, с кем она искренне хотела подружиться, прогуливалась по крохотным зеленым паркам, выискивала доверчивых зверушек и громко смеялась, когда очередная приманенная на орехи белка щекотала ладонь пушистой мордочкой. Это было последним приятным воспоминанием о взаимоотношениях с кем-то до того момента, как в ее существование ворвался Майлз и своим упрямством добился сближения лишь по прошествии огромного количества времени. — За десять лет безопасности мама успела расслабиться, — Кэли хмыкнула, поймав себя на мысли о том, что преступная жизнь отца не очень походила на абсолютную безопасность. Но с угрозой от свободных его виртуозное умение водить за нос силы правопорядка лишенных и рядом не стояло. — Аластор увидел нас в Филадельфии совершенно случайно. Черт его знает, что он вообще забыл на празднике лишенных. Мама вывезла меня на ярмарку и допустила огромную ошибку — не оглянулась. Он выследил нас вплоть до границы действия Сферы. — Как он ее преодолел? — задал наводящий вопрос Двэйн, когда она надолго замолчала. — Его провела я, — горько ответила Кэли. — Естественно, маме пришлось учесть то, что мы должны были казаться нормальными, проживая среди лишенных. Сфера только отводила внимание, но каждый житель дома мог привести с собой кого-то, если желание добровольное. — Он тебя обманул? — Мне было девять, — хмыкнула она. — Я доверяла всему миру. Он перехватил меня у школы. Сказал, что друг мамы. Аластор располагал к себе. Природа не обделила его красотой и обаянием, да и с детьми он общаться умел. Я поверила. Кэли грустно усмехнулась, припоминая, как именно отреагировала на мужчину, когда увидела его впервые. Цвет его глаз завораживал, и тогда наивная маленькая девчонка даже почти поверила в религиозные бредни бабушки. Аластор настолько сильно выбивался из среднестатистического провинциального общества, что показался ее сошедшим на землю ангелом. Она ловила каждую его реплику с открытым ртом, тая от широких обворожительных улыбок, без сомнений вложила свою ладонь в его и добровольно привела Смерть на порог своего дома. — Мама с папой никогда не таились в своих чувствах, и когда мы приблизились, застали их целующимися на крыльце дома. — Он взбесился? — предположил Двэйн, и она кивнула. Шею фантомно ужалило кончиком палочки, которую приставили к ее горлу. Кэли очень хорошо воскресила в памяти сюрреалистичность ситуации: светило яркое солнце, птицы щебетали на цветущих зеленью деревьях, где-то в конце улицы смеялись соседские дети, а она тихонько хныкала. Даже дрожь коленей вернулась. — Когда он достал палочку, я запаниковала, — в носу защипало, и Кэли помассировала перегородку. Но голос все равно выдал, о чем будет дальнейший рассказ, — сорвался на гласных. — Только тогда я поняла, насколько облажалась. Общение с волшебниками было табу, которое нельзя нарушать ни при каких условиях. Мама это очень четко обозначила, прежде чем рассказать мне о магии. Перед взором встало лицо Эстер. При виде Аластора в ее глазах отразилась каждая мысль. Она сразу его узнала несмотря на то, что они не виделись десяток лет, и тогда Кэли просто восприняла ее искаженные в гримасе черты, как испуг. Однако сейчас точно знала, что в тот момент ее мать уже осознавала, что для них все закончилось. Что жизнь больше никогда не будет прежней. — Аластор заставил всех войти в дом, — продолжила Кэли и рывком стерла каплю с щеки, даже не задумавшись о том, чтобы сдержаться. — Он выбрал мою спальню для дальнейшего разговора. — Там он убил твоего отца, — на грани шепота выдохнул Двэйн, и, на одно мгновение зависнув, она расхохоталась. Слезы брызнули из глаз, нервный смех перемежался краткими рыданиями. Кэли спрятала лицо в ладонях, ощущая копящуюся на щеках влагу. Если бы все было так просто, рассказ вышел бы намного короче. Он не оказался бы таким богатым на страшные повороты, подходящие остросюжетному триллеру, придуманному очень талантливым сценаристом, стремящимся как можно сильнее пощекотать нервы зрителю. Но все не было так просто. — Наивный папенькин мальчик, все еще верящий в то, что его отец проявил бы такую гуманность, — прохихикала она, опуская ладони. Выудив из-под рукава куртки ткань водолазки, она стерла влагу с лица и провела языком по нижней губе, собирая соль. Но стоило ей посмотреть на парня, как она столкнулась с острым, как бритва, блеском на дне его зрачков, и защитный смех тут же оборвался. Кэли сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая рваное дыхание. — Это сделала мама, — произнесла она, и больше в сказанных словах не отслеживалось ни намека на веселье. Веки Двэйна распахнулись, а рот приоткрылся. Его грудь дернулась, и, немного отодвинувшись, он уселся вполоборота, видимо, чтобы лучше ее видеть. Кэли всеми силами старалась не погружаться в воспоминания слишком глубоко, но они все равно накатывали волнами, словно ей снился кошмар наяву. Она почти услышала дребезг украшенного драгоценностями стеклянного слона, которого ей привез папа из Индии и которого она задела рукой и смахнула со стола, пытаясь вырваться. Но где девятилетняя она — неопытная и без палочки, спрятанной вместе с палочкой Эстер в другой части дома, — и где сильнейший темный маг современности? Кэли помнила растерянное лицо отца, который в тот момент явно жалел, что детская единственной в доме была избавлена от огнестрела, запрятанного в каждом углу в других комнатах. Хотя вряд ли он успел бы что-то сделать против магии и человека, не побрезгавшего ранить ребенка, чтобы добиться своей цели. — Он поставил ее перед выбором, — Кэли провела кончиками пальцев по вороту, под которым темнел свидетель ультиматума. — Или я, или папа. Двэйн пристально отследил ее мимолетное движение, но ничего не сказал, лишь по воздуху пронеслись яркие ноты сочувствия. Будто видел то, что уродовало ее кожу больше пятнадцати лет, вынуждая всегда прятаться от окружающих за иллюзией. — Мама не смогла, — отрывисто продолжила Кэли, видя воочию истерику Эстер. Та умоляла, захлебываясь слезами, и ничего не могла предпринять, пока в горло ее ребенка упиралась палочка. — Папа все сделал за нее. Ее руками и ножом твоего отца. Никогда не забуду, как кровь блестит на сверкающих в солнце сапфирах. Даже странно, что после этого я все еще люблю синий цвет. Все хорошо, котенок. Я всегда буду рядом с тобой. Глаза снова наполнились слезами. Ее отец всегда был храбрым человеком, отчаянным, очень рискованным. Он с подросткового возраста сидел на игле адреналина и ради него мог пойти на самые безрассудные поступки. Кэли изучала его жизнь очень тщательно. Повзрослев, она раскопала все его деяния; с приоткрытым ртом слушала рассказы Рея — лучшего друга отца, и Лилиан — его сестры; даже нашла пару дневников среди брошенных матерью вещей: еще до встречи с Эстер ее отец записывал свои мысли, однако после перестал это делать, потому что у него появился человек, которому можно рассказать все без утайки. Множество фактов свидетельствовали о том, что у мужчины были проблемы с восприятием мира. Он крайне зависел от взрывных эмоций и искал их в постоянном риске. Но когда дело касалось семьи, мужчина менялся. Он всегда тщательно следил за безопасностью, предвещая любые попытки органов власти добраться до очередного убежища. Он десятки раз перепроверял все хвосты, чтобы через него никогда не смогли добраться до его девочек. Сразу после рождения дочери он взял с Рея слово, что, в случае чего, о Кэли обязательно позаботятся. Он даже порывался начать спокойную законопослушную жизнь, но что у него, что у Эстер были отрезаны любые пути к нормальному существованию. Однако опасность пришла не с той стороны, которую отец Кэли всегда контролировал. С волшебниками он никогда бы не смог тягаться. Точно не один на один. Всегда помни о том, кто ты. — Он умер быстро, — с губ Кэли сорвался всхлип. — Раны оказались настолько глубокими, что у него не осталось ни единого шанса. Двэйн подался вперед и накрыл ее лежащую на земле руку своей, облаченной в перчатку. Как когда-то давно, кажется, тысячу жизней назад. Эффект стал таким же: истерика начала утихать, словно озлобленного отсутствием нежности котенка приласкали, и тот, все еще тихо порыкивая, осторожно прильнул к ладони, готовый в любой момент, при любой опасности обнажить тоненькие молочные клыки. Кэли позволила себе украсть немного спокойствия, предложенного таким невинным жестом. Сейчас она не была уверена в том, что сможет продолжить, если поступит правильно и выдернет руку, лишив себя легких, почти неощутимых поглаживаний по замерзшей коже. — Но ему и этого не хватило. То намерение, которое ты использовал на охраннике у селян. Оно очень неприятное. Не можешь пошевелиться. Никогда не чувствовала себя настолько беспомощной. — Что он сделал? — крайне тихо спросил Двэйн таким убитым тоном, будто понял, что они подобрались к самой страшной части истории. О кожу с силой ударилась паника, и Кэли внимательно посмотрела на парня. Он все так же выглядел невозмутимым, однако она прекрасно ощущала, как все внутри него дрожит ожиданием следующих слов. Кажется, в тишине ночи даже слышалось учащенное биение его сердца — загнанное до бешеной скорости. Но внешне ничего не выдавало истинного состояния, разве что свободная ладонь, сжатая в кулак до такой степени, что должны онеметь костяшки. От этого стало абсурдно теплее, словно в замороженную душу впрыснули совсем немного горючей смеси, которая позволила почти потухшим углям с новой силой тлеть, чтобы однажды вспыхнуть и заставить двигаться вперед. Кэли захотелось отдать все, что у нее осталось, чтобы обострить это чувство. — Он приковал меня к стене тем самым намерением, а потом трахнул мою мать, вжимая ее лицом в кровь моего отца, — очень медленно, выделяя каждое слово, отчеканила она максимально грубо и откровенно, желая причинить как можно больше страданий. Все, лишь бы облегчить свое состояние. Пальцы на ее ладони сжались, причиняя легкую боль, но она не подала вида, продолжив: — Мама умоляла его позволить мне уйти, но он хотел ее добить. Уничтожить все, что от нас обеих осталось. В какой-то момент она замолчала, чтобы не пугать меня еще больше, и не издала больше ни звука до самого конца. Вот тебе правда. Нравится? Она мечтала увидеть то, как ее слова ранят, оставляя незаживающие, гниющие рубцы, и Двэйн полностью ее удовлетворил: в его глазах застыл такой непередаваемый ужас, который, возможно, мог сравниться с тем, что отражался в ее собственных пятнадцать лет назад. Он отстранил ладонь и, сцепив пальцы левой руки на запястье правой, поморщился. Опустил голову, уставившись в землю, и все вокруг пропиталось горечью — такой, какую Кэли и хотела ощутить. Вкусить ее, смешать с собственной, чтобы нельзя было отличить, кому какие оттенки принадлежат. Но легче не стало. Стало только еще паршивее. И тогда ее, наконец, осенило. Кэли перевела взгляд на горизонт и сдвинула брови, смакуя мысль. Они оба всего лишь жертвы обстоятельств. Потерянные дети, втянутые в распри своих семей с момента рождения. Им просто вручили обязанность нести на плечах грехи своих родителей, которые стоили друг друга: одна пошла против законов, зная, что ей этого не простят, а второй оправдал все низменные желания наказанием. Они с Двэйном совершенно не виноваты в том, как распорядилась их существованием Судьба, свалив на головы подростков проблемы, с которыми не справился бы и умудренный опытом человек. — Мама так и не смогла вернуться. Она видела это каждый божий день, — вновь подала голос Кэли, и ее тон отдал плаксивостью. Пронесшиеся в голове умозаключения разожгли желание делиться дальше. Теперь не для того, чтобы заставить кого-то испытать те же страдания. Ей хотелось, чтобы ее поняли, и она впервые думала, что сидящий рядом человек на это способен. — А потом просто ушла вслед за папой. Точно таким же способом. Наверное, хотела сохранить о нем память. Кэли передернуло, когда она вспомнила, как выглядел труп. В тот момент она совершенно не думала о смерти. Это осталось где-то на периферии, как случившийся факт. Ей надо было стереть кровь с волос матери — алый на выбеленных, доходящих до талии прядях слишком остро ассоциировался с тем же видом, который засел на подкорке в девять. Ей настолько сильно хотелось это сделать, словно ее настигла маниакальная фаза. Чертова необходимость. Она совсем не видела мертвую Эстер. Она видела ее успокаивающий взгляд и другой — колкий и затопленный животным удовольствием. Видела жилистую ладонь в волосах, насквозь вымокших в крови ее отца. Слышала прерывистое дыхание и треск ткани. Почти неуловимый скрип паркета, стонущего от каждого жесткого толчка бедер. После смерти папы Кэли едва ли могла смотреть в зеркало, а после того, как умерла мать, а сама она убила Аластора, по ту сторону отражения окончательно встала Эстер, судьбу которой дочь почти повторила. Они оказались чертовски похожи. Особенно когда их тела покрывала кровь мужчин, жизнь которых они отобрали. Когда Майлз нашел ее в домике на дереве, в котором Кэли всегда пряталась, она почти себя не осознавала. Она выдирала самые красные волоски, один за одним, надеясь, что так сможет избавиться от навязчивых образов. Что сможет отогнать кошмар, следующий за ней по пятам, пока она убегала от трупа Аластора, унося вместе с собой его частичку — покрывающую все тело кровь. Почему-то Майлз сразу понял, в чем проблема. Он присел перед ней и тихо заговорил. Спокойным тоном поведал о намерении, которое может навсегда спрятать от нее ненавистное отражение. Она почти неслышно ответила на его вопрос о любимом цвете, и он избавил ее от мучений, наградив синими прядями, которые до сих пор спасали от постоянного ада горестных воспоминаний. Именно тогда она позволила себе выдать Майлзу кредит доверия. Ей необходимо было с кем-то поделиться. Рассказать хоть кому-то, чтобы выплеснуть часть яда, отравляющего ее организм секунда за секундой. И выбранный на эту участь парень полностью оправдал возложенные на него надежды. — Как вы встретились потом? — напомнил о себе Двэйн. И Кэли перешла к тому же рассказу, который однажды выпалила Майлзу, срываясь на истерические всхлипы. Сейчас ее голос тоже дрожал, щедро сдобренный рыданиями. — Я следила за ним к тому моменту уже год, — почти неслышно произнесла она. — Мы встретились задолго до этого. Случайно. Снова. После этого я больше никогда не упускала его из вида. Мне необходимо было его контролировать. Даже рядом с замком вашим появлялась несколько раз — Сфера легко меня пропускала. Они так и не стерли мой фон. Когда мама умерла, Аластор по несчастливой для себя случайности как раз ошивался на Манхэттене. Я подкараулила его на пути в отель. Не могу объяснить зачем. Я хотела посмотреть ему в глаза. Наивная идиотка. Не знаю, чего ждала. Кэли горько хмыкнула. Она не могла припомнить, как вышла из дома Майлза и направилась туда, где, по ее данным, остановился старший Двэйн, в очередной раз появившийся в ее городе. Она долго стояла на углу огромного элитного здания, сканируя каждого прохожего. А когда увидела нужного, совершенно не отдавая себе отчета в происходящем, окликнула. Стояла глубокая ночь, но Аластор даже в темноте узнал ее моментально. Без вопросов последовал за ней в переулок между зданиями. Он сохранял молчание до тех пор, пока она не завела его в максимально безлюдное место, в котором их разговору точно никто не мог помешать. — Он узнал меня. Рассмеялся, когда я поведала о маме, — полушепотом произнесла Кэли. — А потом сказал, что я похожа на нее в том же возрасте и что влюбился в нее именно тогда. — Он же не… — Двэйн осекся. — Он решил добавить меня в коллекцию, да. Трахнуть всех Арманов как смысл жизни, — кивнула Кэли. — Но, в отличие от мамы, я смогла за себя постоять, и он поплатился за все, что сделал с моей семьей. Я не буду рассказывать, как это произошло. Думаю, ты в состоянии додумать. Вот и вся история. Она перевела дыхание, окончательно смиряясь с тем, что теперь не единственная, кто вынужден нести это бремя на плечах. Никому и никогда она не рассказывала всего настолько подробно. Майлз знал часть истории. Кей погрузился в основы, но без деталей. Маркусу удалось выяснить чуть больше, но и ему она не решилась основательно изливать душу. Исключением стала только Ноа, но ей Кэли вообще ничего не озвучивала. Та выудила из нее эти воспоминания еще в Склепе, однако так и не поведала их Лукасу, хоть ее и принуждали к тому, чтобы раскрывать все слабые места своей поднадзорной. Двэйну она позволила окунуться в истину с головой. И, наверное, это по-настоящему правильно. Только он имел отношение ко всему этому дерьму, которое не вязалось с понятием «счастливая жизнь». Сохраняя молчание, он отвернулся и, придвинувшись к Кэли, вновь оперся спиной о стену. Боковым зрением она заметила, как он, прижавшись макушкой к ледяному камню, смотрит в небо. Она прислушалась к его ощущениям, и те были чрезвычайно странными. Вместе с тоской, смешанной с горечью, вокруг витало облегчение. Возможно, ему все эти тайны слишком долго не позволяли спокойно существовать? Кэли не знала. И не стала спрашивать. Пусть это останется его личным. Для одного дня уже упомянуто слишком много всего личного. Поэтому она лишь кратко произнесла: — Я не буду извиняться. Двэйн не ответил. Он молчал очень долго, и это молчание было тягостным. Самым тягостным за всю ее жизнь. Кэли не знала, чего вообще ждала, но точно не того, что он сделал дальше. Она напряглась, когда он расстегнул куртку. Внимательно проследила за тем, как он запускает руку во внутренний карман, и сорвалась на всхлип, стоило в свете луны блеснуть кольцу Аластора. Отодвинулась, не веря в то, что Двэйн действительно решил в такой момент снова это сделать — сыграть на ее слабостях. Но следующие действия заставили надежду вновь воспрянуть, расправив крылья. Двэйн подбросил кольцо и оставил его висеть в воздухе простеньким намерением, которое осилил за недели практики в магии без палочки. На кончиках его пальцев завихрились витки тумана, которые через секунду коснулись белого золота. Задержав дыхание, Кэли запоминала то, как узоры на ободке испаряются. Синий камень мельчал и вместе с металлом осыпался на землю пеплом. Прошло меньше десяти секунд, и от напоминания, которое она долго таскала на шее, чтобы не забыть ни о своих грехах, ни о чужих, ничего не осталось. Даже пепел пропал из виду, рассеявшись легким мановением ветерка. И этот поступок стал лучшим, что для нее когда-либо делали. В особенности потому, кто на него пошел. — Что дальше? — тихо спросила она, пока Двэйн отряхивал пальцы с видом такой брезгливости, словно прикосновение к кольцу было чем-то отвратительным. — А что дальше? — равнодушно спросил он, противореча эмоциональному коктейлю, который не потерял ни единого градуса боли, поделенной на двоих. Он повернулся к ней, и в его радужках, так сильно похожих на отцовские, тоже отразилось то, что ощущалось в воздухе. Кэли видела в них себя. Все то, что мучило на протяжении долгих лет. — Все изменилось, — тихо прошептала она, с неудовольствием слыша, как голос подрагивает. Она боялась того, что предпримет Двэйн. Этот недолгий разговор стал ее собственным Рубиконом. Быть может, высказанные слова воспринимались так только потому, что ее друзья, которым она долгое время доверяла без оглядки, оказались не такими идеальными, как думалось, и хотелось увидеть в сидящем рядом человеке хоть что-то, что позволит не разочароваться в людях окончательно. Она не могла ничего объяснить. Просто… в данный момент ей не хотелось избавляться от его общества. Ей требовалось его общество. Неожиданно сильно. Почти до истерики в случае отказа. Двэйн тяжело вздохнул и провел пальцами по волосам, зачесывая взлохмаченные пряди назад. Пожевал губу, видимо, раздумывая над ответом. И ни разу, ни на секунду не отвел откровенного, обнажающего душу взгляда. В какой-то момент луна выглянула из-за плотных облаков, и их сидящие у стены силуэты подсветило сине-зелеными оттенками, а отражающиеся в радужках безмолвные слова принятия стали читаться лучше. Практически произнесенными вслух. — Ты же не считаешь, что я совсем идиот и не догадывался о чем-то подобном ранее? — спросил Двэйн спустя какое-то время, которое пролетело в одну секунду. Его голос прозвучал хрипло. Как у только-только выбравшегося из сонной реальности. Кэли пожала плечами, не зная, что ответить. Двэйн был рассудительным — это она давно признала. Любопытным, часто сверх меры. Голодным до деталей, напористым, бескомпромиссным тогда, когда желал добраться до истины. А она за прошедшие недели очень часто произносила то, что могло натолкнуть его на верные размышления. — С этим просто необходимо смириться и идти дальше, — продолжил Двэйн. — У нас все еще есть неоконченное дело. — Я. Убила. Твоего. Отца, — четко по словам произнесла Кэли на случай, если он не догнал, что ни вчерашним вечером, ни сегодняшним с ним никто не шутил. — Мой отец убил твоего, — он пожал плечами, постаравшись сделать непринужденный вид. Кэли скептически вскинула брови, и Двэйн тяжело вздохнул. — Это сложно, Арман, — он прервал честный контакт взглядов и закончил на грани шепота: — Чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты нормально реагировал? — реплика прозвучала вопросительно несмотря на то, что она пыталась высказаться утвердительно. — А как нормально? — Не знаю, — задумавшись на одно мгновение, ответила Кэли, не определившись с реакцией, которую могла бы посчитать уместной. Разве что попытку отомстить. Хотя для нее и это стало бы странным. Она бы точно на месте Двэйна прониклась историей ребенка, но у нее всегда была слабость перед детьми. Необъективно. — И я не знаю, — он задумчиво покачал головой и выдавил что-то, что должно было стать ободряющей улыбкой, но вышло жалко. Пародией на искренность, которую никто из них не мог сейчас сымитировать. — Просто дай мне время это принять. Прошлое — прошлому, сейчас важно будущее. Глупо от него отказываться. Кэли кивнула и облегченно выдохнула. Отвернулась, скрывая, насколько такой ответ пришелся по душе. Несколько минут они молчали, каждый думая о своем, а потом она заметила копошение сбоку. Скосившись, заметила, как Двэйн вновь роется во внутреннем кармане куртки и достает флягу. Она никогда не видела этого предмета среди всего его арсенала, поэтому сдвинула брови, наблюдая, как он отвинчивает крышку. До обоняния донесся резкий запах спирта, от которого скривились они оба. — Что? — спросил Двэйн, сделав глоток и заметив, с каким осуждением она проследила, как дергается кадык. Потянув уголок губ вверх в очередной имитации чего-то напоминающего нормальное настроение, он протянул ей флягу. — Дни были не самыми простыми. И ты с черными глазами, знаешь ли, то еще зрелище. Кэли посомневалась секунду, но, оправдавшись, что тьма все равно сейчас крайне ослаблена, взяла. Сейчас и ей не помешало бы немного отвлечься, чтобы потом на свежую голову все переварить. Принюхавшись, она нахмурилась сильнее, пытаясь определить сорт пойла. Слегка пригубила и поморщилась от ядреной горечи. Самогон. Еще отвратительнее того, что подавали в баре селян. — Где взял? — спросила Кэли, прежде чем сделать второй, уже внушительный глоток. Горло обожгло и, передавая алкоголь обратно, она прижала ладонь тыльной стороной ко рту, давясь кашлем. — Спер у того мужика, который к тебе в баре приставал, — без единой ноты веселья хохотнул Двэйн и, сделав еще один глоток, поставил флягу между ними как безмолвное предложение либо продолжить при желании, либо просто проигнорировать. И как он умудряется так тонко чувствовать, что лучше сделать? — Что произошло, пока я была в отключке? — тихо спросила Кэли. Прошлое — прошлому. Но нужно разобраться и с будущим. Кэли напряглась, когда ощутила четкий аромат вины. Двэйн моментально понял, кого она имеет в виду, и сразу поник. Он резко отвернулся и уставился на пейзаж вдали. Вслепую нащупав флягу, сделал еще несколько внушительных глотков, и присутствовало во всем этом что-то неправильное. Внутри заворочалось нехорошее предчувствие. — Мы просто поговорили, — пожал Двэйн плечами. — О чем? — О том, какой я потрясающий, — фыркнул он почти беззаботно, но по нему было видно, насколько сильно он напряжен. Почему-то возникло яркое ощущение того, что он при первой возможности скрылся бы, лишь бы не продолжать. Кэли решила, что этот разговор может подождать. Вероятно, она все же выбрала неправильное время. У них еще появится возможность обсудить все, когда сегодняшний день удастся хоть немного с себя содрать, чтобы вновь начать дышать полной грудью. Поэтому она лишь уточнила. На всякий случай: — Мне стоит волноваться? — Дай мне время, — попросил Двэйн, так и не глядя в ее сторону, но она все равно кивнула, выражая согласие. — Сначала мне надо это обдумать наедине с собой. Кэли протянула руку, и он вложил в нее флягу. Она снова пригубила, и третий глоток уже не показался насквозь отвратительным. Вдохнув сквозь зубы, она еще раз обожгла горло горечью. Ей хотелось бы, чтобы опьянение накрыло моментально и отключило от реальности, которая стала еще сложнее. — Что ты видела? — спросил Двэйн, давая понять, что ему сообщили, чем именно она занималась, пока позволила амоку занять тело. — Правду, — чуть грубее произнесла Кэли, и он тоже просто кивнул. Сделал то же самое, что и она, — позволил ей не углубляться в это еще хоть какое-то время. И так он на самом деле помог ей отключиться. Воющая раненым зверем боль постепенно утихала, сменяясь штилем. Может, дело в обществе. А может, в компромиссах, которые они подарили друг другу. Кажется, впервые зм историю их многолетнего знакомства искренне. — И какой у нас дальше план? Высказанное «нас» вновь прошлось теплом под кожей, но Кэли постаралась не подать виду. — Мне нужен Маркус, — едва слышно выдохнула она, поставив флягу на землю. — Ты все еще… — Двэйн оборвал реплику на полуслове. Кэли метнула взгляд в его профиль, но парень продолжил упрямо пялиться вперед. Слуха коснулись фантомные реплики из бара, которые он говорил, ни за что не отвечая, и она широко распахнула веки. Это мое. Причем очень и очень давно. Она тут же помотала головой, отгоняя воспоминания о хриплом умоляющем тоне и любую неправильную мысль. Об этом она точно сегодня думать не будет. — Он знает что-то, чего не знаю я. Что-то очень важное. Он пытался мне сказать, но я… — Кэли осеклась, не став вдаваться в подробности, и приложила ладонь к солнечному сплетению. — Она заблокировала эти воспоминания, но теперь я помню. Почему-то от меня это скрыли. Я должна узнать почему и что именно он хотел мне сказать в нашу последнюю встречу. — Значит, идем искать Маркуса? — Двэйн произнес имя злобно. — Ты… «Собираешься пойти со мной?» повисло между ними. — Я все еще хочу выжить. И хочу, чтобы выжила ты. Последнее прозвучало крайне многозначительно, и слова опять прошлись очередью выстрелов в висок. Кэли захотелось, как маленькой девочке, начать вслух все отрицать, приговаривая нескончаемое «нет». Он просто не имел права вываливать ей все вот так, пусть и не прямо. Ничего конкретного не сотрясло воздух, но намек не заметил бы даже больший социальный кретин, чем она. Двэйн не имел права даже на то, чтобы вообще думать о том, о чем бы он там в своей голове ни думал Никто из них не имел. — Лучше бы ты ушел, — прошептала Кэли. — Лучше, — подтвердил ее слова Двэйн так же тихо. Она верила в это, но знала, что не сможет сама его прогнать, даже если понимает, что это необходимо. Что бы он ни подразумевал своими намеками, любая перспектива не должна в принципе существовать. Каждая из них, даже самая невинная — ловушка, в которую он сам себя загоняет. Но от Двэйна слишком много зависит. Речь все еще шла о возможности закончить войну, и в этом контексте все остальное звучало… чем-то пустым, совершенно неважным. Любые трудности стоили хотя бы крохотной вероятности спасти не только его, себя, но и остатки человечества. Да и сегодняшний разговор поставил Двэйна на какой-то новый уровень в иерархии ее отношений с окружающими. Кэли не могла определиться, на какой именно. Знала только, что в эту самую секунду отказаться от его общества гораздо тяжелее, чем в нем остаться. — Как ты хочешь на него выйти? — все же решив перестать насиловать ее выдержку, перешел Двэйн к тому, что имело право на обсуждение. — Он сам на нас выйдет, — Кэли даже не попыталась спрятать облегчение, и на ее повеселевший тон сбоку раздался тихий хмык. Который она предпочла проигнорировать. — Нужно только намекнуть, что я знаю, и он не заставит себя ждать. — Все ради будущего, верно? — в этом тоже послышалась какая-то обреченная горечь. Но и это Кэли «не заметила». Не дождавшись от нее никакого ответа, Двэйн продолжил, и теперь он звучал настойчиво — больше не было ни неловкости, ни возможности уйти от ответа. Сейчас он требовал того, без чего не согласился бы ни на один ее план: — Ты должна перестать мне врать. В его глазах застыла холодная решимость, но потом на дне зрачков промелькнуло что-то по-детски озорное. Он выставил облаченную в перчатку ладонь и, расставив пальцы, согнул средний, демонстрируя до боли знакомую фигуру. Всю ту же, из глубокого, счастливого прошлого. — Откуда ты… — пораженно выдохнула Кэли, и ее тут же осенило. — Мия, — выдала она уже утвердительно. Маленький чертенок. — Что ты ей пообещал? — Вернуть тебя домой, — как само собой разумеющееся заявил Двэйн. — Наивный дурак, — Кэли не смогла сдержать смешка. Воспоминание о взбалмошной девочке разбавило тоску, смазав душу тонким слоем надежды. Ее маленькой надежды, живущей в светлых глазах и тонких ласковых ручках, так часто смыкающихся на ее шее. — Давай, Арман, — Двэйн пошевелил пальцами, приглашая. — Я готов поклясться, что останусь на твоей стороне, если ты сделаешь то же самое. Последнее прозвучало иначе. Не так, как краткое отвлечение на веселость. Вопреки тому, что эта «клятва» — лишь детское развлечение, Двэйн относился к ней действительно серьезно. Кэли сдвинула брови, раздумывая. Ее поставили перед выбором: продолжить воевать в одиночку или попытаться снова довериться кому-то, рискуя в очередной раз нарваться на предательство. Где-то на подкорке зачесалась мысль о том, что она драматизирует, придавая поступку Ноа и остальных не тот смысл, который следует. Именно она подтолкнула к решению. Кэли уже много раз была несправедлива к Двэйну, обвиняя его в том, что он никогда не делал. Она мучила его, срывая свои страдания и не замечая того, что ему жилось ненамного проще. Она должна ему этот шанс. — Перчатка, — строго заявила она и поспешила пояснить, когда ее одарили удивленным взглядом: — Эту клятву придумал мой отец. Не порочь его память, относясь к ней несерьезно. Это было глупостью, конечно же, но, если они действительно собираются заключить настоящий союз без условностей, им нужно преодолеть барьер. Им просто жизненно необходимо научиться как-то справляться с прикосновениями, не ведясь каждый раз на поводу у сидящих внутри них паразитов. Если они не выдержат сейчас, когда зло Кэли совершенно обессилено, можно сворачивать инициативу, даже не начав. Двэйн не сомневался долго. Он подцепил зубами перчатку и стянул ее с запястья так быстро, будто только этого и ждал. Вновь выставил ладонь, сложенную в замысловатую фигуру, и, глубоко вдохнув, Кэли повторила за ним, сталкивая подушечки пальцев друг с другом. Контакт был минимальным и не закинул их в водоворот похоти, как делал уже много раз до этого. Просто стало теплее. Гораздо приятнее, чем до этого. Именно так, как сейчас хотелось. — До конца во имя будущего? — тихо спросил Двэйн. — До конца во имя будущего, — кивнула она, позволив их взглядам пересечься. Всего секунду это было приятно, а потом она почувствовала то, чего точно не ожидала. В глубине тела начала зарождаться магия, а кончики пальцев притянуло друг к другу, словно магнитом. Кэли ошарашенно приоткрыла рот, пытаясь отстраниться, но ей не удалось. Достигнув соединенных ладоней, магия вырвалась из кончиков пальцев светло-золотистыми нитями и постепенно, последовательно, виток за витком, опоясала оба запястья, озаряя все вокруг и скрепляя высказанные слова клятвой. Настоящей клятвой, которую ни один из них не сможет нарушить, если все еще планирует выжить. — Я не… — залепетала Кэли, одернув руку сразу, как ощутила разрешение магии. Она запаниковала, ожидая обвинений, но Двэйн лишь равнодушно пожал плечами. — Ты знаешь. Она ни на секунду не засомневалась, догадавшись по слишком спокойной реакции, что он в курсе того, что ей не всегда удается контролировать эту сторону своих способностей. Не составило особого труда догадаться, откуда: оба человека из его близкого окружения уже сталкивались с подобным. Правда, тогда и жесты были другими, и обещания абсурдно пустяковыми. Кэли хотела бы возмутиться, но у нее не хватило ни сил, ни веских причин. Эта клятва чувствовалась не как та, которую, вопреки желанию другого, наложила она, не преследуя такой цели. Присутствовало ощущение того, что Двэйн специально подвел ее к этому, чтобы дать это обещание и вручить на блюдечке еще один повод для настоящего доверия. Возможно, он именно на такой исход и рассчитывал? Ей следовало подумать о том, что такими поступками он пробирается глубже под кожу, показывая то, что не озвучил напрямую вслух, действиями. Но данная клятва воспринялась как сделанная ради нее жертва. Против этого Кэли никогда не могла найти в своем богатом арсенале нужного оружия. — Никому нельзя доверять, — пробубнила она под нос, надеясь скрыть за напускным недовольством то, насколько глубоко вопреки любому сопротивлению пробрался этот поступок. — Мне теперь можно, — судя по повеселевшему тону, Двэйн все равно распознал то, что она не может разозлиться, как бы сильно этого ни хотела. — Светлая магия? Кэли нахмурилась. Еще ни разу клятва не скреплялась таким цветом нитей. Обычно преобладали серебристые, почти всегда они становились темно-серыми. Принуждение не могло считаться искренним намерением. — Понятия не имею. — Видимо, потому что я этого хочу, — очередным своим заявлением Двэйн заставил ее сбиться с ровного дыхания. — Совсем забыл. Он снова закопошился и опустил руку в левый карман куртки. Кэли нахмурилась, не поспевая за его скачущими со скоростью света действиями. Двэйн как-то слишком быстро абстрагировался от горечи и преисполнился энтузиазмом. Не хотелось думать, что именно ее послабления в их отношениях стали этому причиной. Раздался шелест, а потом ее взору открылось то, что ей не удавалось найти уже очень долго — не меньше года точно. В свете луны прозрачная упаковка с изумрудными узорами выглядела еще заманчивее, чем в желтых лампах когда-то работающих магазинов. Рот моментально наполнился слюной. — Откуда ты… — Кэли задохнулась восторгом и вырвала пачку леденцов из его рук, не обратив никакого внимания на снисходительный смешок. Черт возьми, это было лучшим, что она видела за последние месяцы. — Любой идиот заметил бы, насколько ты ими одержима, — будто бы равнодушно ответил Двэйн, но, когда она посмотрела на него, отвлекаясь от сокровища, ее смутил его взгляд. Она никогда не думала, что синие радужки могут блестеть так завораживающе, если излучают искреннюю доброту. И этому новому открытию вторила засевшая на подкорке мысль о том, что нет, далеко не любой заметил бы. Такие вещи замечают единицы. Те, кто очень внимательно наблюдают. Это мое. Причем очень и очень давно. — Где взял? — прочистив горло, спросила Кэли. Она с громким шелестом вскрыла упаковку. Выудила один и, зажав зубами конец обертки, потянула за другой, разворачивая. Выплюнув полиэтилен, закинула сладость в рот и, прикрыв глаза, простонала, когда по языку растекся самый обожаемый вкус в мире. Потрясающе. — Какая разница, — не удостоил ее конкретикой Двэйн, и в произнесенном послышалась улыбка. — Почему они? — Папа, — стукнув леденцом по зубам, честно ответила Кэли, прикрывая глаза. Она протянула упаковку и почувствовала, как та деформируется под чужой ладонью. Когда Двэйн взял леденец, она положила остальные рядом с забытой флягой и, вытянув затекшие ноги, сложила ладони на бедрах. — Он работал преимущественно по ночам. Занятый рот помогает отогнать сонливость. Его стол всегда захламляли фантики. Мама постоянно ворчала, но вряд ли всерьез, — она произнесла последнее чуть тише. — Она так сильно его любила. Кэли не издала больше ни звука, глотая сладкую яблочную слюну. Она вслушалась в шелест фантика, усмехнулась на повторивший изданный ей стук леденца о зубы звук, почему-то уверенная, что это сделано специально. Отстраненно думала обо всем сказанном. Ощущала себя как-то иначе. На своем месте. — Арман, — тихо позвал Двэйн, когда молчание между ними затянулось. Она распахнула веки и посмотрела на него с немым вопросом в глазах. — Мне жаль. В двух обычных словах крылось столько искренности, сколько она не насчитала бы во всех сказанных друг другу репликах за весь период знакомства. Он уже говорил ей эти слова, но именно сейчас они стали тем, что требовалось ее душе, — щедрой дозой лидокаина, на время замораживающего застарелую боль. Может, стоило рассказать ему давным-давно? — Спасибо, — на грани шепота произнесла она, и он кивнул. Не сговариваясь, они оба уставились на горизонт, который постепенно окрашивался светлыми оттенками приближающегося рассвета. Даже сквозь густые тучи просматривались теплые разводы наступающего дня, сулящего им продолжение тяжелой истории, начавшейся задолго до их рождения. Впереди ждало еще много событий. Скорее всего, уже сегодня вместе с подстерегающими за следующим поворотом призраками прошлого они встретят еще тысячи трудностей, сотни разочарований и десятки невосполнимых потерь. Но в эту секунду Кэли осознавала, что ее путь в эту ночь стал чуточку проще. Сидя рядом с парнем, делящим с ней один из самых потрясающих вкусов на двоих и следящим за тем же рассветом, она осознавала, что у нее появился еще один настоящий союзник, сменивший присвоенное когда-то по глупости звание врага. И, возможно, идти вперед окажется гораздо проще. Ведь теперь не нужно постоянно оглядываться, чтобы в любой момент прикрыть спину.